Энтони Смит в своей книге «Нации и национализм в глобальную эпоху» полемизирует со взглядом, что национальные государства — это анахронизм. Он утверждает, что новым глобальным классам по-прежнему необходимо испытывать чувство общности и идентичности, основанное на том, что он называет «этническими общностями», чтобы преодолеть отчуждающее влияние их научно-технического универсализирующего дискурса. И он критикует, называя его модернистской ошибкой, мнение, согласно которому национальные государства — это искусственный и временный курс, перевалочный пункт в эволюции к глобальному обществу. Новый национализм он считает свидетельством стойкости этнических общностей и предлагает позитивно взглянуть на культурный сепаратизм, который понимается им как некий способ более надежного утверждения национальных государств на основе господствующей этнической общности, позволяющий им при этом воспринимать и гражданские идеалы.

Вполне возможно, что новые партикуляристские идентичности сохранятся надолго, что они являются выражением нового постмодернистского культурного релятивизма. Однако сложно утверждать, что в них мы имеем некую основу для гуманистических гражданских ценностей, именно потому что они не способны олицетворять собой проект прогрессивного толка, отвечающий новому глобальному контексту. Главным следствием глобализации является то, что территориальный суверенитет больше не достижим. Попытки вернуть власть в границах отдельного пространственного домена в дальнейшем будут лишь подрывать возможности влиять на события. Это не означает, что новая форма партикуляристской политики идентичности исчезнет. Скорее это рецепт для новых замкнутых хаотичных малых государств, границы которых постоянно оспариваются и выживание которые зависит от продолжения насилия.

Партикуляристы не могут обойтись без тех, кто носит иной ярлык. Глобализация, как подразумевает само это имя, глобальна. Повсюду, в той или иной степени, те, кто пользуется преимуществами глобализации, вынуждены разделять одну территорию с теми, кто исключен из участия в ее выгодах, но на ком тем не менее глубоко отразились ее негативные последствия. И проигравшие, и выигравшие нужны друг другу. Ни один клочок земли больше не может изолироваться от внешнего мира, каким бы малым или большим он ни был.

Конечно, можно предвидеть новый рост значения региональной и локальной политики (и это уже происходит, особенно на Ближнем Востоке), некую претензию на более полную демократическую подотчетность различных структур на региональном и локальном уровнях. Однако если подобным притязаниям суждено иметь благополучный исход, им не обойтись без глобального контекста; надо, чтобы они несли с собой большую открытость и больший доступ к глобальным уровням управления и основывались на более полной демократической подотчетности всех обитателей той территории, о которой идет речь, а не только тех, кто носит некий конкретный ярлык. Таким образом, необходимо, чтобы этот тип политики встроился бы в то, что можно описать как космополитическое политическое сознание.

Под космополитизмом я не подразумеваю отказ от идентичности. Напротив, я имею в виду торжество многообразия различных идентичностей по всему свету, принятие и, более того, воодушевление по поводу множественных пересекающихся идентичностей, в то же время приверженность идее равенства всех человеческих существ и уважения человеческого достоинства. Этот термин восходит к кантовскому понятию «права гражданина мира», которое сочеталось с признанием отдельных суверенитетов; таким образом, он согласует и универсализм, и многообразие. Кваме Энтони Аппиа говорит о «космополитическом патриоте» или «укорененном космополите, привязанном к своему собственному дому с его собственной культурной спецификой, которому тем не менее в радость существование разных людей». Он отличает космополитизм от гуманизма, «потому что космополитизм — это не просто ощущение того, что всякий человек имеет значение. Дело в том, что космополит относится с уважением еще и к тому факту, что человеческое бытие складывается по-разному в разных местах, тогда как гуманизм, напротив, согласуется с желанием всемирной гомогенности».

