Глава 11
Пятница. 10 сентября 1982 г.
Пятнадцать пятьдесят пять по Гринвичу, без пяти семь по Москве, в Петропавловске-Камчатском… Нет, на Камчатку, спасаясь от добровольно-принудительных сельхозработ, я так и не улетел, нашел иной, менее радикальный способ. Причем законный и вполне соответствующий духу эпохи. Позавчера на стенде около деканата я нашел одно хитрое объявление. Напечатанный на машинке текст гласил: «Производится набор в студенческую бригаду для работы на строительстве корпуса КПМ . Члены бригады освобождаются от поездки в совхоз «Большевик». Срок отработки – 14 дней. Заявления принимаются в деканате до 10.09».
Что ж, подобный вариант меня вполне устраивал, поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, тут же, «на коленке», набросал заявление и оставил его у секретаря. А уже сегодня, после обеда, обнаружил на том же стенде список везунчиков, сумевших «откосить» от картошки. Таковых набралось аж одиннадцать человек. От нашей группы, помимо меня, в этом списке числились Саша Бурцев и, как ни странно, Шурик. В «прошлой» жизни он вроде бы не отличался «шабашными» настроениями, а тут, поди ж ты, сподобился. Возможно, на него повлияли «свежие» анекдоты на строительную тематику, те самые, что я травил среди однокурсников последние несколько дней, а возможно, он просто решил попробовать себя на новой стезе, вообразив, что махать лопатой или таскать носилки по расположенной рядом с общежитием стройплощадке гораздо интереснее, чем месить глину на подмосковных полях.
В общем, команда у нас подобралась интересная. За исключением Шурика, все остальные, по моим собственным воспоминаниям, должны будут составить костяк студенческого стройотряда, превратившегося впоследствии в банальную бригаду шабашников, поднимавшую неплохие деньги не только на стройках Сибири и Дальнего Востока, но и в столице и ее ближайших окрестностях. И это было, на мой взгляд, весьма и весьма неплохо. Не в том смысле, что шабашка – дело довольно прибыльное, а в том, что все будущие спецы собираются ныне в одной бригаде. Лучше уж, как водится, притереться заранее, чем тратить силы и время на отсеивание лодырей и выстраивание отношений в первом собранном с миру по нитке и еще не оперившемся строяке.
Еще одной причиной хорошего настроения было то, что давешним утром я, улучив момент, на всякий случай заглянул в Шурин портфель. Заглянул и не обнаружил там своего послания в будущее. Что это значило, я поначалу не понял. Однако, поразмышляв с минуту, пришел к выводу: «Раз местный Шурик ничего об этом не говорит, значит он к выемке документов нифига не причастен. А кто причастен? Скорее всего, другой Шурик, из 2012-го». Почему я решил именно так, хрен знает. Словно бы щелкнул в голове какой-то тумблер и «голос из космоса» нашептал прямо в мозг (три раза ха-ха): «Все идет хорошо. Беспокоиться не о чем».
Короче, солнышко светит, птички поют, настроение в целом отличное, иду, помахивая авоськой, в сторону малого спортивного корпуса. Того самого, где на втором этаже – «силовые единоборства», на первом – теннисные столы, а в подвале – клуб любителей русского бильярда.
К бильярду я готовился весь вечер прошедшего четверга. Забежал после занятий в хозяйственный, потом в «Игрушки». В первом приобрел бельевые прищепки (к счастью, нашлись подходящие, большого размера), ультрамодный по нынешним времена клей «Момент» и наждачную шкурку двух видов: «нулевку» и чуть более грубую, где-то под сороковой-шестидесятый номер двухтысячных. В детском магазине затарился погремушками. В общежитии пластмассовые шарики безжалостно разрезал напополам, после чего приклеил внутрь шкурку. На первый взгляд получилось неплохо, будет чем наклейки у киев обтачивать, придавая им элегантно-округлую форму с легкой махрой по поверхности. С прищепками возился дольше. Не меньше десятка улетело в корзину, пока не добился нужного результата: два суппорта-струбцины с резинкой от трусов (гы-гы-гы) в качестве прижимного элемента. Насаживаешь такую прищепку на наконечник кия и все – никуда наклейка не денется, прижимаемая резинкой до тех самых пор, пока клей не схватится. В принципе, уже через час кий можно использовать по назначению, хотя лучше бы, конечно, подождать сутки, чтобы наверняка…
– Куды рвесси, милай? Нетусь тут никого. Учапали по домам.
Сидящая возле дверей бабулька оторвалась ото сна и окинула меня подозрительным взглядом. Однако с места, чтобы загородить проход, она так и не встала, поэтому я без затей прошествовал мимо вахты и, придав солидности голосу, объявил:
– К капитану Кривошапкину. По делу. Насчет меня он был должен предупредить.
– Ну, раз должен, тоды проходь, – махнула рукой вахтерша и, уронив голову на грудь, возвратилась к прерванной дреме. В ответ я лишь мысленно усмехнулся и направил стопы к ведущей на цокольный этаж лестнице. Туда, куда обычным студентам хода, как правило, не было. В святая святых. На место встречи, которое изменить нельзя.
* * *
В том, что товарищ капитан про меня не забыл, я был абсолютно уверен. Утром, в самом конце занятия по иностранному языку Римма Юрьевна, поблагодарив всех присутствующих за хорошую работу по подготовке к английскому, посмотрела на меня с хитрецой, а затем загадочно изрекла:
– Не забудьте, Фомин. Сегодня, в 19:00.
После чего, никому ничего толком не объяснив, покинула помещение. Все оставшиеся в кабинете буквально застыли. В ступоре. Раскрыв рты, с изумлением уставившись на меня.
Первым от потрясения оправился Миха Желтов. Секунд через десять. Или пятнадцать.
– О чем это она? – поинтересовался он, поглядывая то на меня, то на дверь.
Выдержав театральную паузу и напустив на себя скучающий вид, я пожал плечами и лениво ответил:
– Да так. Дела у нас кое-какие имеются. Приватные, не для всех.
– С Риммой? – ахнула Таня Стеценко и тут же прикрыла ладошкой рот, будто бы ужаснувшись этой «крамольной» мысли.
Довольный произведенным эффектом, я, не торопясь, убрал в сумку учебник, потом тетрадь, потянулся, крякнул и… больше не в силах сдерживаться, расхохотался во весь голос:
– Да с мужем ее, Пал Борисычем, я сегодня встречаюсь. А вы что подумали?
Спустя пару секунд ржали уже все. Включая Таню и Шурика, догадавшегося о шутке последним.
– Ну, ты, брат, даешь! Туману напустил, мама не горюй, – хлопнул меня по плечу Саша Бурцев, когда веселье, наконец, стихло. – Артист, блин!
– Точно! Купил так купил, – подтвердили его мысль остальные. И только Таня разочарованно выдохнула:
– А вообще жалко. Мне так любопытно было, чуть не умерла, так хотелось узнать, что у вас за тайны такие.
– Да нет там никаких тайн, – ухмыльнулся я, закидывая на плечо сумку. – Сплошная рутина.
– А ты нам расскажешь потом? – не унималась Стеценко, поддерживаемая мужской частью нашего коллектива.
– Расскажу, обязательно расскажу. Но после, – успокоил я ее, уже прикидывая сценарии предстоящей встречи в бильярдной.
Однако пока ничего путного на ум не приходило.
«Ну, что ж, будем действовать по обстановке. Ибо, как говаривал Наполеон, надо ввязаться в бой, а там… Там оно все само собой образуется. Не боги горшки обжигают. Прорвемся».
* * *
– Добрый вечер, Павел Борисович, – поздоровался я, входя в бильярдную.
– Здорово, коли не шутишь, – ответил мне капитан Кривошапкин, отступая от затянутого сукном стола и протягивая для приветствия руку.
В помещении он был один. Видимо, ждал меня, а остальные товарищи офицеры должны были подойти позже. Где-нибудь к половине восьмого, когда требующий ремонта инвентарь будет, наконец, приведен в норму.
– Ну что, к работе готов? – поинтересовался Павел Борисович после того, как мы обменялись рукопожатием.
– Готов, – ответствовал я, приподнимая авоську и демонстрируя завернутый в целлофан инструмент. То есть, прищепки с резинками, клей, шлифовальные вкладыши-погремушки, упаковку бритвенных лезвий и точилку для карандашей, стесанную под размер стандартного кия.
