Глава 4
Утром приехал Оливье.
Друг привез розы и бриллиантовое кольцо, так сказала мама. Я отказалась выходить из комнаты и принимать кого-либо. Сказалась больной. Глупая отговорка, да только сочинять что-то более убедительное не было сил.
– Мэл, – мама присела на краешек кровати, – может быть, прогуляемся?
Она ни слова не спросила про вчерашний вечер, только смотрела понимающе. Наверное, решила, что я жалею о Грегори. Лучше бы это было так. Теперь я понимаю, как легко пережила детскую привязанность к Грэгу. То, что я чувствовала сейчас, было похоже на неизлечимую болезнь, что медленно разъедает изнутри.
Черная гангрена. Разом захватила все конечности, ползет выше и выше, подбирается к сердцу, и только сладостный опиум может подарить вожделенное забытье.
Может быть, стоит попробовать?
– Давай, – согласилась я, встала и подошла к шкафу.
Тучи заволокли небо, серый город вполне вписывался в такую же серую картинку моего мира. Я накинула на утреннее платье яркий малиновый плащ и сказала маме:
– Позавтракаем в кафе?
– Конечно, – согласилась она, а Тео закивал.
Кажется, он так и не выходил из моей комнаты.
Плохая погода не напугала жителей столицы. Горожане, вооружившись зонтами и резиновыми калошами, весело шлепали по лужам.
Воскресенье. В храмах идут службы, кафе и магазины работают с самого утра. Газетчики, мокрые, но все такие же громкие, кричат о свежих новостях.
Мы выбрали одно из ближайших к отелю кафе – симпатичная пекарня, в которой продавали не только выпечку, но и ароматный кофе.
– Мэл, тут есть малиновые пирожные! – хотела обрадовать меня мама.
– Здорово, – без особого восторга ответила я.
Официант ушел собирать заказ, Тео осматривал зал, Лиам и Албин, которые в этот раз с разрешения Тео присоединились к прогулке, заняли соседний столик, мама же вышла в дамскую комнату.
– Мадмуазель Нюгрен? – кто-то позвал меня по одной из ненастоящих фамилий.
А есть ли у меня настоящая? Как она звучит?
Заблудившаяся в придуманном мире душа. Без имени, без прошлого, без будущего…
– Да? – устало отозвалась я и посмотрела на того, кто позвал меня.
Это был мсье Верни – ректор Саомарского университета. Удивительно, неужели он все еще помнит меня?
– Доброе утро, мсье Верни, – искренне обрадовалась я, – прошу вас, присоединяйтесь к нам.
– С удовольствием, – ответил он.
– Мой сопровождающий, гер Тео Бьерк. Тео – мсье Шарль Верни, – представила я мужчин друг другу.
Мсье Верни подозвал официанта и после того, как сделал заказ, тепло улыбнулся мне:
– Вы прекрасно выглядите, – сделал он комплимент.
– Благодарю вас, – ответила я, хорошо понимая, что это не более чем вежливость.
Зеркало на выходе из отеля честно показало и слегка припухший нос, и покрасневшие глаза.
– Я видел вас мельком вчера, – сказал мужчина, – когда объявили о вашей с мсье Мегре помолвке, – пояснил он. – Примите мои поздравления
Я не успела ответить, к столику подошла мама:
– Добрый день!
– Здравствуйте, мадам, – поднялся ректор, приветствуя новое лицо. – Анжелин… – выдохнул мужчина.
– Шарль! – улыбнулась мама. – Рада видеть тебя! – Я почти не удивилась.
Пребывала в каком-то странном анабиозе. Чувства притупились, мысли и слова казались нестерпимо длинными, так долго я формулировала и то и другое.
– Где ты была, Анжи?! – вскрикнул мужчина. – Почему не дала о себе знать ни мне, ни Фредерику?!
Я усмехнулась и потянулась за кофе.
– Почему же не давала? – спокойно спросила мама и села за стол. – Я много лет писала Фредерику. Почему он предпочел считать меня погибшей, тебе лучше спросить у него. – Она не была так равнодушна, как хотела показаться, руки ее дрожали. – Сядь, Шарль, – заключила она, – я познакомлю тебя с дочерью.
