Эви молчала. Она дочитала письмо несколько минут назад и сейчас сидела вполоборота к Тадеашу, глядя в окно. Поза её, с руками, скрещёнными на груди, плотно сжатыми коленями и прямой спиной, так явственно выражала недоверие, что Тад, внутренне обмирая, уже несколько раз собирался заговорить, но никак не мог решиться. Он понимал её состояние и хотел бы уберечь от переживаний, но не видел другого выхода. Умалчивать дальше не было возможности. Раз он твердо решил, что будет с ней, и если она желает того же, значит, пора действовать. Он осознавал, что собирается нарушить не только законы Зимара, но и куда более серьёзные — причинно-следственных связей, к примеру. Выдернуть человека из одного мира и приживить в другом легко удаётся только в литературных фантазиях, а вот на деле всё оказывается куда более сложно. Но решаться нужно в самое ближайшее время — потому что именно оно, время, очевидно не на его стороне. Тадеашу и так пошли навстречу, закрыли глаза на беспрецедентное превышение лимитов. Конечно, не бесплатно, бо́льшая часть витэнера, вырученного от продажи мира, ушла на подкуп. Добро бы это были только демиурги, а то и на сделку с трибами пришлось пойти. Однако без их активного участия кульминационную часть задуманной Тадеашем операции осуществить невозможно, так что снобизм был без колебаний придушен.

—Т-тадуш, что… что всё это значит? — голос Эви звучал тускло, но руки, держащие письмо, заметно подрагивали. — Я ничего не понимаю. В голове не укладывается. Книга эта, письмо… Скажи, что это шутка. Пусть розыгрыш — идиотский и даже жестокий, но тут хотя бы объяснимо. В противном случае не знаю, что и думать. Ну свихнуться же можно, честное слово! — Последнюю фразу она произнесла так растерянно, что у Тадеаша сжалось сердце.

— Девочка моя… — едва сказал — и замер: Эвика, услышав его обращение, передёрнула плечами, словно от отвращения. Всё сейчас между ними стало таким хрупким, что любое слово могло обернуться камнем, который проломит тонкий лёд тающей общности.

— Эви… — Он не спешил продолжать, оценивая её реакцию. — Эви, пожалуйста, услышь главное. Я тебя люблю. Всё, что было до встречи с тобой, делалось другим человеком. Я не верил, что люди могут меняться. Но я измени…

— Тад, давай лирику позже, ладно? — Она встала и, не глядя на Тадеаша, подошла к окну вплотную. На улице царила ночь, время давно перевалило за полночь, даже туристы наконец-то оставили Прагу в покое. Эви рассеянно сдвинула тонкий тюль, провела пальцем по ажурным складкам. — Главное я услышала. Я тоже люблю тебя. Вопрос в другом — смогу ли любить дальше. Понимаешь, если ты просто шизофреник, то… Это тяжко — любить душевнобольного, но я тебя не оставлю. Буду рядом и надеюсь, мы справимся. Но мне в этом случае страшно за ребёнка, потому что… Однако, Тадеаш, ты не похож на психа. Я знаю, какими бывают шизофреники, мой отец болел больше двадцати лет. Он покончил с собой, когда мне было двадцать два. И если ты не псих — а ты, чёрт возьми, не псих, то кто ты?!

Эви резко развернулась, скрестив руки на груди. Она смотрела на Тадеаша прямо и взыскательно.

— Мне нужен ответ. Я хочу понять, кто отец моего ребёнка.

Тадеаш потёр лоб ладонью. Такой Эвики — твердой, непреклонной — он ещё не знал. Сцена объяснения в его фантазиях рисовалась как-то иначе.

— Я демиург, Эви. Творец. Архитектор, если угодно. Живу в мире, параллельном вашему. Всё, что ты прочитала в книге и письме, чистая правда. Ну, или грязная, тут уж как посмотреть. Но другой у меня в любом случае нет. — Тадеаш развёл руками, понимая, что выглядит при этом несколько театрально. Он чувствовал себя неловко, но стать хозяином ситуации не удавалось.

Эвика скептически хмыкнула:

— Ну да, а я тогда буду мать Тереза. Или нет, Жанна Д’Арк, вот! — Она прямо-таки полыхала негодованием и была так хороша в эту минуту, что Тадеаш невольно ею залюбовался. — Ты предлагаешь мне поверить в эту твою околонаучную фантастику с вымирающим миром, с воровством яйцеклеток, с какими-то безумными богами и их гаремами и чёрт знает чем ещё? Тад, я похожа на идиотку? Мне же не пятнадцать лет, я хорошо знаю мужчин и верю не словам, а поступкам!

Тадеаш, не привыкший к подобным тирадам, с тоской подумал, что определённые достоинства в галмах всё-таки есть. Однако, наравне — только равная, значит, придётся искать компромиссы.

Внезапно накатила какая-то безбашенная удаль, и он выпалил неожиданно для самого себя — словно в реку прыгнул с высокого обрыва:

— Ну хочешь, чудо сделаю?

Эви, уже набравшая воздуха для продолжения монолога, осеклась.

— К-какое чудо?