Можно выделить два возможных источника космополитического политического сознания. Один источник — это своего рода космополитизм сверху, он заметен в множащихся международных организациях, часть которых, в особенности ЕС, наращивает надгосударственные полномочия. У этих институтов формируется своя собственная логика и свои внутренние структуры. Они не берутся за ту или иную деятельность, используя собственные ресурсы, а санкционируют ее осуществление другими. Их функционирование осуществляется посредством комплексного партнерства, соглашений о кооперации, переговоров и посредничества с другими организациями, государствами и частными или полугосударственными группами. Их деятельность ограничена недостатком ресурсов и в связи с этим межправительственными договоренностями, которые делают ее крайне сложной, вынуждая действовать на основе отнимающих время и зачастую неудовлетворительных компромиссов. Во многих этих институтах работают преданные делу сотрудники-идеалисты. Они заинтересованы в поиске альтернативных источников легитимности для своих, порой внушающих разочарование, глав государств.

Другой источник — это то, что можно было бы описать как космополитизм снизу: новые общественные движения, равно как и то, что в 1990-х годах стали называть неправительственными организациями (НПО). Эта новая форма активизма развилась с начала 1980-х годов главным образом в ответ на новые глобальные проблемы, но особенно явно она проявилась вслед за финансовым кризисом и кризисом авторитаризма на Ближнем Востоке в политике площадей, палаточных городов и Facebook. Предтечами этих новых движений были общественные форумы, появившиеся в начале 2000-х годов. Одиннадцать миллионов человек, которые 15 февраля 2003 года вышли по всему миру на демонстрацию против войны в Ираке, подтвердили рост такой формы организации. Конечно, не всякий участник этих мероприятий — космополит. Многие являются жаждущими возвращения к национальному государству антиглобалистами, которые ради общей цели время от времени объединяются с группами, связанными с политикой идентичности, например националистами или исламистами на Ближнем Востоке.

В настоящий момент космополитизм и партикуляризм сосуществуют бок о бок на одном и том же географическом пространстве. Космополитизм, как правило, более широко распространен на Западе и менее — на Востоке и Юге. Однако по всему миру, в отдаленных деревнях и городах, можно встретить людей обоего сорта. В новых партикуляристских конфликтах становятся заметны группы бесстрашных людей, которые стараются противостоять войне и эксклюзивизму, — это и местные жители, зачастую женщины, и те, кто добровольно приезжает из-за рубежа, чтобы оказать гуманитарную помощь, оказать содействие в качестве посредников и т.д. Местные группы набирают силу в той степени, в какой они могут получить доступ к транснациональным сетям или поддержку и защиту с их стороны.

Войны сужают пространство для развития космополитизма. Партикуляризмы того или иного рода нужны друг другу для поддержания в силе своих исключительных идентичностей; отсюда вытекает парадоксальное сочетание конфликта и кооперации. Именно космополитизм оспаривает призыв партикуляризма, и мишенями в войнах часто становятся люди, олицетворяющие гуманные гражданские ценности. Более того, война как таковая может быть понята как некая форма политической мобилизации, сама создающая небезопасную среду, где процветают партикуляристские группы. Зоны конфликта становятся «черными дырами» — прибежищами для фанатиков и уголовников, взращивающими новый терроризм. Появляются все новые и новые отгораживающиеся от остального мира зоны, такие как Сомали или Афганистан, а теперь еще и Ирак, где разрозненные гуманитарные учреждения с осторожностью прокладывают себе путь переговорами и взятками, чтобы помочь нуждающимся. Некоторые полагают, что подобные ситуации — предвестники будущего для большей части стран мира. Ничто так не поляризует, как насилие, и ничто с большей вероятностью не вызывает разочарование в утопичных инклюзивных проектах. «Сараево — это будущее Европы. Это конец истории», — так часто говорили лишившиеся иллюзий сараевские космополиты. Но политика никогда не является чем-то предопределенным. Можно ли представить себе какое-то иное будущее — это в конечном счете вопрос выбора.