Двое дикарей, Кавири и Мугамби, лежали, припав к земле перед входом в хижину вождя, и смотрели один на другого, причем в глазах Кавири читалась плохо скрываемая тревога.

– Что это? – прошептал он.

– Это бвана Тарзан и его команда, – ответил Мугамби. – Но чем они заняты, я не знаю. Если только они не охотятся на ваших убежавших в джунгли людей.

Кавири вздрогнул и в страхе покосился в сторону зарослей.

За долгую жизнь, проведенную в диком лесу, он никогда не слышал таких страшных, ужасающих звуков.

Шум все приближался, и теперь к нему присоединились вопли испуганных женщин и детей. Впрочем, и мужчин тоже. Чудовищные крики и рев продолжались долгих минут двадцать, пока не стали раздаваться на расстоянии броска камня от частокола. Кавири вскочил, готовый убежать, но Мугамби схватил его и удержал, как велел Тарзан.

Несколько секунд спустя орда перепуганных туземцев хлынула из джунглей в деревню, где несчастные попытались найти убежище в своих хижинах. Они бежали, как испуганные овцы, а позади них, как пастухи, шли Тарзан, Шита и ужасные обезьяны Акута.

Когда Тарзан снова предстал перед Кавири, на губах у человека-обезьяны играла спокойная улыбка.

– Твои люди вернулись, брат мой, – проговорил он. – И теперь ты можешь выбрать тех, кто поедет гребцами на моей пироге.

Дрожащий от страха Кавири встал на подгибающихся ногах, призывая соплеменников выйти из хижин. Однако на его обращение никто не откликнулся.

– Скажи им, – велел Тарзан, – что, если они не придут, я пошлю за ними моих слуг.

Кавири последовал его совету, и тут же все население появилось перед хижиной вождя. У всех туземцев глаза были широко раскрыты от ужаса. Несчастные то и дело бросали косые взгляды на диких тварей, бродивших по улице деревни.

Кавири тут же назначил дюжину воинов в свиту Тарзана.

Темнокожие бедняги чуть не побелели от страха при мысли о близком соседстве с пантерой и обезьянами в совсем небольшой пироге. Но Кавири объяснил, что иного выхода у них нет и что бвана Тарзан погонится за ними со всей своей дикой командой, если они осмелятся сбежать. После этих слов гребцы мрачно побрели к реке и заняли места в лодке.

Их вождь вздохнул с облегчением, увидев, как пирога исчезла за поворотом реки.

В течение трех дней странная компания углублялась все дальше и дальше в дикую страну, лежащую по берегам почти неисследованной реки Угамби. За это время трое из двенадцати гребцов сбежали. Но Тарзана эта потеря не испугала, так как несколько обезьян в конечном итоге овладели искусством гребли.

Конечно, посуху он бы продвигался вперед гораздо быстрей. Но он считал, что на реке гораздо больше шансов сохранить его дикую команду, чем в лесу, где столько соблазнов. Дважды в день они высаживались, чтобы поохотиться и поесть, а по ночам спали на берегу или на одном из многочисленных островков, которыми изобиловала река.

Молва о страшной пироге далеко опередила их. Туземцы разбегались в панике, так что путешественникам встречались на пути только совсем обезлюдевшие деревни.

Тарзану очень хотелось поговорить с кем-нибудь из местных дикарей, живущих по берегам реки, но ему не удавалось этого сделать.

Наконец он решил отправиться дальше пешком, приказав своей команде следовать за ним в лодке. Человек-обезьяна объяснил Мугамби свой замысел и велел Акуту выполнять указания чернокожего вождя.

– Я присоединюсь к вам через несколько дней, – сказал он. – А теперь мне нужно пойти впереди вас и узнать, как обстоят дела у того очень плохого белого человека, который меня интересует.

Тарзана высадили на берег, и вскоре команда, наводящая страх на всех, потеряла его из виду.

Первые несколько деревень на его пути были пусты, что свидетельствовало о том, как быстро распространяются новости в этих краях. Но к вечеру он набрел на отдаленный поселок из крытых соломой хижин, окруженных грубым частоколом, за которым жило сотни две туземцев.

Женщины как раз готовили ужин, когда Тарзан, приемыш обезьян, уселся в кроне гигантского дерева, ветки которого в одном месте нависали над частоколом.