– Мы знакомы, – сообщила я маме и посмотрела на ректора.
– Вы копия отца, Меланика, – тихо сказал он, – и только родинка, как у Анжелин. – Я пожала плечами. – Теперь понятно, почему мне всегда казалось знакомым ваше лицо.
– Как обстоят дела в университете? – перевела я разговор. – Кто теперь возглавляет Дипломатический корпус?
Не то чтобы меня это действительно интересовало, я не хотела слушать о Белами.
– Профессор Тремейн.
– Достойная замена, – я кивнула, – замечательный педагог.
– Согласен, – ответил он и ненадолго замолчал. – Анжи, что вы делаете сегодня вечером? – вдруг спросил мужчина. – Не хотите ли пойти в оперу? Сегодня дают «Южанку».
Мама вопросительно посмотрела на меня.
– Великолепная опера, – аккуратно сказала она, – одна из лучших.
– Думаю, мы можем составить вам компанию, – улыбнулась я мсье Верни.
– Замечательно, – с облегчением сказал мужчина, будто от моего ответа зависело нечто большее, чем планы на вечер, – куда за вами заехать?
– В этом нет необходимости, – вступил в разговор Тео, – охрана сопроводит фру и фрекен.
– В любом случае, в театр надлежит явиться вместе, – не согласился ректор.
– В «Астории», – остановила я назревающий спор, – будем ждать вас.
– Тогда я заеду в семь. – предупредил мужчина. – На представлении будет и профессор Дюпон с коллегами, в числе них есть и те, с кем вы учились, Ника, – продолжил ректор, – например, мсье Белами-младший. – Улыбнулась в ответ.
Малиновое пирожное казалось отвратительно горьким, как и воздух вокруг. Мама и мсье Верни о чем-то беседовали, как сквозь вату до меня доносились обрывки фраз. Кажется, они учились вместе. Или мсье Шарль учился с Фредериком? Не поняла.
– Увидимся вечером, – попрощался мужчина.
– Всего доброго, – механически ответила я.
– Родная, – с жалостью посмотрела на меня мама, – пройдемся по магазинам? Подберем платье для оперы?
– Я неважно себя чувствую, – и это было действительно так, – может быть, вы сходите вдвоем с Тео, а Албин и Лиам проводят меня в отель? – Мама кивнула.
Мне нужно было побыть одной, она поняла это.
Выглянуло солнце, и я откинула широкий капюшон. Прохожие принялись снимать верхнюю одежду, но мне было холодно, я плотнее запахнула плащ и обняла себя руками.
– Фрекен, сходить за лекарством? – спросил меня Албин.
– Не нужно, – мы вошли в лифт, – Тео приобрел достаточно.
Когда двери уже почти закрылись, в холле отеля я увидела Оливье. Он также заметил нас. Даже с этого расстояния я увидела пристальный, понимающий взгляд.
Что же я наделала…
Зачем согласилась? В тот миг мне так хотелось чувствовать себя нужной, так нужна была любовь…
Прижалась лбом к зеркалу и прикрыла глаза.
Я не смогу бесконечно долго избегать Оливье. Но как теперь отказать? Можно ли забрать данное в порыве отчаяния слово?
Эгоистичная стерва.
Посмотрела на свое отражение и скривилась. Стало тошно от самой себя…
Оливье не стал подниматься, передал короткую записку. Сегодня вечером он будет на заседании торгово-промышленной палаты. Завтра возвращается мсье Белами, и предприниматели хотят представить Премьеру новый законопроект.
«Ты все для меня», – гласила маленькая подпись внизу. Читать это было страшно. Словно мне не дают отступить и нет больше шансов исправить ошибку…
Через несколько часов вернулась мама. Мы спустились в ресторан. Официант подал овощной суп. Он показался мне пресным. Взяла перечницу и следила, как тонкая черная струйка рассыпается по поверхности тарелки. Не помогло, я по-прежнему не чувствовала вкуса.
– Мэл, – осторожно сказала мама, – ты в порядке?
– Конечно, – уверенно ответила я, – а что такое?
