Глава 4. После Крыма
Выше мы показали, какую позицию занял по украинскому кризису Бжезинский. В данной главе мы проследим, какие шаги предпринимал по ходу развития событий Генри Киссинджер.
В самом начале марта 2014 года, ещё до проведения референдума о воссоединении с Россией, Киссинджер опубликовал в «Вашингтон пост» свою программную статью под названием «Чем заканчивается украинский кризис». Считаем уместным привести этот блестящий текст без сокращений, чтобы читатель имел возможность оценить ход мысли американского стратега. Жирным шрифтом мы выделили самые, на наш взгляд, важные моменты.
Все публичные дискуссии об Украине сегодня – это сплошная конфронтация. Но знаем ли мы, куда идём? За свою жизнь я видел четыре войны, которые начинались с огромным энтузиазмом и народной поддержкой, и которые мы потом не знали, как закончить, выйдя из трёх таких войн в одностороннем порядке. Испытание для политика не в том, как она начинается, а как она заканчивается.
Слишком часто украинский вопрос изображается как решающее сражение: пойдёт Украина на запад или на восток. Но если Украина хочет выжить и процветать, она не должна превращаться в форпост одной стороны против другой. Она должна стать мостом между ними.
Россия должна признать, что попытки превратить Украину в государство-сателлит и за счёт этого снова передвинуть российские границы обрекают её на повторение самосбывающегося цикла взаимных мер давления в отношениях с Европой и США.
Запад должен понять, что для России Украина никогда не станет обычным иностранным государством. Российская история началась с Киевской Руси. Оттуда пришло русское православие. Украина входила в состав России на протяжении столетий, но и до этого их история была тесно переплетена. Самые важные сражения за свободу России, начиная с Полтавской битвы 1709 года, происходили на украинской земле. Черноморский флот, посредством которого Россия проецирует силу в Средиземноморье, базируется на основе соглашения о долгосрочной аренде в крымском городе Севастополе. Даже такие прославленные диссиденты, как Александр Солженицын и Иосиф Бродский, настаивали на том, что Украина – это неотъемлемая часть российской истории, да и самой России тоже.
Европейский союз должен признать, что медлительность его бюрократии и подчинение стратегического элемента внутренней политике на переговорах об отношениях Украины с Европой привели к тому, что переговорный процесс превратился в кризис. Внешняя политика – это искусство расставления приоритетов.
Решающий элемент – это сами украинцы. Они живут в стране со сложной историей и многоязычным составом. Западная часть Украины была присоединена к Советскому Союзу в 1939 году, когда Сталин и Гитлер делили трофеи.
Крым, на 60 процентов состоящий из русских, вошёл в состав Украины только в 1954 году, когда украинец по происхождению Никита Хрущёв наградил эту республику в честь 300-летней годовщины договора России с казаками. Запад страны – это в основном католики; восток в подавляющем большинстве исповедует русское православие. Запад говорит на украинском; восток говорит в основном по-русски. Любая попытка одной части Украины доминировать над другой, что превратилось в закономерность, со временем приведёт к гражданской войне или к расколу страны. Если рассматривать Украину как составляющую конфронтации между Востоком и Западом, то любые перспективы создания международной системы сотрудничества в составе России и Запада – и в особенности России и Европы – будут разрушены на десятилетия.
Украина независима всего 23 года. До этого она с XIV-го века находилась под чьей-то, но всегда зарубежной властью. Неудивительно, что её лидеры не научились искусству компромиссов и ещё в меньшей степени освоили навыки видения исторической перспективы. Политика Украины после обретения независимости отчётливо показывает, что корень проблемы заключается в попытках украинских политиков навязать свою волю непокорной и упорствующей части страны. Сначала это делает одна фракция, а затем – другая. В этом суть конфликта между Виктором Януковичем и его главной политической соперницей Юлией Тимошенко. Они представляют два крыла Украины и не желают делиться властью. Мудрая политика США в отношении Украины должна включать поиск возможностей для сотрудничества двух частей страны. Мы должны стремиться к примирению фракций, а не к доминированию одной из них.
Но Россия и Запад, а главное – все многочисленные украинские фракции – не следуют этому принципу. Каждая из сторон лишь усугубляет ситуацию. Россия не сможет навязать военное решение без самоизоляции, и произойдёт это в момент, когда её протяжённые границы находятся в ненадёжном состоянии. Для Запада демонизация Владимира Путина – это не политика; это оправдание отсутствия таковой.
