Глава 9
Вторник. 7 сентября 1982 г.
Все прошедшие выходные я был занят исключительно важным и нужным делом. Ваял сочинение на тему «как я провел лето». Описывал, правда, не лето, а осень, самое ее начало, первую неделю моей «новой» жизни. Читателем (возможно, единственным) этого полного драматизма рассказа должен был стать Шура Синицын образца 2012-го. Кстати, запихнуть листок с текстом в портфель будущего гения от науки оказалось задачей нетривиальной. Чтобы решить ее, пришлось попотеть. Причем изрядно. На это дело ушла вторая половина воскресного дня. Тем не менее с задачей я справился. Тетрадный листок упокоился в недрах тайного отделения Шуриного саквояжа, никто ничего не заметил.
Вчерашний же понедельник выпил из меня все соки. Что, в общем, немудрено: понедельник, как правило – день тяжелый. Для нашего курса он вылился в пять пар сплошной мозголомки. С девяти ноль-ноль и до половины седьмого. Правда, с обеденным перерывом, по большей части потраченным на стояние в очереди в институтской столовой.
С утра нас «мучили» аналитической геометрией. Три часа подряд, сначала лекция, потом семинар. После обеда – матлогика, затем – общая физика. А под самый конец – семинар по химии. На кой черт ее вообще включили в учебный курс, понять невозможно. Одна радость – на нашем факультете химию преподавали всего лишь семестр, а экзамен мы не сдавали. Только зачет, правда, с оценкой, которая шла в диплом. Этот предмет на физтехе не то что бы ненавидели – просто не слишком любили. Точнее, относились с прохладцей. Даже фраза такая была крылатая: «Курица – не птица, Сергей Петрович – не Капица, химия – не наука, ФАЛТ – не физтех».
Про первое, второе и четвертое утверждения ничего говорить не могу, поскольку они спорные и требуют строгого обоснования, но насчет третьего наши шутники были абсолютно правы. Химия и впрямь нифига не наука. И доказательство этому тезису есть. Железобетонное.
Как известно, в Союзе издавалось большое количество газет и журналов. В том числе, и такие популярные, как «Наука и жизнь» и… «Химия и жизнь». Из чего легко можно было сделать вывод: химия и наука – предметы суть разные, имеющие некое отношение к жизни, но никак не друг к другу… такие дела. Гы.
Короче, к вечеру понедельника я вымотался до предела. Как и подавляющее большинство однокурсников. Тем более что остаток дня пришлось убить на зазубривание английских текстов, решение задач по матану и размышления на тему «как откосить от картошки».
Объявление о предстоящем через неделю отъезде на сельхозработы я прочитал на информационном стенде возле столовой во время обеденного перерыва. Конечно, ничего страшного в этом не было, но… уж больно надоела мне эта «картошка-морковка» еще в «предыдущей» жизни. Ехать на другой конец области, а потом четырнадцать дней подряд выдергивать из земли корнеплоды… Ну да, все верно, физический труд облагораживает советского человека, однако, на мой взгляд, гораздо лучше и, главное, экономически эффективнее было бы заменить сотню-другую студентов на один хороший комбайн. Ага, с роботизированными мозгами и под личным контролем колхозного председателя.
Увы, найти легальный способ отмазаться от поездки под Серпухов мне так и не удалось. Пока не удалось. Впрочем, время у меня еще есть, что-нибудь да придумаю. Потрудиться на благо Родины я, конечно, не против, но планы свои ломать отчего-то не хочется. Так что будем соображать-прикидывать. Искать решение очередной проблемы…
* * *
После тяжелого понедельника вторник можно было считать днем качественного расслабона. Всего четыре пары, из них две – чисто «гуманитарные». Иностранный язык и (ха-ха) военная подготовка.
Иностранный был утром. И прошел на ура. Никто не филонил, «домашние задания» все подготовили, Римма Юрьевна осталась довольна. Даже поговорила с нами «за жизнь». Правда, недолго и в самом конце занятия.
