Глава 10
Среда. 12 сентября 2012 г.
– Здравствуйте, Шура, – произнес Михаил Дмитриевич, входя в лабораторию.
– Добрый день, Михаил, – отозвался Синицын, отвлекаясь от возни с бумагами, с удивлением глядя на подполковника. – Мы же вроде на четверг-пятницу договаривались, а сегодня среда.
– Обстоятельства изменились, – пожал плечами «чекист», усаживаясь напротив.
– Какие еще обстоятельства?
– Житейские, – усмехнулся Михаил Дмитриевич. – Вы, Шура, за последние дни ничего необычного не замечали? Ну, в смысле, поблизости от себя и вообще.
– Да вроде нет, – помотал головой Синицын.
– А я вот наоборот. Чувствую, что что-то вокруг нас происходит. Причем не слишком приятное, – вздохнул собеседник, внимательно осматривая помещение.
– Что именно? – живо поинтересовался профессор.
– Да так, – неопределенно покрутил пальцем Смирнов. – Ощущения нехорошие. Будто кто-то весьма сильно заинтересовался нашими с вами делами.
– Вы полагаете…
Подполковник качнулся вперед, устремив тяжелый взгляд на ученого.
– Уверен. В воскресенье, когда мы сидели в пивной, рядом с нами крутился один молодой человек, очень похожий на моих бывших конторских. Ну то есть не совсем крутился, а просто сидел за соседним столиком, но… Я абсолютно точно уверен, что он был там по нашу с вами душу. На лавке – сумка, на столе – борсетка, кенгуряха на поясе… Хм, зачем ему столько? Короче, рупь за сто, все, о чем мы там говорили, уже записано, запротоколировано и подшито в толстенный гроссбух.
– Да вы с ума сошли, Михаил! – Синицын резко вскочил, оттолкнул стул и принялся нервно расхаживать по кабинету. – Мы же… мы же там… чего мы там только не наговорили.
– Не волнуйтесь, Шура. Все не так страшно, как кажется, – улыбнулся Михаил Дмитриевич, глядя на нервничающего профессора. – Тот паренек появился в самом конце разговора. Так что, полагаю, ничего действительно важного он узнать не успел.
– Успокоили, блин, – огрызнулся Синицын, возвращаясь на свое место. – Я теперь из-за этих ваших подозрений всю ночь, наверное, спать не буду.
– Ничего-ничего, это полезно, – рассмеялся «чекист». – Одну ночь не поспите, зато потом будете настороже. Да, кстати, куда вы студентов своих подевали? И что у нас с установкой?
– С установкой все в норме, – отмахнулся доктор наук. – Все восстановили, с утра протестировали, можно выходить на эксперимент. А студенты… я их с обеда отправил… это… на всякий случай, чтоб под ногами не путались.
– То есть можно прямо сейчас и начать?
– Можно. Только в щадящем режиме.
– В щадящем – это как?
– Это значит, на кошечках сначала потренируемся, – пояснил Синицын. – А то мало ли что.
– Ну что ж, на кошечках так на кошечках, – согласился Михаил Дмитриевич. – Кого мы, кстати, кошечкой обзовем?
– Во всяком случае, не меня и не вас, – сварливо отозвался ученый. – Я ведь тоже, знаете ли, не сидел сложа руки, пока вы там… э-э… о безопасности думали.
Синицын сунул руку под стол и выудил из своего портфеля видавшую виды тетрадь в коленкоровом переплете.
– Для начала поработаем чисто с неодушевленными предметами. Вот, смотрите, что я вчера раздобыл.
– Что это? – спросил подполковник, взяв в руки тетрадь и перелистнув пару страниц. – Вроде песни какие-то. Старые.
– Все верно. Песни, – подтвердил Шурик. – Я просто вспомнил на днях, что Андрей в те годы постоянно на гитаре бренчал. И что «песенник» у него был, вот этот самый. Он туда, чтобы не забыть, тексты и аккорды записывал.
– А у вас эта тетрадь откуда взялась?
– Ну-у, я ее вчера у Жанны, жены Андрея, выпросил. Сказал, очень нужно.
– И что? Просто так отдала?
