Левченко поднял его автомат, выдернул пистолет из кобуры, обычный «кольт», скривился, у него лучше, но как не взять, мужчина скорее жемчужное колье бросит на дорогу, чем пистолет, вот мушкетеры алмазные подвески тут же вернули королеве… хотя бриллиантовые могли бы и присвоить.

– Уходим, – распорядился я. – Иван, сиди здесь на видном месте и не шевелись…

– Понимаю, – буркнул он. – Моего снайпера снял твой умелец? Сам или по наводке?

– Сие тайна глыбокая есть, – ответил я. – Но ты будешь на мушке, пока не отъедем. Так что начнешь собирать оружие, когда уедем. Автомобили твои портить не будем, пользуйся.

Он сказал без всякой благодарности в голосе:

– Ну спасибо. Может, хоть пару моих ребят воскресите?

– Да какая тебе разница, – ответил я, – что один араб, что другой… Вон их сколько по пустыне бегает!.. Все, ребята, уходим. Развлечение хорошо, сам люблю вот так веселиться, но работу никто не отменял.

Затопек помахал нам издали, что хорошо. Иван, который Шурале и похож на Ричарда Львиное Сердце, поймет, что мы действовали не всем отрядом, он в самом деле может быть в крестике прицела.

Когда погрузились в кузов, а Куцардис быстро погнал грузовик в прежнем направлении, Ингрид вдруг строго спросила:

– Отпустил его зачем?

– Оспариваешь? – спросил я с интересом.

Она огрызнулась:

– Я не оспариваю действия вышестоящего по должности, но… приказы должны быть понятными!

– Ему понятны, – ответил я. – А тебе я какой отдал непонятный приказ? Или должен отчитываться перед вами, капитан?

Она вытянулась, отчеканила:

– Никак нет, командир!

Левченко, как и другие, поглядывали на меня с опасливым уважением. Я подумал, что либо воинская дисциплина тому причиной, либо я в самом деле сумел сказануть таким тоном, что прониклись.

– Это мое решение, – произнес я веско. – Если будут вопросы у моего непосредственного руководства, я ему изложу. Если не изволю, то и ему не изложу. Вы забываете, что если меня уволят с этой гребаной службы, то не подметать улицы пойду, а надену белый халат профессора и пойду руководить престижнейшей лабораторией, где даже у последнего лаборанта тест на интеллект выдает такую цифру, что лучше не показывать некоторым генералам, что нас курируют!.. Вопросы есть?

– Нет, – ответил Левченко поспешно. – Никаких вопросов, командир!.. Вам виднее.

Куцардис даже голову втянул, блин, я в самом деле начинаю командовать, это не только их вымуштрованность, это я становлюсь настоящим доминантом, кто бы подумал.

Там, в Центре Мацанюка, вообще как бы нет доминантов, все мы одинаковые от докторов до лаборантов, а доминирует над всеми Ее Величество Наука, светлейшая и властнейшая, ей нельзя не подчиняться, потому что ее авторитет непоколебим и незыблем, а мы все перед нею у ее подножия всего лишь мелкие и радостно служащие ей, добровольно вписавшиеся в рабство.

А популяцию, вдруг сказал другой голос в черепе, суровый и холодный, конечно же, надо снижать всеми способами. Вообще-то в деторождении необходимости нет вовсе. Те ученые, что работают сейчас, через десять-двадцать лет решат проблему бессмертия, это согласно всем исследовательским и прогностическим центрам, что в этом как раз сходятся.

В крайнем случае, если что-то затормозится, на помощь стареющим ученым придут те, кто сейчас даже не в детских садиках, а в школах. Причем в старших классах. Так что и с тем взрослым населением, которое уже есть, неизвестно, что делать. Оно же взбесится от безделья, так как всю работу возьмет на себя автоматика. Куда уж рожать новых, бессмыслица какая-то…

Челубей как самый бесхитростный, сказал беспечно:

– Профессор, вон Ингрид хочет сказать, у вас такой вид, словно гелиоцентрическую систему Птоломея открыли. Что-то важное? И для нас, я имею в виду?

Я покачал головой.

– Нет, нам важно поскорее добраться до Эль-Кефа. Ты женат?

– Было такое, – ответил он. – Но как-то легко пришло, легко ушло.

– Дети?

– Не успели, – ответил он. – Вот выйду в отставку…

– Не заводи, – посоветовал я. – Не делай их несчастными.

Он спросил настороженно:

– Почему?

