Глава 2. Начальник Политического управления РККА
В самом конце 1937 года волей вождя судьба нашего героя вновь совершила кульбит. 30 декабря 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило Мехлиса начальником Политического управления РККА и заместителем наркома обороны СССР. На новой должности Мехлис сходу развернул масштабную кампанию по дискредитации высшего командного и политического состава. Желая угодить Сталину, он постоянно настаивал на усилении репрессий против «врагов народа», собственноручно готовя доносы. По воспоминаниям Н. С. Хрущёва, Мехлис «часто выходил за рамки своих функций, потому что своим пробивным характером очень нравился Сталину». В итоге при непосредственном участии Мехлиса было практически полностью выкошено высшее и среднее звено РККА, причём он не только оказывал содействие «плановой работе» органов госбезопасности, но и проявлял инициативу, требуя новых и новых арестов «заговорщиков», а в отношении низшего звена принимал решения самолично.
К счастью, не все подозрительные Мехлису военные были ему «по зубам». Так, маршал Г. К. Жуков в письме Хрущёву и Микояну от 27 февраля 1964 года сообщал: «В 1937–1938 годах меня пытались ошельмовать и приклеить ярлык врага народа. И, как мне было известно, особенно в этом отношении старалось бывший член Военного совета Белорусского военного округа Ф. И. Голиков (ныне маршал) и нач[альник] ПУРККА Мехлис, проводивший чистку командно-политического состава Белорусского ВО».
Не остался без внимания «серого кардинала» и будущий маршал Советского Союза И. С. Конев. В декабре 1938 года Мехлис информировал ЦК: «По имеющимся сведениям Конев скрывает своё кулацкое происхождение, один из его дядей был полицейским».
Приведём фрагмент из книги доктора исторических наук, военного историка Олега Федотовича Сувенирова «Трагедия РККА 1937–1938»:
По-своему символична история спасения корпусного комиссара (будущего генерала армии) А. В. Хрулёва, рассказанная им самим в 1960-м молодому историку Г. А. Куманёву.
Хрулёв вспоминал, что когда в марте 1942-го его назначили наркомом путей сообщения СССР и он был приглашён на сталинскую дачу, то, улучив момент, он вопросил Сталина: «Я не совсем понимаю отношение ко мне – в 1938 г. требовали моего ареста, а теперь назначили наркомом путей сообщения. Какое несоответствие!», на что Сталин ответил: «Мехлис, как только пришёл в ГлавПУР в конце 1937 г., начал кричать о том, что вы – враг, что вы – участник военно-фашистского заговора. Щаденко вначале защищал вас. Кулик последовательно заявил: «Не верю. Я этого человека знаю много лет и не верю, чтобы он был замешан в каком-то антисоветском, контрреволюционном деле». Поймите моё положение: Мехлис кричит «враг». Потом Щаденко подключился к Мехлису. Вы понимаете, как обстояло дело при решении этого вопроса в Политбюро. Когда я задал Ворошилову вопрос, что же нам делать, Ворошилов сказал: «Теперь ведь такое время – сегодня тот или иной подозреваемый стоит на коленях, клянётся, что ни в каких заговорах не участвовал, никакой антисоветской и антипартийной работы не вёл, а завтра подписывает протокол и во всём сознаётся».
Далее Хрулёв вспоминал, что он весь этот разговор передал Ворошилову и тот заявил: «Это неверно. Если бы я тогда заколебался, вас бы не было». Когда после обсуждения в 1938-м вопроса о Хрулёве Сталин велел Мехлису и Ежову оставить Хрулёва в покое, Мехлис прямо заявил последнему: «Скажите спасибо Ворошилову. Он вас своим авторитетом оградил и не дал мне поступить так, как следовало бы поступить, но я заявляю вам, что постараюсь сделать всё возможное, чтобы добиться своего».
К счастью, у Мехлиса это не получилось. Позже, 24 мая 1945 года в Кремле на банкете в честь победы, после здравиц в адрес блестящих военачальников Сталин сказал: «Теперь нужен тост за подлинного полководца и великого труженика войны, без которого и не было бы этой великой победы. Выпьем за товарища Хрулёва».
Мехлис лично выезжал в округа, где организовывал «политические зачистки» среди командного состава. Так, прибыв в 1938-м на Дальний Восток, сразу же приказал арестовать большинство командиров Дальневосточной армии. При этом нужно упомянуть, что ещё за год до того, как он встал во главе Политуправления РККА, он уже приложил руку к репрессиям над высокопоставленными военными.
