Глава 7
Из дневника Эвики Н.
Прага
Не помню числа, июнь 2000
Тадеаш ушёл. Три дня назад… кажется… Я перестала фиксировать время. Много сплю. Потом лежу, смотрю в потолок. Он белый, пустой, на нём можно написать любую картину. А после обратно закрасить белым. Чис-то-та… Да, так лучше. Есть не хочется, мутит, но заставляю себя — малыш страдать не должен. Нареветься бы, а? Нету слёз, нету. Пусто на душе. Мысли тусклые, ничего не хочу делать. Сплю.
Прага
29 июня 2000
Целую неделю сидела дома безвылазно. Ем мало. Но Дали не страдает отсутствием аппетита, так что пришлось выбираться из скорлупы. Только выйдя на улицу и окунувшись в дневной ритм города, поняла, насколько близка к очередному депрессивному срыву. Это недопустимо. Я уже не одна. Маленький мой, прости. Обещаю, что всё будет хорошо.
Прага
03 июля 2000
Ввела строгий распорядок дня. Ложусь спать не позже 23, просыпаюсь в 8. Зарядка, завтрак, прогулка. Домашние дела. Обед. Новая картина. Новая картина. Новая картина. Вечерняя прогулка. Ужин. Сон. Никаких книг. Ни-ка-ких. Главное, не думать о нём. Держусь.
Прага
7 июля 2000
Тошнота до сих пор не прошла. Закончились волшебные пастилки пана Хронака. Что ж, хороший повод повидаться, решила я, и отправилась в аптеку. Однако не нашла не только пана Хронака, но и самой аптеки. Каково? Чертовщина какая-то. Пришлось перейти на мятные леденцы. Не особо помогают.
…Снился Тадеаш…
Прага
8 июля 2000
Сорвалась. Ревела всю ночь. Писала стихи. Дикая чушь. Порвала всё. К чёрту! Не могу без него! Но и забыть то, что он сделал, не могу!! Чувствую себя униженной. Мне больно. Горько. Как он мог таким быть? Но я же знаю его другим? Запуталась. Измучилась. Не знаю, что делать.
Прага
10 июля 2000
Вчера весь день думала. Старалась отстраниться от ситуации. Информацию о его иномирности и прочей чудесности намеренно исключила — если ещё и об этом думать, можно тронуться умом. Я должна понять, хочу/могу ли быть с ним после всего? Если бы это произошло с моей подругой, что бы я посоветовала?
Ох, ну и фигня! Такое не обсуждают с подругами. Разве что с лечащим психиатром…
Дело в том, что я не вижу в Тадеаше признаков мизогина. Хорошо чувствую, что он искренен. И восхищается мною. И ведёт его не только страсть. Он нежен со мной, невероятно нежен, он направлен исключительно на меня. Возникает вопрос: несмотря на среду и окружение, может ли он настолько отличаться от стандартов своего социума? И если да, то почему он не такой, как они? Или же… Возможно, что он не одинок? В любой авторитарной среде, подавляющей инакомыслие, находятся сопротивляющиеся. Всякая закрытая система несёт в себе как гарант своей стабильности — бесформенное большинство, так и зерно, из которого поднимается росток, пробивающий асфальт традиционных установок. Тадеаш много читал, он вырос на нашей, земной, в том числе и классической литературе — ведь элите доступно разнообразие. Это, конечно, могло повлиять. Однако он всё же пришёл сюда, чтобы получить то, что принадлежит мне. Взять. Использовать. Меня, выходит, использовать. Ох, как много сомнений, как мало я знаю о нём…
…Почему он не звонит?
Прага
11 июля 2000
Я идиотка. Весь день вчера терзалась по поводу молчания Тадеаша и только к ночи удосужилась проверить телефон. Он оказался выключен. Видимо, разрядился аккумулятор. Или я сама его отключила? Не помню. Кошмар. Пора брать себя в руки. Зарядила — и посыпались сообщения одно за другим. "Вам звонил абонент…" — его номер, конечно, — 59 раз. Голосовой ящик: "Эви, ответь. Прошу тебя. Не могу, истосковался. Вижу, что ты каждый день выходишь из дома. Надеюсь, вы с малышом в порядке. Люблю тебя. Нет без тебя радости ни в чём. Пожалуйста, поговори со мной".
