5 марта 1933 года Гитлер выиграл выборы в парламент, а уже менее чем через две недели Шахт вернулся на должность президента Рейхсбанка, чтобы «увести с улиц последнего безработного». В августе того же года Шахт стал также рейхсминистром экономики, а в 1935 году был назначен генеральным уполномоченным по вопросам военной экономики, сосредоточив в своих руках ключевые нити управления немецкой экономикой.

В бытность руководителем Рейхсбанка Шахт получал упреки от немецких левых в том, что он был «главой не только государства в государстве, но и государства над государством». Поддержав Гитлера и его диктатуру, Шахт получил контроль над экономикой и возможность действовать, не оглядываясь на демократические институты, подверженные влиянию общественного мнения.

«Не могу поверить, что успех Гитлера зависел только от меня. Он нашёл бы другие способы и других помощников. Он был не из тех людей, которые готовы сдаться. Вас обрадовало бы, если бы Гитлер погиб без моей помощи? Но с ним бы погиб и весь рабочий класс Германии. Даже вы не стали бы оправдывать это», – так Шахт после поражения в мировой войне объяснял, каким путём и с какой целью он стал «экономическим диктатором» страны.

На начальном этапе главным вызовом было решение проблемы безработицы: в результате уничтожения Великой депрессией рынка сбыта немецких товаров без работы остались 6 млн человек. Реальной была и угроза гиперинфляции. Гитлеровский план вооружения Третьего рейха способствовал созданию рабочих мест, а уменьшение числа безработных должно было простимулировать внутреннее потребление и вывести страну из кризиса. План Шахт состоял в том, чтобы разогнать производство с помощью необеспеченных кредитов Рейхсбанка, обуздать инфляцию с помощью госконтроля за ценами и уровнем зарплат, а затем, по мере роста экспорта, рассчитаться с долгами. Расчёт был рискованным, но Шахт не сомневался в своей искусности.

Финансирование военного строительства и общественных работ, среди которых выделялось создание автобанов, требовало огромных средств. И экономический диктатор проявлял невероятную изобретательность: в мае 1933-го по инициативе главы Рейхсбанка концерны Siemens, Krupp, Rheinmetall и Gutehoffnungshütte учредили товарищество с ограниченной ответственностью Metallurgische Forschungsgesellschaft («Мефо»). Основной его деятельностью был выпуск векселей, а поручителем по ним выступало государство. К металлургии эта фирма не имела никакого отношения. Кроме вывески, у неё не было, по сути, ничего. Однако деньги развивавшейся оборонки приходили на счёт «Мефо». Взамен оборонные предприятия получали долгосрочные векселя, гарантом которых выступал Рейхсбанк. «Мефо-векселя» принимались всеми банками страны, что позволяло тайно финансировать военную промышленность путём скрытого вздувания национального долга.

«Если имеются неиспользуемые заводы, оборудование и запасы, должен быть и неиспользованный капитал, залежавшийся в предпринимательских концернах, – рассуждал Шахт. – Изъять этот капитал посредством выпуска государственных займов не представлялось возможным. Вера людей в способность государства платить была подорвана прежними правительствами. Мне нужно было, следовательно, найти способ изъятия этого залежалого капитала из сейфов и карманов, куда он был помещён, без опасения, что он останется там слишком долго и потеряет свою ценность». С помощью «Мефо-векселей» Шахт решил эту задачу, а заодно снабдил производителей ликвидными средствами, при этом избежав роста инфляции. С 1934 по 1937 год объём выпуска бумаг достиг 12 миллиардов рейхсмарок. Порядка половины этой суммы не предъявлялось для погашения Рейхсбанку: «мефо-векселя» использовались как средство сбережения и как средство расчёта. К последнему предвоенному году на руках у немцев всё ещё находились векселя на 8 миллиардов рейхсмарок.

После поражения гитлеровской Германии Шахт любыми доступными способами старался представить себя последовательным противником нацистской военной авантюры. При этом важно отметить, что «мефо-векселя» использовались главным образом для финансирования немецкого военно-промышленного комплекса. В публичных выступлениях тех лет Шахт не просто не осуждал, он отстаивал выбранную стратегию: «Может быть, в мирное время ни один эмиссионный банк не проводил такой смелой кредитной политики, как Рейхсбанк после захвата власти национал-социалистами. Однако при помощи этой кредитной политики Германия создала непревзойдённую военную машину, а эта военная машина в свою очередь сделала возможным достижение целей нашей политики».