Путин должен прийти к пониманию того, что, несмотря на все его недовольства и жалобы, политика военного давления приведет лишь к началу новой холодной войны. Соединённым Штатам, со своей стороны, не следует обращаться с Россией как со сбившейся с правильного пути страной, которую нужно терпеливо учить правилам поведения, установленным Вашингтоном. Путин – серьёзный стратег на поле российской истории. Понимание американских ценностей и психологии не является его сильной чертой. А понимание российской истории и психологии никогда не было сильной чертой американских политических лидеров.
Руководители со всех сторон должны вернуться к анализу результатов и последствий вместо того, чтобы состязаться в позировании. Вот мои представления об исходе, соответствующем ценностям и интересам безопасности всех сторон:
1. Украина должна иметь право свободно выбирать свои экономические и политические связи, в том числе с Европой.
2. Украина не должна вступать в НАТО. Этой позиции я придерживался ещё семь лет назад, когда впервые возник этот вопрос.
3. Украина должна иметь все возможности для создания правительства, соответствующего выраженной воле её народа. Мудрые украинские лидеры в таком случае отдадут предпочтение политике примирения разных частей страны. В международном плане они должны проводить политику, сопоставимую с политикой Финляндии. Эта страна не оставляет никаких сомнений в своей полной независимости и сотрудничает с Западом в большинстве областей, но в то же время тщательно избегает политической враждебности по отношению к России.
4. По правилам существующего мирового порядка недопустимо, чтобы Россия аннексировала Крым. Но отношения Крыма с Украиной можно сделать более спокойными. В этих целях Россия должна признать суверенитет Украины над Крымом. Украина должна расширить крымскую автономию на выборах в присутствии зарубежных наблюдателей. Этот процесс должен включать устранение любых недомолвок и неопределённости относительно статуса Черноморского флота в Севастополе.
Это принципы, а не предписания. Знакомые с этим регионом люди знают, что некоторые из них придутся не по нраву той или иной стороне. Но сейчас важнее не абсолютная удовлетворённость, а сбалансированная неудовлетворённость. Если не будет найдено какое-то решение на основе этих или аналогичных элементов, то сползание к конфронтации ускорится. Время для принятия такого решения наступит довольно скоро.
Отдельно стоит упомянуть о том, что с 2007-го по 2009 год Киссинджер сопредседательствовал в так называемом «Совете мудрецов» – группе, куда входили высокопоставленные бывшие министры, официальные лица и военачальники из России и США. С американской стороны в неё входили бывшие госсекретари Джеймс Бейкер и Джордж Шульц, экс-сенатор Сэм Нанн. Цель «Совета мудрецов» заключалась в ослаблении антагонистических аспектов американо-российских отношений и в поиске возможностей для развития сотрудничества. Встречи проходили по очереди то в одной, то в другой стране. В 2007 году группу принял президент Путин, в 2008-м – президент Буш, а в 2009-м – президент Медведев.
Кстати говоря:
С российской стороны сопредседателем «Совета мудрецов» был глава Торгово-промышленной палаты Евгений Примаков, о котором Киссинджер в 2016 году отзовётся как о незаменимом партнёре в этой работе: «…острый аналитический ум у него сочетался с обширным знанием глобальных тенденций. Эти способности сформировались у него за долгие годы работы рядом с центрами власти, а в итоге и внутри них. А его величайшая преданность родине облагораживала и обостряла наше мышление, помогая в поиске общих представлений и идей. Мы не всегда соглашались, но мы всегда уважали друг друга. Его не хватает всем нам и мне лично, потому что он был коллегой и другом».
В июле 2014 года Генри Киссинджер дал интервью редактору The National Interest Джейкобу Хеилбранну. В ответ на вопрос, как США лучше выпутываться из украинского тупика, выразил уверенность, что «вопрос не в том, чтобы Соединённым Штатам выпутаться из украинского кризиса, но в том, чтобы разрешить его благоприятным для международного порядка образом».