Родной мой. Тревожится. Слушаю его голос — и теряю голову. Ужасно соскучилась.
Проверила почту. Точно, и письмо есть.
"Прости меня, Эви. Я всё понял. Стал на твоё место и многое увидел. Мне сейчас так стыдно, что я не могу смотреть в глаза даже посторонним женщинам — любая из них могла быть донором. Любую могли использовать. Или используют в будущем. Галма — это ведь не только Зимар. Галма — это то, что в голове почти каждого мужчины, ищущего женщину. Но у меня в голове сейчас только ты, Эви. Единственная. Настоящая, живая, любимая. Если не ты — никого не нужно. Не знаю, что ещё сказать. Мне сложно говорить, я привык делать. Что бы ты ни решила, позволь мне о тебе заботиться, пока я могу. А когда не смогу — всё равно что-нибудь придумаю. И смогу".
Разревелась опять. Душу перевернул.
Да, пора поговорить.
Прага
12 июля 2000
Мы встретились! Мы объяснились! Были вместе весь день! Боже-боже-боже, я переполнена им, но мне так легко, так светло, мне хочется жить! Понимаю, что выгляжу смешно — одни восклицательные чего стоят — но до чего же мне хорошо… Люблю его. Как бы ни было, люблю. И верю, что он действительно изменился и продолжает меняться. Я нужна ему — безотносительно недавних целей, безусловно. Как один — свой, родной, близкий — человек нужен другому человеку.
Пора принять решение.
То есть я уже знаю, чего хочу. Но — страшно. Меняется абсолютно всё. Точнее сказать, у меня не останется ничего, к чему я привыкла. Что считала основательным и нерушимым. Не будет любимого города, друзей, подруг, мамы, финансовой независимости, уютной квартиры, аренда за которую уплачена на год вперёд, — а это немаловажно, это стабильность и моя уверенность. Даже Дали придётся оставить, на Зимаре нет кошек…
Зато будет Тадеаш. И малыш. И картины — возможно.
Будет жизнь. Будет другая жизнь. А без Тадеаша мне всё равно, где быть.
Прага
15 июля 2000
Всё невероятно ускорилось. Я дала своё согласие. Сказала "да" — и сразу всё стало на свои места. Увидела, как просветлело лицо Тадеаша, и перспектива переезда смены мира ой, ну не знаю, как это вообще назвать! жизни на Зимаре уже не так пугает. Когда Тад рядом, вообще ничего не пугает, так точнее. Он надёжный.
Очень много сложностей. Времени практически не осталось. Тад сказал, что если бы я не решилась в ближайшие дни, он бы меня выкрал. Конечно, пошутил, но выглядел весьма решительно настроенным. Ох, нет, стоит только подумать о нём, как в голове не остаётся ни одной связной мысли. Нельзя отвлекаться. У меня есть от силы три дня, а решить необходимо массу дел. Нужно составить краткий план.
1. Дали!!! Надеюсь, возьмёт Марика, она очень его любит. Её кот недавно умер от старости. Должна взять. Буду уговаривать.
2. Мама. Тут вообще никаких идей. Не знаю, как ей объяснить мой внезапный переезд, да ещё туда, где не будет никакой связи. Тад заверил меня, что я смогу бывать на Земле — конечно, не часто, но раз в несколько лет точно. Вот только как это донести до мамы, какое место на Земле может быть настолько обособлено от остального мира? Гималаи, что ли? Про ребёнка боюсь и говорить, она, того и гляди, сорвётся из Гоа, бросит своего англичанина и примется меня опекать со всем тщанием. И Тадеашу достанется. Нет, пока ничего не скажу. А потом… Всё. Не буду сейчас думать об этом, мозг и без того закипает.
3. С квартирой пока всё более-менее ясно — есть предоплата более чем на год вперёд. Значит, есть куда вернуться, если что-то пойдёт не так… Не хочу об этом думать, всё будет замечательно.