– Молодец. Вижу, что подготовился, – похвалил меня капитан Кривошапкин. – Что ж, пойдем тогда, покажу тебе наше хозяйство.
Положив свой кий на бортик стола, он отвел меня к киевнице, расположенной в углу помещения рядом с небольшим верстаком и грифельной доской для подсчета очков в «классике».
– Вот, смотри. На три кия наклейки я уже присобачил, надо бы их обтесать-обработать. А эти два не успел.
Капитан вытащил крайний кий и показал истертый почти до дерева наконечник.
Я принял из его рук инвентарь и внимательно осмотрел полированный «стержень». Кий оказался составным, с пластмассовой скруткой. Запилы длинные и тонкие, но не классические под елочку, а «короной». Турняк хоть и потертый слегка, но, как и шафт, ровный, без шишек и впадин. Да и вообще, на мой взгляд, структура и форма дерева были близки к идеалу. Видимо, и впрямь мастер работал. Причем хороший.
– Чемодановская работа, – с гордостью пояснил Кривошапкин, глядя, как я рассматриваю «инструмент».
– Чемоданов? – переспросил я, припоминая имена и фамилии «бильярдных» кудесников прошлого. – Это который у самого Сталина тренером подрабатывал?
– Нет, не он, – рассмеялся Павел Борисович. – Это сына его, Геннадия, кий. Но тоже почти раритет.
– Понял, – кивнул я, вспомнив, наконец, о ком идет речь. – Старший вроде еще и шары отличные мастерил, из слоновых бивней вытачивал. И столы делал малыми партиями. Можно сказать, в розницу.
– Это точно, – подтвердил капитан. – Чемодановские столы сейчас днем с огнем не найдешь. У нас, в МВО , по слухам, всего один сохранился. Да и тот во Владимире, в клубе учебного центра. Сам генерал Лушев пытался его к себе утащить. За это дело зампотылу и начштабу учебки по новенькой «Волге» давал, а командира и вовсе в Москву перевести обещался. С повышением, служебным жильем, все как положено.
– И что?
– Не вышло у него ничего, – развел руками Павел Борисович. – Костьми мужики легли, но стол не отдали.
– Все правильно, – согласился я. – Музейные ценности отдаче не подлежат.
Капитан в ответ усмехнулся, хлопнул меня по плечу, глазами указал на верстак и, ничего больше не объясняя, продолжил прерванную моим появлением тренировку. Я же, вынув из авоськи приспособления и расходники, приступил, наконец, к делу. Под музыку. То бишь, под стук соударяющихся друг с другом шаров и негромкие чертыхания товарища Кривошапкина.
* * *
Перво-наперво я, с помощью лезвий «Нева», наждачки и известной всем матери, освобождаю кий от старой наклейки. После чего еще примерно с минуту шкурю, а потом шлифую деревянный торец и одну из сторон новой наклейки, выуженной из небольшой коробочки, лежащей на краю верстака. Сама наклейка, кстати, состоит не то из десяти, не то из одиннадцати слоев плотной кожи и внешне напоминает гипертрофированную таблетку от диареи (название лекарства не помню, но цвет у него был точно коричневый). Логотип на кожаном кругляше отсутствует. Интуитивно догадываюсь, что это не «Мури» или, к примеру, «Тайгер», а что-то сугубо отечественное, изготовленное, правда, не на коленке в сарае, а в относительно нормальных условиях артельной мануфактуры. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и это вполне себе контрабандный товар (ага, сделанный «в Одессе, на Малой Арнаутской улице»).
Короче, спустя еще минуту на кожу и дерево уже нанесен клей, я оставляю его подсыхать и перехожу ко второму кию. Манипуляции с очисткой, шкурением и шлифовкой повторяются в той же последовательности. Через три оборота секундной стрелки утираю пот и беру в руки прищепки-суппорты. С силой прижимаю первую наклейку к торцу первого кия. Фиксирую ее прищепкой. Затем выжидаю немного и произвожу те же действия с другим кием и второй наклейкой.
«Фух! Дело сделано. Теперь можно заняться формовкой подготовленных ранее наконечников».
По очереди достаю из киевницы три оставшихся кия. Аккуратно подрезаю, а затем тонко стачиваю края наклеек. Шлифую боковины шкуркой, потом с помощью сделанных из погремушек «шейперов» формирую торцы, придавая им округлую форму (если оставить как есть, сцепление с битком окажется слабым и кий при ударе обязательно «киксанет»).
«Ну вот! С этим тоже покончено. Можно запасаться попкорном и занимать места в зрительном зале…»
* * *
…К сожалению ли, к счастью, но стать зрителем мне сегодня так и не довелось.
– Ну что, может, сыграем партейку? – предложил капитан Кривошапкин, видимо, уставший катать шары в одиночестве и заметивший, что я наконец-то освободился. – В американочку, по рублю с носа?
– Можно, – согласился я, нахально добавив. – Готовьте деньги, тащ капитан.
Слегка опешив от такой наглости, Павел Борисович покачал головой, а затем произнес ровным тоном, один в один копируя интонации Армена Джигарханяна в роли штабс-капитана Овечкина :
– Ну что ж. Прошу к столу, молодой человек. Посмотрим, чему тебя на северах научили.
Я не спеша выбрал себе подходящий кий из только что отремонтированных, подошел к игровому столу, провел рукой по сукну, катнул один из шаров, проверяя раскат. Да, сукно, конечно, не новое, изрядно потертое около луз и бортов, покрытое многочисленными следами «ожогов» от проскальзывающих по ткани «своих» и «чужих». Но тем не менее играть на нем можно. Раскат, в общем-то, неплохой, хотя и немного медленный – «одиннадцать бортов» на нем никак не пройдут, как ни старайся.
– Ардезия? – поинтересовался я, постучав по столу костяшками пальцев.
– Какая еще ардезия? – удивился капитан Кривошапкин. – Камень. Этот, как его, аспидный сланец.
«Ну да, все верно. Про ардезит здесь пока что не ведают. Основание ваяют из аспида. Того самого, что в первой половине XX века использовался для изготовления ученических грифельных досок».
Беру в руки кий, склоняюсь на полем, средней силы ударом посылаю шар в противоположный борт, на пробу. Ага, идет вроде бы ничего, центр держит, сам по себе в боковое вращение не соскальзывает. И отскок хороший. На слоновую кость не похоже, видимо, шары здесь делают из смолы каких-нибудь полиэфиров или акрила. Хоть и не фенолальдегидный «Арамит Премьер» или «Супер Про», но общие впечатления неплохие. Царапин, трещин и шероховатостей нет, только следы от мела. А это значит, что можно не только скатывать «свояки» или вбивать под железку «прицельные», но и строить игру по выходам, с контролем битка, аккуратно и точно. С точностью у меня нынешнего проблем нет, осталось только прикинуть тактику и стратегию…
– Стойка у тебя какая-то… своеобразная, – неожиданно заметил Павел Борисович. – Чуть ли не носом поляну метешь.
Сам он стоял сбоку от стола, возле длинного борта, и, опершись обеими руками о вертикально поставленный кий, с интересом наблюдал за моими телодвижениями.
– Стандартная низкая стойка. Она к нам от снукеристов пришла, – пояснил я, выпрямляясь и слегка потягиваясь. – Хорошо видны и биток, и прицельный шар, и створ, и линия резки. И кий при ударе не сваливается, поскольку имеет сразу четыре опоры. Мост, подбородок, грудь, рука. Короче, и целиться так гораздо легче, и движения лишние исключаются.
– Понятно, – кивнул мой партнер по предстоящей игре. – Ну что? Разыграем разбой?
– Давайте.
Взяв треугольник, я установил «пирамиду», передал сопернику «двоечку», а себе взял биток, отличающийся от остальных шаров только тем, что на боках у него вместо цифр были нанесены черные точки. Затем перешел на другую половину стола, и мы с капитаном склонились над игровым полем. Я слева, он справа.