Синицын сразу же погрустнел:
– Отдала. Правда, не сразу. И пообещала, если что с тетрадкой случится, голову мне оторвет.
– Хм, а с тетрадкой, по всей видимости, что-то обязательно произойдет? – усмехнулся Михаил Дмитриевич.
– Возможно, – ответил профессор. – Мне свою голову, конечно, жалко, но… дело есть дело.
– Решили положить свою голову на алтарь науки? – хохотнул подполковник. – Что ж, понятно.
– Да ни черта вам, Михаил, не понятно! – неожиданно взорвался ученый. – Это ж моя голова пострадает. Не ваша.
– Да ладно-ладно, я же просто шучу, – поднял руки Михаил Дмитриевич, тем не менее продолжая смеяться. – Не волнуйтесь, Шура. Если что, я вас перед Жанной прикрою. Скажу, что это я во всем виноват.
– Ага, как же, прикроет он, – пробурчал Синицын, забирая обратно тетрадь. – Впрочем, ладно. Сейчас главное – правильно подготовить объект.
С этими словами он открыл ящик стола, вытащил оттуда «древнюю» ручку с пером и такой же «древний» пузырек с фиолетовыми чернилами, а затем принялся наполнять ими старый, еще советских времен «стилус».
– Не думал, что когда-нибудь пригодится, а вот, поди ж ты, понадобилось, – пробормотал профессор спустя десяток-другой секунд, завершая процесс подготовки пишущих принадлежностей.
– И зачем нам все это нужно? – поинтересовался Смирнов, наблюдая за манипуляциями ученого с ручкой и пузырьком.
Синицын снисходительно посмотрел на «чекиста» и важно изрек:
– А затем, уважаемый Михаил Дмитриевич, что для качественного проведения эксперимента нам требуются качественные принадлежности. Точнее, аутентичные. Из той же эпохи, в которой сейчас пребывает Андрей. Это, надеюсь, понятно?
– Понятно, – не стал спорить Михаил Дмитриевич. – Думаю, это нужно, чтобы ничего, так сказать, не рассыпалось при перемещении. Непонятно только, что конкретно вы собираетесь перемещать. Тетрадку?
– Вы почти угадали. Только переместить мы попробуем не саму тетрадь, а запись, сделанную в ней этими старыми чернилами.
– Это как?
– Увидите, – ухмыльнулся ученый. – Ну? Что будем писать? Предлагайте.
– А что предлагать? – пожал плечами Михаил Дмитриевич. – Это ж пока всего-навсего эксперимент. Поэтому достаточно одной единственной фразы. Типа, послание через портфель получили. Проверяем обратную связь. Вот как-то так.
– Согласен, – кивнул Синицын. – Так и напишем.
Раскрыв «песенник» на последней странице, он шумно выдохнул и принялся выводить на листе предложенную подполковником фразу. Очень аккуратно и тщательно. Высунув при этом язык. Видимо, от усердия. «Привет, Андрей. Послание твое получил 9.09.2012 г. Направляю обратное. Если ты сумел его прочитать, ответь тем же способом, через портфель. Синицын. 12.09.2012 г.».
– Может, мне тоже надо что-то добавить? Типа, от себя? – спросил Михаил Дмитриевич, заглядывая профессору через плечо, вникая в суть написанного.
– Хм, наверное, можно. Хотя… – Синицын с сомнением поглядел на тетрадь, на ручку, на товарища подполковника. – Нет, я думаю, будет лучше, если весь текст будет написан одной рукой. Вдруг какие-нибудь тонкие настройки собьются и из-за такой ерунды все пойдет наперекосяк. Так что давайте я сам за вас что-нибудь напишу. Диктуйте.
– Ну, тогда просто напиши, что ему привет от меня, что я в курсе случившегося и что с его семьей все в порядке.
– Понял. Пишу.
