Глава 8
Мерно тикали стрелки часов.
Тик-так, тик-так, тик-так. Если долго вслушиваться и повторять каждый ход про себя, то почти удается не думать.
Почти.
Там, за стенами маленького домика, лежит Албин. Там нашли свой последний приют трое убийц. Где-то там мама и… отец… отец Элиаса. И где-то там Оливье, которому я обещала… себя?
– Не уходи, – Элиас поцеловал меня в плечо, – прошу тебя, – не послушала.
Надела рубашку и натянула мокрые брюки. Поморщилась. Нога по-прежнему болела. Отвернулась.
Я боялась смотреть на него, нет, не стыд был тому виной.
Я окончательно запуталась в собственных чувствах и не понимала мужчину, что сейчас смотрел на меня. Зато теперь я понимала маму.
Тоска, безысходность, вина. Чего было больше в зеленых глазах?
– Ты встречаешь меня бокалом бренди, – усмехнулась я, глядя на свои руки, – ты говоришь, что ненавидишь, – маленькие пуговички не желали попадать в петельки, – и теперь ты не хочешь отпускать меня? – Подняла голову.
Знакомый жест.
Все мы, все трое так делаем. Прикрываем веки, когда нам больно.
– Ты уверена, что хочешь узнать почему? – Элиас встал и начал медленно одеваться. – Почему я не был рад тебе?
Вот узкие брюки закрывают ноги, пряжка ремня щелкает на плоском животе. Рубашка прячет маленький шрам и обрисовывает совершенные руки.
Как же ты красив, Элиас. Нет в мире ничего более прекрасного…
– Хочу. – Я все-таки справилась с застежкой.
– Потому, что я был уверен в том, что брежу. – Злая усмешка исказила лицо. – Я видел тебя каждый день все эти годы, – тихо пояснил он, – ты будила меня по утрам, составляла компанию за обедом, танцевала со мной на балу – и тебя, – сжала кулаки, – тебя покупал в каждом борделе!
Он обхватил голову руками и отвернулся.
– Ты моя персональная галлюцинация, Ника! Вот и вся причина. – Он заправил рубашку и накинул пиджак. – Поздравляю, твой брат безумен! Все Нордин такие, а я особенно. И я устал с этим бороться…
– Во всяком случае, – до боли стянула волосы черным шнурком, – тебе не было скучно. – Он сел на кресло напротив.
– Нет, Меланика, – улыбнулся он, – каждый день ложиться с мыслью о том, что лучше было бы сдохнуть от той пули на перевале, – в этом нет ничего скучного.
– Ты женишься на Агате, Элиас. – Я попыталась встать. Зачем? Чтобы чувствовать, как рвутся связки в пострадавшей ноге. – А я выйду замуж за Оливье Мегре. – Не помогло.
Больно, больно все равно. Больно душе.
– Нарожаешь ему десяток рыженьких ребятишек?! – Элиас схватил меня за плечи. – Будешь счастливо улыбаться на свадьбе, пока я буду вести тебя к алтарю?! Ты же ведь окажешь мне эту честь?!
– Вне всякого сомнения, – процедила я, и в дверь заколотили. – Иди, – приказала я.
Элиас отшвырнул кресло, оно ударилось о стену. Сломана спинка, порвана обивка. Нордин всегда были сильны. Нисколько не удивилась. Даже не дернулась.
– Элиас! Ника! Вы в порядке?! Открывайте! – кричали за дверью.
Щелчок замка, скрип петель – и в комнату вбежал Оливье:
– Живая! – Он крепко обнял меня. – Что с тобой? Что-то болит?
– Нога, – ответила я, – вывих. Ничего страшного.
Следом за Оливье в комнату вошли мама, Фредерик и Тео.
– Мелисент! – бросилась ко мне мама. – Ты в порядке?!
– Мелисент… – прошептал Элиас, – Ме-ли-сент. Фрекен вон Редлих, у вас так много имен. Какое же настоящее? – Я повернулась к нему. Оливье по-прежнему обнимал меня:
– Нордин, мсье Белами, – он сжал зубы, – но вы, как и ваш батюшка, можете звать меня Ника.
– Почему сломана мебель? – спросил Фредерик. – Убийца смог прорваться в дом?