Стойка у Павла Борисовича оказалась высокая. Видимо, так научили, плюс галстук в этом случае сукна не касается. Поскольку он, хоть зафиксирован на рубашке зажимом, но все же свисает. Не дай бог, заденет какой-нибудь из шаров, сразу же оштрафуют. Либо судья, либо зрители, либо соперник. Недаром ведь все профессиональные маркеры носят жилетку и бабочку – и выглядит эстетично, и игре не мешает. Впрочем, офицер с галстуком-бабочкой – это, на мой взгляд, полный сюр. Поэтому для военных – только высокая стойка и никаких портняжных излишеств. И жилет ни к чему. Если только он не с приставкой «броне-».
В общем, катнули мы оба шары и… Мой шар после отскока вернулся в «дом» и остановился впритирку к короткому борту. Шар соперника отстал сантиметров на десять. Удар неплохой, но для выигрыша разбоя этого недостаточно.
Павел Борисович расстраиваться неудаче не стал и даже, наоборот, одобрительно хмыкнул, поднял вверх большой палец, положил «свой» шар в основание «пирамиды» и отошел в сторону, предлагая начать игру.
Я, не чинясь, переместил биток на переднюю линию, тщательно намелил кий, примерился, задержал на секунду дыхание и… понеслась, родимая.
* * *
Эх! Вот за что я люблю «американку», так это за простоту. Некоторые, правда, считают «америку» чересчур примитивной, но, по-моему, это чистой воды эстетство. Или снобизм. Конечно, классическая русская пирамида – игра более… м-м… умная, да и «Москва» с «Невой» таят в себе немало возможностей для умеющих держать кий. Однако ж со «свободной пирамидой» (так обозвали «американку» в двухтысячных) они все одно не сравнятся. Большинство отечественных любителей бильярда катали и будут катать шары, не заморачиваясь на разделение их по «цене» или игровой функции. Битком может быть любой шар – и точка! К прицельным это, кстати, тоже относится. Главное – попасть в лузу. А лузы на русском столе о-о-ох какие узкие. Хрен попадешь. Это вам не заокеанский пул или британский снукер. И тем более не галльский фрондирующий карамболь, где лузы вообще не нужны.
Короче, забил восемь шаров и, как говорится, «гуляй, Вася». Готовься к следующей партии, где даже не самый мастеровитый игрок может собрать свои законные «восемь с кия». При определенной доле везения, естественно. А удача в бильярде нужна. Очень нужна.
В нашей с Павлом Борисовичем партии удача оказалась на моей стороне. Хотя, может, это и не удача вовсе, а тонкий расчет. Тут все зависит от того, с какой стороны на это дело смотреть. Товарищ капитан, например, судя по его «каменному» лицу, считал, что мне просто поперло. Ну да, он ведь ни одного удара не сделал, так и простоял всю игру возле стола, кривясь, будто лимон проглотил. Я же, наоборот, был уверен, точнее, знал, что удачей здесь и не пахнет. Все дело лишь в умении правильно концентрироваться, удерживая в узде собственные эмоции. А еще – в знании особенностей бильярдной игры и моем открывшемся «на переходе» таланте. Таланте попадать точно в цель. Если, конечно, внешние обстоятельства не помешают. Такие, как скажем, зацеп на сукне. Или маленький скол на шаре. Или недостаток мела на «обработанной» им же наклейке. Мелочи, забывать о которых себе дороже…
В общем, первый шар я положил в левую лузу четким ударом битка в самый край пирамиды. Биток упокоился в сетке, пирамида осталась практически целой. Только три из пятнадцати прицельных шаров выкатились «на игру», что мне, по большому счету, и требовалось. Не очень, знаете ли, хотелось отдавать сопернику инициативу в случае промаха. В «своем» времени за подобный разбой меня могли бы и оштрафовать, однако поскольку промаха не случилось, постольку и правила будущего МКП я не нарушил. Минус же состоял в том, что так и не разбитую до конца пирамиду пришлось теперь «разбирать» самому. С неудобных позиций, используя высокий мост «на трех цырлах». Шар за шаром. По очереди «отламывая» их от почти «правильной» кучи.
Впрочем, с этой разборкой я справился. Очень изящным способом. Сначала забил в правый угол «чужого». Оттяжкой, с сильным правым винтом. Имея битком освобожденную из пирамидного плена «семерку», а прицельным шаром – «двушечку», тоже отвалившуюся при разбое от пирамиды. Затем пустил один из кучкующихся шаров в удачно вышедший под удар «семерик». Накатом, вновь положив «чужого», но с выходом битка под лузное устье. А дальше… все остальное было уже делом техники. В общем, следующие пять шаров я положил классически. В одну калитку. Едва ли не по учебнику. Тихий накат, «чужой» сваливается в лузу, биток встает на его место, становясь прицельным. Потом снова накат, затем еще. И еще. До тех пор, пока «на полке» их не набирается ровно восемь.
Конечно, стороннему наблюдателю моя игра могла показаться простой и совершенно не зрелищной, но по сути это было не совсем так. Точнее, совсем не так. Все посвященные в таинство бильярдной игры в курсе, что тихо скатить в одну лузу даже три шара подряд – задача довольно сложная. Знают, что многое, если не все, зависит от личного мастерства исполнителя.
Знал об этом и капитан Кривошапкин. Поэтому он просто вытащил из кармана рубль, с мрачным видом передал его мне, затем решительно выдохнул, тряхнул головой и… сделал предложение, от которого я не смог отказаться:
– Играем еще одну. Ставка – трояк. Разбиваю я.
К разбою капитан готовился долго. Установив биток около первой точки, он секунд пять или шесть переступал ногами, выбирая позицию. Потом чуть подался вперед. Наклонился. Положив левую руку на стол, поставил мост. Открытый, естественно. Слегка пошевелил пальцами, сдвигая ладонь в сторону. Совсем чуть-чуть, на пару миллиметров, не больше. Сделал несколько махов, примеряясь к удару. Замер, фиксируя стойку, а затем… затем ему что-то вдруг не понравилось. Выпрямившись и отстранив кий от битка, он окинул прищуренным взглядом поляну и покачал головой, словно бы сомневаясь в правильности сделанного им выбора. Впрочем, уже через пару секунд Павел Борисович опять намелил кий, передвинул шар чуть левее и, смахнув с сукна невидимую пылинку, вновь склонился над «домом»…
Сомнения капитана я понимал. Ошибка в разбое стала бы для него почти катастрофой. Теперь он уже точно знал, на что способен соперник, поэтому очень долго прицеливался, стараясь избежать промаха.
Старания его не прошли даром. Разбой у Павла Борисовича получился отменный. Пущенный с силой биток ударился о грань пирамиды и, отскочив от третьего шара, влетел точно в створ, прямо под ободок, даже не задев губки. Сложенные в правильную фигуру шары раскатились по всему полю. Соударяясь случайным образом, пробуя на прочность борта и друг друга. В общем, результат был хорош: биток упал в лузу, а от разбитой в хлам пирамиды остались одни лишь воспоминания.
Довольный собой капитан, не торопясь, обошел стол, оценивая расстановку шаров. Позиция на столе выглядела весьма перспективной. И не просто перспективной – выигрышной на триста процентов. Больше половины шаров на игре, борта чистые, остается лишь закрепить начальный успех и довести партию до победы.
Второй шар мой соперник забил играючи. Прямым в угол. Затем переместил свое внимание на центр и закрутил «свояка» в середину. Получивший боковое вращение биток коснулся прицельного и аккуратно ввинтился в лузу. Павел Борисович что-то пробормотал себе под нос, несколькими движениями протер кий и еще раз обошел стол, прикидывая дальнейшие действия. На мой взгляд, еще три, как минимум, шара он мог положить с гарантией. А если не промахнется с выходом, то и все пять, нужные ему для победы.
Для следующего удара товарищ капитан выбрал пару, расположенную строго по задней линии. Ну да, все верно, идеальная расстановка для «свояка». Можно и боковик запустить, а можно и просто накатом. Однако, к моему удивлению, соперник решил наиграть «чужого». Видимо, биток хотел проконтролировать, уведя его в среднюю зону, на «выгон».