В начале 1937-го к Мехлису попало письмо собственного корреспондента в Берлине А. Климова с информацией о фашистских заговорщиках в Красной Армии. 16 января 1937 года Мехлис прислал Сталину следующую выдержку из письма собственного корреспондента в Берлине Климова, направленного им Мехлису из Берлина:
IV. Мне стало известно, что среди высших офицерских кругов здесь довольно упорно говорят о связях и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве.
Этим делом по личному поручению Гитлера занимается будто бы Розенберг.
Речь идёт о кружках в Кр[асной] Ар[мии], объединяющих антисемитски и религиозно настроенных людей. В этой связи называлось даже имя Тухачевского. Агитация идёт по линии освобождения русского народа от «еврейского ига».
В антисоветской газетной кампании фашистской печати эта нота особенно сильна.
Источник, на который сослался мой информатор: полковник воздушного министерства Линднер.
Он монархически настроенный человек, не симпатизирует национал-социалистам]», был близок к Секту и принадлежит к тем кругам военных, которые стояли и стоят за соглашение с СССР.
Тем самым Мехлис стал одним из каналов дезинформации, умело сработанной, как выяснилось позднее, в ведомстве Вальтера Шелленберга, начальника внешней разведки службы безопасности (SD-Ausland – VI отдел РСХА).
Став руководителем Политуправления, Мехлис, несмотря на некомплект политсостава в размере 30 % от штатной численности (за 1937 год число арестованных политработников составило 876 человек, за первые месяцы 1938 года – 250), признал усилия по очистке армии от «врагов народа» недостаточными. Именно в этом ключе было оформлено решение состоявшегося апреле 1938 года Всеармейского совещания политработников. В одобренном на совещании письме Главвоенсовета РККА констатировалось, что достичь «ощутительных результатов» в «очистке армии от врагов народа» пока не удалось.
Приведём статистику, собранную военным историком Олегом Сувенировым. В 1935 году по политическим мотивам из Красной армии был уволен 201 политработник, в следующем году – 250, в 1937-м – уже 1045 политработников. «По данным Л.3. Мехлиса за 1937-й и первые три месяца 1938-го было арестовано 1126 политработников, в том числе 8 армейских комиссаров, 21 – корпусных, 66 дивизионных, 122 бригадных, 163 полковых и 207 батальонных комиссаров», – ссылается на руководителя Политуправления Сувениров и сам же поправляет его: «В данных Мехлиса мною выявлена неточность: к этому времени было арестовано не 8, а 13 армейских комиссаров 2 ранга, из них 8 уже расстреляно».
Масштаб арестов в армии в 1938 году превзошёл предыдущий год. Были арестованы два Маршала Советского Союза, два командарма 1 ранга, один (единственный в то время) флагман флота 1 ранга, один (опять-таки единственный) армейский комиссар 1 ранга, два последних командарма 2 ранга производства 1935-го, 20 комкоров, три флагмана 1 ранга, 13 корпусных комиссаров, 49 комдивов, 36 дивизионных комиссаров, 97 комбригов, 96 полковников.
Как подчёркивал биограф Сталина Саймон Монтефиоре, Мехлис налетел на Красную Армию, как «мрачный демон» своего заказчика. По данным немецкого публициста и историка Бертольда Зеевальда, в конечном итоге в стране «были ликвидированы трое из пяти маршалов, 13 из 15 командующих армиями, 57 из 85 командующих корпусами и 110 из 195 командиров дивизий, или, в общей сложности, девять из десяти генералов и восемь из десяти полковников. Эти цифры в достаточной мере объясняют гигантские потери Советского Союза в 1941 и в 1942 годах».
Зачем Сталину нужны были репрессии в армии – эта тема отдельного исследования. Здесь же отметим, что «отец народов» не мог не отдавать себе отчёта, что такой удар по армии невероятно снижает её боеспособность. Но выше этих опасений он ставил задачу устранения из Красной Армии всех, кто вызывал хоть какое-то его опасение. Выжившие после такой зачистки находились в состоянии столь сильного страха, что даже малейшая нелояльность к «великому вождю» стала просто невозможной. И в ситуации, когда каждый новый арест ослаблял армию, Сталину во главе Политуправления требовался человек, подчиняющийся ему беспрекословно. Вроде Мехлиса, которого его роль, судя по всему, полностью устраивала и не вызывала каких-то душевных терзаний. «Врагов и изменников будем уничтожать, как бешеных собак», – эта фраза, сказанная им в марте 1939 года с трибуны XVIII съезда партии, была, по сути, его политическим кредо.