– Мы с мадмуазель вон Редлих немного поспорили, – ответил Элиас, – увлеклись. – Мадам Аделин, мсье Мегре, – он поклонился. – Фрекен Нордин, – сверкнули глаза, – благодарю вас за чудесную прогулку.
Громко хлопнула тяжелая дверь. Деревянное полотно слетело с петель.
Не договорились.
И никогда не сможем. Договориться.
– И о чем же вы спорили? – посмотрел на меня Оливье.
– Разошлись во мнениях. Мсье Белами считает, что я неправильно понимаю святого Франциска. Он утверждает, что силой удерживать любимую женщину, не давая ей права выбора, единственно правильное решение, – посмотрела на Фредерика, – я же думаю иначе.
– Вы устали, – ответил мужчина и улыбнулся, – этот факт, возможно, мешает вам правильно оценить ситуацию.
– Возможно, – согласилась я и освободилась от объятий Оливье. – Албин?
– Погиб, – сообщил Фредерик, – это чудо, что не задело ни вас, ни Элиаса.
– Вы упали с лошади, фрекен? – спросил Тео.
– Не совсем, Мечта понесла в воду. Мсье Белами спас меня и перенес в дом.
– На руках? – уточнил Фредерик.
– Да, – Тео и Белами-старший переглянулись.
– Вот почему вы оба целы. Они не стреляли, чтобы не задеть вас, Меланика, – Фредерик подошел ко мне, снял пиджак и накинул на мои плечи. Тонкий и необычайно приятный аромат щекотал ноздри, вещь хранила тепло чужого тела и теперь щедро делилась им со мной.
– Похищение? – спросила мама.
– Неудавшееся, – подтвердил премьер, – к счастью.
– Мсье Фредерик, – Оливье подошел к Белами, – я уверен, что смогу обеспечить безопасность своей невесте. В особняке Мегре прекрасная охрана. – Я ответила за Премьера:
– Я останусь в поместье, – Оливье вздрогнул, – это не обсуждается. Отвезите меня в дом, пожалуйста. Я голодна, – Фредерик подхватил меня на руки, опередив и Оливье и Тео.
– Вы поедете со мной, – прижал он меня к груди, и я согласно закрыла глаза.
Чтобы не видеть разочарования в серых глазах Оливье.
Уткнулась носом в белую рубашку Фредерика и устроилась поудобнее.
«Пожалуй, прогулка и правда была чудесной», – подумала я. От воспоминаний сладко заныло внизу живота, рубашка Элиаса показалась нестерпимо грубой, так обострились чувства.
Демоны.
Рвут изнутри. Внутренности, кровавая каша и вместо крови яд.
И сама я… демон?
– Мы на месте, – тихо сказал Белами-старший. Кажется, пока мы делили одну кобылу, он целовал мои волосы, а может быть, нет…
Оливье снял меня с лошади.
– Накрыть в столовой? – Кто-то задал мне вопрос.
– Нет, я поужинаю у себя. – Кто-то куда-то пошел.
Откуда столько людей?
– Меланика, – позвал Оливье, нашла силы посмотреть на мужчину, – ты устала, я приеду завтра.
– Хорошо, – Оливье наклонился и легонько поцеловал меня в шею.
– Этот запах, Ника, – прошептал он мне, – чужой запах на любимой женщине, он сводит с ума.
– Я намочила рубашку. – Тео забрал меня у Оливье. – Кажется, я говорила, что упала в реку?
– Конечно, – ответил мой жених. – Спокойной ночи.
– Всего доброго, – попрощался за меня Фредерик, и мы с Тео вошли в дом.
Тео. Спокойный, как скала, как и всегда. Будто и не тронула его смерть Албина, они ведь росли вместе. Фру Бьерк лишилась родного брата.
– Похороны?
– Кремация, – понял он мой вопрос, – урну доставят через неделю, – кивнула.
Албин, как и Тео, был со мной эти долгие пять лет. Я снова теряю, теряю тех, кто мне дорог…
Стемнело.
Слуга принес ужин, кувшин ледяной воды и бинт. Тео посадил меня в кресло, напротив низкого каменного столика. Мама устроилась рядышком и прикладывала холодный компресс к больной лодыжке.
– Что у вас с Элиасом? – тихо спросила она.
– Ничего, – ответила я и поморщилась. То ли от боли, то ли от лжи.