Выход у Павла Борисовича получился – биток остановился около средней лузы. Но вот прицельный шар… его капитан однозначно профукал. Перерезал буквально на миллиметр. Итог: шар отразился от губки и встал на короткий борт. Я даже немного расстроился от столь нелепого промаха моего оппонента. А уж как огорчился Павел Борисович, словами не передать. Все эмоции были написаны у него на лице. Была там и злость на самого себя, и почти детская обида по причине отнятой у ребенка игрушки, и досада на внешние обстоятельства. Желание посыпать голову пеплом и удалиться в пустыню. Сломать об колено кий, пнуть ножку стола и больше никогда… «никогда не возвращаться в это проклятое место…»
Но тем не менее игра есть игра, в ней всякое может случиться, не стоит так сильно переживать, да и вообще – не ошибается тот, кто ничего не делает.
Сменив соперника у стола, я без проблем закатил подставу, потом раскидал два «чужих» по углам и задумался. Стоит или нет давать шанс товарищу капитану? После секундного размышления решил, что стоит. Вижу ведь, страдает мужик, того и гляди, лопнет сейчас от расстройства. Или вернется домой и наедет без повода на нашу уважаемую Римму Юрьевну. Не дай бог, подерутся еще, кто у нас тогда иностранный вести будет?
Короче, положив в лузу еще один шар, я решил допустить маленькую «небрежность». Сделал вид, что расслабился и потому…
– Эх! Шляпа! – чертыхнулся я, глядя как биток катится через весь стол после не слишком удачного отыгрыша. – Недорезал… мать твою за ногу!
Воспрянувший духом соперник тут же подхватил кий, метнулся к столу и, блестя глазами, принялся высматривать сулящие успех комбинации. Я мысленно усмехнулся. «Ты аза-артен, Парамоша. Вот что тебя губит» .
Однако, как вскорости выяснилось, я ошибся. Мой оппонент не стал искушать судьбу. Сумел-таки совладать с эмоциями и спокойненько отыгрался. Так же, как и я до него.
Минуты три после этого мы обменивались тихими и не очень ударами, планомерно ухудшая позицию на столе в надежде на ошибку соперника. После четвертого по счету отыгрыша шесть шаров окончательно «прилипли» к бортам, два скучковались возле угловой лузы, последний выкатился на заднюю линию, а Павел Борисович решился, наконец, на дальний удар. С закрытого моста, от короткого борта. Аккуратно прицелившись, он направил биток в шар, стоящий на точке. Желая, по всей видимости, скатить «свояка».
Увы, «свояк» у товарища капитана не получился. Более того, биток подбил ту парочку, что тусовалась у лузы, а прицельный вывел на игру «бортового» собрата.
К моему удивлению, второй раз Павел Борисович демонстрировать свои переживания не стал. Проследив за раскатом, он медленно выпрямился, пожал плечами и с невозмутимым видом отошел от стола, предоставляя мне возможность закончить партию. Что я и не преминул сделать. Положив подряд трех «свояков» и одного «чужого». Доведя счет забитых шаров до восьми. То есть до победы.
По окончании партии три рубля переместились в мой карман – все честь по чести, – а капитан Кривошапкин пожал мне руку и поблагодарил за доставленное от игры удовольствие. На еще одном реванше он уже не настаивал. И вообще, выглядел донельзя довольным. Почти как кот, наглотавшийся валерьянки.
«Хм, с чего бы это? Чего-то я, братцы, не догоняю».
Додумать эту мысль до конца мне так и не удалось.
Хлопнула входная дверь. В помещение, перебрасываясь на ходу короткими фразами, вошли двое мужчин в форме. Замначальника военной кафедры подполковник Ходырев и начальник учебной части майор Новицкий.
Павел Борисович тут же развернулся к вошедшим, демонстрируя уставную стойку. За доли секунды до этого он успел сделать «страшные глаза» и кивком головы отослал меня обратно к верстаку и киевнице. Типа, сиди тихо и не отсвечивай. Намек капитана я понял и быстренько усвистал в угол продолжать работу с инвентарем.
После того как коллеги-военные поприветствовали друг друга, подполковник с майором сняли с себя пиджаки и… «Тьфу ты, черт! Какие, к дьяволу, пиджаки? «Пиджак» в этой компании я. А они… они эти, как их там? Во! Сапоги! Кадровые. Начищенные до зеркального блеска…»
Короче, кители новопришедших были помещены в гардеробный шкаф. Фуражки отправились следом. А вот сапоги… пардон, ботинки, товарищи офицеры снимать не стали. Носки, брюки, галстуки и рубашки – тоже. «Ну да, все правильно. Тут все же бильярдная, а не баня… гы-гы-гы».
Пока я возился у верстака, полируя шафты найденной там же фланелью, гости или, скорее, хозяева помещения, расчехлили по-быстрому второй стол, чуть более, на мой взгляд, ухоженный, выложили на поляну шары и принялись активно катать их туда-сюда. Не руками, конечно, а принесенными с собой киями – не доверяли, видать, «общественному» инвентарю. Или знали, что он на сегодня «в ремонте». По ходу игры военные о чем-то беседовали, однако расслышать их разговор я не сумел – мешала загораживающая стол колонна.
– Андрей! Ну-ка, подойди-ка сюда, – окликнул меня минут через пять капитан, усиливая приказ взмахом руки. – Да, и кий с собой какой-нибудь прихвати.
Взяв уже опробованный ранее кий, я подошел к офицерам. Остановившись возле стола, отрапортовал старшему по званию и по возрасту:
– Курсант Фомин, товарищ полковник.
– Подполковник, – слегка усмехнувшись, поправил меня замначальника кафедры.
– Виноват, товарищ подполковник.
Ходырев опять усмехнулся, потом покачал головой и медленно произнес:
– Значит, говоришь… курсант Фомин? Андрей… как там тебя по батюшке?
– Фомин Андрей Николаевич.
– Ну что ж, будем знакомы, Андрей Николаевич, – улыбнулся подполковник и, не чинясь, протянул для приветствия руку. – Я, кстати, тоже Николаевич. Только Иван.
Рука у товарища подполковника оказалась крепкая – впору подковы гнуть.
– А это Василий Васильевич Новицкий, – продолжил он спустя пару секунд, выпуская мою ладонь из «захвата» втором цикле.
– Здравия желаю, товарищ майор, – поздоровался я через стол с коренастым Василием Васильевичем, обладателем выдающихся красных ушей, служивших, как помнится, излюбленной темой для анекдотов. В том числе и таких бородатых, как «Почему товарищ майор не ест соленые огурцы?..»
Василий Васильевич кивнул мне в ответ, а подполковник Ходырев тем временем перешел к главному:
– Нам тут Павел Борисович кое-что интересное про тебя рассказал. Сказал, что ты, курсант Фомин, на бильярде неплохо играешь. Прямо-таки… талант.
– Это он погорячился, – буркнул я, изображая смущение. – Так. Везет иногда.
После этих слов Ходырев с Новицким быстро переглянулись, затем Иван Николаевич вновь посмотрел на меня и подвел итог разговору:
– Ну что ж. Проверим тебя в деле, курсант Фомин. Посмотрим, до какой степени ты у нас, хм, везунчик.
Это было именно то, что я от них ожидал. Коллеги не до конца поверили капитану и решили сами во всем разобраться. Убедиться, так сказать, на собственном, опыте.
Пожав плечами, я направился устанавливать пирамиду. Однако, едва коснувшись кием шаров, чтобы подкатить их на «точку», был остановлен неожиданным возгласом товарища подполковника:
– А ну-ка, постой-ка, студент! Дай-ка я на твой кий погляжу.
Приняв у меня из рук кий, Иван Николаевич внимательно его осмотрел, хмыкнул, поморщился, а затем коротко резюмировал:
– Нет. Не стоит тебе ЭТИМ играть.
Потом повернулся к Павлу Борисовичу и чуть насмешливо «попросил-приказал»:
– Паша, будь ласка, поройся в каптерке и подбери нашему юному дарованию что-нибудь более… м-м… подходящее.
– Справа от двери посмотри, – дополнил командирскую просьбу майор Новицкий, прищуривая один глаз и как будто подмигивая. – Я их, кажется, там складывал.
– Есть. Понял. Посмотрю обязательно, – отозвался Павел Борисович, скрывая в усах улыбку.
«Хм, чего это они так веселятся-то? Пакость, что ли, какую задумали?..»
В том, что товарищи офицеры и впрямь задумали какую-то каверзу, я убедился через минуту, когда капитан вернулся к столу.