Кстати говоря:
Именно на том съезде Мехлис сформулировал «своё понимание» задач армии:
1. Помнить о капиталистическом окружении и, как зеницу ока, беречь Рабоче-Крестьянскую Красную Армию от проникновения шпионов и диверсантов.
2. Всегда и везде держать порох сухим.
3. Держать не только порох сухим, но всегда располагать достаточным количеством смирительных рубах для сумасшедших, мечтающих о «крестовом походе» на Советский Союз.
4. Если вторая империалистическая война обернётся своим остриём против первого в мире социалистического государства, то перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик.
Комментируя назначение Мехлиса на должность начальника Политуправления, Троцкий остроумно заметил: «Назначая свою лошадь в сенаторы, Калигула хотел унизить римский сенат. Назначая своего лакея Мехлиса в вожди Красной Армии, Сталин преследует гораздо менее платонические цели. Бывший личный секретарь Сталина, бездарный карьерист, спец по закулисной интриге, исполнитель наиболее грязных дел хозяина, Мехлис силён лишь поддержкой Сталина. Мехлис – замнаркомвоена! Кто поверил бы этому ещё полгода тому назад? Чем больше «врагов народа» истребляет Сталин, подымаясь на их трупах вверх, тем большая пустота образуется вокруг него. Резервы верных ограничены сегодня субъектами типа Мехлиса». Общеизвестно, с какой ненавистью Троцкий относился к Сталину, и вряд ли можно было бы ждать от него иного комментария. Но найдутся ли у читателей контраргументы против приведённой выше характеристики сталинского «серого кардинала»?
Частичное отрезвление к советскому руководству стало приходить только к концу 1938 года. Подтверждением тому является секретное постановление СНК и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», в котором положительно оценивается работа НКВД по «очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров». В то же время перечисляются «крупнейшие недостатки и извращения» в работе НКВД и прокуратуры. Приведём фрагмент подписанного Молотовым и Сталиным постановления:
СНК СССР и ЦК ВКП(б) отмечают, что за 1937–38 гг., под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по разгрому врагов народа и очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников, представлявших из себя серьёзную опору иностранных разведок в СССР и, в особенности, разведок Японии, Германии, Польши, Англии и Франции.
Одновременно органами НКВД проделана большая работа также и по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, переброшенных в СССР в большом количестве из-за кордона под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, харбинцев и проч.
Очистка страны от диверсионных повстанческих и шпионских кадров сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства.
Однако, не следует думать, что на этом дело очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов окончено.
Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов.
Это тем более необходимо, что массовые операции по разгрому и выкорчёвыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 гг., при упрощённом ведении следствия и суда – не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры. Больше того, враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности, засевших в органах НКВД.
Главнейшими недостатками, выявленными за последнее время в работе органов НКВД и Прокуратуры, являются следующие:
Во-первых, работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощённым способом, путём практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования.
Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов.
Это привело к тому, что и без того слабая агентурная работа ещё более отстала и что хуже всего, многие наркомвнудельцы потеряли вкус к агентурным мероприятиям, играющим в чекистской работе исключительно важную роль.
Это, наконец, привело к тому, что при отсутствии надлежаще поставленной агентурной работы следствию, как правило, не удавалось полностью разоблачить арестованных шпионов и диверсантов иностранных разведок и полностью вскрыть все их преступные связи.
Такая недооценка значения агентурной работы и недопустимо легкомысленное отношение к арестам тем более нетерпимы, что Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) в своих постановлениях от 8 мая 1933 года, 17 июня 1935 года и, наконец, 3 марта 1937 года давали категорические указания о необходимости правильно организовать агентурную работу, ограничить аресты и улучшить следствие.
Во-вторых, крупнейшим недостатком работы органов НКВД является глубоко укоренившийся упрощённый порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, акты экспертизы, вещественные доказательства и проч.)
Часто арестованный не допрашивается в течение месяца после ареста, иногда и больше. При допросах арестованных протоколы допроса не всегда ведутся. Нередко имеют место случаи, когда показания арестованного записываются следователем в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время (декада, месяц и даже больше), составляется общий протокол, причем совершенно не выполняется требование статьи 138 УПК о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях. Нередки случаи, когда в протокол допроса вовсе не записываются показания обвиняемого, опровергающие те или другие данные обвинения.