Когда послание было дописано, Синицын подождал еще секунд пять-семь, пока чернила подсохнут, затем поднялся и, держа в руках раскрытую на последней странице тетрадь, понес ее к установке. На торце опутанного проводами, напоминающего полуразобранную ракету прибора был закреплен прозрачный контейнер с рисками по всему корпусу и изображением мишени на одной из осевых граней. Отщелкнув крышку, ученый осторожно опустил в контейнер тетрадь. В том же раскрытом виде, закрепив ее вертикально в специальных зажимах. После чего винтами подрегулировал механическую центровку объекта и вернулся к компьютерному столу.
– Ну вот, сейчас все и решится, – констатировал он спустя примерно минуту, вглядываясь в экран монитора.
– Что? Уже началось? – спросил Смирнов, тоже посмотрев на экран.
– Еще нет, – ответил профессор. – Прогрев завершен, совмещение потоков нормальное… Осталось только кнопку нажать.
– А это не опасно? – невольно поежился подполковник.
– Вы почти как Андрей в тот день, – грустно усмехнулся Синицын. – Он тоже об этом спросил, перед тем как… когда все случилось. Впрочем, можете не беспокоиться. Сейчас все под контролем.
– Тогда чего ждем?
– Волнуюсь, – пожал плечами ученый. – Точнее, как у нас говорит молодежь, очкую я чот.
– Давайте я эту кнопку нажму. Мне не трудно, – предложил Михаил Дмитриевич.
– Валяйте. Может, оно и правильно, чтобы ленточку кто-нибудь из гостей разрезал. Жмите на «Enter»… коллега.
Смирнов хмыкнул и осторожно нажал на клавишу.
Установка тихо загудела.
В течение какого-то времени звук нарастал, потом гудение сменилось щелчками, секунд через тридцать превратившимися в один сплошной треск…
Михаил Дмитриевич буквально всей кожей чувствовал разлившееся по комнате напряжение. Не то от электромагнитных полей, не то от переполняющих его эмоций. Сидящий рядом Синицын отрешенно смотрел на экран, смешно шевеля губами. То ли молясь неведомым электронным богам, то ли просто считая секунды, оставшиеся до окончания эксперимента.
Переход эксперимента в активную фазу произошел резко и почти неожиданно. Раздался громкий хлопок, контейнер окутался легким туманом оранжево-серого цвета с сиреневыми проблесками, тетрадка дрогнула, расплылась на мгновение и… все. Туман пропал. Звуки исчезли.
– Что? Все плохо? – хрипло произнес подполковник, не отрывая взгляда от установки.
– Сейчас посмотрим, – пробормотал ученый, поднимаясь со стула.
Подойдя к прибору, он приподнял крышку контейнера. Принюхался. Почесал затылок. Поморщился. Вытащил наружу тетрадь. Внимательно ее осмотрел.
– Ну что? Что там? – не выдержал Михаил Дмитриевич.
Синицын развел руками.
– Нету.
– Чего нету?
– Записи нашей нету. Совсем, – ухмыльнулся профессор, демонстрируя девственно чистый лист товарищу подполковнику.
– Э-э… то есть… это значит… что…
– Это значит, что все у нас, Михаил, получилось. Послание ушло к адресату, – рассмеялся Синицын, помахал тетрадкой и, скромно потупившись, сообщил: – Я – гений.
* * *
– Все равно, я так и не понял, как вышло, что тетрадь осталась на месте, а запись исчезла, – проговорил спустя пару минут Михаил Дмитриевич, когда эйфория от удачно проведенного опыта, наконец, прошла, а главный виновник торжества занял свое место возле компьютера.
– Энергии не хватило, – потягиваясь, пояснил Синицын. – Чтобы переместить по темпоральной оси значительный макрообъект, ее требуется в разы… нет, даже на несколько порядков больше. Поскольку тетрадь существует сразу в двух временах и к тому же… э-э… как бы размазана по диагонали двувалентного тензора, постольку ее перемещение в саму себя – процесс энергетически чрезвычайно затратный. А вот то, что мы только что написали, существует всего пять минут. То есть теперь уже не существует… ну, в смысле, не существует у нас, а там появилось с вероятностью «почти наверное», и на этот переход ушло всего-навсего два десятка мегаэлектронвольт в пересчете на…
– А вы уверены, что запись появилась именно там? – перебил подполковник опять оседлавшего любимого конька профессора. – Именно в той тетрадке и именно в то время?