После английского посетил лекцию по матану, а после перерыва отметился на семинаре. То бишь, сказал пару умных фраз, заслужив похвалу доцента-препода. Учебник по матанализу, по крайней мере, первую сотню страниц, я пролистал еще вчера вечером, готовясь к сегодняшней паре. Узнал много нового. Точнее, вспомнил то, что, казалось, давно и безнадежно забыто. Однако нет, память оказалась штукой своеобразной и довольно быстро восстановила большинство «утраченных файлов». Хотя в свое время я сильно сокрушался о ее избирательности. Например, как выглядит уравнение Навье-Стокса, я забыл уже через год после окончания института. Уравнения Максвелла продержались немногим дольше. Так же, как и всякие там теоремы Коши, принципы д’Аламбера и вычеты функций в полюсах разных порядков. И ничего в этом странного не было. «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» . Все, что не требуется для работы, постепенно уходит в «астрал», освобождая место для свежей, еще не потерявшей актуальности информации.
Вспомнился даже один занимательный случай, что произошел в ноябре-декабре 86-го. Мы тогда учились уже на пятом курсе, а Серега Герц только-только женился. На лекцию по теорфизу он пришел с каким-то совершенно потерянным видом. На вопрос «Что случилось, чего так грустим?» давешний новобрачный ответил с надрывом в голосе: «Представляете, мужики, моя жена не умеет решать квадратные уравнения». Мы, конечно, поржали чуток над несчастным, но тем же вечером, придя домой, я невинно поинтересовался у своей благоверной, умеет ли она решать эти самые уравнения. Получив в ответ «а что это вообще такое?», я моментально успокоился, поняв, что моя супруга ничем не хуже Серегиной. Вполне себе нормальная женщина, а не какая-нибудь там, хм, энциклопедия в юбке. Короче, не стоит забивать голову всяческой ерундой, и без нее в семейной жизни проблем хватает. Причем, выше крыши…
* * *
– Взвод! Смирно! – рявкнул Володя Шамрай, занявший ближнюю к выходу парту.
Вошедший в аудиторию капитан Кривошапкин одобрительно глянул на Володю и, пройдя к преподавательскому столу, развернулся в сторону вскочивших со своих мест студентов.
– Здравствуйте, товарищи курсанты.
Толпа отозвалась нестройным гулом.
– Не понял, – удивился преподаватель. – Повторяю еще раз. Здравствуйте, товарищи курсанты.
– Здрав жел, тащ тан!
Во второй раз приветствие вышло более организованным.
– Вольно, садитесь, – махнул рукой капитан.
Сам он, правда, садиться не стал, а прошелся туда-сюда перед доской и, остановившись в центре, обвел взглядом притихших студентов.
– А почему курсанты? – неожиданно спросил кто-то с галерки.
– Фамилия? – бросил преподаватель, обращаясь к спросившему.
– Петров… Дмитрий, – ответил тот, вставая.
– Значит, так, курсант Петров. Если вы хотите задать вопрос, то сперва поднимаете руку. А когда вы желаете что-то спросить или к вам обращается офицер, вы должны встать и назвать свою фамилию и должность. А теперь, курсант Петров, садитесь и повторите еще раз, что вы хотели.
Покрасневший Дима сел и поднял правую руку. Прямо как первоклассник.
– Слушаю, – посмотрел на него капитан. Так, будто видел его впервые.
– Курсант Петров. Разрешите задать вопрос, товарищ капитан.
– Задавайте.
– Почему мы курсанты, а не студенты? – повторил свой вопрос Дима.
– Объясняю для всех. Студентами или кем там еще вы можете считать себя вне пределов этого этажа. А здесь, в расположении военной кафедры, вы – курсанты. Вам все понятно?
– Понятно, – произнес мой одногруппник. То же самое за ним повторили и остальные.
– Садитесь, – разрешил капитан и продолжил, обращаясь уже ко всем. – Итак, товарищи курсанты, меня зовут Кривошапкин Павел Борисович. Воинское звание капитан. Я буду вести у ваших двух групп занятия по общевойсковой подготовке в течение первого года обучения на военной кафедре. А сейчас… – он посмотрел на сидящего возле входа Володю Шамрая. – Сейчас я бы хотел узнать, все ли присутствуют.