4. Ближайшие выставки. Придётся отменить. Меня, конечно, быстро забудут. Но это не главное. Кое-что, предложенное художественным салонам, будет ещё продаваться. Хорошо. Счета я не закрываю, пусть идёт хоть малый приток денег. Кстати, оставлю распоряжение, чтобы по истечении срока аренды уплатили за продление на новый год. Так и сделаю, пожалуй. Мне будет спокойнее.
Ничего из вещей ни продавать, ни раздаривать не буду. Это в любом случае не к спеху. После рождения малыша я обязательно вернусь на Землю, пробуду столько, сколько понадобится, чтобы решить все эти второстепенные дела. Тадеш сказал, что в течение всей беременности мне не стоит проходить через портал между мирами, это слишком опасно для маленького. На нынешнем семинедельном сроке риски минимальны, но чем дальше, тем опаснее. Я вынуждена поторопиться, другого варианта нет. Поначалу думала остаться здесь до родов, но Тад отговорил. Сказал, что всего его состояния не хватит, чтобы заткнуть рты свидетелям. Во-первых, ребёнок, рождённый на Земле, уже часть земного социума. Останутся следы — записи регистрации, роддом, люди, видевшие меня беременной. Всё это — лишние вопросы и возможности раскрутить всю логическую цепочку. То есть дополнительный риск нашего предприятия. Кроме того, объяснить наличие новорождённого при прохождении через портал крайне непросто. Если меня ещё можно представить галмой Тада — мало ли какая придурь у демиурга, таскает за собой любимую цацку, и пусть его, лишь бы платил — но младенец — это уже открытый вызов. А свидетели в любом случае будут — демиурги, курирующие порталы, и техники-трибы, без них никак. Договориться с последними Тадеашу помогает его друг, Тан, кажется, его зовут. Скоро познакомлюсь с ним.
Всё ещё Прага
20 июля 2000
Пристроила Дали, как и планировала, к Марике. Она с радостью ухватилась за моё предложение, и уговаривать не пришлось. Ночь накануне я проревела, да и Дали тревожился, бродил по дому и заунывно мяукал. Отдала котёна прямо в переноске, даже не посмотрела, как он освоился на новом месте. Сбежала. Ревела, сидя в машине. Знаю, что у Марики ему будет хорошо, но чувствую себя предательницей.
Я, фигурально выражаясь, сижу на чемоданах. Смешно. Чемоданов, кстати, нет вовсе, беру только то, что уместилось в сумку для ручной клади. Пронести через портал можно лишь те вещи, которые сможешь держать — и удержать. Неорганика как-то странно взаимодействует с переходами. Впрочем, не важно это. Главное — со мной и от меня неотделимо.
Поговорила с мамой. Узнав, что у меня появился любимый человек, она потребовала непременного свидания. Но времени лететь к ней уже нет, а срывать её ради пары дней… С трудом отговорила. Не смогла сразу сказать, что мы уезжаем не просто в отпуск, а очень надолго и чёрт-те куда. Как-то совсем туго с артистической игрой у меня — а ведь врать нужно вдохновенно и убедительно. Однако, что ни делается, всё к лучшему — в моём случае к лучшему оказалось и то, что не делается. Я выслала маме фотографии Тадеаша электронной почтой. Конечно, она впечатлилась. Так сокрушалась, что не удастся пообщаться лично, что Тад решил написать ей письмо. Мама была окончательно очарована и заявила, что мечтала о таком зяте всю жизнь. Думаю, он сделал это не только из любезности. Похоже, Тадеш владеет какой-то методикой воздействия на сознание, потому что мама очень легко приняла наш последующий разговор и моё заявление о длительном отъезде в богом забытое место, откуда я не смогу с ней связаться. Тадеаш не перестаёт меня изумлять…
21 июля 2000, ночь
Пишу, что называется, на коленке. Выезжаем через два часа. Жутко боюсь. Руки дрожат. Приходил Тан, сперва они с Тадеашем долго переговаривались за закрытыми дверями (как я поняла, возникли непредвиденные трудности), потом Тад нас представил. Тан совсем не похож на Тадеаша, но тоже красив. В нём чувствуется что-то яростное, звериное. Мне не понравилось, как он смотрит на меня, когда думает, что я за ним не наблюдаю. Как-то… по-хозяйски, что ли… Как на вещь, к которой приценивается… Ладно. Глупости всё это, нервы, дорожный мандраж. Боюсь очень. Скорее бы уже всё закончилось…
___________________________________________________________________________
Минакия!!!