По его мнению, выход из тупика невозможен без учёта некоторых моментов: «Во-первых, отношения между Украиной и Россией в российском сознании всегда будут носить особый характер. Они никогда не смогут ограничиться отношениями двух традиционных суверенных государств ни с российской точки зрения, ни, возможно, даже с украинской. Поэтому то, что происходит на Украине, не может быть сведено к простой формуле применения принципов, которые работали в Западной Европе – не так близко к Сталинграду и Москве. В этом контексте следует проанализировать истоки кризиса на Украине. Непостижимо, как Путин тратит шестьдесят миллиардов евро на то, чтобы превратить летний курорт в зимнюю олимпийскую деревню для того, чтобы вступить в военный кризис неделю спустя после заключительной церемонии, где Россия изображается как часть западной цивилизации».
Здесь будет уместно привести цитату из ранней работы Киссинджера. Он, в частности, писал, что хотя в США многие сомневаются в важности исторических предпосылок тех или иных событий, «европейцы, живущие на континенте, который покрыт руинами как доказательством ошибочности людских ожиданий, инстинктивно чувствуют, что история сложнее системного анализа».
Задаваясь вопросом, какие ошибки привели к украинскому кризису, Киссинджер продолжает: «Первой ошибкой стало небрежное руководство со стороны Европейского союза. Они не понимали последствий некоторых из своих собственных условий. В свете внутренней политики Украины Януковичу казалось невозможным принять условия ЕС и быть переизбранным, а России – смотреть на Украину чисто с экономической точки зрения. Таким образом, украинский президент отверг условия ЕС. Европейцы запаниковали, а у Путина прибавилось самонадеянности. Он воспринял тупиковую ситуацию как прекрасную возможность для незамедлительной реализации того, что до сих пор было его долгосрочной целью. Он предложил пятнадцать миллиардов долларов, чтобы привлечь Украину в свой Евразийский союз. При этом Америка оставалась пассивной. Не было проведено никакой существенной политической дискуссии с Россией или ЕС по поводу того, что совершалось. Каждая из сторон действовала в своём роде рационально, опираясь на собственные заблуждения в отношении другой, в то время как Украина соскользнула в мятеж на Майдане прямо посреди того, что Путин на протяжении десяти лет выстраивал как признание статуса России. Без сомнений, в Москве это выглядело так, как будто Запад использовал в своих интересах то, что воспринималось как русское гулянье, чтобы вывести Украину с российской орбиты. Тогда Путин начал вести себя как русский царь – как Николай I более века назад. Я не оправдываю его тактику, только ищу для неё соответствующий контекст».
Американский политолог Грэхам Аллисон, комментируя это и другие интервью Киссинджера, отмечал в сентябре 2015 года, что последнему удалось перевернуть «с ног на голову преобладающий сегодня нарратив о тупиковой ситуации на Украине. В Вашингтоне, в равной мере для демократов и республиканцев, главным двигателем в этой драме представляется Путин, а его действия рассматриваются как часть грандиозной геополитической стратегии по воссозданию Советского Союза. В отличие от них, Киссинджер призывает начинать с исторических данных: последовательности событий, приведших к свержению украинского президента Виктора Януковича, в ответ на которое Путин послал в Крым “маленьких зелёных человечков”. Наиболее затруднительным среди этих фактов является совпадение украинских событий и путинского коронного проекта года, а именно: демонстрации всему миру того, что Россия может провести успешные зимние Олимпийские игры в Сочи».
Анализируя ведущую роль Германии в урегулировании конфликтов в Европе, Киссинджер замечает, что немцы на самом деле не стремятся к этой роли. Он видит парадокс в том, что «семьдесят лет спустя после того, как претензии немцев на доминирование в Европе потерпели неудачу, победители в настоящее время умоляют Германию, в основном по экономическим причинам, встать во главе Европы. Германия может и должна играть важную роль в строительстве европейского и международного порядка. Но вести переговоры о партнёрстве по вопросам безопасности Европы на границе, находящейся в двухстах милях от Сталинграда, не самый идеальный подход. Соединённые Штаты не предложили никакой собственной концепции, за исключением того, что Россия в один прекрасный день присоединится к мировому сообществу в результате какой-то автоматической трансформации. Роль Германии значительна, но американский вклад в украинскую дипломатию крайне важен для того, чтобы вписать этот вопрос в глобальный контекст».