Он колебался, не зная, как лучше заговорить с этими людьми, чтобы, с одной стороны, не напугать их, а с другой – не дать повода проявить свойственную дикарям воинственность. Сейчас у него не было желания сражаться – перед ним стояла куда более важная задача, чем биться с каждым попавшимся ему на пути племенем.

В конце концов у него сложился план действий, и, убедившись, что его никто не видит, он издал несколько хриплых звуков, имитирующих ворчание пантеры. Все немедленно подняли голову и стали вглядываться в гущу листвы.

Уже смеркалось, и жители деревни не могли ничего различить за зеленой завесой, где прятался невидимый для них человек-обезьяна. А Тарзан, овладев их вниманием, издал резкий и еще более ужасный рев животного, которому подражал, а затем, спрыгнув на землю так, что вокруг него не шелохнулся ни один лист, обежал со скоростью антилопы вокруг частокола и оказался перед воротами.

Здесь он принялся колотить кулаками в обе их половинки, сделанные из скрепленных веревками жердей, крича туземцам на их родном языке, что он друг и просит еды и убежища на ночь.

Тарзан хорошо знал нрав чернокожих. Он знал, что рычание и рев Шиты на дереве, нависающем над деревней, произвело впечатление и их нервы на взводе. Его удары в ворота после наступления темноты должны были еще больше нагнать страха.

То, что дикари не отвечали на его крики, было неудивительно, потому что туземцы вообще боятся любых голосов, доносящихся ночью из-за ограды. Ведь это может оказаться какой-нибудь демон или призрак. Тем не менее человек-обезьяна продолжал взывать о помощи.

– Позвольте войти, друзья! – крикнул он. – Я белый, который гонится за очень плохим белым человеком, побывавшим здесь несколько дней назад. Я преследую его, чтобы наказать за то зло, которое он причинил вам и мне. Если вы сомневаетесь в моем добром к вам отношении, я готов его доказать. Я залезу на дерево, что растет у вашей деревни, и прогоню с него пантеру обратно в джунгли. Если же вы не захотите впустить меня за это в деревню и обращаться со мной как с другом, я позволю пантере остаться на дереве, и тогда она на вас нападет.

Несколько мгновений не раздавалось ни звука. Затем прозвучал старческий голос, нарушивший тишину деревенской улицы:

– Если ты действительно белый человек и наш друг, мы откроем тебе ворота и разрешим войти. Но сначала ты должен прогнать пантеру.

– Очень хорошо, – ответил Тарзан. – Слушайте, и вы станете свидетелями тому, как пантера от меня убежит.

Человек-обезьяна быстро вернулся на дерево и на этот раз, залезая на него, поднял сильный шум. В то же самое время он не забывал ужасающе рычать, как это делает пантера, чтобы люди внизу думали, будто огромная хищница все еще прячется где-то в листве.

Выбрав место чуть ли не над деревенской улицей, Тарзан изобразил подобие ожесточенной битвы, яростно тряся ветки и крича воображаемой пантере, чтобы та убиралась прочь, а то он ее убьет. При этом он перемежал свой голос с рычанием свирепого зверя.

Затем Тарзан спустился с противоположной стороны дерева и ринулся по направлению к джунглям, громко стуча по стволам деревьев, мимо которых пробегал, и по мере удаления от деревни издавал все более тихое рычание.

Через несколько минут он вернулся к воротам деревни и крикнул:

– Я прогнал пантеру! Теперь впустите меня, как обещали!

В течение какого-то времени из-за частокола доносились возбужденные спорящие голоса. В конце концов к воротам подошло с полдюжины воинов. Они приоткрыли створы и принялись с опаской вглядываться в темноту, не зная, что за существо обращается к ним снаружи. Они не испытали большого облегчения при виде почти голого белого человека. Но когда Тарзан тихим голосом приободрил их, заверив в своей дружбе, они открыли створы ворот пошире и впустили незнакомца.

Едва ворота были снова надежно заперты, к туземцам вернулось самообладание, и, когда Тарзан пошел по деревенской улице к хижине вождя, его окружила толпа любопытных – мужчин, женщин и детей.

От вождя Тарзан узнал, что Роков прошел вверх по реке неделей раньше, что у него на лбу росли рога и его сопровождала тысяча дьяволов.