– Вот, Андрюха. Держи, – торжественно произнес он, вручая мне в руки кривоватую, истертую по всей длине «деревяшку». – Самое лучшее из того, что нашлось. Пользуйся.
– Спасибо, Пал Борисович, – выдавил я из себя, состроив кислую мину, с трудом удерживаясь от матерщины. «Да уж, спасибо большое, что швабру мне не всучили. Вот была бы потеха».
Мой «новый» кий можно было охарактеризовать одним-единственным словом – «дрова». Мало того, что он был кривой и шершавый, – он был еще и короче стандартного сантиметров на двадцать. И легче грамм на сто пятьдесят-двести. Плюс наклейка напоминала по форме не то гриб, не то гвоздь, по самую шляпку вколоченный в торец наконечника.
Впрочем, «техника, она и на огороде – техника», как говаривал мой друг Олег Панакиви, ловко останавливая футбольный мяч, скачущий по кочковатому полю. Посмотрим, что у нас выйдет в итоге. И вообще, хорошо смеется тот, кто смеется последним…
– Думаю, опробовать тебе его ни к чему, – продолжал издеваться надо мной подполковник. – Две партии ты уже отыграл, руку набил, шары и поляну проверил, так что… Как классику играть, знаешь?
– Малую русскую? – уточнил я, натирая кий тальком, пытаясь хоть как-то подготовить его для игры.
– Ну да. До семидесяти одного и без дураков, под заказ.
– Знаю.
– Ну вот и отлично. Василий Васильевич у нас как раз на классике специализируется. Будешь сейчас с ним играть. Василь Василич, ты как? Не против? По пятерке за партию?
– Я то не против, – прогудел майор, глядя на мою возню с кием. – А вот товарищ курсант…
– Я готов, – ответил я, подходя к столу. – Классика. По пять рублей с носа. Играем, товарищ майор.
– Играем, – ухмыльнулся Василий Васильевич, выставляя два шара на розыгрыш. – Не боись, студент. Пять рублей – не те деньги, чтобы о них горевать…
* * *
Разбой я, конечно же, проиграл. Сукно на втором столе оказалось быстрым, да и силу удара пришлось увеличить, компенсируя недостаток массы. В общем, мой шар – бордового цвета биток – отразился от двух бортов и остановился в доме, совсем чуть-чуть не докатившись до передней линии.
Оппонент сыграл гораздо точнее – его «двойка» застыла в пяти-шести сантиметрах от борта.
– Я разбиваю, – констатировал Василий Васильевич, перемещая биток на игру.
Огорчаться я этим фактом не стал. «Классика» – не «Москва», разбой для нее – не самое важное. Одним, даже очень хорошим первым ударом победу не обеспечишь. В классической пирамиде за разбоем чаще всего идет череда отыгрышей, где главное – не забивать шары в лузы, а спокойно и вдумчиво раскатывать их по столу, дожидаясь ошибки соперника.
Товарищ майор, как выяснилось, придерживался той же стратегии. Разбивать пирамиду впрямую он не решился – ограничился обратным ударом, с отскоком под основание. После чего отступил в сторону, ожидая ответного хода с моей стороны.
Приподняв кий наконечником кверху, не спеша обхожу стол и притормаживаю у дальней угловой лузы. Лучше всего сейчас было бы отыграться с постановкой битка на короткий борт, но… в голове крутится странная мысль: не стоит затягивать партию, не этого от меня ждут товарищи офицеры.
«А чего именно они от меня ждут? Все верно. Ждут, что я начну рисковать. По причине молодости и отсутствия опыта… Что ж, не будем разочаровывать страждущих. Рискнем, пожалуй. Риск – дело благородное».
Объявляю заказ:
– Двойка в левую среднюю. Дуплетом.
Склоняюсь над игровым полем.
Шар с циферками «два» на боках падает в завязанную снизу «корзину».
– Опа! – восклицает капитан Кривошапкин.
– Однако ж, – удивленно бормочет подполковник Ходырев.
Майор Новицкий молчит – напряженно смотрит на стол, видимо, ждет новых сюрпризов.
Обмануть его я не вправе. Двумя почти прямыми ударами заколачиваю в правый угол сначала «девятку», а следом за ней «четырнадцатый». Не останавливаясь на достигнутом, переправляю в левую среднюю «чИрик», с прокатом битка в центральную зону.
«Та-ак, тридцать пять очков как с куста. Осталось положить еще столько же плюс один».
Прикинув по-быстрому варианты, нацеливаюсь на левую ближнюю лузу. Имея в виду попробовать продавить в нее «туз» («единичку» с «ценой» в одиннадцать полновесных очков) с отправкой битка в «глубину», на дальний борт. Чисто по отыгрышу, поскольку до конца в успехе своего начинания не уверен.
…Предчувствия меня не обманули. В цель я все-таки не попал. Причем «не попал» плохо: «туз» застрял в «губках», и это было еще не самое страшное. В самый ответственный момент во всей красе проявились главные особенности моего «элитного» кия, выструганного, по-видимому, из «левого» горбыля на перевыполняющей план лесопилке. Нет, он, конечно, не киксанул, но вместо прямой и строгой оттяжки получилась оттяжка с боковиком. В результате чего биток откатился назад по дуге и… свалился в среднюю лузу…
– Штраф пять очков, плюс-минус, – замечает взявшийся исполнять обязанности судьи подполковник. – Счет 30:5 в пользу студента.
Соперник меня не щадит. Вынув из сетки биток, он устанавливает шар в «дом» и выверенным ударом «с руки» снимает «подставку». Одна радость, что делать это ему приходится не впрямую, а через борт, поэтому хорошо проконтролировать биток майор не может – на следующем ударе отыгрывается. С уводом «цветного» в наиболее безопасное место. За кучкующиеся около третьей точки шары.
«Молодец майор, отличный отыгрыш. Всю поляну замазал. Что ж, сделаем ему, пожалуй, алаверды. В обратную сторону».
Стараясь не перерезать, аккуратно подбиваю ядро пирамиды и вывожу на игру шары с номерами 15, 13 и 8. Биток, как и было задумано, уходит на ближнюю половину стола.
«Ага! Посмотрим теперь, будет товарищ майор рисковать или все-таки побоится?»
Гляжу на стол, оцениваю позицию. Соперник занимается тем же. Чешет репу, размышляет над следующим ходом. «Что ж, подумать ему есть над чем».
Шары на столе расположились довольно занятно.
В «глубине», то есть в зоне между дальним бортом и задней линией, ситуация следующая. «Одиннадцатый» и «двенадцатый» хоть и тушуют друг друга возле правой угловой лузы, но в лузу их прямым не сыграть, хоть в лоб стучи, хоть в разрез. Номер 3 намертво прилип к «короткой» резине. Для кладки этот шар не подходит, цена ему всего три очка, в нынешние расклады он реально не вписывается. «Семерик» – почти что на задней линии. Положить его, в принципе, можно, но слишком велик риск промахнуться. А вот номер 13 стоит неплохо. Однако и его просто так не сыграешь – в левый угол нужна очень тонкая резка, а правый закрывают «зайцы», приснопамятные «одиннадцатый» и «двенадцатый». Можно, конечно, попробовать пробить через шар, но опять же – высока вероятность промаха.
«Так, переходим в среднюю зону. На выгон».
«Восьмерка» – возле центральной точки. Отличный шар, но – исключительно на перспективу. И номер 15 расположен удачно. Я бы даже сказал, чрезвычайно удачно – наискосок от лузы, сантиметрах в десяти-одиннадцати. Засада лишь в том, что в настоящий момент этот шар «замазан» стоящей на линии дома «четверкой». Короче, если и играть «пятнашку», то только абриколем от правого борта, с сильным левым винтом. Оставшиеся два шара, «пять» и «шесть», раскиданы по длинным бортам. Они если и кладутся, то только дуплетом. Причем обратным, чтобы избежать контртуша.
На дуплет майор вряд ли пойдет – и сложно, и очков много не наберешь. Так что, скорее всего, он будет играть самый дорогой шар – «пятнадцатый». С выходом битка на левую половину стола, в центр, под «восьмерку».