– Хм, ваши сомнения, Михаил, вполне допустимы. Я и сам, признаюсь, до последнего момента не верил, что все получится. Однако сейчас уже нет причин сомневаться. Запись наша отправилась прямиком в 82-й год. В тетрадку Андрея.
– Но…
– Никаких «но». Время квантуется, так же как и энергия или пространство. В своих расчетах я предположил, что временной квант составляет тридцать лет ровно. Собственно, иных вариантов у меня не было – записка Андрея говорила именно о тридцати годах. И в случае ошибки никакого переноса вообще бы не произошло. Но раз запись исчезла, значит квантование и впрямь происходит с тридцатилетним шагом. Неопределенность энергии на максимуме, темпоральная точность плюс-минус бесконечно малая.
– Что ж, будем считать, что вы правы, – усмехнулся Смирнов, уловив суть сказанного. – Однако ж, в прошлый раз была еще и монетка. А она-то всяко весит поболее использованных вами чернил.
– Ну, масса ее не так уж и велика, – пожал плечами ученый. – Тем более в прошлый раз мощность потока была существенно выше, да и само по себе перемещение свободного кварка, отвечающее за сознание Андрея, индуцировало колоссальный выход энергии. Так что никаких особых проблем я здесь не вижу.
– А время? С ним-то что происходит? Оно что, у нас и в 82-м течет по-разному?
– Хм, хороший вопрос, – почесал затылок Синицын. – Для себя я эту дилемму определил так. Время не является какой-то особой линией или осью в четырехмерном многообразии. Оно так же инвариантно по отношению к действию-отклику, как и чисто пространственные компоненты. То бишь, по моему разумению, на текущий момент в событийно-вероятностном поле присутствуют два однонаправленных временных потока. Они могут течь параллельно, могут сплетаться причудливым образом, но могут и пересечься в какой-нибудь точке и слиться в один общий поток. Определить, где и когда расположена эта точка слияния… или ветвления – тут все зависит от позиции наблюдателя – я пока не могу. Но вероятность того, что эта точка обязательно существует, весьма велика.
– То есть мы и Андрей находимся в разных течениях, – сообразил подполковник.
– Скорее всего, – подтвердил собеседник. – Поэтому на сегодняшний день я считаю нашей главной задачей создать условия для слияния двух этих течений. Тогда, на мой взгляд, возвращение Андрея почти наверняка состоится.
– Понятно… Тогда позвольте еще один, так сказать, шкурный вопрос. А что-нибудь более существенное, чем запись на бумаге, мы можем отправить в прошлое?
– Увы, в настоящий момент такой возможности нет, – вздохнул Синицын. – Факты – штука упрямая. Я вам, кстати, не рассказывал про побочные эффекты нашего с Андреем случая?
– Нет. А что, там что-то не очень хорошее приключилось? Или пока не ясно, что именно?
Доктор наук немного смутился, но на вопрос все же ответил:
– Ну, тут все пока еще вилами по воде писано, но… Короче, я тут чисто инструментальным путем, причем в полном соответствии с теоретическими построениями, обнаружил, что после того неудачного опыта в радиусе примерно метров сто от лаборатории образовалась сеть нанопорталов, соединяющих наше время с… э-э… по всей видимости, тем же 82-м годом.
– Вот это да! – изумился Михаил Дмитриевич. – И вы все время молчали!?
Синицын опять замялся.
– Ну да, молчал. А какой смысл трепаться об этом на каждом углу? Порталы весьма нестабильны и исчезнут максимум через месяц. Да и сами они… хм, вот ведь ирония судьбы, привет господину Чубайсу, имеют наноразмеры. Так что ничего существенного в них не впихнешь .
– Жаль, – констатировал подполковник.
– Жаль, – согласился с ним доктор наук.
– И, значит, теперь…
– Будем ждать ответа из прошлого и готовиться к следующему этапу эксперимента. Переносу сознания. Только, конечно, не столь радикальному, как с Андреем, и не сегодня. На подготовку мне потребуется не меньше недели.
– А что сегодня?
– Как что? Отметим удачный опыт.