– Курсант Шамрай, – подскочил Володя. – На текущем занятии присутствует двадцать пять человек. Две группы в полном составе.
– Это хорошо, – кивнул Павел Борисович. – Тем не менее проверим. Группы 72 и 75. Та-ак, курсант Бурцев?
– Я! – поднялся Бурцев.
– Можете не вставать, – демократично разрешил капитан. – Кстати, в последующем перекличек не будет. Доклад в начале занятия будет производить дежурный. Дежурным назначается курсант Шамрай. В случае его отсутствия докладывает заместитель. Курсант Петров.
– Есть, – почти синхронно ответили Дима с Володей.
Перекличка продолжилась. По ее окончании капитан Кривошапкин отложил в сторону прошнурованный суровой ниткой журнал и пояснил для тех, кто еще не понял:
– Манкировать занятиями по военной подготовке я никому не советую. Последствия для прогульщиков будут печальными.
– Курсант Южный. А какие именно последствия, товарищ капитан? – подняв руку и, дождавшись разрешения задать вопрос, поинтересовался парень из соседней группы.
– Я же сказал. Печальные, – ответил ему капитан. – В случае двух или более пропусков без уважительных причин провинившийся отстраняется от обучения на военной кафедре. Из чего автоматически следует отчисление из института.
– А какие причины считаются уважительными? – не успокаивался долговязый Южный.
Павел Борисович посмотрел на него с некоторым недоумением, но все же снизошел до ответа:
– Степень «уважительности» буду определять лично я. Понятно?
– Понятно, – вздохнул студент, опускаясь на стул.
«М-да. И как только наша Римма Юрьевна терпит этого солдафона? Впрочем, вполне возможно, что в семье у них командует вовсе не он. Ха-ха».
– Так. Теперь что касается внешнего вида курсантов, – продолжил тем временем капитан, вновь обводя взглядом аудиторию. На пару секунд его взор задержался на мне, однако что-то в моем облике ему не понравилось, и потому он опять переключил внимание на все того же Володю Шамрая. Видимо, родственную душу почувствовал.
– Курсант Шамрай. Ко мне!
– Есть, – едва ли не щелкнул каблуками Володя, строевым шагом проследовал к доске, а затем по команде развернулся лицом к слушателям.
– Вот. Можете полюбоваться, – преподаватель взял в руки указку и обвел ею вытянувшегося по стойке «смирно» Шамрая. – Вполне достойный образец того, как должен выглядеть каждый курсант. Пиджак и брюки темного цвета. Комсомольский значок. На ногах туфли или ботинки. Безусловно, начищенные. Никакие кеды, сандалии или кроссовки не допускаются. Так же, как и джинсы, тренировочные штаны, свитера, водолазки и прочая, не соответствующая Уставу гражданская рвань. Ясно?
– Ясно, – ответили мы вразнобой.
– Рубашка и галстук должны быть такими же.
– Такая же рвань? – тихо хихикнул кто-то.
– Такие же уставные, – повысил голос Павел Борисович, безуспешно пытаясь выявить «анонимного» шутника. – Защитного зеленого цвета. Как у курсанта Шамрая. Если кто не знает, где их приобрести, могу подсказать. Метро «Арбатская», магазин «Военторг»… Курсант Желтов!
– Я! – поднялся сидящий на заднем ряду Миха.
– Не могли бы вы, курсант Желтов, подсказать, какие должны быть носки у курсанта?
По всей видимости, именно Миху капитан Кривошапкин решил назначить ответственным за предыдущую «шутку».
Желтов приподнял штанину и посмотрел на свой левый носок:
– Думаю, тоже зеленые.
Потом приподнял вторую штанину и с легкой грустью добавил:
– Или синие.
Законный супруг нашей многоуважаемой «англичанки» хмыкнул и чуть заметно, самым краешком губ, улыбнулся. «Ага. Не такой уж он, выходит, и солдафон, каким хочет казаться. Тоже, небось, вспомнил свою курсантскую молодость».
– Садитесь, курсант. Вы почти угадали. Носки должны быть од-но-тон-ны-ми.
– А белые можно? – опять спросил кто-то «из зала».