Спустя пару минут товарищ майор решается, наконец, на удар. Словно бы прочитав мои мысли, он играет «пятнадцатый». Левым винтом, от борта. После соударения с битком, прицельный шар медленно ползет к лузе, замирает на миг, будто раздумывая «упасть или не упасть» и… все-таки падает… «От ты ж, редиска какая!»
– Молоток, Васильич! – радостно скалится подполковник.
– Знай наших! – вторит ему капитан.
Майор облегченно вздыхает, утирает рукавом пот и идет к откатившемуся в центр битку продолжать серию. «Восьмерку» Василий Васильевич кладет четко, оттяжкой уводя ненумерованный шар в «глубину», пытаясь подбить им или «тринадцатого», или пару «двенадцать-одиннадцать». «Восемь» падает в лузу, а вот подбой у Василия Васильевича не получается. То есть биток касается все же «зайцев-тушканчиков», разделяя их на два одиночных, но сам при этом откатывается в угол и встает едва ли не в створ. Еще чуть-чуть и он бы точно в лузу свалился, к гадалке не ходи.
– Тьфу ты, мать, – чертыхается сквозь зубы майор, после чего вынужденно отыгрывается. На «одиннадцатом». Отправляя биток в дом, к борту.
– Счет 30:39. Васильич ведет, – объявляет подполковник Ходырев. – Твой ход, студент.
Подхожу к столу. Смотрю на поляну. Думаю.
На игровом поле восемь шаров, не считая битка. Номера 11, 12, 13 – в дальнем правом углу. Их не сыграть – закрывают друг друга и от битка, и от лузы. «Шесть» и «пять» – по длинным бортам, на «выгоне». «Семерик» – на задней линии, «четвертый» номер – на первой точке, «тройка» – на коротком борту.
Красивым дальним ударом бью «семь». Попадаю. Счет 37:39.
Капитан охает, подполковник с майором молчат.
С прокатом битка укладываю в лузу «четверку». Выхожу вперед в партии. Счет 41:39.
Товарищи офицеры мои действия не комментируют.
Опять смотрю на стол. Опять размышляю.
До выигрыша тридцать очков, но двузначные шары все еще не играются, поскольку с этой точки, как, впрочем, и со всей ближней половины стола они по отдельности не видны.
Могу попробовать последовательно забить 5 и 6. Обратным дуплетом, по-научному именуемым «круазе», с возвращением битка на ближнюю половину. Чисто по отыгрышу, чтобы в случае неуспеха отдать инициативу сопернику – пусть помучается с оставшейся на сукне четверкой шаров. Счет в этом случае будет 52:39 в мою пользу, майору надо будет забивать все три дорогих шара, а мне достаточно будет и двух. Однако если в процессе отыгрышей я положу в лузу «троечку», то шансы наши сравняются и все решится на последнем шаре.
Другой вариант: мы оба как-нибудь забиваем по одному дорогому, и… шансы снова уравниваются. Снова требуется класть два оставшихся (с прибавлением законных десяти очков к последнему забитому в партии).
Оба варианта мне чем-то не нравятся, но оба более чем вероятны. Поэтому… хм, поэтому будем играть нестандартно. Не будем сейчас трогать малоценные бортовые. И отыгрываться тоже не будем.
«А что будем? Ха! Будем играть через шар, товарищи офицеры!»
Да, да. Издали и через шар. Причем не через один, как обычно, а через два.
Использование двух дополнительных прицельных шаров, да еще и с длинным прокатом битка, для русского бильярда редкость. Поскольку удар не только сверхсложный, но и чрезвычайно рискованный. Перережешь или недорежешь чуть-чуть, и пиши пропало. Соперник только в ладоши похлопает и с удовольствием сыграет застрявшую в устье подставку. Или воспользуется раскатом, чтобы максимально усугубить ситуацию.
Подставляться я не хочу. Усугублять – тоже. Поэтому долго присматриваюсь и принюхиваюсь к тройке шаров, расположившихся около угловой лузы. Присаживаюсь на корточки. Шары – на уровне глаз. Прицеливаюсь, определяю точки касаний. Встаю, коршуном нависаю над зеленым сукном, мысленно пытаюсь провести линии резки и последующего отката. Опять присаживаюсь, только с другой стороны. Снова прицеливаюсь.
«Что ж, случай тяжелый, но не безнадежный. Будем реализовывать».
– Одиннадцать в правый угол, – объявляю я и иду исполнять «заказ».
Товарищи офицеры тут же начинают перешептываться между собой, обсуждая как способы выполнения удара, так и вероятность промаха. Вероятность, стремящуюся к ста процентам. Или даже к ста двадцати.
Склоняюсь над бортом, фиксирую стойку. Зрители замолкают.
Бах!
Биток летит к цели. Летит, едва касаясь сукна.
Время для меня как будто растягивается. Отчетливо вижу, как обратное вращение битка переходит в прямое.
Конец траектории.
Бах!
Полированный шар с цифрами 1 и 2 на желтоватых боках срывается с места и несется к застывшему неподалеку «тринадцатому».
Бах!
«Тринадцатый», получив импульс от отскочившего к борту собрата, движется в сторону лузы и заказанного мной шара. Движется медленно – резка довольно тонкая, большую скорость на ней хрен наберешь.
Бах!
Номер 11… нет, не катится, а натурально ползет… касается одной губки… второй… ввинчивается внутрь…
«Ну же! Ну же, блин! Мать твою за ногу!»
– Е-мое! – выдыхает капитан Кривошапкин.
– Никогда такого не видел, – качает головой майор Новицкий.
– Отличный штос, – кивает подполковник Ходырев.
Я отрываюсь, наконец, от стола и перевожу дух.
«Да уж, такое и впрямь бывает раз в жизни. Чтобы кривым кием да через весь стол – точно в створ и с двумя промежуточными. Ай да Пушкин! Ай да собакин сын!»
Следующий удар я провожу чисто на кураже. Бью обратным дуплетом «шестерку» с выходом под 13. «Круазе», или, как говорят снукеристы, «кросс-дабл», в моем исполнении смотрится впечатляюще. Зрители аплодируют.
Под одобрительный гул собравшихся у стола кладу в лузу «тринадцатого».
Счет 71:39.
Все!
Партия!
* * *
– Силен! Силен, брат! – похлопал меня по плечу Иван Николаевич и ехидно поинтересовался у стоящего рядом майора Новицкого. – Ну что, Васильич, проиграл пятерик?
– Проиграл, – согласно кивнул тот, выкладывая на стол мятую пятирублевку.
– А у меня он только четыре отжал, – тут же «похвастался» капитан Кривошапкин, скалясь во все свои тридцать два зуба.
– Ну дык, я ведь постарше буду. И по званию, и вообще, – не остался в долгу майор. – Меньше чем по пятерке мне играть не положено. Хотя, если честно, думал, что выиграю.
– Я тоже поначалу так думал, – хохотнул капитан. – Думал, что лишний рубль кошельку не помеха. А оказалось – фигушки. Студент его себе в карман положил. А потом и треху еще.
– Кий у него самый лучший из всех. Поэтому и выиграл, – «со знанием дела» объяснил мой успех подполковник. – Давай-ка мы ему, Паша, старую палку вернем. Чтобы, так сказать уравнять шансы.
– Это можно, – ответил Павел Борисович, забирая у меня кривоватую «деревяшку».
– Лови, Андрюха, момент, – заговорщицки подмигнул он через пару секунд, возвращая мне тот самый кий, которым я отыграл две первые партии.
«Блин. Они что, издеваются надо мной? Или… проверка, как и игра, еще не закончилась?»
Последнее предположение оказалось верным. Иван Николаевич медленно обошел стол, остановился около средней лузы и, опершись кулаками о борт, многозначительно произнес:
– Думаю, пора и мне подразмяться. Ставь пирамиду, курсант.
Пожав плечами, я пошел собирать шары. Не преминув при этом задать сакраментальный вопрос:
– Играть-то во что будем, товарищ подполковник? И, самое главное, почем?
– В сибирку. По двадцать, – усмехнулся замначальника кафедры.
Мне отчего-то стало смешно. Похожая фраза уже звучала, как помнится, в известном «бильярдном триллере», снятом во времена «лихих девяностых». Назывался тот фильм «Классик», а одну из главных ролей в нем играл замечательный советский и российский актер Сергей Никоненко.
Именно его я почти повторил, отвечая товарищу подполковнику:
– В сибирку так в сибирку. По двадцать так по двадцать. Вам же хуже.