Потом вождь сказал, что очень плохой человек оставался в его деревне целый месяц.

Ни одна из этих новостей не соответствовала утверждению Кавири, что он видел русского всего за три дня до появления Тарзана и что отряд этого негодяя куда меньше. Однако Тарзана совсем не удивляли подобные несоответствия. Он хорошо знал, на какие причуды способно странное сознание дикарей.

Человек-обезьяна узнал то, что хотел. Он идет по следу врага, направляющегося вглубь Африки. При таких обстоятельствах Тарзан не сомневался: Роков от него не ускользнет.

После нескольких часов непрерывных расспросов стало ясно, что другой отряд опережает русского на несколько дней и в нем трое белых – мужчина, женщина и ребенок, а также несколько человек из племени мосула.

Тарзан объяснил вождю, что его люди следуют за ним по реке на пироге и, возможно, прибудут на следующий день. Сам он уйдет вперед, но его товарищей нужно принять хорошо и не бояться их, потому что его друг Мугамби проследит, чтобы те не причинили никакого зла жителям деревни, если их примут дружелюбно.

– А теперь, – заключил он, – я лягу вот под этим деревом спать. Я очень устал. Не позволяй никому меня беспокоить.

Вождь предложил переночевать в хижине, но Тарзан, которому прежде доводилось бывать в жилищах дикарей, предпочел устроиться на свежем воздухе. А кроме того, у него имелись кое-какие планы, которые было проще исполнить, если он останется под деревом. Гость объяснил подобное желание тем, что хотел быть на виду на случай, если вернется пантера. После таких слов вождь с радостью согласился, что под деревом спать лучше всего.

Тарзан давно понял: если он оставит у туземцев впечатление, будто обладает некими сверхъестественными способностями, это может сослужить ему добрую службу. Он мог с легкостью оказаться в их деревне, минуя ворота, но считал, что внезапное и необъяснимое исчезновение произведет куда более сильное впечатление на детские умы дикарей. Поэтому, как только деревня погрузилась в сон, человек-обезьяна встал и, запрыгнув на ветви дерева, склонившиеся над ним, бесшумно растворился в таинственной ночи, окутавшей джунгли.

Весь остаток ночи человек-обезьяна быстро передвигался по джунглям, перелетая с одного дерева на другое на верхнем и среднем уровнях леса. Когда ветки на самых макушках деревьев казались достаточно крепкими, он предпочитал их, потому что они были лучше освещены лунным светом. Но все его чувства были настолько приучены к обитанию в мрачном мире, знакомом ему с детства, что он мог легко и быстро ориентироваться даже в густых, черных тенях у самой земли.

Мы с вами, шагая под электрическими фонарями где-нибудь по Мейн-стрит, или по Бродвею, или по Стейт-стрит, не могли бы двигаться более уверенно. Да и сама скорость нашего передвижения оказалась бы раз в десять меньше, чем та, которую развивал проворный человек-обезьяна, путешествуя по мрачному лесному лабиринту, в котором нам угрожала бы опасность немедленно заблудиться.

На рассвете он остановился, чтобы поесть, затем проспал несколько часов, а к полудню опять возобновил погоню.

Два раза Тарзан встречал туземцев, и, хотя приблизиться к ним оказалось непросто, ему удалось в каждом случае справиться и с их страхом, и с их воинственностью. От них он узнал, что идет точно по следу плохого белого человека.

Через два дня, все так же передвигаясь вдоль русла реки Угамби, Тарзан наткнулся на большую деревню. Ее устрашающего вида вождь, с острыми подпиленными зубами, зачастую свидетельствующими о том, что их хозяин – каннибал, принял человека-обезьяну с явным дружелюбием.

Тарзан к этому времени сильно устал и решил отдохнуть часов восемь-десять, чтобы быть свежим и сильным, когда нагонит Рокова. В том, что скорая встреча неминуема, он даже не сомневался.

Вождь сообщил: бородатый белый человек ушел из деревни только прошлым утром и его, несомненно, можно догнать совсем скоро. Второго отряда вождь, по его словам, не видел и даже не слышал о нем.