– Вы были знакомы? – Мама насухо вытерла ногу и наложила повязку, плотно зафиксировав стопу.
– Почему ты так думаешь? – поинтересовалась я.
Опять еда не имеет вкуса… пресный пирог, пресный суп и резиновая рыба. Отставила тарелку.
– Просто показалось. – Она поцеловала меня в лоб и вышла из комнаты. – Люблю тебя, – нежно улыбнулась она мне в дверях.
– И я. – Мама закрыла за собой дверь.
Зачем-то встала. Кое-как дошла до окна, открыла. Прохладный летний ветерок ласкал лицо. Посмотрела во двор. Охрана, машины, люди. Закрыла ставни и задернула портьеры. Большая светлая спальня. Я не успела как следует разглядеть ее днем, и сейчас взгляд выхватывал яркие детали обстановки.
Яркое пятно адамарского ковра на полу, резная спинка широкой кровати, выкрашенная в цвет стены узкая дверь, вероятно, в смежную спальню.
Чьи покои за этой неприметной дверцей?
Может быть, Элиаса?
Медленно, хватаясь за стенку и морщась от неприятного ощущения, подошла и уткнулась лбом в твердую поверхность. Рука потянулась вверх, как если бы он стоял там, по другую сторону двери. Как в тот день, когда мы впервые увиделись. Губы растянулись в улыбке, как удивлены были мы оба…
Сжала кулак и ударила в светлое дерево.
Там никого нет. Никого нет!
Кто-то дернул ручку, дверь была заперта с моей стороны, кажется. Вздрогнула и отошла, если можно назвать шагами мои нелепые попытки передвигаться.
Фантазии, глупые, ненужные мечты, когда же вы оставите меня?
Дверь в комнату распахнулась:
– Спокойной ночи, Ваша светлость! – улыбнулся Элиас.
– Спокойной ночи, дорогой брат! – вернула я улыбку.
Ушел, аккуратно закрыл дверь – и ушел.
Села на пол и заплакала.
Спокойной ночи, дорогая сестра…
– Этого больше не повторится, – кто-то вошел… мсье Фредерик, усмехнулась сквозь слезы, – даю вам слово, – он снова взял меня на руки, положил на кровать.
«Это становится традицией», – промелькнуло в голове.
– Спокойной ночи, – он легонько провел рукой по моим волосам. Сжалась, будто это удар, а не ласка. Выдохнул, почти бесшумно, но я услышала.
– Уйдите, – прошептала я, – прошу вас, оставьте меня в покое…
Вышел, и я закрыла глаза.
Что же мы наделали?
– Родная, просыпайся, – мама открыла портьеры, – у нас гости.
– Доброе утро, – солнышко осветило комнату, – и кто?
– Оливье, – поморщилась.
– Все еще болит? – испугалась мама.
– Немного, – вранье, нога почти не беспокоила, – кто-то еще?
– Мсье Лерой-старший и герцог Норд-Адер, – она посмотрела на свои руки и добавила: – С дочерьми.
– Пришли справиться о здоровье мсье Премьера?
– Вероятно, – она пожала плечами, – он так плох…
– Мне нужно отправить Роланду сообщение, – встала я с кровати, – я скоро спущусь. Спасибо, что предупредила.
– Жду тебя в столовой, – сообщила мама, а я направилась в ванную.
Черное платье, черные туфли, черная душа… и белые волосы, убранные в высокий пучок.
Достойная дочь Нордин, кого ты хоронишь сейчас?
Может быть, это ты там, в устланном белым атласом ящике?
Жива ты? Мертва?
Горсть земли в руках Элиаса. Летит в восковое лицо. Закрыть крышкой, засыпать, забыть.
Это лучше, чем жить. Так жить…
– Фрекен вон Редлих, – Элиас стоял у моей двери, – вашу руку.
– Мсье Белами, – черное кружево на холодных пальцах. Взяла его за локоть и выдавила улыбку:
– И давно вы ожидаете?
– Недавно, – ответил он и так же натянуто улыбнулся, – несколько лет. Впрочем, об этом позднее. Прибыл ваш жених, мадмуазель.
– И ваша невеста, мсье.
– И моя невеста, – согласился Элиас и наклонился ко мне, – где же радость от встречи, Ника? – губы коснулись уха.