Следственные дела оформляются неряшливо, в дело помещаются черновые, неизвестно кем исправленные и перечёркнутые карандашные записи показаний, помещаются не подписанные допрашиваемым и не заверенные следователем протоколы показаний, включаются не подписанные и не утверждённые обвинительные заключения и т. п.
Органы Прокуратуры со своей стороны не принимают необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, своё участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов. Органы Прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконяют эти нарушения.
Такого рода безответственным отношением к следственному произволу и грубым нарушениям установленных законом процессуальных правил нередко умело пользовались пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры – как в центре, так и на местах, – враги народа. Они сознательно извращали советские законы, совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью «дела» против невинных людей, а в то же время принимали все меры к тому, чтобы укрыть и спасти от разгрома своих соучастников по преступной антисоветской деятельности. Такого рода факты имели место как в центральном аппарате НКВД, так и на местах.
Все эти отмеченные в работе органов НКВД и Прокуратуры совершенно нетерпимые недостатки были возможны только потому, что пробравшиеся в органы НКВД и Прокуратуры враги народа всячески пытались оторвать работу органов НКВД и Прокуратуры от партийных органов, уйти от партийного контроля и руководства и тем самым облегчить себе и своим сообщникам возможность продолжения своей антисоветской, подрывной деятельности.
Характерно, что «крупнейшие недостатки и извращения» в работе НКВД и прокуратуры списываются на «врагов народа», пробравшихся в органы НКВД. Тем не менее, признаётся необходимость организовать дальнейшую работу по очистке СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов «при помощи совершенных и надёжных методов». Постановление также запретило массовые аресты и высылки, ликвидировало «судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских Управлениях РК милиции». Уже 23 ноября 1938-го Ежов подал в Политбюро и лично Сталину прошение об отставке, в котором признал себя ответственным за вредительскую деятельность «врагов народа».
Мехлис, боровшийся в течение всего 1938 года за возможность изменения порядка привлечения к партийной ответственности командиров и комиссаров полков, бригад, дивизий и равных им соединений, добился в декабре 1938 года отправки во все политорганы новой директивы, так как старая, февральская, «оказалась недостаточной». По словам Льва Захаровича, «отдельные крикуны» имели возможность шельмовать командно-политический состав, который из-за этого не мог «уверенно, не оглядываясь по сторонам, руководить». Поэтому командиры и комиссары частей и соединений теперь выводились из-под партийной «юрисдикции» первичных организаций.
К этому моменту армия была уже в полном смысле слова обезглавлена. Из девяти военных работников (Блюхер, Буденный, Булин, Тухачевский, Ворошилов, Гамарник, Якир, Уборевич и Егоров), избранных в 1934 году в состав ЦК, только двое не были объявлены в 1937–1938 годах врагами народа и участниками «военно-фашистского заговора». Вот какую характеристику состоянию армии дал маршал Г. К. Жуков: «Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была ещё и разложена этими событиями. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок».
Дальше пунктиром обозначим основные довоенные вехи карьеры Мехлиса.
Первый реальный опыт ведения контрпропаганды он и руководимые им политорганы приобрели на озере Хасан. В беседе с уже упомянутым выше историком Юрием Рубцовым генерал-майор в отставке Бурцев вспоминал, как Мехлис сам написал текст первых четырех листовок, обращенных к японским солдатам. «Мне сразу же, – рассказывал генерал, – как человеку более или менее знакомому с интернациональной пропагандой, стало ясно, что он слишком упрощенно подходит к делу. Он обращался к японцам так, как привык обращаться к нашим солдатам – в тех же выражениях, с теми же аргументами, применяя открытый классовый, революционный подход. В одной из листовок, характеризуя японского императора, не удержался: он-де сукин сын, агрессор, грозит Советскому Союзу, словом, враг он японскому народу. Когда мы показали листовку военнопленным, те за голову схватились: как можно? Император не может быть неправым, это – божественное существо. Не он виноват в войне, а генералы – им нужны чужие земли, походы, ордена. Император же – нет. От таких листовок японцы, особенно офицеры, становились только злее. К сожалению, подобные просчёты преследовали Мехлиса и на финской войне, и в первые месяцы Великой Отечественной».