Тарзану не понравились ни внешний вид, ни манеры этого дикаря, который хоть внешне и проявлял дружелюбие, но, скорее всего, относился с плохо скрытым презрением к полуголому белому человеку, который пришел один, без носильщиков, и не предложил никаких подарков. Но человек-обезьяна нуждался в отдыхе и еде. В деревне он мог поесть, затратив меньше усилий, чем в джунглях, а потому, не зная страха ни перед человеком, ни перед зверем, ни перед самим дьяволом, он в тени хижины свернулся, уткнув голову в колени, и крепко заснул.

Тем временем вождь, кликнув двоих воинов, шепотом передал им какие-то указания. И мгновение спустя гибкие черные бегуны понеслись, направляясь к востоку по тропе, идущей берегом вверх по реке.

В деревне вождь велел соблюдать полную тишину. Он не позволял никому приближаться к спящему чужаку, запретив также пение и громкие разговоры. Короче, как следует позаботился, чтобы его гостя не беспокоили.

Через три часа на Угамби показались несколько пирог. Приближаясь к деревне, они бесшумно скользили вниз по течению, подгоняемые ударами весел, на которых сидели черные мускулистые воины. На берегу реки стоял вождь, горизонтально подняв над головой копье, словно подавая командам лодок заранее условленный сигнал.

Его поза действительно имела значение. Она показывала, что белый чужак мирно спит посреди деревни.

На носах головных пирог сидели те двое посланцев, которым три часа назад вождь передал тайный приказ. Было очевидно, что он отправил их нагнать и привести сюда этот отряд, а подаваемый с берега сигнал был условлен заранее.

Через несколько мгновений пироги уже причаливали к зеленому берегу.

Из них вышли туземные воины, а с ними с полдюжины белых людей. Это были угрюмые, пугающего вида личности, из которых особенно выделялся их предводитель – чернобородый человек со злобным лицом.

– Где тот белый, о котором сообщили посланцы? Он у тебя? – спросил он вождя.

– Он вон там, бвана, – ответил туземец. – Я старался охранять тишину в деревне, чтобы чужак продолжал спать, когда ты вернешься. Не знаю, желает ли он тебе зла, но он много спрашивал о тебе – когда ты приехал и когда уехал. И собой он похож на того человека, о котором ты говорил. Только мы тогда думали, что он остался в стране, которую ты называл Островом Джунглей. Если бы ты мне о нем не сказал, я бы его не узнал, и тогда он бы нагнал тебя и убил. Если он друг, а не враг, то от нас ему не будет никакого вреда, бвана. Но если он враг, мне хотелось бы иметь ружье и немного патронов.

– Ты поступил правильно, – ответил белый человек. – Я дам тебе ружье и патроны, не важно, друг он или враг, если и дальше будешь на моей стороне.

– Я тебя не оставлю, бвана, – пообещал вождь. – А теперь пойдем посмотрим на чужака, который спит в моей деревне.

Сказав это, он повернулся и пошел вперед, показывая дорогу к своей хижине, в тени которой мирно спал ни о чем не подозревающий Тарзан.

Остальные белые и еще человек двадцать туземных воинов двинулись следом. Вождь и его спутник подали знак, призывая к тишине, и никто не посмел ослушаться.

Когда они осторожно, на цыпочках, завернули за угол хижины, на губах бородача появилась злобная улыбка, едва его взгляд упал на растянувшегося на земле великана.

Вождь вопросительно посмотрел на предводителя белых. Тот кивнул, подтверждая, что хозяин не ошибся и подозрения оправдались. Затем главарь повернулся к тем, кто его сопровождал, и, указывая на спящего, подал знак схватить и связать этого человека.

Мгновение спустя дюжина дикарей набросились на ошеломленного Тарзана, да так проворно, что он оказался надежно связан, не успев даже пальцем пошевелить в свою защиту.

Затем Тарзана повалили на спину, и тут его взгляд упал на злобное лицо Николая Рокова, выделявшееся в толпе.

Губы русского кривились в усмешке. Он сделал шаг вперед и подошел совсем близко к Тарзану.

– Свинья! – воскликнул он. – Ты так и не научился держаться от меня подальше?

Затем Роков пнул лежащего в лицо.

– Это тебе вместо приветствия, – буркнул он. – Сегодня, прежде чем тебя съедят мои чернокожие друзья, я расскажу, что случилось с твоей женой и сыном и каковы мои планы относительно их будущего.