– В белые будете наряжаться во время собственных похорон, курсант Денько. Если, конечно, успеете дожить до этого светлого будущего, – отрезал Павел Борисович, возвращаясь в образ «тупого служаки». Затем, резким взмахом руки восстановив тишину в помещении, произнес нарочито суровым голосом:
– А если кто-нибудь еще желает сейчас посмеяться, то может выйти за дверь и хорошенько подумать о своем первом прогуле и первом выговоре.
Понятное дело, «желающих» среди нас не нашлось.
– Теперь перейдем к прическе и тому, что называется мордой лица, – продолжил преподаватель спустя пять-семь секунд, так и не найдя в аудитории претендентов на «премию Дарвина».
* * *
– Прическа у курсанта должна быть аккуратная. И спереди, и сзади, и сбоку. Волосы короткие, не взъерошенные, – произнес капитан Кривошапкин, направляя указку в сторону головы стоящего перед доской Шамрая. – Дополнительной растительности на лице быть не должно. Никаких бакенбардов, бород и прочей битловской небритости. Помните, что вы не какие-нибудь там бичи с унитазами вместо шапок, а нормальные советские люди и студенты одного из лучших вузов страны.
– А усы? Усы можно? – вклинился в монолог капитана Олег Денько. Усы у Олега имелись, поэтому проблема «неуставной» растительности его, естественно, волновала.
– Усы можно, – успокоил Денько капитан. – Но… не больше, чем у меня.
Павел Борисович слегка усмехнулся, оглаживая собственные усы. Густые и рыжие, почти как у доктора Ватсона в исполнении Виталия Соломина.
– Не больше моих, – еще раз повторил капитан, поворачиваясь к застывшему рядом Шамраю. – Курсант Шамрай, вольно. Можете вернуться на место.
– Есть! – Володя попытался было вскинуть руку к виску, но вовремя опомнился и промаршировал к своему стулу без «отдания чести». Проследив за его «терзаниями», Павел Борисович довольно сощурился, дождался, когда новоиспеченный дежурный по взводу займет свое место, а затем обратился ко всем остальным:
– Кстати, сегодня я ни у кого из вас не нашел одной важной детали, отличающей любого курсанта, даже самого что ни на есть лоботряса, от точно такого же, но гражданского.
– Какой такой детали? – прервал почти театральную паузу кто-то из сидящих в аудитории.
– Эта деталь именуется головным убором, – пояснил капитан Кривошапкин. – Так что к следующему занятию всем вам придется не только привести к нормальному виду свои прически и форму одежды, но и обзавестись соответствующим головным убором.
– Фуражкой что ли? – поинтересовались с центральных рядов.
– Пилоткой? – попробовали угадать те, кто занял «партер».
– Папахой? – хохотнули с «галерки».
– До папахи вы пока что не доросли, – хмыкнул преподаватель. – Поэтому ограничимся обычным беретом. Стандартным, синим. Насколько я знаю, найти такой не проблема…
Действительно, приобрести в 82-м подобный берет проблемы не составляло. По крайней мере, в Москве и пригородах. Его продавали едва ли не в каждом универмаге. Этот головной убор очень уважали пенсионеры и… студенты, посещающие военную кафедру.
– А зачем нам эти береты нужны? – неожиданно вырвалось у Сережи Герца, сидящего позади меня. Павел Борисович хмуро посмотрел на задавшего дурацкий вопрос студента.
– Э-э… курсант Герц, – подпрыгнул с места Сергей, правильно оценив тяжелый взгляд капитана, и повторил вопрос. – Зачем нам береты, товарищ капитан?
– Затем, что к пустой голове только примочки прикладывают, – ответил ему преподаватель спустя пару секунд. Сказал и, чуть поморщившись, потрогал свой собственный лоб. «Ну да, все верно. Он же боксер и потому в лоб получает с завидной регулярностью. Как от соперников по рингу, так и от своей дражайшей супруги. Бывает, за дело, а, бывает, и в качестве профилактики…»
Следующие двадцать минут, вплоть до разделяющего пару короткого перерыва, капитан Кривошапкин посвятил ознакомлению курсантов-студентов с руководством вооруженных сил страны и руководящим составом кафедры (не вживую, конечно, а посредством перечисления их должностей, фамилий и званий). Затем проинформировал о плане учебы на ближайший семестр, а перед самым звонком бодренько так объявил:
– А сейчас, товарищи курсанты, мне бы хотелось посмотреть, чему и как вас учили в школе на НВП . Проверку вы будете проходить в кабинете 304 во время второй полупары. Дежурный!