– Ты высыпала всю перечницу и даже не поморщилась. – Я посмотрела на пустую тарелку.
– Захотелось остренького, – не слишком остроумно пошутила я.
– Мадам, мадмуазель, – подошел портье, – к вам мсье Энри. – Я наморщила лоб, пытаясь вспомнить, кто это.
– Спасибо, проводите его, пожалуйста, – сказала мама. – Это тот молодой дипломат, который встречал нас с самолета, – добавила она для меня.
– Добрый день, – подошел к нам мужчина и поклонился, а я в очередной раз не вспомнила, где могла его видеть, – я пришел передать вам приглашение на завтрашний прием, – он достал изящную белую карточку и протянул мне, – прием в вашу честь.
Золотые тисненые буквы гласили о времени начала торжественного ужина.
– Не смею отвлекать вас от обеда, – отрапортовал мужчина и покинул нас.
– Завтра возвращается Фредерик Белами, – посмотрела я на маму, – нам надлежит явиться. Вместе.
– С удовольствием познакомлюсь с его будущей женой, – она несмело улыбнулась, – с бывшей, к сожалению, мне встретиться не довелось.
Оставшееся время до спектакля мы посвятили себе. В «Астории» был замечательный салон красоты. Компрессы из трав и льда сняли красноту и отеки, высокая прическа слегка тянула голову назад, заставляя держаться идеально прямо. Мама выбрала для меня длинное и непривычно темное платье глубокого синего, почти черного цвета. Такой же синий кружевной веер занял положенное место в руке, а маленький револьвер снова оказался в сумочке.
– А, вот еще, – протянула мне мама изящный перламутровый бинокль, – говорят, каждый, уважающий себя зритель должен это иметь.
– Если так говорят, – рассмеялась я, – тогда возьму. – Настроение наконец стало повышаться.
Забота о собственной внешности – самый лучший способ справиться с депрессией.
Мсье Верни, одетый в длинный черный фрак, ждал у автомобиля. Мама поехала с ним, со мной в машине оказался Тео. Он решил ждать нас в фойе. Смотреть представление гер Бьерк отказался.
Театр располагался на одной из центральных площадей столицы, рядом с храмом Святого Франциска. Большое, выкрашенное в изумрудно-зеленый цвет здание. Несколько мощных колонн держали тимпан, на котором была скульптура, изображающая покровительницу всех представителей творческих профессий – юную, прикрытую лишь легкой вуалью прекрасную девушку.
Это о ней сегодняшнее представление. О южанке, обманом увезенной с южного материка, о той, кого страстно полюбил похититель. О матери первого из Дане, о жене Франциска.
Святой не был таким уж святым.
В театре был аншлаг. Заняты были и ложи, и партер, и бельэтаж. Наши места были чудесными. Второй ярус, почти в центре театра.
– Это твоя ложа, Шарль? – спросила мама, присаживаясь.
– Нет, – ответил мужчина, – это ложа Фредерика.
Мама расправила платье.
– Я отойду ненадолго, – предупредил нас мужчина, – поздороваюсь с мсье Дюпоном. – Мы вежливо улыбнулись.
– Как давно я не была здесь, – посмотрела на меня мама. Она взяла свой бинокль и внимательно разглядывала не только зал, но и гостей.
– Роланд?! – вскрикнула она. – Что он здесь делает?! – Я проследила за ее взглядом.
– Это не Роланд, – ответила я, – это Элиас Белами. – Мама замерла. – Все Нордин очень похожи, ты же знаешь.
В этот миг он поднял голову и посмотрел прямо на меня.
Я резко отвернулась.
– Знаю, – прошептала мама, – они похожи с отцом. – По щеке у нее побежала слеза, которую она не замечала.
Мама безотрывно смотрела на молодого Белами.
На сына любимого мужчины от другой женщины.
В ложу вошел ректор. Погас свет. Я подала маме платок, она непонимающе посмотрела на меня, тогда я аккуратно промокнула слезинку, улыбнулась ей и повернулась к сцене.
