В противоположность упомянутым выше подходам, проект космополитического управления (cosmopolitan governance), или, как называет его Ричард Фальк, «гуманного управления» (human governance), порывает с предпосылкой политических образований, привязанных к конкретной территории. Это такой проект, который исходит из гуманистической универсалистской перспективы и который преодолевает размежевание глобального и локального. Как я писала в шестой главе, в его основе лежит альянс между островками цивилизованности, упоминаемыми Капланом, и транснациональными институтами. Здесь не существует границ в территориальном смысле. Но есть политические границы — между теми, кто поддерживает космополитические гражданские ценности, выступает за открытость, толерантность и гражданское участие, с одной стороны, и теми, кто связан партикуляристскими, эксклюзивистскими, зачастую коллективистскими политическими позициями, с другой. В XIX веке в международной политике доминирующими расхождениями были расхождения национальные, связанные с территориальным определением нации. В XX веке их сменили идеологические расхождения между левыми и правыми или между демократией/капитализмом и социализмом, и они также оказались привязаны к территории. Расхождение между космополитизмом и партикуляризмом не определимо в территориальных терминах, даже несмотря на то, что каждый отдельный партикуляризм заявляет свои собственные территориальные претензии.

Это не проект, предназначенный для некоего единого мирового правительства. Кантианское понятие о праве гражданина мира основывалось на предпосылке федерации суверенных государств: право гражданина мира было, в сущности, набором правил, одобряемых всеми членами федерации. По сути, здесь предлагается некая форма «глобального присмотра» (global overwatch). Можно представить ряд политических образований, привязанных к конкретной территории, от муниципалитетов и национальных государств до континентальных организаций, которые действуют в рамках набора общепринятых правил и в соответствии с определенными стандартами международного поведения. Рабочая задача международных институтов заключается в том, чтобы гарантировать выполнение этих правил, в частности во всем, что касается прав человека и гуманитарного права. Подобно тому как все больше признается вмешательство государственных властей в семейные дела для прекращения домашнего насилия, точно так же похожий принцип получил бы применение и в глобальном масштабе.

В каких-то смыслах космополитический режим уже существует. Транснациональные НПО ведут мониторинг и привлекают общественное внимание к преступлениям против прав человека, к геноциду и другим военным преступлениям, и международные институты тем или иным образом реагируют на это. Чего до сих пор недостает, так это контроля за выполнением. Собственно, мой тезис состоит в том, что космополитический режим должен быть подкреплен некоторой формой правоприменения, что подробно разбиралось в шестой главе. Действительно, это заполнило бы вакуум безопасности и повысило бы легитимность международных институтов, позволяя им мобилизовать общественную поддержку и действовать также и в других областях: например, связанных с проблемами окружающей среды или бедности. Конечно, международным институтам понадобилось бы повысить степень их подотчетности и прозрачности и выработать демократические процедуры для санкционирования применения легитимной силы. Недавние предложения о реформировании ООН, включающие одобрение программы «Обязанность защищать», создание постоянных полицейских сил и комиссии по миростроительству, одобренные на саммите ООН в 2005 году, это первые робкие шаги в данном направлении. Таким же шагом является учреждение Международного уголовного суда. Конечно, все эти институты часто принимают решения в пользу доминирующих государств и справедливо обвиняются в двойных стандартах, однако же само их существование дает шансы на возникновение альтернативных подходов. Суть здесь, конечно же, в том, что подобно тому, как развитие новоевропейского государства сопровождалось симбиотическим процессом, благодаря которому изменялись представления о войне, административные структуры и легитимность, точно так же благодаря подобному, хотя еще явно хрупкому, процессу, подразумевающему рост административной ответственности за укрепление космополитических норм, уже идет развитие космополитического управления и, более того, демократии.