– Я! – уже в который раз отозвался Шамрай.
– Обеспечьте переход обеих групп в указанную аудиторию. И чтобы никто по дороге не потерялся.
– Есть, – вздохнул «несчастный» дежурный. На лице у него читалось классическое: «Нефиг было выпендриваться. Инициатива, как известно, наказуема…»
* * *
Дорога в соседнее, через дверь, помещение оказалась короткой. Потеряться никто из нас не сумел.
Триста четвертый кабинет, куда мы ввалились толпой, несколько отличался от того, в котором прошли первые сорок минут занятий. «Парты» стояли не рядами в линию, а уступом, «освобождая» место в центре для длинного и широкого стола с невысокими бортиками по краям. Доски на стене не было, зато хватало учебных макетов и стендов. Тех самых, что информировали массы о поражающих факторах ядерного взрыва, особенностях устройства различных видов вооружений, тактике их применения, обмундировании и знаках различия военнослужащих, строевых приемах, структуре вооруженных сил и прочая, прочая, прочая. Присутствовали также красочно оформленные плакаты с выдержками из Уставов и наставлений, цитатами из классиков, портреты военачальников как нынешних, так и прошлых времен, героев войны, членов Политбюро (ну да, куда же без них). Короче, стандартный учебно-практический класс с начинкой из аксессуаров в стиле позднесоветского «милитари».
Кое-как разместившись (стульев на всех, увы, не хватило – пришлось слегка потесниться), мы принялись с любопытством осматриваться, дожидаясь появления преподавателя.
Капитан Кривошапкин долго себя ждать не заставил, войдя в аудиторию, едва прозвенел звонок, секунда в секунду. После уже привычного нам ритуала вставания по команде и аналогичного возвращения в «расслабленное» состояние он сразу же взял быка за рога, с ходу поинтересовавшись у слушателей:
– Ну что, товарищи курсанты, к бою готовы?
– А с кем воюем, тащ капитан? – попробовал уточнить кто-то из сидящих у дальней стены.
– Не с кем, а с чем, – усмехнулся Павел Борисович, не отреагировав на этот раз на столь явное нарушение установленного порядка. – Точнее, чем. А чем, курсант Денько, нынче воюет Советская Армия?
– Оружием, – пожав плечами, ответил Олег.
– Правильно. А каким?
– Ну-у… разным.
– Тоже верно. А если еще конкретнее?
– Да какое есть под рукой, тем и воюем. Имеются танки – танками, пушки – пушками… можно и дубиной, если больше ничего не найдется.
– Разумно, – кивнул капитан. – И тем не менее дрекольем в наши дни воевать нерационально и неэффективно. Особенно, когда встречаешься на поле боя с оснащенным современным оружием противником. Поражать цель выгоднее с дальней дистанции, пока она сама не успела тебя поразить. А что у нас в современном мире самое дальнобойное?
– Ракеты, – уверенно ответили мы.
– Точно. Ракеты. Баллистические ракеты дальнего действия. Именно их вы и будете изучать вплоть до пятого курса и учебных сборов. Однако до них вы доберетесь лишь через год, на следующем цикле. Сейчас же мы займемся более приземленными вещами.
С этими словами Павел Борисович подошел к стоящему возле окна шкафу, открыл его и вытащил оттуда знакомый всем автомат Калашникова. Потом немного подумал и добавил к нему еще один, точно такой же. Положив оба АК на центральный стол, он обвел взглядом аудиторию.
– Надеюсь, все знают, что это за оружие?
– Автомат Калашникова… АКМ, – отозвались сразу несколько человек.