– Я северянка, – пожала плечами, – нам не свойственны эмоции.
– Верно, – взял мою руку и поцеловал, – северянка.
Не заметила, как дошли до столовой. Слуга распахнул двери.
Оливье и мама, мсье Сусс, две его дочери и Юлиан Лерой.
– Невероятно, – приветствовал меня герцог Сид-Адер, – как вы похожи на Эллен! – Мужчина подошел и поклонился мне.
– Нордин, – улыбнулась я, – мы все похожи. – Оливье смотрел туда, где моя рука касалась тонкой рубашки Элиаса.
Бывший друг… как жаль, что я не могу ничего тебе дать…
Нужна ли тебе такая любовь?
– Я был знаком с мадам Белами, – сообщил Юлиан, – как жаль, что она ушла из жизни так рано.
– Жаль, – забрала руку, Оливье потянулся к фарфоровой чашке, – а где же мсье Фредерик? – задала я вопрос.
– Мсье Белами по-прежнему плохо себя чувствует, – ответил Норд-Адер, – доктор сказал, ему нельзя волноваться, – он перевел взгляд на старшую дочь, – даже невесту не пустили.
– Печально, – повернулась к Элиасу, – присядем?
– Конечно, – он подвел меня к столу, выдвинул стул и поклонился.
Расселись.
«Не хватает лишь Грегори». – Забавная мысль.
– Чему вы улыбаетесь, Ваша Светлость? – поинтересовался мсье Лерой.
– Солнцу, мсье, – посмотрела на него, – сегодня чудесная погода.
– Эллен тоже любила солнце, – прошептал Юлиан, – она и была солнце… Все мы грелись в ее лучах…
– И не только грелись, – я посмотрела в желтые глаза, – кого обожгло это солнце? Почему погибла принцесса Нордин? – На миг показалось, что на меня смотрит волк. Злоба, ненависть, страх, боль. Что же связывало вас с Эллен, южный герцог? Сдержался, ответил:
– Этого никто не знает, – сахар, не много ли сахара вы добавили в чай? – к сожалению.
– К сожалению, – подтвердила я и с интересом смотрела, как Юлиан пригубил терпкий, а теперь уже отвратительно сладкий чай.
– Фрекен вон Редлих, – вступила в разговор Агата, – применение хлора, это ведь ваша заслуга? – Мама дернулась, Элиас закаменел. – Каково это, знать, что ты убил сотни тысяч людей? Где вы потеряли человечность, Ваша Светлость?
– Сотни тысяч врагов, – поправила я ее и улыбнулась, – врагов, мадмуазель Сусс. А знание… меня это не трогает, – посмотрела на нее в упор, – меня вообще мало что трогает.
– Человечность, – Элиас потянулся за яблоком, – когда несколько сотен раненых и маленький отряд полевых медиков уничтожает чужая армия? Когда мародеры грабят мертвых, когда солдаты насилуют женщин и детей, о какой человечности ты говоришь, Агата? – Он разрезал яблоко на две равные части и протянул мне половину красного плода.
– Угощайтесь, – облизнул губы, – в Саомаре чудесные яблоки. – Взяла и поднесла ко рту.
Восхитительный аромат лета. Помню, как Жан отдавал мне лучшую часть своего пайка. Как мы сидели на кухне, как Доминик на ходу сочинял нелепицы, чтобы отвлечь меня от того ужаса, который мы видели каждый день. Как Анаис обнимала меня, быстро, крепко, так, чтобы никто не видел этой странной и ненужной на войне нежности.
И тот день, тот день, когда никого из них не стало, тот день я тоже помню…
– Анаис, Клэр, Жан, Доменик, Жерар, – прошептала я, прикрыв веки.
– Прошу простить меня, – Агата выскочила из-за стола. Слуга еле успел открыть перед ней дверь. Северный герцог нахмурил брови.
– Все в порядке, мсье Сусс. Волнение перед предстоящей свадьбой, я все понимаю. Мсье Лерой, – вновь обратилась я к Юлиану, – почему с нами нет вашего сына? – мы оба знали ответ, но его версия вызывала интерес.
– Ему сегодня нездоровится, – он так ничего и не съел. Лишь пустая фарфоровая чашка и желтые глаза, которые он не сводил с моего лица.