— Самое простое. Здесь, в чужом мире, у меня ограниченный функционал. Вот дома я бы… Ладно, это потом. Пока только простое чудо, милая, — но со всей моей любовью.

Эви смотрела с иронией, слегка приподняв правую бровь, но было заметно, что она заинтригована.

— Хорошо, давай своё чудо. Но я всё равно не поверю, учти.

Тадеаш улыбнулся. Похоже, Эвика немного расслабилась. В нём затеплилась надежда на благоприятный исход разговора.

Он вышел на середину комнаты и провёл в воздухе дугообразную арку, слабо засветившуюся вслед за движением его руки. Потом обернулся к застывшей в изумлении Эви и деловито спросил:

— Ты куда сейчас хотела бы: в горы или к морю?

Она не сразу нашлась с ответом:

— Э-эм…. К морю, наверное.

Тадеаш удовлетворённо кивнул:

— Отлично, принцесса. К морю — значит, к морю.

Как будто открывая дверь, легко толкнул ладонью светящуюся дугу, та полыхнула яркой вспышкой, на миг затмевая свет люстры. Дали громко зашипел, прижимая к голове уши, а потом и завыл в голос. Эви ойкнула и невольно зажмурилась. А когда открыла глаза…

Море сонным шёпотом пело миру извечную колыбельную, мерно накатываясь волнами на гладкие камни. Пахло странно, тревожно: к привычным для побережья запахам йода, гниющих водорослей, запылившейся за горячий день гальки примешивались новые, неузнаваемые. Щедро просыпанные звёзды — огромные, незнакомые — складывались в рисунки неизвестных Эви созвездий. Чужая ночь стояла на пороге тьмы и света, внимательно вглядываясь в другой мир. Порыв прохладного бриза взметнул занавески. Эви, как заворожённая, медленно сделала шаг к светящейся арке…

— Нет-нет, дорогая, внутрь входить не стоит! Я не могу отсюда провесить полноценный портал, ты сейчас наблюдаешь многомерную иллюзию, не более того, — Тад уверенно подхватил Эви под локоть, после обнял за плечи, привлёк к себе, вдыхая родной запах волос, кожи… Сердце забилось быстрее, но он удержался от поцелуя. Ещё не время.

— Знакомься, любимая, это Эсса, самое тёплое море Зимара. На одном из островов вдоль его побережья находится мой дом. Там всегда мягкое ласковое лето, как ты любишь.

Эви смотрела в проём, за которым лениво плескалось невероятное море, чувствовала идущую оттуда влажную, пахнущую йодом прохладу и думала, медленно, будто во сне, о том, как именно может стартовать шизофрения. Конечно, самым логичным объяснением в этой ситуации была бы галлюцинация. Но с учетом её полнокровности и насыщенности деталями, вероятно, стоило пойти в своих предположениях ещё дальше и счесть Тадеаша таким же плодом внезапно заболевшего мозга, порождением цепочки неправильных химических реакций? А на деле она просто сидит сейчас в кресле, поджав ноги, и тупо всматривается в какую-то только ей видимую точку — и ничего этого нет: ни моря, ни чужого неба, ни свежего дерзкого ветра, ни… Тадеаша?

— Дорогая, я есть — можешь потрогать, ущипнуть и… да что там, что угодно можешь делать, я полностью в твоём распоряжении, — Тад говорил серьёзно, но глаза его смеялись. — Ничего не бойся и смотри, что я тебе сейчас покажу…

Продолжая правой рукой обнимать её за плечи, он медленно повёл левой, пошевелил пальцами, словно прикасался к сенсорному экрану, и на потрясённую Эвику с огромной скоростью понеслись тонны чёрной воды — чтобы через секунду отпрянуть и стать просто высокой волной, бегущей к пологому берегу.

— Минакия. Мой остров. Мой дом. Он готов стать и твоим домом, Эви…

Тадеаш сделал перелистывающее движение, и берег начал стремительно приближаться, из невнятной отдаленной панорамы переходя в насыщенную деталями картину. Сперва проявилась полоса мерцающего чёрным агатом мелководья (Эвике мимолетно подумалось, что днём оно наверняка прозрачно и отливает живой бирюзой), потом возникла длинная коса пляжа, даже в темноте отсвечивающая белым песком, после пошла растительность — поначалу редкими очагами, но при дальнейшем продвижении к центру острова густеющая на глазах. Вскоре внизу замелькали большие массивы деревьев — похоже, парки или сады.

Дом возник среди буйства зелени неожиданно и поначалу показался неуместным — настолько гармоничным выглядел остров без очевидных следов человека. Но, едва проявившись, дом уже не отпускал, и Эви смотрела на него во все глаза. Да и было на что посмотреть!

Огромная, ярко освещённая изнутри полусфера с прозрачной крышей, опоясанная снаружи замкнутой цепью полностью застеклённых обзорных площадок, несмотря на внушающие уважение размеры казалась парящей в воздухе. Возможно, это ощущение возникало из-за полной открытости дома свету. Немногочисленные заметные глазу несущие конструкции кипенно-белого цвета лишь усиливали общее впечатление лёгкости и простора. Заметив, с каким восторгом Эви рассматривает дом, Тадеаш улыбнулся — не без самодовольства, следует признать.