– Все верно. Автомат Калашникова, принят на вооружение в СССР в 1949-м году, в настоящее время его модернизированные версии АКМ и АК-74 являются штатным стрелковым оружием в большинстве видов и родов войск…
Про тактико-технические характеристики легендарного автомата, его конструкцию и историю создания Павел Борисович говорил минут пять. Сопровождая рассказ неполной разборкой и сборкой изделия, поясняя назначение каждой детали, в том числе, патронов и магазина. По завершении короткой лекции он вновь оглядел слушателей:
– Ну что, есть смелые повторить разборку-сборку? На время.
– Курсант Фомин. Разрешите, товарищ капитан? – произнес я, вставая и оправляя пиджак.
Да уж. «Давненько я не брал в руки шашек». Если по «старой» жизни судить, то лет десять, как минимум, с тех пор как побывал на очередных, четвертых по счету, военных сборах в Псковской губернии. Однако как и что делать, я помнил прекрасно. Мы ведь на тех сборах не только «водку пьянствовали, безобразия нарушали» да штудировали матчасть уже снятой с вооружения «8К84» . Мы еще и на стрельбище выезжали, причем, регулярно. А там чего только не было. И из граника удалось всласть пострелять, и АГС опробовали, и «Шайтан-трубу» , не говоря уж о всяких там разных АК, ПК, КПВ и «Утесах». В общем, отрывались по полной, поэтому навыки в обращении с оружием у меня имелись. Впрочем, и нынешнее мое «тело» тоже было кое-чему обучено. В школе на уроках НВП не филонило, а уж по части сборки-разборки Калашникова так и вообще – ходило в отличниках…
– А оно не стрельнет случайно? – хохотнул кто-то из однокурсников, когда я уже примеривался к лежащему на столе автомату.
– Бывает, и палка стреляет, – философски заметил преподаватель. – Вот вчера, например, сразу троих отсюда прямиком к патологоанатому увезли. Тоже, знаете ли, слишком много вопросов задавали не в тему.
«М-да. Специфические у товарища Кривошапкина шутки. И ведь серьезно так говорит, без лишнего пафоса. Будто сам этих юмористов отстреливал. В упор, как Штирлиц… пока упор не упал…»
– Ну что? Готовы, курсант?
– Готов.
– Тогда… к неполной разборке АК приступить.
Раз! В правой руке отстегнутый магазин. «У! Тяжелый чего-то». Два! Предохранитель на нижней отметке. Три! Передергиваем затвор. «Ага! Вот оно что! Вот зачем товарищ капитан мне второй автомат подсунул. Патрон-то в патроннике. И магазин полный. Ох, и хитер ты, братец!»
Дальше все шло уже более-менее предсказуемо. Разве что палец в гнезде приклада едва не зажало, когда доставал пенал с принадлежностями. Увы, с этим у меня всегда были проблемы.
– Разборку закончил! – отрапортовал я, кладя на стол то, что осталось от «калаша». Точнее, от его массогабаритного макета. «Вроде не напортачил нигде. Детали лежат ровно, ствол в процессе разборки ни на кого не направил, предохранитель снял, патрон вынул…»
– Неплохо, курсант Фомин, – усмехнулся Павел Борисович, глядя на секундомер. – Десять секунд, полет нормальный. Что ж, посмотрим теперь, как ты все взад соберешь… К сборке АК приступить!
Обратная сборка тоже прошла без сучка и задоринки. Правда, и без излишней спешки.
– Двадцать четыре, – констатировал капитан. – Можно, конечно, и быстрее, но так тоже вполне ничего. Учили вас, как вижу, неплохо.
После меня Кривошапкин «проверил» еще двоих. Результаты они показали чуть хуже, однако преподаватель остался доволен. После чего вытащил из шкафа ПМ и пару минут рассказывал про личное оружие офицера. Потом достал четыре гранаты, две Ф-1 и две РГД-5. Учебные, естественно. Выкрашенные в черный цвет с белыми полосками крест-накрест.
Почти все оставшееся до окончания пары время мы, разбившись на три группы, «углубленно» изучали выложенное на стол вооружение. Лично я оказался в числе тех, кто возился с «макарычем». Честно скажу, не люблю я эту «игрушку». Сколько раз стрелял из него, всегда мазал. Пули летели куда угодно, но только не в мишень. Попал, помнится, лишь единожды. Причем сразу в десятку. Случайно и, видимо, с перепугу… Или с похмелья. Гы…
– Андрюх! Гранату толкни, – под самый конец занятия попросил меня Саша Бурцев, указывая на лишенную запала «феньку», укатившуюся на нашу половину стола.