Наверное, середина августа 2000
Странно звучит, конечно, но я потерялась. После прохождения портала выпала в какую-то нереальность и до сих пор в ней пребываю. Засыпаю под звёздным куполом, в объятиях любимого. Просыпаюсь — и первым делом вижу бездонное небо над головой. А потом — его глаза и улыбку. А Дом? Он одушевлён, сомнений никаких. Открывается мне навстречу, согревает, укутывает в уют маленьких ежедневных ритуалов, балует и преподносит сюрпризы в виде чудесно пахнущих букетов или свежеиспечённого печенья. Очень любит, когда я готовлю вместе с ним. Хочу дать ему имя.
Всё, что происходит со мной сейчас, называется чудом. Я попала в волшебную страну. Или сплю. Только бы никто не разбудил.
Переход прошёл очень быстро, напрасно я так боялась, практически ничего не ощутила. Описать это состояние не смогу, оно находится за гранью восприятия. Помню только нарастающую вибрацию, от которой всё тело налилось тяжестью, а вслед за этим — яркая слепящая вспышка и ощущение лёгкости, парения. Оно произвело самое сильное впечатление. И ещё там что-то со временем происходит… Наверное… У меня здесь практически не растут волосы и ногти. Но зато малыш, на которого переход никак не повлиял, растёт не по дням, а по часам. Этому есть объяснение — по словам Тада, беременность у зимарских женщин в прежние времена протекала быстрее, чем у земных. Полноценное развитие плода укладывалось в шесть земных месяцев. После, когда элоимы были вынуждены перейти на выращивание зародышей в условиях искусственных маток, этот срок ещё больше сократился — доношенные, полностью зрелые дети изымались после пяти месяцев внутриутробного развития. И теперь мне сложно ориентироваться на срок своих родов. Я предполагала, что ребёнок родится зимой, в феврале. Ох, скоро запутаюсь — всё ещё мыслю привычными временными категориями, упуская из вида, что на Зимаре совсем другой расклад действует. Месяцев как таковых нет, и отсутствует деление на сезоны, потому что климат ровный, без значительных температурных колебаний. А год немногим меньше нашего — 340 дней. Сутки примерно равны. Если беременность от элоима длится, условно, тридцать недель, а я сейчас на девятой, значит, мне рожать через двадцать одну неделю — у нас это будет… ноябрь? Совсем туго соображаю. Ну да, ноябрь, середина. Страшно стало… Не представляю, что будет, если что-то пойдёт не так… Тад меня прекрасно устроил, и я до сих пор не пришла в себя от возможностей нашего умного во всех смыслах дома, но рожать мне придётся здесь. Галмы ведь не беременеют — значит, и роды исключены. А искусственные матки устроены предельно эффективно, сбоев не бывает. Родовспоможение как таковое давно отсутствует. Тадеш имеет определённые знания по физиологии и уверен, что сможет принять у меня роды. Мне бы его уверенность… Стараюсь не думать о плохом и настраиваю себя на благополучный исход.