Далее бывший госсекретарь США призывает рассмотреть «возможность некоторого сотрудничества между Западом и Россией на Украине, которая не принадлежит к какому-либо военному блоку. Украинский кризис превращается в трагедию, потому что в нём смешиваются долгосрочные интересы мирового порядка с незамедлительной необходимостью восстановления украинской идентичности». Он отдаёт предпочтение независимой Украине в её современных границах, за что он «выступал за это с самого начала постсоветского периода. Если сегодня мы читаем, что на стороне Украины воюют мусульманские подразделения, то чувство меры явно утеряно». Соглашаясь с репликой журналиста, что это катастрофа, Киссинджер добавляет: «Это означает, что раскол России стал целью; тогда как долгосрочной перспективой должна быть её интеграция».
«Мы стали свидетелями возвращения, по крайней мере в Вашингтоне, неоконсерваторов и либеральных «ястребов», которые нацелены на то, чтобы сломать хребет российского правительства», – делится наблюдением редактор The National Interest. За него мысль заканчивает уже Киссинджер: «Пока они не натолкнутся на последствия. Беда американских войн с конца Второй мировой войны заключалась в неспособности связать стратегию с тем, что было возможно совершить на внутригосударственном уровне. Все пять войн, в которых мы сражались с конца Второй мировой войны, начинались с большим энтузиазмом. Но в конце их мы не наблюдали торжества «ястребов». В конце концов они оказывались в меньшинстве. Нам не следует ввязываться в международные конфликты, если в начале мы не можем представить себе их окончания и не готовы прилагать усилия, необходимые для достижения поставленной цели».
Кстати говоря:
В мае 2016 года Лоуренс Уилкерсон, бывший руководитель аппарата госсекретаря США Колина Пауэлла, дал интервью радиостанции Baltkom. На вопрос, кто – США или Россия – несёт ответственность за развязывание кризиса, он ответил: «Я думаю, что виновны обе стороны. Но, в первую очередь, вина определённо лежит на США. В частности, речь идёт ещё о тех решениях, что были приняты при администрации Билла Клинтона. В 1993–1994 гг. он нарушил договор, заключенный между Бейкером и Шеварднадзе, а также договор, заключенный сначала Джорджем Бушем с Михаилом Горбачёвым, а затем и с Борисом Ельциным. Клинтон тогда фактически разрешил НАТО выйти за установленные ранее рамки и больше не ограничиваться только программой «Партнёрство ради мира» и проведением военных учений для потенциальных членов Североатлантического альянса. Он практически начал, что называется, тыкать пальцами в глаза Москвы. А в то время как НАТО начало активно расширять свои границы, появились и новые планы – такие, как, к примеру, принятие в ряды членов альянса Грузии, вооружение Польши и создание НПРО. Это сыграло очень большую роль в обострении ситуации. Я могу понять, почему терпению Путина пришёл конец, и почему в случае с Грузией и Украиной он принял ответные меры. Но в то же время я понимаю и трудности США в их стремлении инициировать на Украине революцию, и целиком переориентировать эту страну на ЕС и Запад. Для Москвы эта затея таила в себе опасность, особенно если принять во внимание тот факт, что большая часть российской техники всё ещё производилась на Украине. Кроме того, Россия всегда считала Украину едва ли не своей частью. По крайней мере, это так, если мы говорим о Крыме и Донбассе. Украинский конфликт постепенно разрастался до своего нынешнего состояния – до конфронтации между силами, поддерживаемыми Россией, и абсолютно коррумпированным правительством Украины. Со стороны НАТО и поддерживающих Украину США эти события выглядели не очень хорошо. Да, вина за эти события изначально лежала на США, но с усугублением ситуации виновными стали уже обе стороны конфликта».
Отдельно в интервью Киссинджер высказывается о Китае. На вопрос о том, настаивает ли Китай на «более синоцентричном мире или может быть интегрирован в рамки своего рода модели Вестфальского мира», он отвечает: «Это вызов. Это открытый вопрос. И это наша задача. Мы не очень хороши в этом, потому что не понимаем их историю и культуру. Я думаю, основа их мышления синоцентрична. Но это может привести к последствиям глобального характера. Таким образом, вызов, который нам бросает Китай, есть гораздо более тонкий вопрос, чем проблема Советского Союза. Последняя имела в значительной мере стратегический характер. А это вопрос культуры: могут ли две цивилизации, которые по крайней мере пока мыслят различными категориями, найти подходящую формулу для своего сосуществования, из которой проистечёт мировой порядок?». Оценивая вероятность реального русско-китайского сближения, Киссинджер высказывает мнение, что это не в характере ни одной из наций. При этом стремление русских к более близким отношениям с Поднебесной он объясняет отчасти тем, что США «не оставили им выбора».