С этими словами Синицын встал, прошел к шкафу, порылся среди приборов и книг и вытащил на свет божий полулитровую бутыль вискаря.
– Джонни Уокер. Грин лэйбл, – сообщил он ухмыляющемуся подполковнику. – Купил по случаю в Глазго. Хотел, правда, на литр раскошелиться, но… жаба задавила. Фунтов пятьдесят сэкономила… дура.
– Не страшно, – рассмеялся Михаил Дмитриевич. – Мы ж чисто символически. Всего по стакану на рыло. А больше – ни-ни.
– Это точно.
* * *
– Ну что, Шур, еще по одной? – поинтересовался Смирнов минут через тридцать и, не дожидаясь ответа, принялся разливать остатки шотландского самогона.
– Эх, жаль, закуси нет, – посетовал доктор наук, наблюдая за процессом распределения жидкости по стаканам.
– А вискарь вообще положено закусывать или как? – усмехнулся «чекист», убирая опустевшую бутылку под стол.
– Хрен знает. Наверное, печеньками какими-нибудь. Или этим, как его, хаггисом.
– Вареными кишками барана? – заржал подполковник. – Нет уж, спасибо. Лучше, я думаю, рукавом все это дело занюхать или там галстуком.
– Верно, – согласился Синицын. – Я вообще перво-наперво чай хотел предложить, но потом вспомнил, к чему наше с Андрюхой чаевничание привело, и решил – ну его в баню, этот чай с печеньем.
– Это правильно.
– Во-во. Ты, Мих, мужик правильный. А правильным мужикам надо что-нибудь погорячее. И без закуски.
– Ага. Ты еще про баб вспомни, – хохотнул Смирнов, поднимая стакан. – Ну, вздрогнули?
– Погоди, Миш, – остановил его собеседник. – Я вот тут хотел спросить тебя кое о чем.
– Ну так спрашивай, чего ждешь.
– Ты, Миш, это… тебе в боевых действиях участвовать приходилось?
– В боевых действиях?
Михаил Дмитриевич поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на ученого.
– Знаешь, Шур, я вообще-то по профессии больше, хм, юрист, нежели боевик, но… да. Всякое в жизни бывало.
– Чечня? Или еще Афган?
– Ни то ни другое, – отрезал Смирнов. – Хотя и там и там по службе бывал. Врать не буду.
– А стрелять доводилось? И это… попадать? – не унимался доктор наук.
– Стрелять доводилось. А вот попадать – не знаю. Темно было. Туман войны, сам понимаешь, – отшутился Михаил Дмитриевич. – А что это тебя вдруг эта тема заинтересовала?
– Да как сказать, – почесал затылок Синицын. – Ты же сам говорил, пасут нас. Вдруг обложат со всех сторон, придется отстреливаться.
– Ты эти паникерские настроения брось. И вообще, стрелять в своих – последнее дело. А то, что пасут нас свои, ну то есть мои коллеги по цеху, – это почти наверняка так и есть.
– А вдруг чужие? Бандиты какие или вообще шпионы иностранные, диверсанты.
– Поживем – увидим, – пожал плечами «чекист». – В любом случае, до стрельбы дело лучше не доводить.
– Ну а если?
– А если припрет и вдруг выяснится, что перед тобой и впрямь враг, то я первый нажму на курок. И наплюю на всякие условности вроде Уголовного кодекса. Понял?
– Понял. Как не понять. Я, кстати, стрелять тоже умею. Оружия только нема.
– Понадобится – найдем и оружие. Но все равно, лучше бы обойтись без этого.
– Согласен, – вздохнул Шурик. – Отец мой покойный тоже так говорил. Хотя всю войну прошел, награды имел, ранен был дважды.
– А он у тебя что, в Великую Отечественную воевал? – удивился Смирнов. – Вроде бы не должен по возрасту.
– Почему это не должен? – ответно удивился профессор. – Ах, да, понятно. Не, он меня просто поздно родил, через двадцать лет после Победы. А так его в 42-м призвали. Работал помощником мастера на заводе, бронь была, но вот не смог усидеть, пошел на фронт добровольцем. Сначала в пехоту, потом в танкисты определили.