Громко заиграла музыка. Дивный голос певицы уносил в далекие дали, за северное море, за Большой материк, на край земли. Туда, где нет места печали, где юные девы купаются в прибрежных водах, где дельфины выпрыгивают из воды и радостным криком приветствуют моряков, где добро побеждает мифическое зло и торжествует любовь.
Туда, где нас нет…
Антракт наступил неожиданно. Удивительно быстро пролетели эти полтора часа, круглые часы под потолком показывали девять вечера.
– Пойду проведаю Тео, – сказала я маме, – может быть, удастся уговорить его присоединиться?
– Не думаю, – рассмеялась мама, – ты же знаешь, как он не любит театр. Странно, что не отправил с нами Албина.
– Все равно попробую, – ответила я и вышла в фойе.
Мама оказалась права, Тео не согласился.
– Принести вам вина, фрекен? – спросил он меня.
– Я бы хотела немного пройтись, – отказалась я.
– Пойдемте, – подал мне Тео руку.
Под ногами скрипел паркет, даже ковровые дорожки не могли заглушить этот звук, так много было зрителей. Со мною здоровались, раскланивались, улыбались, я бездумно отвечала на приветствия. Мы дошли до буфета. Все столики были заняты, Тео отошел за напитком, а я принялась разглядывать фотографии артистов.
Изабель Блан – великолепная актриса, именно она исполняла партию Южанки сегодня.
– Высокий титул дает высокие привилегии, не так ли? – издевательски спросили рядом. – В университете у вас не было ручки, а теперь вы сидите в лучшей ложе, дорого одеты, а украшения и вовсе стоят целое состояние.
– Именно, все так, как вы сказали, – повернулась к Элиасу.
Он стоял близко, слишком близко. От его запаха закружилась голова, и кровь прилила к щекам. Бинокль, который я почему-то не убрала в сумочку, выпал из ослабевших рук.
– Не замечал за вами подобной неловкости. – Он поднял его и протянул мне.
От ожога спасли тонкие перчатки, так горяча была ладонь Элиаса.
Не удержалась, посмотрела в его лицо.
В черных зрачках застыло мое отражение.
Бездонные омуты любимых глаз, таких же неестественно зеленых, как и мои собственные.
Что ты видишь во мне? Почему не отводишь взгляда? Почему я боюсь отвернуться?
Бесконечно смотреть на тебя – все, чего я хочу…
– Я плохо спала, – забрала перламутровый аксессуар.
– Мсье Мегре не давал? – участливо поинтересовался он.
– Почти, – прошептала я и отвернулась.
– Уже уходите? – он перегородил мне дорогу. – Неужели вам нечего сказать старому знакомому?
– Ваша Светлость, – подошел к нам неизвестно откуда взявшийся Лерой, – вы позволите сопроводить вас в ложу? – Давид протянул мне руку.
Ненависть, страх, боль, любовь… странное сочетание обрушившихся чувств.
Я действительно ослепла, на долю секунды. От безумия отделяла лишь тонкая грань – где-то рядом была мама. Единственный человек, которому можно безоговорочно верить, человек, который поймет и разделит все беды и горести.
Вот только стоит ли говорить о том, что я медленно схожу с ума, тому, кто не задумываясь отдаст за тебя жизнь?
– Это лишнее, мсье, – я сжала сумочку, – прошу меня извинить.
Как обычно, ощущение холодной тяжести револьвера придало уверенности.
– Фрекен, – Тео подошел с игристым напитком, – гер Нордин, – мужчина подал мне бокал и низко поклонился Элиасу.
Взяла и медленно выпила, до дна. Холодная жидкость щекотала язык, маленькие пузырьки лопались прямо во рту. Глаза держала закрытыми, в какой-то странной уверенности, что мои собеседники исчезнут, пока я допиваю вино.
– Белое вино Адамара, – забрал Элиас пустой бокал у меня из рук, – у вас прекрасный вкус.
На этот раз не спасли и перчатки, от легкого прикосновения пробила дрожь.
– Я средоточие пороков, мсье Белами, – подняла на него глаза, – корысть, разврат и чревоугодие конечно, – он сжал зубы, – вы ведь это хотели услышать, не так ли?