Как ни странно, Иван Николаевич на меня не обиделся. Скорее наоборот – одобрил нахальство. То есть благодушно кивнул, хмыкнул и указал кием на точку:
– Мериться шарами не будем. Начальный удар твой.
Подобное предложение застало меня врасплох. Я даже опешил слегка.
«Ничего не понимаю. Он что, решил тупо отдать партию, а вместе с ней два червонца? Он же теперь точно знает, что для меня собрать восемь с кия – все равно что высморкаться… Или это просто… Ага, понял. Хотите посмотреть шоу, товарищи офицеры? Ну что ж, будет вам шоу. Шоу маст гоу он, господа!»
Припомнив ключевой эпизод фильма (тот самый, в котором «настоящий классик» Алексей Гуськов творил свои бильярдные чудеса), я уложил шары в треугольник и, переместив всю конструкцию к точке, убрал деревянный «кожух». Затем, словно бы желая достичь полного совершенства геометрических линий, протянул руки к только что установленной «пирамиде» и аккуратно поправил ее верхнюю часть. Незаметно для окружающих и как бы случайно сдвинув локтями два крайних шара. Всего на чуть-чуть, на пару миллиметров, не больше. После чего отправился выполнять начальный удар, насвистывая себе под нос «Марш авиаторов»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, тра-ла-ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла-а-а…»
На «шалость» мою никто внимания не обратил… как будто…
Поставив на переднюю точку биток, я хорошенько прицелился и сильной оттяжкой запулил его в «пирамиду».
– Хренасе! – изумленно пробормотал подполковник спустя пять долгих секунд.
Майор с капитаном на этот раз промолчали. Не потому что слов не нашлось, а по причине полного обалдения.
– Удар Лемана, – со скучающим видом пояснил я, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. – Биток откатывается обратно, а два крайних шара падают в угловые лузы. Этот удар мастер демонстрировал на публике трижды: в 1880-м, 84-м и 87-м годах. Секрет его разгадывали больше ста лет…
– Охренеть, не встать! – обрел, наконец, дар речи капитан Кривошапкин.
– Точно…б…! – поддержал его майор неожиданно севшим голосом.
– …но окончательно разгадали только в этом году, – закончил я маленький экскурс в историю и, ничего больше не говоря (чтобы не заржать ненароком), склонился над бильярдным столом, готовясь к следующему удару.
Второй удар в партии вышел довольно простым, почти примитивным – в лузу упал всего лишь один «чужой». Не слишком зрелищным получился и третий штос – я просто тихо «скатил» биток в угол, воспользовавшись одним из стоящих на «выгоне» прицельных шаров.
Иван Васильевич, видимо, еще не до конца отойдя от шока, чисто на автомате убрал со стола первый попавшийся шар, затем вынул из сетки биток и медленно катнул его в мою сторону.
Поблагодарив подполковника кивком головы, я быстро прикинул расклад и, установив биток в «дом», продемонстрировал зрителям классические «штаны» в две средние лузы.
– Вот это, я понимаю, контра! – восхитился капитан Кривошапкин.
– Не кажи гоп, – остановил его Василий Васильевич. – Ему еще два шара осталось.
– Да знаю я, знаю, – отмахнулся младший по званию. – Просто хочется, чтобы… э-э… еще что-нибудь, типа этого… Лемана.
«Ха! Значит, говорите, хочется еще Лемана? Извольте. Их есть у меня…»
– Диагональ с оттяжкой! – объявил я, вновь устанавливая биток в «дом» и скромно так добавляя. – Говорят, ее тоже Леман придумал. Году эдак в восемьдесят шестом… или седьмом, не помню.
Бабах! Прицельный шар, пролетев через все поле, продавил губки и упал в левую дальнюю лузу. Откатившийся назад биток свалился в правую ближнюю.
«Вот теперь точно все. Восемь шаров. Партия».
Стало даже как-то обидно. На все про все ушло менее двух минут. А ведь у меня в загашнике столько еще разных трюков осталось. Короче, поторопился немного. Вполне можно было бы растянуть партию минут так на пять-семь.
Впрочем, судя по внешнему виду собравшихся возле стола граждан, скоротечность игры их нисколько не опечалила. «Трюков» им хватило с лихвой, восторга своего они не скрывали. Даже Иван Николаевич пришел, наконец, в себя и, вытащив из портмоне двадцать рублей, протянул их мне со словами:
– Хорошо отыграл. Молодец. Мне понравилось.
Посмотрев на две красные купюры в его руке, я покачал головой и произнес твердым голосом:
– Извините, товарищ подполковник, но деньги я не возьму.
– Почему это? – удивился Иван Николаевич.
Я тяжело вздохнул:
– Потому что сжульничал.
– Как это сжульничал? Когда?
– В самом начале.
– Удар Лемана, – понимающе усмехнулся военный.
– Он самый, – покаянно кивнул я. – Правильно установленную пирамиду подобным образом разбить невозможно. А вот неправильную…
– Покажешь? – деловито поинтересовался Иван Николаевич.
– Покажу.
Вчетвером мы быстро собрали шары и составили из них «пирамиду».
– Вот, видите? Если крайний шар немного отодвинуть в сторону, то линия сбивки совпадает с задней диагональю. Чистая геометрия, ничего больше. Можно еще пирамиду сдвинуть, но это уже слишком явно…
– Я знал, что с этим Леманом что-то нечисто, – прокомментировал ситуацию капитан Кривошапкин.
– А чего молчал тогда? – буркнул майор.
– Дык сомнения были. Вдруг ошибся. А игру ломать жалко, – нашелся в ответ капитан.
– Что верно, то верно. Играл парень и вправду красиво.
– Ну так а я о чем?
– В-общем, так, мужики, – подытожил прения сторон подполковник. – Хоть студент и признался в содеянном, лично я предлагаю партию не переигрывать. Согласны?
– Согласны.
– Отлично. А что касается гонорара… Гонорар мы честно поделим и отдадим товарищу Фомину четвертую часть. Уверен, что эту партию он все равно бы выиграл. Даже без этих его, хм, фокусов. Возражения есть? Нет. Тогда все. Держи, Андрей Батькович, свои пять рублей.
Я тупо смотрел на протянутый мне «пятерик» и лихорадочно соображал, в чем подвох.
«Если это опять не подстава, то наверняка тест. Причем, самый главный. Решающий».
Товарищи офицеры молчали. Иван Николаевич испытующе глядел на меня.
Помедлив немного, я все же взял деньги.
Майор усмехнулся. Капитан отвел взгляд. Подполковник продолжал смотреть на меня, ожидая, по всей видимости, чего-то еще.
Я разгладил купюру. Вытащил из кармана девять рублей, выигранные в трех предыдущих партиях. Сложил деньги вместе. Развернулся. Не спеша подошел к расположенной у стены тумбочке. На тумбочке стояла обыкновенная трехлитровая банка. Стеклянная. На ее дне валялись скомканные банкноты. Примерно с десяток рублевичей и две трешки.
Вздохнув, я опустил в импровизированную копилку все «заработанные» мной деньги. Повернулся к военным. Развел руками.
Капитан Кривошапкин поднял вверх большой палец. Майор Новицкий одобрительно хмыкнул.
– Наш человек, – резюмировал подполковник Ходырев.
«Ну вот, кажется, все правильно сделал. Осталось выяснить, для чего товарищи офицеры устроили мне эту… даже не проверку, а целое испытание. Настоящий спектакль передо мной разыграли. Одноактную пьесу в трех действиях…»
– Не жалко? – кивнул Иван Николаевич на изрядно увеличившую свой капитал «копилку». – Четырнадцать рублей – деньги для студента немаленькие.
– Нет, не жалко. Бильярдный спорт – занятие не из дешевых, а развивать его надо. Пусть даже и на пожертвования самих игроков, – солидно ответил я. – Да и вообще, товарищ подполковник, не люблю я на деньги играть. Особенно если с друзьями.
– О как! – рассмеялся замначальника кафедры, поворачиваясь к стоящему рядом майору. – Слыхал, Васильич? С друзьями пацан коммерцию не играет. Так что… с тебя рубль с мишкой.
– Мишки нет, есть факел, – ухмыльнулся майор, доставая из кармана монету с олимпийской символикой.