– Без проблем, – ответствовал я, беря в руки валяющуюся рядом указку.
Ну да, указка, конечно, не кий, да и ребристое «яйцо» не биток, но… чем черт не шутит.
Аккуратно примерившись, ловко посылаю гранату в правый от себя бортик стола, и через секунду она, столкнувшись по дороге с такой же, подкатилась прямо под руку ошеломленному Бурцеву.
– Абриколем на короткий борт, – прокомментировал я удачный удар.
– Отставить! – прорычал узревший все это непотребство преподаватель. – Курсант Фомин! Мать твою! Офонарел, б…
– Виноват, товарищ капитан. Не удержался.
Практические занятия были моментально остановлены. До самого звонка капитан Кривошапкин читал нам лекцию о правилах обращения с оружием, пусть даже учебным. А когда пара закончилась, сурово посмотрел на меня и практически процитировал «папашу Мюллера»:
– Все свободны!.. А вас, Фомин, я попрошу остаться.
Однако, когда все остальные покинули помещение, кидая на меня сочувственные взгляды, он не стал устраивать разнос провинившемуся, а просто спросил:
– Играете на бильярде?
– Играю, – так же просто ответил я.
– Давно?
– Как только стал до стола доставать.
– Хм… Откуда родом?
– С севера. Двести километров от Воркуты.
– Надо же, – удивился Павел Борисович, приказывая мне жестом садиться. – Не думал, что у вас там тоже играют.
– У нас в клубе при ремзаводе три стола стояло. Вот мы и баловались потихоньку, – пояснил я, присаживаясь. – Плюс часть воинская рядом, аэродром. У летунов там вообще, даже пуловский стол имелся.
– А ты с кием умеешь работать? – прищурившись, поинтересовался преподаватель. – В смысле, с наклейками?
– Умею, – пожал я плечами. – А куда деваться? Делать-то все самим приходится. Шкурим, клеим, шафт полируем, наконечники правим, если понадобится.
Судя по загоревшимся глазам Павла Борисовича, «наживку» он проглотил.
– Тебя как по имени-то?
– Андрей.
– Слушай, Андрей. Есть у меня к тебе одно предложение.
– Какое, товарищ капитан?
– Можешь не капитанить. Просто Павел Борисович.
– Хорошо. Павел Борисович, – кивнул я в ответ.
– Так вот, Андрей. Мы тут на кафедре тоже любим иногда шары погонять.
Я изобразил удивление:
– Что, прямо на кафедре?
– Да нет, не здесь, – рассмеялся капитан. – Знаешь, где у нас зал силовых единоборств?
– Знаю.
– Так вот. Там в подвале стоят два стола. Мы там обычно по вторникам и пятницам собираемся.
– Так вы меня что, приглашаете?
– Ну, сегодня-то вряд ли. А вот в пятницу… Есть у нас там, Андрей, несколько киев. Хорошие, ручной работы, настоящий мастер делал. Только вот с наклейками большая проблема. Мне-то все недосуг, а…
– Понял, Павел Борисович, – совершенно нахально перебил я его. – Приду в пятницу, посмотрю. Думаю, сделаю все в лучшем виде.
– Ну вот и ладненько, – повеселел капитан. – Тогда в пятницу, в 19:00. Заходи сразу в подвал и не тушуйся. Я предупрежу, тебя пропустят.
– Есть, товарищ капитан, – бодро произнес я, поднимаясь со стула.
– Вольно, курсант, – ухмыльнулся Павел Борисович, тоже вставая. – Все. Свободен.
* * *
– Эх, зря ты, Миша, в бильярд не играешь.
– Отчего ж не играю, Константин Николаевич? Очень даже играю, вы ж знаете.
– Да знаю, конечно. Только по мне это ни черта не бильярд, одно баловство.