22 сентября 2000
Восстановила личный (земной) календарь, пока останусь на нём, так мне проще. Зимарская манера ограничиваться порядковым номером дня и года (к примеру, сегодня 265-й день 15893 года от Сотворения) кажется мне скучной. Даже не представляю, что они будут писать, когда счёт годов перевалит за второй десяток тысяч? Впрочем, я этого очевидно не застану. Хотя Тадеш (при общении я зову его новым именем, но здесь, в дневнике, мне уютнее, когда он Тадеш) пообещал, что добьётся для меня продления сроков жизни. Он называл настолько нереальные цифры, что я рассмеялась. Минимум полторы тысячи. Минимум? Вообразить не могу. Не представляю, каким образом он собирается это сделать — насколько я смогла понять, галмам никто не дарит дополнительные годы жизни. Их предел, как и у трибов — максимум 100 лет. Вообще, раз уж я коснулась этой темы, по отношению к галмам творятся отвратительные вещи. Тадеш предпочитает не обсуждать со мной всё это, но я несколько раз украдкой смотрела Айкон. Если честно, настолько противно стало, что больше не хочу подключаться даже к нейтральным инфо-пакетам. Бедные куклы… Они выглядят абсолютно настоящими, все, как одна, красавицы — и на любой вкус. Невероятно хороши. Рядом с ними я чувствую себя замухрышкой — особенно сейчас, когда моё тело стремительно меняется. Каждый демиург имеет право создать для себя галму. Но, поскольку не каждый демиург состоятелен настолько, чтобы вложиться в заказ-элит, галмы делятся на категории. Самые дешёвые годны только для секса. Они не выражают эмоций, не обучаемы, не мыслят даже примитивными категориями. По сути, резиновые куклы из земных секс-шопов, разве что с привлекательной натуралистичной внешностью, тёплые, способные к выполнению минимального количества вложенных при создании программ. Как я поняла, они устраиваются как раз таки намного лучше элитных товарок. У их хозяев нет возможности менять игрушки, поэтому эконом-галм держат вплоть до полного выхода из строя. А вот куколки высших демиургов… Иной класс игры. Нечто среднее между японскими гейшами, элитными проститутками и девушками из эскорт-услуг высочайшего класса — умны, с высоким IQ, быстро учатся, способны к нетривиальным решениям. Но при этом покорны воле своего создателя. Совершенно безропотны, что бы ни происходило. У них повышен болевой порог — в их же интересах — потому что хозяин может оказаться любителем распускать руки. Оторопь берёт. Их дарят. Их продают. Ими меняются. Сдают в аренду. Они быстро надоедают. При перепродажах они постепенно проходят долгий путь вниз — от элитарных хозяев до полунищих неудачников, срывающих на них свой гнев за неудавшиеся жизни. Их даже могут выгнать — и тогда им дорога в унит-полис, в публичные дома трущоб. К тем трибам, что бунтуют против системы и не желают быть винтиками в общем механизме. Жалости к галмам они не испытывают, поскольку считают их главным символом неравенства. А ведь элит-галмы способны мыслить и чувствовать, они разумны. Когда я пытаюсь понять, что движет элоимами, мне становится жутко. Не хочу думать, что Тадеш мог быть таким. Но ведь мог. Он говорил, что у него было много "игрушек". Где они сейчас? Наверное, я никогда не спрошу об этом. Это трусливо, но я не знаю, что делать с такой правдой.
Да, он очень дорожит мной. Буквально носит на руках, исполняет любое желание. Каждый вечер разговаривает с малышом, поглаживая при этом мой живот. Тадеш светится от счастья. Он зажигает меня — в каждом его прикосновении бережный огонь. Люблю его, очень люблю. Но мне неспокойно. Боюсь, что в доме его души есть много неоткрытых комнат…
5 октября 2000
Я так быстро меняюсь, что каждое утро заново узнаю себя в зеркале. Животик выглядит очень даже аккуратно, у нас в роду все красиво носят. Но грудь… Ещё больше увеличилась, тугая, соски потемнели. Тад в восторге. Я, если честно, не очень, мне гораздо больше нравится мой обычный "почти третий". Но любое изменение во мне теперь имеет отношение в первую очередь к ребёнку, поэтому — пусть что угодно прирастает, лишь бы ему на пользу. Надеюсь, что у меня будет молоко, очень хочу кормить малыша как можно дольше. Он часто толкается, пока ему хватает места для кувырков и кульбитов, но ещё неделька-другая — и придётся определиться. Только бы он правильно улёгся, вниз макушкой, очень боюсь осложнений. Тадеш настроил домашнего диагноста. Бедный интельдок первое время не мог понять, что от него требуется, — никогда не имел дела с беременными. Но потом с ним всё же удалось договориться, и вчера мы с Тадешем смогли посмотреть на нашего мальчика. Он очень красивый. Спал, сладкий, и улыбался… Пальчики крошечные, но уже убедительно так собранные в кулачки. Волосы густые, тёмные. Похож на папу. Подумать только — скоро я увижу своего ребёнка, стану мамой… Даже не верится. Ещё сильнее люблю Тадеша — между нами неразрывная связь, малыш её живое олицетворение.