– Хм, у меня отец тоже танкистом был. И дядя двоюродный по матери. Отца в 44-м комиссовали вчистую, после ранения, а вот дядя домой так и не вернулся. Пропал без вести под Сталинградом.
– Под Сталинградом? – неожиданно заинтересовался Синицын. – А где именно? И когда?
– По документам считается, что в сентябре 42-го, 18-го числа, где-то в районе станции Котлубань.
– А звали его как?
– Постников Александр Викторович. Комиссар 215-го танкового батальона 12-й отдельной бригады. Он родом с Ветлуги, это в Горьковской области, а мой отец из Шахуньи, совсем рядом…
– Вот это да! – потрясенно пробормотал ученый. – Это что ж выходит? Мы, Миш, с тобой чуть ли не земляки и почти что однополчане?
– Это как?
– Дык, мой отец тоже оттуда, с Горьковской области, из Павлово-на-Оке. Плюс он под Сталинградом в тех же местах воевал, причем тогда же и, по всей видимости, в той же бригаде, что и твой дядя.
– Да уж, неисповедимы пути господни, – покачал головой Михаил Дмитриевич. – Чувствую, о многом нам еще говорить придется, а сейчас… Давай-ка, мы, Шура, сейчас… помянем их всех. Отцов и дедов наших. Всех, кто когда-то… за Родину…
– Помянем. Пусть им земля будет пухом.
Мужчины подняли стаканы и молча, не чокаясь, выпили. Третью. Последнюю. За тех, кто уже никогда не вернется.
* * *
Капитан Василевский медленно шел по направлению к метро «Щукинская». Торопиться ему было некуда, поскольку «объект» тоже не слишком спешил: долго гулял по скверу, разделяющему соседние улицы, сидел на лавочке, кормил голубей. Короче, наслаждался жизнью и выглядел донельзя довольным.
«Шпионить» за подполковником Смирновым капитан не рискнул, решив ограничиться гражданином профессором. Наблюдение с ученого уже сняли, а вот прослушку Сергей отменить вроде как «позабыл». Точнее, «не успел», как и в случае с окончательным оформлением постановления о прекращении дела. Здесь сыграло свою роль то, что полковник Свиридяк имел странную привычку – в соответствующей графе документов он расписывался, а вот число обычно не проставлял, доверяя эту «почетную обязанность» исполнителю. Пользуясь ленью начальника, Василевский решил слегка потянуть резину, надеясь, что Свиридяк не будет перепроверять, ушло ли дело в архив.
И комплексная проверка Курчатовского Института на предмет соблюдения режима, запланированная на среду, четверг и пятницу, подвернулась тут как нельзя кстати. Изначально предполагалось, что от их подразделения в работе комиссии будет участвовать другой сотрудник, но капитану без труда удалось убедить молодого коллегу уступить столь скучную «миссию» ему. Полковник против замены возражать не стал, поэтому в бумаге, направленной в институт, значилась фамилия Василевского.
Помимо исполнения привычных обязанностей, связанных с работой комиссии, Сергей нарезал себе еще ряд дополнительных задач, относящихся к «делу о трех кварках». Находясь три полных дня на территории НИЦ КИ и имея возможность получить доступ ко всем тамошним системам слежения и контроля, он рассчитывал на то, что сумеет понаблюдать за ученым и контактирующими с ним лицами в их, так сказать, «естественной среде обитания». Ко всему прочему, капитан мог теперь легко определить момент выхода профессора из института, а потом спокойно и без суеты «сопроводить» завлаба туда, куда он решит отправиться после работы. Также стоило подумать над тем, как, не вызывая подозрения у «местных контриков», проконтролировать предстоящую встречу Синицына со Смирновым, которая, судя по разговору в пивной, должна была состояться в конце недели, причем, по всей видимости, именно здесь, на территории режимного предприятия. Подполковник Смирнов был одним из руководителей фирмы-подрядчика, и формальный повод заглянуть на объект у него имелся. В здании лаборатории полным ходом шли строительно-монтажные работы, по этажам бродили рабочие с болгарками и перфораторами, а возле стен активно сгружались доски, арматура, кирпич и прочие стройматериалы.