В интервью журналу Spiegel бывший госсекретарь США Генри Киссинджер в ноябре 2014 высказался о том, как Запад должен реагировать на присоединение Крыма к России: «Крым – это всё же особый случай. Украина и Россия долго были одной страной. Ситуация, когда одно государство вот так запросто присваивает себе часть территории соседа, в принципе неприемлема. Но если Запад будет честен, он должен признаться, что он тоже допустил ошибки. Аннексия Крыма не была продиктована стремлением к мировому господству, её нельзя сравнивать с вводом гитлеровских войск в Чехословакию».
Кстати говоря: в июле 2015 года в том же Spiegel появилось интервью Бжезинского, сравнившего Владимира Путина ни больше ни меньше как с Адольфом Гитлером. Американский стратег польского происхождения также упомянул о сдержанности европейцев при вторжении Гитлера в Судетскую область. Педалируя трагические последствия этого прецедента, пан Збигнев в очередной раз призвал к изоляции России.
Для сравнения приведём ещё один фрагмент интервью Киссинджера с минимальными сокращениями:
Киссинджер: Путин потратил десятки миллиардов долларов на зимние Олимпийские игры в Сочи. Россия хотела предстать прогрессивной страной, для которой близок Запад и его культура. Более того, страной, которая считает себя частью Запада. Для Путина не было никакого смысла неделей позже захватывать Крым и начинать войну за Украину. Тогда почему он на это пошёл?
Журналист: Вы хотите сказать, что часть ответственности за эскалацию лежит на Западе?
Киссинджер: Именно так. Европа и Америка недооценили значимость тех событий, начало которым положили переговоры об экономических отношениях Украины и Евросоюза и кульминацией которых стали демонстрации в Киеве. Всё это должно было быть предметом диалога с Россией. Но я не хочу сказать, что реакция России была адекватной.
Журналист: Удивительно, с каким пониманием вы говорите о Путине. Ведь он делает именно то, от чего вы предостерегаете: создает хаос на Украине и ставит под угрозу столь высоко ценимый вами государственный суверенитет.
Киссинджер: Конечно, вы правы. Но Украина всегда имела особое значение для России. Непонимание этого было фатальным.
Журналист: Отношения между Западом и Россией напряжены как никогда за последние десятилетия. Нас ждёт новая «холодная война»?
Киссинджер: Такая опасность существует, и мы не должны её игнорировать. Новая версия «холодной войны» стало бы трагедией. Если конфликта можно избежать, не жертвуя ни нравственностью, ни безопасностью, мы должны его избежать.
Журналист: Разве ЕС и США не были вынуждены реагировать на аннексию Крыма введением санкций?
Киссинджер: Запад не мог смириться с оккупацией. Но никто до сих пор не предложил конкретного плана по возврату Крыма Украине. Никто не хочет воевать за восточную Украину. Это факт. Но мы не должны с ним смиряться и не должны рассматривать Крым как российскую территорию с позиции международного права.
Журналист: Вы считаете, что лучше отменить санкции даже в отсутствие уступок со стороны России?
Киссинджер: У меня сложное отношение к санкциям. С ними связан риск того, что государства захотят обезопасить себя, закрывая и регулируя свой рынок, то есть возвращаясь к одной из форм меркантилизма. И у меня ещё более сложное отношение к санкциям против тех или иных лиц: мы публикуем списки людей, чьи счета замораживаются и которым запрещается въезд в страны Запада – но что потом? Как мы будем выходить из режима санкций – вычёркивать из списков часть людей? Тогда на основании каких критериев? Когда что-то делаешь, всегда нужно всё продумывать до конца.
Журналист: Но ведь это относится и к Путину, который сам загнал себя в угол. Чем обусловлены его действия – силой или слабостью?
Киссинджер: Стратегической слабостью, которую он выдаёт за тактическую силу.
Журналист: Каким образом Западу нужно это учитывать в отношениях с ним?
Киссинджер: Мы должны помнить, что нуждаемся в России, чтобы находить выходы из других кризисов, таких как конфликт вокруг ядерной программы Ирана или гражданская война в Сирии. Это должно иметь приоритет перед эскалацией с Кремлём. Конечно, Украина должна оставаться независимым государством, она должна иметь возможность выбирать, в какие экономические союзы ей входить. Но права на членство в НАТО не существует. Мы все понимаем: НАТО никогда не проголосует единогласно за вступление Украины.