– Возможно. Но нас на «гридневской даче» именно ему обучали. Говорили, что «пул» и в Америке, и в Европе едва ли не в каждой забегаловке…
– Ага, а ты уши то и развесил.
– Чего это сразу развесил, товарищ майор?
– А вот чего. На Западе в пул в основном всякая шантрапа играет. Особенно когда собираются выпить после работы или к девкам намыливаются. То есть либо обычные работяги, либо жулики, либо вообще сутенеры какие. Нет, я, конечно, понимаю, что, когда надо по службе, сам под сутенера или там хмыря со спиленными зубами закосишь. Однако если вдруг в приличном обществе придется вращаться, где-нибудь, например, в Англии или Ирландии, то там «в пул» – то же самое, что у нас «со свиным рылом да в калашный ряд».
– Хм. Выходит, в приличном обществе «русскую пирамиду» катают?
– Ох-ха! Ну, насмешил… «пирамиду»… ха-ха…
– Так вы же, товарищ майор, сами только в «пирамиду» и режетесь.
– И в пирамиду режемся, и в кайзу, бывает, и в три шара, как французы, без луз. Русский бильярд, он, знаешь ли, игра строгая. Особенно классика, когда одним битком и без «свояков». Но и это еще не самое интересное. Знаешь, Миша, какую игру настоящие джентльмены предпочитают?
– Преферанс? Гы-гы-кх.
– Скорее уж бридж. Впрочем, я тебе не о том толкую. Я о бильярде.
– Да понял я, Константин Николаевич. Просто пошутил… э-э… неудачно.
– Ладно, проехали, ничего страшного. Тебе же я вот что скажу. Настоящие джентльмены играют в снукер.
– Слыхал. Только нам про него не особо рассказывали. Так, упомянули разок и все.
– Плохо, Миша. Очень плохо. Кстати, я в свое время историю бильярда штудировал. И теперь могу абсолютно точно сказать, что весь их аглицкий снукер вырос из русской классики. Правда, изменился сильно со временем, но тем не менее основы остались.
– Россия – родина слонов, Константин Николаевич?
– Ну, родина не родина, а рациональное зерно в этом утверждении есть. Не будешь же ты, в самом деле, отрицать, что русский слон, в смысле, мамонт, ха-ха – старший брат индийского.
– Это точно. Не буду. Но нам-то от этого какой прок?
– Какой-какой… Ты вот кино про неуловимых мстителей в детстве смотрел?
– Смотрел.
– Помнишь, как там белые офицеры в бильярд резались?
– Конечно, помню.
– Вот в этом-то, Миша, и суть. Ты только представь себе. Переведут тебя, как ты и хотел, в ПГУ, отправят в Британию, начнешь там с местными разговоры вести, особенно с военнослужащими, а про снукер ни ухом ни рылом. Проблема?
– Ну-у… да, есть маленько.
– Не маленько, а целая катастрофа. Начнешь, как в кино, играть с «белыми» в «американку», про которую они и слыхом не слыхивали, спалишься моментально. Конфуз выйдет мирового уровня.
– И что теперь?
– А вот что. Займусь-ка я, Миша, твоим бильярдным образованием. Ты рожу то не криви. Это тебе не просто забавы. Это приказ.
– Есть, товарищ майор.
– Вот, другое дело. В Останкино, помнится, стоит один снукерный стол, но… все же начнем мы с тобой с русского, как с основы. Брат у меня на одной военной кафедре в Подмосковье преподает, у них там компания вполне подходящая, лишних нет, так что прокатимся мы с тобой туда в эту… э-э… нет, лучше в следующую пятницу. Будем тебе стойку ставить. И удар с открытых мостов. Понял?
– Понял, товарищ майор.
– Ну, а раз понял, то все, свободен. Да, кстати, там тебя Свиридяк к себе на ковер вызывает. Заждался совсем. Дважды звонил, спрашивал, когда будешь на месте.
– Ох, елки, чего ему опять надо-то?
– Точно не знаю. Кажется, про Курчатовский вопросы какие-то новые появились.
– Ясно. Разрешите идти, товарищ майор?
– Иди, Миша. И про следующую пятницу не забудь.
– Не забуду, Константин Николаевич…