Присутствовал, правда, один непонятный капитану момент. Со стороны полковника Свиридяка комиссии была поставлена неофициальная и не совсем типичная для их службы задача – «накопать» нарушения, которых должно хватить на полноценное представление о необходимости временного приостановления научно-производственной деятельности в помещениях, «не соответствующих требованиям безопасности».
Несмотря на негативное отношение к Свиридяку, Сергей даже не подозревал о настоящих причинах странных пожеланий начальника… А тот, логично рассудив, что лаборатория № 34 вполне подходит под указанное «несоответствие», рассчитывал на стандартную реакцию лишенного «базы» ученого. В том смысле, что из-за невозможности продолжить работу Синицын будет вынужден срочно подыскивать новое место для своих частных экспериментов. Причем не на закрытой от «чужих» глаз территории, а там, где и проследить за ним проще, и «прихватизировать» результаты исследований легче…
Увы, всего этого Василевский не знал, а не будучи профессионалом в области наблюдения, не замечал очевидного – того, что в этом парке не только он следит за гражданином профессором. Неоднократно попадавшийся капитану на глаза небритый мужичок с пакетом в руках, обстоятельно копающийся в урнах, вовсе не являлся бомжом, да и молодой кавказец в кожаной куртке, увязавшийся за спустившимся в метро ученым, тоже не был простым гостем столицы. А на выходе из подземки за Синицыным направился работяга, который до этого, подпирая плечом угол ларька, неспешно потягивал пиво из купленной там же бутылки. Второй или третьей по счету…
Впрочем, на капитана все эти шпионствующие граждане, как ни странно, тоже не обращали внимания. Любители, одним словом. Типичнейшие…
«Чужую» наружку Сергей смог вычислить лишь когда профессор вошел в свой подъезд. Сразу трое державшихся порознь разновозрастных мужиков вдруг сошлись на торце дома, после чего уселись в подъехавшую к ним «Ауди» достаточно укатанного вида. Когда иномарка вползла во двор и, сделав круг, остановилась так, чтобы просматривался подъезд Синицына, сомнений у Василевского не осталось. Озадаченно глянув на сидевших впереди «лиц кавказской национальности» и рассмотрев литовские номера, капитан мысленно выругался, кляня себя за излишнюю самоуверенность: «Да уж! Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу».
Только сейчас до капитана, наконец, дошло, что все его «четко спланированные действия» на самом деле являются чистой воды партизанщиной. Вместо любительской слежки гораздо логичнее и правильнее было бы попытаться еще раз доложить свои соображения полковнику и постараться-таки убедить его в необходимости продолжения официальной проверки. А в случае неудачи – просто пообщаться на эту тему с коллегами из другого отдела, пожаловавшись между делом на странности в поведении «этого самодура Степаныча». К гадалке не ходи, «соседи» поняли бы его «правильно» и доложились бы по инстанции, намекнув о сложившейся ситуации «кому следует». В результате чего Тарасу Степановичу Свиридяку пришлось бы таки «проявить рвение» и возобновить прекращенную им же проверку. Впрочем, вполне возможно, что все сомнения капитана могли показаться коллегам недостаточно убедительными – основанные на интуиции домыслы «к делу не пришьешь», нужны объективно подтвержденные факты. Такие, например, как «весьма интересные сведения», полученные из предстоящего на днях разговора Синицына и Смирнова, или, скажем, вот эти только что обнаруженные филеры-любители, похожие на бандитов из сериалов и раскатывающие на машине, зарегистрированной в стране Евросоюза…
Усевшись на лавочке в отдалении и поразмышляв так с минуту-другую, Сергей решил все же продолжить игру в «казаков-разбойников».
«Грех останавливаться на полпути. Три дня, плюс выходные, у меня, как минимум, есть. Жаль только, нельзя прямо сейчас доложить про этих «литовцев» кавказской наружности. Сто проц, настучит мне начальство по шапке за самодеятельность… Хотя… ну да, если возникнут проблемы, придется все же действовать по стандартному алгоритму… Короче, доложусь обо всем в понедельник, а там была не была…»