Тан зачастил, ходит практически через день. Тадеаш всегда ему рад, они очень близки, но у меня его визиты оставляют гнетущее впечатление. Не покидает ощущение, что он… мм… приценивается. И ещё меня дико раздражает его манера касаться меня всякий раз, когда я оказываюсь в пределах досягаемости. Причём это он делает тогда, когда не видит Тад. Я в сомнениях — рассказывать ли об этом Тадеашу? Не хочу прослыть сварливой женой, которая первым делом после свадьбы отваживает друзей мужа. Пытаюсь найти разумные объяснения происходящему — например, Тану в диковинку видеть живую женщину, — но сердце к нему у меня всё равно не лежит. Наверное, всё же соберусь с духом и поговорю с Тадом.
7 октября 2000
Мы впервые поссорились. Из-за Тана — недаром я опасалась начинать этот разговор. Тадеаш не принял всерьёз мои слова, а когда я сказала, что Тан постоянно прикасается ко мне, почти оскорбился — за друга. Ответил, что безгранично доверяет Тану, потому что их дружба проверена временем. И что они вместе ещё с тех времён, когда мои предки только-только научились строить первые дома. Очень задел меня, словно пощёчину влепил. С трудом удержалась от слёз. Но — удержалась и ответила, старательно контролируя голос, что у нас, вообще-то, одни предки. А потом не выдержала и расплакалась — одиночество нахлынуло, захлестнуло с головой. Остро поняла, что я в чужом мире. Одна. А мир ко мне, скорее всего, враждебен. Но тут малыш пнул меня так сильно, что я охнула и схватилась за живот. Тад моментально изменился в лице, подскочил, схватил на руки, поволок к интельдоку — еле отбилась от этой непрошенной заботы. Конечно, мы помирились. Тад просил прощения, каялся за свою горячность. Просил меня потерпеть — ему трудно сразу научиться чувствовать мои настроения и состояния. Сказал, что понимает, насколько я одинока здесь — на что я ответила, что никогда не буду одинокой, если между нами не будет посторонних. Выслушал спокойно, задумался. Обещал, что впредь не позволит себе подобных вспышек. Видела, что он действительно огорчён — и не только потому, что я себя нехорошо почувствовала. Ему, кажется, было стыдно. Но насчёт поведения Тана не прозвучало ни слова. Не знаю, что и думать. Лучше всего, видимо, если в его визиты я буду уединяться. Так будет спокойнее — для меня в первую очередь.
20 октября 2000
Нужно слушать свою интуицию, она плохого не посоветует. Вот уже вторая неделя, как Тан у нас не появляется — после того, как я трижды отказалась выходить из комнаты, когда он приходил с визитами. Хотела обратить на это внимание Тада, но потом передумала — ни к чему провоцировать, ни один мужчина не любит, когда его ошибки замечают. Как бы там ни было, сейчас всё замечательно. Мы много гуляем по вечерам, если Тадеш не на инспекциях. В основном пешком, в парке возле Дома. Трижды летали к морю. Скоро дни Прилива, станет опасно, но пока там так хорошо, что однажды я уговорила мужа остаться на ночёвку. Он устроил нечто вроде походного домика — аналог палатки, но настолько комфортной, что в ней можно запросто прожить целое лето. Ох, опять я за своё — на Зимаре всегда лето. Мне очень нравится здесь. Но иногда я скучаю по маме, беспокоюсь, всё ли у неё в порядке — ведь у нас нет никакой связи. Тадеаш успокаивает меня тем, что отсутствие новостей в нашем случае — само по себе хорошая новость. У него есть договорённость с кураторами земного портала — в случае (тьфу-тьфу-тьфу) серьёзных проблем с мамой нас известят.