Рост оборонки привёл к развитию и других отраслей экономики, и в течение нескольких лет в Германии проблема безработицы сменилась проблемой нехватки рабочих рук и сырья. Сырьевой дефицит Шахт решил созданием такой системы внешней торговли, при которой промышленность получала то, что ей необходимо, а торговое сальдо оставалось положительным. Внешняя торговля оказалась под контролем государства: надзорные органы следили за тем, чтобы из страны не экспортировались товары стратегического назначения и чтобы импортировалось лишь то, что действительно необходимо. «Учёные разных стран клеймили эту систему за отказ от хорошо известной всем экономической теории. Однако для меня больше значило не соответствие классической традиции, а то, что немецкий народ должен быть обеспечен необходимыми средствами для жизни. […] Подорвав концепцию частной собственности, навязав военные контрибуции, непосильные для экономики, дискриминируя немецкую политэкономию различными средствами по всему миру, отрицая свободу немецких предпринимателей передвигаться и жить за рубежом, навязанный Германии мир – всё это потрясло сами основы, на которых строилась традиционная экономическая доктрина», – писал впоследствии Шахт.

Для поддержания баланса между импортом и экспортом была внедрена система так называемых «счетов ASKI». Система работала так: иностранной компании разрешалось ввезти в Германию свой товар при условии, что она согласится получить платёж в форме кредита в немецкой валюте на специальный счёт в немецком банке. Деньги с этого счёта могли использоваться только на закупку немецких товаров и только для последующего вывоза в ту страну, откуда зарубежная фирма завозила свои товары. Ввозя сырьё, Германия стремилась импортировать только промышленные товары. Благодаря подобным мерам Шахту удалось привязать к Германии менее развитые страны Юго-Восточной Европы (Венгрию, Румынию, Турцию). К 1938 году такие договоры были заключены с 25 странами – преимущественно восточноевропейскими и южноамериканскими.

Став экономическим диктатором, Шахт предпочёл не вступать в НСДАП. Как позже скажет его биограф, «Шахт и другие нацистские лидеры были как вода и масло: они не смешивались». Банкир возмущался безответственностью, с которой партийные бонзы различного уровня тратили деньги. После того, как геббельсовское Министерство правды потратило в 1934 году 200 млн рейхсмарок на зарубежную агитацию, Шахт пошёл на конфликт. В другой раз он на публике подчеркнул неправоту тех политиков, которые «живут за счёт прибылей предпринимательства и всё же остаются идеалистами». В ответ в газете СС Das Schwarze Korps вышла статья, охарактеризовавшая слова Шахта как «безумную реакцию, пережиток либеральной и еврейской морали и, кроме того, отход от чувств и взглядов, предписываемых национал-социалистическими законами организации национального труда». Но, ощущая поддержку и понимая свою нужность Гитлеру, Шахт мог чувствовать себя уверенно даже после таких обвинений.

Несмотря на то, что в своих публичных выступлениях банкир охотно клеймил засилье евреев, после «хрустальной ночи» в 1938 году он открыто высказался на заседании правительства в том духе, что будущим поколениям немцев будет стыдно за это преступление. Гитлеру он заявил: «Действия партии 9 ноября недостойны». Справедливости ради отметим, что план Шахта по спасению проживавших в Германии евреев выглядел тогда более чем цинично: рейхсминистр предлагал создать международный фонд с участием еврейского капитала для вывоза евреев из Германии.

Порой показная лояльность Шахта режиму выходила за рамки приличия. Один из вождей Третьего рейха Бальдур фон Ширах на скамье подсудимых в Нюрнберге вспоминал о приеме в рейхсканцелярии: «Угадайте, что за бижутерия красовалась на груди фрау Шахт? Огромная, усыпанная бриллиантами свастика – подарок мужа. Как же нелепо это смотрелось! Ни одна дама не позволила бы себе, идя на официальный приём, нацепить такое… Даже самые убеждённые нацисты никогда бы не преподнесли в подарок своим женам подобную безвкусицу. Мы все смеялись над тем, что Шахту пришло в голову корчить из себя сверхнаци. Потом его супруга, подойдя к Гитлеру, попросила у него автограф. Есть только одно объяснение, почему Шахт на этом приёме направил её к Гитлеру – наш сверхнаци страстно желал быть замеченным Гитлером… И потом эти речи, в которых он восхвалял фюрера. Я не забыл их. И пусть он не пытается убедить меня, что, дескать, произносил их только для отвода глаз. Стоит только вспомнить подобные сцены или кадры хроники, когда он на Ангальтском вокзале встречает фюрера. А теперь на суде утверждает, что, мол, никогда не принадлежал к числу страстных почитателей Гитлера; всякому видно, что он лжёт».

Монопольное положение Шахта в экономической сфере пошатнулось осенью 1936 года. 9 сентября на партийном съезде в Нюрнберге Гитлер анонсировал план по превращению Третьего рейха в «полностью независимую от других стран» державу. Курс на автаркию подразумевал достижение независимости от международной торговли и полное самообеспечение. Ответственность за выполнение плана была возложена на Германа Геринга, взгляды которого на экономику отражены в следующей фразе: «Мы не признаём святость так называемых экономических законов. Следует указать, что торговля и индустрия – слуги народа, а капитал должен служить экономике».