Каковы же следствия данного подхода с точки зрения дебатов о европейской безопасности? Любая структура безопасности должна быть инклюзивной, а не эксклюзивной. Структура «с границами» — это структура, которая имплицитно делает акцент не на космополитическом правоприменении, а на внешней защите от общего врага. При построении Европейского союза все время существовали противоречия между разными концепциями Европы. Одна концепция — это Европа как сверхдержава в процессе становления. Всегда существовал лагерь европеизма, который видит в этом проекте некий способ повернуть вспять упадок великих европейских держав. Многие европейские политики уже давно высказываются за общую оборонную политику, поскольку они уверены, что у Европы есть потенциал, чтобы стать сверхдержавой, соперничающей с США. Подобная политика выстраивала бы структуры обеспечения европейской безопасности по образцу тех же самых структур у государств-членов, только больше и лучше. Подобная концепция рисует себе перспективу усиления объединенных вооруженных сил ЕС в традиционном режиме обороны, так чтобы ЕС мог быть либо партнером, либо конкурентом США. Согласно этому подходу, главные угрозы для Европы, как и для США, представляют государства, обладающие оружием массового поражения и/или укрывающие террористов. Основные требуемые доктринальные изменения связаны с технологическим прогрессом — от войны как «платформы» к войне как «сети». Однако внешняя оборона ЕС, или даже НАТО, не защитит страны ЕС от распространения новых войн, напротив, она будет рассматривать страны по ту сторону границы как потенциальных врагов. Страны победнее, с менее устоявшимися политическими институтами, возможно мусульманские и/или православные, были бы тогда назначены аутсайдерами. Маловероятно, что это создаст новый цивилизационный порядок по хантингтоновскому образцу. Наоборот, исключение скорее послужило бы вкладом в условия, порождающие этот новый тип военных действий, который с легкостью мог бы распространяться и стать почвой для терроризма.

Другой концепцией всегда была Европа как «проект поддержания мира». Это просвещенческая идея: многие из великих либеральных мыслителей (аббат Сен-Пьер, Иеремия Бентам и Кант) разрабатывали проекты вечного мира, которые по существу являлись предложениями по европейской интеграции. В этом же духе основатели того, чему суждено было стать Европейским союзом, непосредственно по итогам Второй мировой войны хотели пресечь возможность еще одной войны на европейской территории. В умах европейских граждан это по-прежнему сильный мотив: в опросе «Евробарометра» среди ответов на вопрос, что Европейский союз значит лично для них, «мир» упоминается на третьем месте, сразу после евро и свободы перемещения. Более того, 8% респондентов считают «поддержание мира и безопасности в Европе» приоритетной задачей ЕС. Также считается, что это самая эффективная политика для ЕС. На планете, охваченной процессом глобализации, «проект поддержания мира» должен пониматься как процесс, а не как конечная цель. Для того чтобы этот процесс продолжался, уже должен воспроизводиться и наращивать свой масштаб процесс взаимного сближения сферы правоотношений и гражданского пространства. В сложившейся после холодной войны обстановке взаимозависимости проект поддержания мира может преуспеть только в том случае, если он будет проектом глобальным, а не только лишь европейским. Таким образом, данная концепция Европы благоприятствовала бы созданию европейского потенциала для космополитического правоприменения, будучи вкладом в глобальную безопасность.

Преимуществом НАТО было то, что он стал тем инструментом, благодаря которому были транснационализированы вооруженные силы; он обеспечил основу для транснационального умиротворения. Вероятно, это наиболее весомая причина того, почему сейчас немыслима война между Францией и Германией. Недостатком же было то, что благодаря ему существовала перспектива войны блоков, и теперь у него появились большие трудности в адаптации доктрины к изменившейся обстановке безопасности. Космополитический подход к европейской и, более того, глобальной безопасности позволил бы примирить страны с потенциальным конфликтом интересов и в максимально возможной степени распространить процесс транснационализации вооруженных сил. Это могло бы происходить под эгидой ООН, равно как и региональных организаций, таких как ЕС, НАТО или Африканский союз. Здесь существенно не название организации, а то, как происходит концептуальное переосмысление задачи обеспечения безопасности. Космополитический подход к безопасности вбирает в себя политический и экономический подходы к безопасности, что отражено в шестой главе. Задача носителей легитимного организованного насилия под эгидой транснациональных институтов состоит не во внешней обороне, как это было с национальной или блоковой моделями безопасности, а в космополитическом правоприменении.