В январе 2015 года в комитете по делам вооружённых сил Сената США состоялись слушания по вопросам национальной политики в области безопасности. В слушаниях также принимали участие бывшие советники президентов США Збигнев Бжезинский и Брент Скоукрофт, а также три бывших государственных секретаря США – Мадлен Олбрайт, Джордж Шульц и Генри Киссинджер. Киссинджер, в частности, констатировал, что «Соединённые Штаты оказались в парадоксальной ситуации. С одной стороны, по любым меркам, мы обладаем завидной способностью достичь наших целей и оказывать влияние на положение в мире. Но, с другой стороны, если посмотреть на мир в целом, мы видим конфликты, волнения и хаос. Соединённые Штаты не сталкивались с таким сложным и разнообразным набором кризисов с момента окончания Второй мировой войны». Среди этих кризисов, по словам Киссинджера, конфликт на Украине: «Россия оспаривает стратегическую ориентацию стран, некогда бывших её сателлитами. Запад заинтересован в том, чтобы отстоять независимость и жизнеспособность этих стран».
По поводу ситуации на Украине Киссинджер высказывается в том духе, что начинать нужно с того, чтобы сформулировать конечные цели США. После определения этих целей можно принимать решение о конкретных шагах. Бывший госсекретарь также признался, что его беспокоят дискуссии о военной вовлечённости до того, «как мы определим, куда нас это приведёт и что мы готовы сделать».
Однако интересы Москвы и Вашингтона могут быть совместимыми по вопросу борьбы с исламским экстремизмом и по многим другим вопросам: «Поэтому перед нами стоит двойная задача: мы должны ответить на непосредственную угрозу, которую Россия представляет на границах с этим странами, особенно на Украине, но при этом мы должны этом определить контекст для роли, которую Россия может играть в международных отношениях в долгосрочном плане».
В процитированной выше статье политолога Грэхама Аллисона, которая называется, кстати, «Российско-американские отношения: что бы сделал Генри Киссинджер?», в качестве вопроса, по которому Обама и Путин могли бы найти общий язык, автор публикации называет международный терроризм. Обе страны всерьёз воспринимают угрозу, исходящую от ИГИЛ и других исламских террористических групп, в настоящее время действующих в Сирии, Ираке и на Ближнем Востоке.
В конце сентября 2015 года Аллисон пишет, что «недавнее перемещение в Сирию воздушных и наземных вооружённых сил России, а также объявленная ею программа обмена разведывательными данными с Ираком, Ираном и Сирией служат для членов обеих партий в Вашингтоне ещё одним напоминанием о том, что Россия выступает игроком, который, чтобы действовать, не нуждается в нашем разрешении». Аллисон уверен, что на сегодняшний день у администрации Барака Обамы нет другой альтернативы, кроме как вступления в переговоры с Путиным о том, как избежать конфликтных ситуаций в ходе российских авиаударов в Сирии. Оптимальным было бы сесть за стол переговоров и проработать возможности сотрудничества в борьбе против ИГИЛ.
По мнению Грэхама Аллисона, большая часть республиканцев, а также многие в администрации действующего президента считают идею о попытках работать с Путиным «ужасной». По их убеждению, президент России «по своей природе враждебен Западу и заинтересован лишь в том, чтобы смешивать карты на мировой арене». Но есть основания предполагать, что Обама не в полной мере разделяет эту точку зрения. Сообщая о заключении ядерной сделки с Ираном, президент США сделал всё возможное, «чтобы выразить Путину публичную признательность, он отметил, что «Россия оказала помощь… и мы бы не достигли этих договорённостей, если бы не желание России держаться вместе с нами и другими членами «шестёрки», добиваясь сильного соглашения». «Если бы президент всё же спросил: “А как бы поступил Киссинджер?”, а затем последовал совету величайшего из ныне живущих государственных деятелей Америки, я готов поспорить, что в лице Путина он бы нашёл того, кто готов играть более конструктивную роль, нежели ту, какую большинство официальных представителей Вашингтона могут себе представить», – резюмирует Аллисон.