28 октября 2000
Дохаживаю последние недели. Скоро рожать. Ориентируюсь на 10–14 ноября — и интельдок со мной в кои-то веки согласен. Живот опустился, мне стало намного легче дышать — мама когда-то говорила, что это верный признак скорых родов. Малыш уже не кувыркается, без жалости пиная мамину печень, а степенно ворочается, иногда ощутимо выпячивая то ладошку, то пяточку. Тад в такие моменты целует живот в том месте, где только что был бугорок, — и мальчик в ответ легко толкается в тесной утробе. Я уже не боюсь. На меня снизошло какое-то вселенское спокойствие. Крепнет уверенность, что у нас всё получится. Пишу это, а маленький что-то делает — словно ладошкой изнутри гладит, и от этого — свет…
15 ноября 2000
Позавчера родился наш мальчик. Наш Кир. Мы справились. Я весь день накануне родов не находила себе места, но Тадеаш не отходил от меня, успокаивал, вселял уверенность. Роды прошли как по учебнику — десять часов от первых схваток до появления сына на свет. Тадеш принял его — и заплакал. И я следом. А малыш сделал первый вдох — и закричал. Тадеш поднёс его ко мне, положил на мой живот и лёг рядом. Малыш сразу же затих, только всматривался в нас так серьёзно, словно уже мог видеть. Мы все были вместе, были единым целым. А потом Тадеш сказал: "Подумать только, за прошедшие четыре с лишним тысячи лет это первый зимарский ребёнок, рождённый естественным путём. Вот он, лежит на животе своей матери, узнаёт вкус её молока, морщит лобик, шевелит крохотными пальчиками, уже живёт какой-то своей обособленной маленькой жизнью… Твой и мой сын. Это же чудо. Настоящее чудо, любимая. Я могу быть хоть трижды демиургом, но мне оно недоступно. Его создала именно ты".
Слушала его, смотрела на спящего малыша, а слёзы текли сами по себе. Оказывается, счастливые слёзы — такие сладкие…
25 августа 2001
Возвращаюсь к своей давнишней привычке вести дневник. Некоторое время было совсем не до него, но мысли и чувства копились. Всё-таки обращение к невидимому собеседнику — лучший вид разговора для интроверта.
Прошёл год, как я покинула Землю. Пишу — и себе не верю. Вся эта путаница с летоисчислением (мне до сих пор привычнее пользоваться земным), и самое главное, масса событий, произошедших с прошлого лета, никак не укладываются в обыденные категории. Год, стоящий целой жизни. Год новой жизни. Год настоящей жизни — потому что прежде я только думала, что живу.
Мальчик очень быстро развивается, думаю, вот-вот пойдёт. На прошлой неделе ему исполнилось девять месяцев. Аккурат в эту маленькую дату у него прорезался четвёртый зуб — Тадеш Аш, который две недели каждую ночь носил хнычущего малыша на руках, так радовался, что едва не устроил праздник с фейерверками, еле отговорила. Я настолько погружена в своё счастье, что только в такие вот моменты, когда слегка отстраняюсь и записываю (или рисую), понимаю, как же мне невероятно повезло. Мой муж, мой сын, наш Дом. Мой мир замкнулся на Аше и ребёнке — но я больше никого и не хочу допускать сюда. Наш тройственный союз совершенен. Мы вместе — жизнь. А порознь — нет ни одного из нас. Умру без них. Просто не станет воздуха и смысла.
Аш творит без устали новые миры и меняет к лучшему старые. Говорит, что ему понравилось быть добрым богом. Часто смеётся. Обожаю, когда он смеётся. Сыночек, глядя на него, начинает смеяться вслед, а поскольку делать этого ещё не умеет, получается у него настолько забавно, что в результате мы все хохочем. Люблю их. Очень сильно люблю. Никогда не думала, что в человеке может вмещаться так много любви. Хотя я и не любила никого до встречи с Ашем — заблуждалась, принимала симпатию за настоящее чувство. Прошло, забыто, и вспоминать не о чем. Ничего от тех увлечений не осталось. А вот любовь не перестаёт. Она прибывает, как молоко — чем больше отдаёшь, тем больше образуется. Ох, как кстати о молоке — мальчик уже проснулся, подаёт голос, требует своё. Вернусь позже, мне ещё многое хочется записать.