Идеологические просчёты в польской операции в сентябре 1939 года были того же порядка: в заранее заготовленных тезисах содержался призыв «бить польских панов». Всё бы ничего, но в польских землях, населённых украинцами, панами одинаково именуют и помещиков, и трудящихся. В Польшу наши войска вошли 17 сентября, и только 22 сентября тезисы были скорректированы.
Лозунг, выдвинутый с началом финской компании (советская армия помогает финскому народу избавиться от «ига капиталистической эксплуатации»), не был понятен ни финнам, ни нашим солдатам. Только через два месяца после начала военных действий, в начале февраля 1940 года директива ПУ РККА, наконец, потребовала перенести акценты в пропаганде: «Вместо повседневного разъяснения бойцам и командирам того, что в войне с белофиннами нашей главнейшей задачей является обеспечение безопасности северо-западных границ СССР и Ленинграда, комиссары, политруки, пропагандисты и агитаторы, армейская и дивизионная печать либо совсем об этом не говорят, либо на передний план выдвигают вопрос об интернациональных обязанностях Красной Армии, о помощи финскому народу в его борьбе против гнета помещиков и капиталистов». Новый лозунг был понятнее хотя бы для наших военнослужащих.
Любопытную характеристику Мехлису дал нарком военно-морского флота адмирал Н. Г. Кузнецов в своей книге «Накануне»: «В штаб Ленинградского военного округа приехали Л.3. Мехлис и Г. И. Кулик. Они вызвали Галлера и Исакова и стали давать им весьма некомпетентные указания. Необоснованные претензии к флоту с их стороны обострились, когда кампания на суше стала затягиваться. Свои рекомендации они пытались проводить, минуя наркомат и Главный морской штаб… Когда я прибыл в штаб Ленинградского военного округа, меня тоже стал атаковать Мехлис – человек удивительной энергии, способный работать днями и ночами, но мало разбиравшийся в военном деле и не признававший никакой уставной организации. Мехлиса я тогда знал мало, но твёрдо попросил его: без моего ведома приказов флоту не отдавать… Л.3. Мехлис был, пожалуй, самым неподходящим человеком для роли представителя центра на фронте. Обладая широкими полномочиями, он всюду пытался подменить командование, всё сделать по-своему, подавлял всех и в то же время не нёс никакой ответственности за исход боевых операций. В 1940 году на апрельском совещании Сталин прямо сказал ему: “Вы там, на месте, имели привычку класть командующего к себе в карман и распоряжаться им как вам вздумается”. Мехлис принял этот упрёк скорее как похвалу. Он и в годы Великой Отечественной войны действовал так же».
Понимал ли ограниченность возможностей и некомпетентность Мехлиса в военных делах Сталин? В качестве ответа на этот вопрос характерна следующая история. 28 марта 1940 года на пленуме ЦК ВКП(б) мощнейшей критике был подвергнут Клим Ворошилов. Нарком обороны признал, что ни он, «ни Генштаб, ни командование Ленинградским военным округом вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной». Ситуацию в свою пользу решил обратить Мехлис. По воспоминаниям генерала армии Хрулёва, начальник ПУ заявил с трибуны: «Ворошилов так просто не может уйти со своего поста, его надо строжайше наказать… Хотя бы арестовать». Сталин всё же встал на сторону Ворошилова, дав Мехлису уничижительную характеристику: «Вот тут Мехлис произнёс истерическую речь. Я первый раз в жизни встречаю такого наркома, чтобы с такой откровенностью и остротой раскритиковал свою деятельность. Но, с другой стороны, если Мехлис считает это неудовлетворительным, то я вам могу начать рассказывать о Мехлисе, что он собой представляет, и тогда от него мокрого места не останется».
Впал ли Мехлис в немилость Сталина? Нет, просто советский лидер использовал этого полностью управляемого «серого кардинала» только в тех делах, в которых считал необходимым. Кстати говоря, на том же пленуме, по словам адмирала И. С. Исакова (в изложении Константина Симонова), «Мехлис несколько раз вылезал то с комментариями, то с репликой, после чего вдруг Сталин сказал: «А Мехлис вообще фанатик, его нельзя подпускать к армии». Я помню, меня тогда удивило, что, несмотря на эти слова, Мехлис продолжал на этом заседании держаться как ни в чём не бывало и ещё не раз вылезал со своими репликами».