4 февраля 2016 года Киссинджер выступал в Фонде Горчакова в Москве на открытии Центра внешнеполитического сотрудничества имени Примакова. В своей речи он вынужден был признать, что американо-российские отношения находятся в худшем состоянии за всё время после окончания холодной войны: «Взаимное доверие по обе стороны ослабло. На смену сотрудничеству пришла конфронтация».
Киссинджер констатировал, что у каждой из сторон заметна тенденция демонизировать если не другую страну, то её руководителей. А преобладание в дискуссии вопросов национальной безопасности ведёт к появлению элементов недоверия и подозрительности, характерных для времен холодной войны. Первое постсоветское десятилетие ознаменовалось в США самым долгим периодом экономического роста, а в России – «мощнейшим социально-экономическим и политическим кризисом», воспоминания о котором усиливают недоверие к Западу. Перспективам сотрудничества тогда непоправимый вред наносили разногласия из-за Балкан, бывших советских республик, Ближнего Востока, расширения НАТО, ПРО и поставок оружия.
Но ключевыми Киссинджер считает всё же расхождения в исторических представлениях. Для США победа в холодной войне стала подтверждением традиционной веры Америки в неизбежное торжество демократической революции. Американцы нацелились на дальнейшее расширение международной системы, живущей в соответствии с правовыми нормами. Но у России, по Киссинджеру, «более сложный исторический опыт. Для этой страны, по которой на протяжении веков прокатывались иностранные армии с запада и с востока, безопасность всегда будет иметь геополитическое и правовое измерение. Когда граница безопасности перемещается с Эльбы на полторы тысячи километров на восток в сторону Москвы, в российском представлении о мировом порядке неизбежно появляется стратегический компонент». Как слить в единую концепцию геополитическое и правовое измерение? Это «задача нашего времени».
Киссинджер выделяет четыре вопроса, составляющих «философскую в своей основе проблему»:
• Как Америке сотрудничать с Россией, если она не разделяет все её ценности, но является незаменимым компонентом мирового порядка?
• Как России отстоять свои интересы безопасности, не вызвав при этом тревогу на своей периферии и не увеличив количество врагов?
• Может ли Россия обрести достойное и авторитетное место в мировых делах, не вызывая при этом дискомфорт у Соединённых Штатов?
• Могут ли Соединённые Штаты отстаивать и продвигать свои ценности, чтобы при этом не возникало представление о том, будто они их навязывают угрозами?
Свою цель Киссинджер видит в том, чтобы «способствовать усилиям по поиску этих ответов».
Кстати говоря:
Первый опыт переговорщика Киссинджер получил весной 1945 года в немецком Торгау, на Эльбе, куда дошёл в составе 84-й пехотной дивизии США. Советский офицер-кавалерист предложил будущему госсекретарю США обмен: свои казацкие шпоры на полную американскую военную форму. «Вот тогда я впервые подумал: “Как трудно вести с русскими переговоры”, – признается позднее автор «челночной дипломатии».
По мнению Киссинджера, сегодня опасность состоит не в том, что США и Россия могут вернуться к военной конфронтации, а в том, что «в обеих странах сбывается самовнушённое предсказание». При этом долгосрочные интересы обеих сторон заключаются в том, чтобы «мир превратил нынешнюю турбулентность и переменчивость в новое равновесие, которое будет всё более многополярным и глобализованным». До недавних пор масштабные угрозы возникали из чрезмерной концентрации власти в руках доминирующего государства. Сегодня угрозы проистекают из-за распада власти и появления новых неуправляемых территорий. Подтверждают слова Киссинджера примеры Ирака, Сирии, Ливии. Бывший госсекретарь констатирует: «С таким распространением вакуума власти не может в одиночку справиться ни одно государство, каким бы сильным оно ни было. Для этого требуется устойчивое сотрудничество между Соединёнными Штатами, Россией и другими ведущими державами».
Среди главных проблем, разделяющих Россию и США, Киссинджер выделяет сирийский и украинский кризисы. Отсутствие заметного прогресса он связывает с тем, что «данные дискуссии проходят вне согласованных стратегических рамок. Каждый отдельный вопрос является выражением более масштабной стратегической проблемы. Украину необходимо встроить в структуру европейской и международной безопасности таким образом, чтобы она стала мостом между Россией и Западом, а не сторожевой заставой той или иной стороны. Что касается Сирии, здесь понятно, что местные и региональные группировки самостоятельно не смогут найти решение проблемы. Согласованные российско-американские усилия, осуществляемые во взаимодействии с другими ведущими державами, могли бы создать образец мирного урегулирования для Ближнего Востока, а может, и для других регионов». Для того чтобы диалог стал возможен, необходимо взаимное уважение обеих сторон к жизненно важным ценностям и интересам друг друга.
