Итак, Бжезинский в 1997 году провозгласил, что США – «не только первая и единственная сверхдержава в поистине глобальном масштабе, но, вероятнее всего, и последняя».

В «Дипломатии» Киссинджер словно полемизирует с Бжезинским: «Окончание холодной войны создало ситуацию, которую многочисленные наблюдатели называют “однополюсным” или “моносверхдержавным” миром. Но Соединённые Штаты на деле находятся не в столь блестящем положении, чтобы в одностороннем порядке диктовать глобальную международную деятельность. Америка добилась большего преобладания, чем десять лет назад, но по иронии судьбы сила её стала более рассредоточенной. Таким образом, способность Америки воспользоваться ею, чтобы изменить облик остального мира, на самом деле уменьшилась».

В другом месте своей книги Киссинджер приводит слова Джона Кеннеди, заявившего в 1961 году, что Америка достаточно сильна, чтобы «заплатить любую цену, вынести любое бремя» для обеспечения успешного воплощения идеалов свободы. Эти слова Киссинджер сопровождает констатацией, что тридцать лет спустя США «уже в гораздо меньшей степени могут настаивать на немедленном осуществлении всех своих желаний. До уровня великих держав доросли и другие страны».

Одним из самых крупных вызовов Киссинджер считает тот факт, что «ни одна из ведущих стран, которым предстоит строить новый мировой порядок, не имеет ни малейшего опыта существования в рамках нарождающейся многогосударственной системы. Никогда прежде новый мировой порядок не создавался на базе столь многообразных представлений, в столь глобальном масштабе. Никогда прежде не существовало порядка, который должен сочетать в себе атрибуты исторических систем равновесия сил с общемировым демократическим мышлением, а также стремительно развивающейся современной технологией». Более того, Киссинджер убеждён, что порядок в международной системе, состоящей из пяти-шести великих держав, может возникнуть в основном, как и в прошлые столетия, «на базе примирения и балансирования соперничающих национальных интересов».

Различается также восприятие Киссинджером и Бжезинским холодной войны и её последствий. По мнению немецкого публициста Хауке Ритца, детальный анализ книги «Великая шахматная доска» «показывает, что Бжезинский косвенно высказывается в ней за скрытое продолжение холодной войны, только другими методами». Как мы уже анализировали выше, Бжезинский отметает любые предположения, что он мог где-то просчитаться. В ответ на вопрос журналиста, не сожалеет ли он о поддержке в Афганистане исламского фундаментализма, об оружии и о советах для будущих террористов, Бжезинский без тени сомнения отвечает: «Что важнее для мировой истории? Талибы или развал Советской империи? Несколько взбудораженных мусульман или освобождение Восточной Европы и конец холодной войны?».

Это интервью состоялось в 1998 году, за три года до 11 сентября 2001 года. Но даже после этих событий Бжезинский продолжал утверждать: «Я совершенно не сожалею, что СССР развалился, и одной из причин развала были наши действия в Афганистане. Без сомнений, я бы сделал это снова».

Киссинджер более рационально подходит к проблеме холодной войны, отмечая, что едва к 1991 году демократические страны выиграли холодную войну, добились колоссального успеха, как вновь возникли дебаты о предпосылках противостояния между капитализмом и социализмом:

• Был ли Советский Союз вообще угрозой?

• Не растаял ли бы он под лучами солнца даже без тягот холодной войны?

• Не была ли холодная война просто выдумкой переработавшихся политиков, разорвавших из начальную гармонию мирового порядка?

Киссинджер убеждён, что по существу, в холодной войне США победили без войны, то есть одержали ту самую победу, которая вынудила их «взглянуть в лицо дилемме, сформулированной Бернардом Шоу: «В жизни существуют две трагедии. Одна из них – так и не добиться осуществления самого сокровенного желания. Другая – добиться». Американцы увидели перед собой такой мир, возникновения которого они на протяжении всей своей истории стремились избежать. Это мир, в котором «национализм обрёл второе дыхание». Нации значительно чаще ста ли руководствоваться своими интересами, чем следовать высокоморальным принципам. И американский стратег не видит оснований для того, чтобы предположить, что «старая как мир модель поведения переменилась либо имеет тенденцию перемениться в ближайшие десятилетия».

Киссинджер не отрицает, что США, скорее всего, «в будущем столетии сохранят самую мощную в мире экономику». И всё же благосостояние и технология, увеличивающая благосостояние, распространится намного шире в мире. И тогда США столкнутся с конкуренцией более серьёзной, чем во времена холодной войны. Какими бы могущественными ни были Соединённые Штаты, «ни одна из стран не обладает возможностями навязать все свои предпочтения остальному человечеству; необходимо установить приоритеты». Порядок в мире, состоящем из нескольких сопоставимых по могуществу государств, должен основываться на какой-то из концепций равновесия сил, то есть «базироваться на идее, существование которой всегда заставляло Соединённые Штаты чувствовать себя неуютно».

Киссинджер предостерегает американских политиков от «широковещательных заявлений, не подкреплённых материальной возможностью и готовностью претворить их в жизнь», поскольку они снижают влияние США и по другим вопросам. Америке следует осторожно относиться к расширению моральных обязательств в условиях сокращения финансовых и военных ресурсов для проведения глобальной внешней политики.

По мнению историка Ниалла Фергюсона, «традиционно Киссинджера принято отождествлять с реализмом – философией, которая характеризуется хладнокровной оценкой внешней политики в суровом свете национальных интересов или, по выражению журналиста Энтони Льюиса, “одержимостью порядком и властью за счёт гуманности”. В 1983-м бывший коллега Киссинджера по Гарварду Стэнли Хоффман описывал его как макиавеллиста, «который считает, что сохранение государства… требует безжалостности и обмана внешних и внутренних врагов». Многие авторы просто пишут, что Киссинджер слепил себя по образу и подобию основоположников классической европейской Realpolitik – австрийского государственного деятеля Клеменса фон Меттерниха и прусского лидера Отто фон Бисмарка, которые, как предполагается, были его героями. Однако специалист по международным отношениям, истинный реалист Ганс Моргентау когда-то назвал Киссинджера «многогранным, как Одиссей».

Учитывая, что США уже в третий раз за XX век оказываются у истоков создания нового мирового по рядка, Киссинджер говорит о необходимости обретения равновесия между двумя искушениями: «понятием, будто бы Америка должна устранять любое зло и стабилизировать любое нарушение равновесия, и врождённым инстинктом замыкаться в себе. Безграничное вовлечение во все этнические беспорядки и гражданские войны в период по окончании холодной войны истощит вставшую на путь крестового похода Америку, а Америка, ограничивающаяся совершенствованием своих собственных добродетелей, в конце концов подчинит свою безопасность и процветание решениям, принимаемым иными сообществами в отдалении от неё, над которыми Америка постепенно утеряет контроль».