– Как это факел? Мы же на мишку спорили?
– Мишка на пяти рублях, а на пять мы не договаривались.
– Жулик, – констатировал Иван Николаевич, забрал проспоренный рубль, подбросил его на ладони и, хитро прищурившись, посмотрел на меня. – Ну что, студент? Стоила овчинка выделки?
– В смысле?
– В смысле, понял уже, зачем мы тебя сюда пригласили? Кий дурацкий подсовывали, ставки в игре поднимали, мурыжили всячески?
Я покачал головой:
– Нет. Не понял.
Товарищи офицеры переглянулись, а затем…
– Сам все расскажешь или лучше я? – поинтересовался подполковник у внезапно набычившегося Кривошапкина.
– Сам, – хмуро пробурчал капитан, дернул щекой, вздохнул и… приступил к рассказу о событиях десятидневной давности.
* * *
Честно признаюсь, слова Ивана Николаевича про «овчинку» и «выделку» меня слегка напрягли. Мелькнула шальная мысль, что «это ж-ж-ж неспроста» и где-то я все-таки прокололся. Или когда-то. Внезапно подумалось – вычислили меня товарищи офицеры. Вычислили и теперь размышляют, самим «потрошить» иновременного шпиона или пригласить профессионалов. Причем, опять же, на выбор: либо «мозгодуболомов» с Канатчикового проезда, либо «дубомозголомов» с Лубянки. Кто из них «реально круче», сказать не могу, но десять против одного, вторые здесь появятся раньше. Поскольку родной брат подполковника Ходырева служит вовсе не в «Кащенке», а в самой натуральной «конторе» – «Конторе Глубокого Бурения»…
Волновался я, как вскорости выяснилось, зря. Никто меня ни в чем не подозревал. Причина моего «явления народу» была в другом. Все оказалось гораздо проще, гораздо банальнее и гораздо «смешнее». Хотя и без «длинной руки КейДжиБи» тут тоже не обошлось. Точнее, не обошлось бы, если бы не мой сегодняшний бенефис в институтской бильярдной…
Однако обо всем по порядку.
Витийствовал товарищ капитан долго, минут примерно пятнадцать. Останавливаясь лишь затем, чтобы перевести дух или чтобы выслушать язвительный комментарий коллег. И хотя речь военного была «по-народному» образной и изобиловала многочисленными идиомами, аллюзиями и аллитерациями, суть сказанного сводилась к одной старой как мир истине. «Не за то отец сына бил, что играл, а за то что отыгрывался».
Стеклянная «копилка», появившаяся в подвале полгода назад, к концу августа наполнилась купюрами под завязку. Вытряхнув содержимое, товарищи офицеры подсчитали накопленный совместными усилиями капитал и решили, что трехсот с лишним рублей вполне хватит на то, чтобы обновить, наконец, инвентарь своего бильярдного клуба. Сукно там перетянуть на столах, подстолья поправить, новые лузы установить, кии хорошие приобрести, шары, киевницы, ЗИП для ремонта, еще кое-что по мелочи… Поручили же это дело мужу нашей уважаемой «англичанки». Тот, недолго думая, рванул в хорошо известную ему бильярдную в парке «Сокольники». Маркер у него там, видите ли, знакомый работал. Однако по приезде на место выяснилось, что персонал заведения и контингент играющих за лето сменился, старых приятелей не нашлось, а вот новые… Новые оказались теми еще прощелыгами. В общем, нарвался наш Павел Борисович на катал. Позабыв в азарте игры обо всем и просадив в итоге как собственную, только что полученную зарплату, так и все общественные деньги. Все, что было в кармане, – пятьсот восемьдесят шесть рублей семнадцать копеек. За что и огреб впоследствии. Сперва от старших товарищей, а потом и от своей дражайшей супруги. От последней, кстати, прилетело гораздо больше. Римма Юрьевна разобралась с любимым мужем по-свойски. Павел Борисович, несмотря на отчаянное сопротивление, был бит предметами домашнего обихода, а затем с позором изгнан из дома в гараж, где ему, по его собственному признанию, пришлось провести самую сложную ночь в своей жизни.
Тем не менее уже на следующий после «разбора полетов» день товарищи офицеры, слегка поостыв, принялись разрабатывать ответную операцию против бильярдных мошенников.
Сначала рассматривали чисто силовой вариант с ритуальным битьем морд и частичной поломкой конечностей (стандартное шоу в стиле «вихрь-антитеррор» и «покажем гадам, где раки зимуют»). Впрочем, после «консультаций» с «комитетским» родственником подполковника, от этой идеи было решено отказаться – во-первых, криминалом попахивала, а во-вторых, выглядела она, по словам «эксперта», излишне прямолинейной и («ох, уж эти армейские») совершенно неэстетичной.
Брат Ивана Николаевича предложил иной способ наказания жуликов. Такой, чтобы и деньги вернуть, и закон по максимуму соблюсти, и кодекс офицерской чести никак не нарушить.
Короче, в следующую пятницу (раньше, увы, никак не получалось)«чекист» обещал представить публике одного своего подчиненного («весьма перспективного парня с амбициями»), который и должен был стать «троянским конем» в предстоящей «схватке» с каталами. По разработанному вчерне плану его предполагалось подставить жуликам в качестве «мальчика для битья», а в решающей партии заменить более опытным игроком, например, тем же майором или даже самим подполковником. Одна незадача – парнишка этот бильярдистом был слабым (мошенники на такого вряд ли польстятся) и потому требовал определенной рихтовки и, соответственно, времени. А времени у «обманутых вкладчиков» оставалось не так уж и много. Каталы в любой момент могли исчезнуть из «прикормленной» бильярдной – ищи их потом по всей Москве, а то и Союзу. В общем, шансов наказать обидчиков с каждым днем становилось все меньше, настроение у военных падало, появлялись крамольные мысли плюнуть на «красоту» и вернуться к первоначальному плану. С откручиванием голов жулью и нанесением неприемлемого ущерба их шаловливым ручонкам.
Однако в тот самый момент, когда всеобщие уныние и апатия достигли крайних пределов, на сцене, как и положено, появился «спаситель». То есть я. «Весь в белом». Идеально подходящий для задуманной авантюры.
Как сказал в конце своего спича капитан Кривошапкин: «Видок у тебя, Андрюха, с одной стороны, лох лохом, а с другой – вполне платежеспособный. Даже несмотря на молодость. Типичный такой мажор из провинции. Думаю, с тобой мы этих уродов в блин раскатаем, в фарш раскрошим, засолим, поджарим и схарчим потом не поморщившись».
Против подобной характеристики я в целом не возражал. Лет примерно до тридцати ко мне регулярно цеплялись разного рода кидалы и лохотронщики. Потом, правда, чуток поотстали, но все равно – я этих козлов на дух не переносил. Бильярдных катал – в особенности. Не по-игроцки это – скрывать до срока свои истинные возможности и разводить на бабки доверчивых граждан. Нет в этом никакой описанной классиками романтики. Всегда считал, что проиграть более сильному или равному тебе игроку лишь тогда не зазорно, когда игра – честная. Поэтому на предложение поучаствовать в деле ответил согласием. Чем сильно порадовал товарищей офицеров и себя заодно. Давно руки чесались отомстить хитрожопой шпане за все свои прошлые-будущие неприятности.
Еще большую радость доставил мне Иван Николаевич.
– А с братом своим, Андрей, я тебя все-таки познакомлю, – пообещал он перед самым уходом. – Он хоть и комитетский, но… Ты-то сам как? Не против?
– Я только за.
– Ну вот и отлично, – хлопнул меня по плечу подполковник. – Надеюсь, ты ничего контрреволюционного не замышляешь? А то ведь у брата моего глаз – рентген, все твои планы мигом раскроет.
Я мысленно усмехнулся. «Замышляю, конечно. Но посвящать в свои планы никого пока не хочу. Революционная ситуация еще не созрела. Подождем…»
Посмеявшись над собственной шуткой и даже не подозревая, насколько она близка к истине, Иван Николаевич коротко попрощался со всеми и уже в дверях еще раз напомнил собравшимся:
– Не забудьте, мужики. В следующую пятницу – инструктаж, в субботу – танцы.
– Есть… Понял… Так точно…