– Насморк? – подняла бровь.
– Головные боли, – усмехнулся Юлиан, – я бы хотел пригласить вас на пикник, показать вам Саомар с воды. Поверьте, это великолепное зрелище.
– Моя невеста уже успела восхититься Муарой и ее притоками, – Оливье откинулся на спинку стула, отставив бокал, – вряд ли это предложение ее заинтересует.
– Отчего же, – улыбнулась жениху, – я люблю морские прогулки.
– Замечательно, – сказал Лерой, – жду вас всех завтра на причале.
– Как называется ваше судно, мсье Юлиан? – задала я вопрос.
– «Северная принцесса», Ваша Светлость, – ответил мужчина. – Но я задержался, – он грациозно поднялся, – всего хорошего.
– До встречи, – попрощалась я.
Южный герцог был немногим старше Фредерика, десять-пятнадцать лет. Вероятно, в молодости это был очень привлекательный мужчина. Сейчас же желтые глаза в сочетании с длинными, убранными в хвост полностью седыми волосами вызывали странное чувство. Опасение, как перед хищником, запертым в клетке.
«Северная принцесса»…
Я еще больше уверилась в своих подозрениях.
Дане…
Ведь это вы Дане, Ваша Светлость?
Это вы вырезали Нордин, отомстили за предательство?
Или я ошибаюсь…
– Война, враги, – протянула старшая мадмуазель Сусс, – вот что странно, мсье Белами: я до сих пор не могу понять, как мсье Премьер позволил вам отправиться на войну?
Хороший вопрос, заданный не в то время, не в том месте и… не тем человеком. Мадмуазель Ребекка оказалась с зубками – дочь герцога, ничего удивительного…
– А с чего вы взяли, мадмуазель, что мне нужно было чье-то согласие? – улыбнулся Элиас.
– Действительно, – согласилась Ребекка, – вам ведь плевать на чужое мнение, на невесту и на собственного отца, – процедила она, – есть ли кто-то, кого вы любите, мсье? За кем вы отправились в Норд-Адер?
– Думаю, – Элиас отрезал кусочек яблока, – вас это не касается.
– Может быть, мы продолжим этот занимательный разговор завтра? – Я встала. – У меня нет ни малейшего желания слушать ваши претензии, мадмуазель.
– Простите, – улыбнулась Ребекка, вот только в ее глазах не было раскаяния, – я нервничаю перед свадьбой.
– Успокоительные, – посмотрела на нее мама, – у меня есть замечательный рецепт.
– Что с вашей ногой, фрекен? – спросил мсье Донат. – Вы прихрамываете.
– Я упала с лошади, – ответила уже в дверях, – мне нужно принять обезболивающее.
– Я помогу, – мама откланялась, – до завтра.
– Всего доброго, – попрощался Норд-Адер, – нам, кажется, тоже пора.
Все мы вышли из обеденной залы.
В столовой остались двое.
Оливье и Элиас.
– На войне у Элиаса погибла возлюбленная, – сообщила мне мама на пороге моей комнаты.
– Да? – равнодушно отвернулась. – Очень жаль. Как это случилось?
– Фредерик заставил его вернуться в Саомар, в это время уничтожили отряд, в котором служила та девушка.
– Заставил? – Я села в кресло, мама подала мне стакан воды и таблетку.
– Заставил, – подтвердила мама, – была драка, он сопротивлялся. Только что такое один против пятидесяти? Даже если этот один – Нордин.
– И что же Фредерик?
– Винит себя, после того случая он потерял сына. Элиас так и не простил его.
– Неудивительно, – прошептала я, – ничего удивительного.
– Странно только одно: как аристократка оказалась на войне? Мне сложно представить Белами-младшего влюбленным, а влюбленным в простую горожанку – и вовсе невозможно.
– Патриотизм?
– У элиты? Безусловно, в речах, – согласилась она. – Ты ведь училась в университете, неужели о сыне Премьера не ходило сплетен? – Страшная догадка застыла в родных глазах, она пошатнулась. – Святая Амелия, – побледнела мама, – Мэл, это ведь не ты? – я улыбнулась и покачала головой.
– Нет, мама, – успокоила ее, – это не я.
Лгать – почти как дышать.
Так же привычно и горько…