Выражая сомнения в том, что администрация Обамы сумеет решить эти задачи за оставшееся ей время, Киссинджер призывает Кремль и Белый дом «перешагнуть через свои обиды и недовольства», и указывает на то, что эти задачи можно решить только в случае, если обе стороны «перестанут думать, что их обманывают и преследуют, и ответят на масштабные вызовы». Неприемлемо, когда в угоду американской внутренней политике откладывается решение серьёзных проблем. Для таких проблем нужны серьёзные лидеры. По словам Генри Киссинджера, задача лидера – «вести общество с того места, где оно находится, туда, где оно никогда не было».
В отличие от лидеров XIX века, объяснял Киссинджер в эссе 1968 года, «типичный политический лидер современного управленческого общества – человек с сильной волей, обладающий незаурядными способностями добиться своего избрания, но не имеющий представления о том, что будет делать, когда займёт пост». А усугубляется это тем, что «высокий пост учит принятию решений, а не сути… В целом пребывание на высоком посту потребляет интеллектуальный капитал, а не создаёт его».
Биограф Киссинджера Ниалл Фергюсон писал: «Главная проблема демократической эпохи, по мнению Киссинджера, заключается в том, что люди склонны предпочитать харизматичных лидеров искусным государственным деятелям. «Обещания пророка, – писал Киссинджер в диссертации “Восстановленный мир”, – это невыполнимые советы… [Но] утопии могут быть реализованы только в процессе уравнивания и дезорганизации, который размывает любые системы обязательств, [при этом] полностью полагаться на моральную чистоту индивидуума значит отказаться от возможности устанавливать ограничения». В борьбе с пророком Киссинджер становится на сторону государственного деятеля, который «всегда должен оставаться подозрительным к таким усилиям не потому, что он владеет навыками манипулирования, а потому, что должен быть готов к наихудшим обстоятельствам». Отчасти трагедия государственного деятеля заключается в том, что ему всегда приходится быть в меньшинстве, потому что «людей вдохновляет не равновесие, а универсальность, не безопасность, а бессмертие».
Кстати говоря:
В интервью с Орианой Фаллачи в ноябре 1972 года Киссинджер сказал о себе самом: «Американцам нравится одинокий ковбой… который въезжает в город или деревню – и при нём только его конь и больше ничего… Этот замечательный романтический образ мне очень подходит, потому что одиночество всегда было частью моего стиля, моего метода, если хотите».
28 мая 2016 года в программе «Международное обозрение» канала «Россия 24» было показано интервью Киссинджера. Бывший госсекретарь выразил мнение, что американцы не должны относиться к России как к стране, которая «хочет прикончить НАТО»: «Я могу понять страны, которые были оккупированы Советским Союзом после Второй мировой войны, что они чувствовали угрозу, но я не считаю, что эта иллюзия должна оправдывать продвижение НАТО на Восток». Более того, бывший госсекретарь США ранее неоднократно настаивал на том, что в возникающем многополярном порядке Россию «следует воспринимать как ключевой элемент нового глобального равновесия, а не как угрозу Соединённым Штатам».
Удастся ли ему достучаться до американского истеблишмента? Сам Киссинджер всегда охотно цитировал фразу Бенджамина Джоветта, главы Баллиол-колледжа Оксфордского университета: «У вас будет больше шансов добиться успеха, если вас не будет беспокоить вопрос о том, кого за это будут хвалить».
В одном из недавних интервью Киссинджер высказал мнение, что американской стороне «не помешал бы некий советник главы государства, обладающий особыми знаниями и пониманием России. Уже при следующей администрации, скорее всего, такой человек мог бы курировать всю множественность переговоров». В интересах обеих сторон, чтобы этот человек был больше похож на условного «Киссинджера», чем на условного «Бжезинского». Необходим дальновидный стратег, руководствующийся трезвым расчётом и избегающий, если позволите, «однополярности» в своём мышлении, свойственной другому ветерану холодной войны, патологическая ненависть которого к России не раз выходила Америке боком.