Я сияла, моей улыбке могли бы позавидовать лучшие кокетки Саомара.
Так изумительно фальшива я была.
– Добрый вечер! – подошли к нам Вероник и Грэг.
Мне вдруг стало удивительно смешно. Мы в театре, но самое увлекательное представление идет не на сцене. А прямо здесь, в узком коридоре, в двух шагах от буфета.
Артисты на черно-белых фотографиях издевательски кривили рты.
«Не верим!» – кричали они и хохотали над бесталанной дебютанткой.
Раскрыла веер, чтобы спрятать лицо. Смех душил.
Лерой, Грэг, Вероник и Элиас удивленно смотрели на меня.
– Простите, – все, что удалось сказать.
Тео взял меня за руку и увел.
В попытке сдержать истерику я порвала перчатку зубами. Мы стояли в каком-то пустом коридоре. Тео крепко обнял меня, до боли.
– Плачь, – сказал он мне, и я расхохоталась.
Стало легче, встала на носочки и благодарно поцеловала мужчину. Повернула голову.
Элиас смотрел на меня, губы его растянулись в усмешке. Он ничего не сказал, повернулся и ушел.
– Звонок, – сообщила я очевидное, – пора в ложу.
Одетый в зеленую ливрею работник театра открыл дверь.
– Ты ошибаешься, Анж, – услышала я, – Рик лично перерыл все дно Саомара, он поставил на уши полицейский департамент, он сам участвовал в каждой облаве на «Бабочку» и не успокоился, пока того не казнили, – горячо говорил маме мсье Верни, – стал бы он делать это, зная, что ты жива? Фредерик далеко не филантроп, ему нет дела до простых людей! Ты ведь знаешь это! – Мама сжимала веер.
Похоже, итогом вечера станут не только испорченные перчатки.
Снова погас свет и заиграла прекрасная музыка. Кто-то смотрел на меня, я чувствовала это так же остро, как если бы это было прикосновением. Невидимые руки обхватили лицо, провели по шее и ласкали плечи. На секунду лампа осветила зал, и я безошибочно определила хозяина взгляда.
Элиас не успел отвернуться.
– Родная, – тихо сказала мама, – можно я уйду?
– Я с тобой, – ответила я.
Извинились перед мсье Шарлем и вышли из ложи. Тео совершенно не удивился, думаю, его мало что могло удивить.
Наскоро накинули плащи и, не сговариваясь, почти бегом вышли из театра. Я остановилась на последней ступеньке потому, что снова выронила бинокль. Как он оказался у меня в руках, так и не поняла. Мама уже села в машину, а Тео ждал у открытой двери.
Дождь закончился, и на небе сияли звезды. Летняя ночь наступает быстро.
– Мелисент, – Грегори взял меня за руку, – прошу тебя, держись как можно дальше от Лероя! – Он развернул меня к себе. – Слышишь?
– Успокойся, Грэг, – ответила я, – в этом наши желания совпадают.
Он посмотрел куда-то наверх, горько улыбнулся и сказал:
– Ты всегда была слишком хороша для меня, – покачал он головой, – с тех пор, как тебе исполнилось пятнадцать, я только и делал, что отгонял от тебя мальчишек. – Проследила за его взглядом.
На верхней ступеньке стоял Элиас.
– Ты женат, Грегори, – посмотрела на Грэга, – к чему эти откровения?
– Одно твое слово – и я оформлю развод. – Он снова схватил мою руку.
– Прекрати, – я разозлилась, но ругаться не было сил, – не нужно перекладывать на меня ответственность за собственные действия. – Вырвалась и быстро пошла к машине.
– Во всяком случае, – донеслось мне вслед, – я не один остался ни с чем.
Села в машину и смотрела, как Грегори, поравнявшись с Элиасом, что-то бросил тому через плечо.
Невероятное пересечение двух параллельных прямых.
Далекое прошлое и невозможное будущее.
По прибытии в гостиницу мама ушла к себе. Я видела, как тяжело она восприняла слова старого знакомого, но ничем не могла помочь. Набрала ванну и легла в теплую воду, смывая сегодняшний день.
Что же принесет нам завтра?