Геринг, в качестве ещё одного «экономического диктатора», рассылал по стране свои директивы, корректировал производственные процессы, поставил под свой контроль внешнюю торговлю и инициировал такие расходы, что заметные очертания начал приобретать призрак гиперинфляции 1923 года. Шахт пытался спорить с Герингом с цифрами в руках, убеждал, что ускоренные темпы строительства военной машины ведут к истощению ресурсов. Но однажды во время такого спора Геринг сорвался: «Если фюрер скажет, что дважды два пять, значит, будет пять!»

«Ввиду чрезвычайной важности нашей экономики для боеготовности наших оборонительных сил невозможно больше терпеть соседство разнородного сборища государственных управленцев экономикой, непрекращающееся вмешательство посторонних элементов или помехи экономической деятельности со стороны Германского рабочего фронта. Была лишь одна причина для назначения специального уполномоченного по четырёхлетнему плану, а именно: облечь этот особый пост авторитетом лица с высоким статусом в государстве и партии, так же как направлять тенденцию развития к достижению желаемой цели… В действительности случилось всё наоборот. Ведомство уполномоченного по четырёхлетнему плану включает несколько сот человек, а чиновники отдельных министерств игнорируются или замещаются по прихоти», – пытался пожаловаться Гитлеру глава Рейхсбанка, однако фюрер не отреагировал на предостережения своего министра. Более того, публично Гитлер заявлял: «Если частные компании не справятся с четырёхлетним планом, государство возьмёт их под контроль». Карт-бланш, когда-то выданный Гитлером Шахту, за которым он признавал умение «обвести вокруг пальца кого угодно», был отозван.

С этого времени Шахт стал мрачнее тучи, что прослеживается по воспоминаниям американского посла Додда, которому при встрече банкир говорил: «Здравствуйте, я ещё жив». Однажды от Шахта слышали такие слова: «Что бы они со мной ни сделали, никто не сможет отрицать, что я спас мою марку». Будучи весьма изворотливым политиком, Шахт ещё в 1935 году обсуждал с Доддом перспективы своего возможного бегства за океан. И в дальнейшем финансист продолжал тайно обхаживать иностранных послов. Генконсулу США Джорджу Мессерсмиту он говорил, что нацисты «приведут Германию и весь мир к гибели».

Проводимые Герингом мероприятия могли свидетельствовать только об одном – о войне в ближайшем будущем, поскольку чрезмерные затраты могли окупиться только победой в скорой войне. Безусловно, Шахт выступал за укрепление германской военной мощи, поскольку её можно было использовать как козырь в дипломатических играх с торговыми партнёрами. Но развязывания войны рейх-сминистр, по всей видимости, всё же не желал, хотя и занимал с мая 1935 года должность генерального уполномоченного по военной экономике, которому было поручено начать «экономическую подготовку к войне». В ноябре 1937-го, после аппаратного поражения от Геринга, Шахт сохранит за собой только должность министра без портфеля и главы Рейхсбанка.

Параллельно с описываемыми событиями Германия уже начала территориальные захваты в Европе. Правота Шахта подтвердилась в той части, что военная мощь оказалась более действенным аргументом при отстаивании немцами своих интересов, чем обещания построить в Германии демократию. На Нюрнбергском процессе Шахт упрекнёт своих судей: «На все просьбы и предложения Веймарской республики эти страны отвечали “нет”. Но когда к власти пришёл Гитлер, всё изменилось. Возьмите всю Австрию, ремилитаризируйте Рейнскую область, возьмите Судеты, возьмите полностью Чехословакию, возьмите всё – мы не скажем ни слова!»

Ещё 7 января 1939 года Шахт написал Гитлеру письмо, в котором указывал на то, что проводимый правительством курс приведёт к финансовому краху Германии и гиперинфляции, и требовал передать контроль над финансами Имперскому министерству финансов и Рейхсбанку. После бурного разговора с фюрером президент имперского банка подаёт 20 января в отставку. На Нюрнбергском трибунале Шахт попытается представить эту отставку как одно из проявлений своей «оппозиционности» к гитлеровскому режиму. О подлинных её причинах выскажется на суде преемник Шахта Эмиль Пуль: «Когда Шахт увидел, что опасная ситуация, санкционированная им, становится всё более неразрешимой (надвигалась инфляция. – Прим. С. Т.), он всё сильнее стремился выпутаться из создавшегося положения».

Покинув пост главы Рейхсбанка, Шахт остаётся министром без портфеля, и в сентябре 1939 года выступает против вторжения в Польшу. В январе 1942 года Шахт был отправлен на пенсию: он заявил Гитлеру, что Германия проигрывает войну. В дальнейшем финансист держался в стороне от верхушки Третьего рейха. Известно, что во время войны Шахт продолжал посещать священника, самого «ненадёжного», по оценке нацистов.

После неудачного покушения на Гитлера летом 1944 года под волну репрессий попали не только заговорщики, но и подозрительные чиновники и военные, среди которых и Шахт. Оказавшийся в числе «личных врагов фюрера» банкир содержался в концлагерях Равенсбрюк, Флоссенбюрг и Дахау. В мае 1945 года он был освобождён союзниками, но сразу же арестован американскими войсками и привлечён к суду Международного военного трибунала в Нюрнберге.