— Нравится? Это мой проект — с отправной точки, с идеи начиная.

Эви перевела дыхание.

— Да, очень хорош. Представляю, как там… свободно. — Она сделала неопределённый жест ладонью, подбирая слова. — А… крыша всегда прозрачная?

— О, это по желанию. Я люблю, когда ночью звёзды в спальню заглядывают, вот дом и сохраняет настройки. Можно и полностью матовой делать, и даже имитацию любого материала включить. Варианты ограничены только полётом фантазии. Я надеюсь, ты привьёшь дому свои вкусы, и он станет ещё лучше. — Тад поднёс к губам её ладонь и нежно поцеловал кончики пальцев.

Эвика, увлечённая зрелищем, не отреагировала на ласку. Тадеаш предпочёл счесть это добрым знаком — до сих пор сигналы её тела говорили об отчуждении.

— Тад, а почему так далеко от моря? Почему не на побережье? Всегда мечтала жить прямо на берегу моря… — Она мечтательно улыбнулась, провоцируя в Тадеаше желание немедленно переселить её на берег ближайшего земного моря. Ну, как минимум.

— Видишь ли, тут дело в том, что раз в полгода несколько дней жить на побережье бывает опасно. Ребел, спутник Зимара, вращается по сильно вытянутой орбите и в перигее вызывает огромные приливные волны, которые заливают берега на приличное расстояние. Если бы я показал тебе дневную "картинку", ты бы сама заметила, что полоса отчуждения хорошо выражена — там свежая зелень, высоких деревьев нет, только молодая поросль. Конечно, при большом желании можно было бы строиться и на побережье, но траты на поддержание защитного поля в активном состоянии превысили бы все возможные пределы. — Заметив огорчение Эви, он продолжил чуть быстрее обычного: — Не огорчайся, любимая. У дома есть много обзорных площадок, технически не представляет проблемы "приблизить" любой вид в пределах… эмм… — Тадеаш задумался, пересчитывая в уме — … ну, ста километров. Детализация будет совершенно реалистичная, ты не заметишь даже. В безопасные периоды можно бывать на побережье сколько захочешь, это же секундное расстояние для инмоба. И вообще — я могу построить отдельный сезонный дом! Дорогая, да что угодно, только бы ты была счастлива!

Он привлёк к себе Эви, горячо надеясь, что теперь она отзовётся. Но, почувствовав, как мгновенно напряглось её тело, понял, что поторопился. Признаться, он уже исчерпал немудрящий запас идей для примирения, поскольку в прежние времена в таковых не нуждался. Поссориться с галмой невозможно, ведь они созданы не для споров с мужчиной. Опыт кратких размолвок с друзьями или даже яростных противостояний с конкурентами оказался бесполезен в таком деликатном деле, как выяснение отношений с — подумать только! — любимой женщиной. Да и что можно было выяснить, если Эви замкнулась в себе, похоже, вынашивая какое-то решение? Если бы она плакала, кричала, задавала вопросы — да пусть даже обвиняла! — он мог бы ответить. Он мог бы действенно реагировать. А тут… Тадеаш четко осознавал, что исход дела зависит от решения Эвики. И впервые в своей жизни не знал, что делать дальше.

Эви села в кресло, перечитала письмо и, решительно захлопнув книгу, подошла к нему вплотную, встала лицом к лицу.

— Тадеаш… или же теперь будет правильнее звать тебя Аш-Шер? Закрой, пожалуйста, это окно, портал — в общем, убери море и оставь меня одну. Я буду думать. У меня сейчас каша в голове и эмоциональный разброд, поэтому я приму успокоительное и лягу спать. Одна. Думаю, ты неплохо устроишься в гостевой комнате. А завтра — прошу тебя снять номер в гостинице. — Она в упор взглянула на резко побледневшего Тадеаша и добавила чуть мягче: — Я ещё ничего не решила. Но твоё присутствие будет мне очень мешать, пойми правильно. Мне нужно многое переосмыслить. Я непозволительно долго не думала.

Тадеаш не знал, спала ли в эту ночь Эви, но он точно не сомкнул глаз. Едва рассвело, собрал вещи, вызвал такси и, постоянно меняя маршрут, долго катался по пробуждающейся Праге, пока ещё свободной от машин. Таксист удивлённо косился на него в зеркало заднего вида, но вопросов не задавал, согреваемый лицезрением прирастающих цифр на электронном табло. Тадеаш чувствовал, как внутри разрастается шипастый ком потери и ворочается в груди, царапая недавно проснувшуюся душу. Мысль о том, что так болеть будет ещё долго, ввергала в уныние. Но ведь и это — мучительное, колючее, муторное — тоже часть любви? Наверное. Другая грань чувства. Нижняя точка синусоиды. Ниже некуда. Хотелось бы верить.

Проезжая подземный тоннель, горько усмехнулся своему отражению в стекле: "Добро пожаловать в реальность, демиург!".

…Как люди живут с этим?