Я заметил, что и остальные слушают заинтересованно и с таким же недоумением, поинтересовался:

– А кто заметил, как быстро и без шума закрыли готовый к выходу на рынок продукт «Искусственная матка»? Все опыты стопроцентно удачны: занятые работой и вообще занятые мужчины и женщины воспрянули от великолепной возможности поместить оплодотворенную яйцеклетку в эту матку, а через девять месяцев получить абсолютно здорового младенца…

– Ну-ну, – сказал Челубей, – можно вообще без женщины обойтись? Здорово…

– Но проект исчез, – ответил я. – Даже не проект, а был уже готов экспериментальный экземпляр. Дело было за малым, всего лишь пустить в массовую разработку и продажу.

– И чего? – спросил Челубей в нетерпении.

– Все исчезло, – сообщил я. – Пошли слухи, что некие олигархи купили и… закрыли, хотя для олигархов такое неестественно, за высокую прибыль они и мать продадут, как сказал великий пророк Карл Маркс.

Левченко пробормотал:

– А верно, даже упоминания исчезли.

– Что и понятно, – объяснил я, – с таким гаджетом детей станут заводить и те женщины, которые из-за успешной карьеры отказывались от беременности. Но кому нужно резкое увеличение рождаемости в мире, где как раз требуется резкое снижение населения?

Они ошарашенно переглядывались, Ингрид сказала зло:

– Наш профессор… подчеркиваю на всякий случай, не командир, а профессор, подводит базу под свое людоедское «их восемь миллиардов бегает!»

– Ну, – ответил я, – можно понять и так. Я сам, честно говоря, об этом не думал, однако, полагаю, как сознательный член общества людей я правильно понимаю тенденцию к уменьшению населения.

Она сказала еще злее:

– Тогда террористы делают хорошее дело? С этим вирусом, что убьет миллионы? Может быть, им просто не мешать?

– Не-е-ет, – ответил я, – так убьют и умных, а умные нужны. Разве мы сейчас с вами не чистим род людской от мусора? Хоть одного ученого убили?..

– Убили, – проговорил снизу тихонько Затопек. – Четверых.

Я отмахнулся.

– Они были на стороне Дарта Вейдера из Мордора. Такие еще хуже мелких бандитов. От мелких мелкий вред, а от крупных крупный.

Ингрид отрезала:

– Все люди заслуживают право на жизнь! Так, в целом. Я не беру наши случаи…

– Как высокопарно, – буркнул я. – Капитан, вы сами в это верите?

– Это неважно, – возразила она. – Главное – следовать инструкциям.

Я покрутил головой.

– Мне кажется, все человечество выжило только благодаря таким правильным, как вы, капитан. Которые правильные по жизни и которые следуют инструкциям.

Она поморщилась.

– А где же вы, профессор, в этой картине?

Все слушали с интересом, даже Куцардис навострил уши. Я ответил с горделивым смирением:

– Я? Я среди тех, кто выживших питекантропов дотащил до этого уровня и так же уверенно затащит в сингулярность. То есть среди тех, кто пишет инструкции.

Она фыркнула.

– Скромность не будет украшать сингуляров?

– Не будет, – согласился я.

– А что будет?

Я двинул плечами.

– А зачем сингулярам украшения?

Они умолкли, переглядываются, такого командира у них еще не было, и хотя командир у них Левченко, а я вроде проверяющего, что-то вроде контролера, но чувствуют что-то тревожно-непонятное, что вместе со мной приходит в их жизни.

Я посмотрел на Тунис с высокой орбиты, этот регион из богатой и благополучной страны превращается в нечто вроде Сомали, но Тунис все еще богат, два года назад ВВП был больше ста миллиардов, а это почти десять тысяч долларов на каждое рыло, бегающее здесь в стране, или, как говорят вежливо, на душу населения.

Тунис сто лет был колонией Франции, та настроила домов, проложила дороги, создала и наладила экономику, а так как в Тунисе условия получше, чем во Франции, то и зажили тунисцы богаче французов… на несколько десятков лет, пока не восхотелось чего-то вообще красивого, возвышенного и необыкновенного, вроде всемирного халифата.

Куцардис ведет грузовик умело, разгоняясь на ровных участках и лавируя на крутых поворотах, где то скала заставляет делать петлю, то глубокое ущелье.

Пока команда занята отдыхом, я продолжал поглядывать с высоты, как языческий бог на Землю, хотя греческие боги обитали на вершине Олимпа, что вообще-то не Эверест, не Эверест и даже не гора, а так, холм высотой в километр и сто метров, я же посматриваю с орбиты то штатовского спутника, то китайского, а если повезет, то и своего родного, у которого все в цвете и разрешение чуть ли не 8К.

Страна кишит бандами и группировками, приходится отслеживать хотя бы те, которые могут чем-то угрожать, я присматривался к тем, что впереди у дороги, сказал резко:

– Не спать!.. Через полтора километра нас ждет засада!..

Левченко дернулся.

– Армия?

– Какая здесь армия, – буркнул я. – Весь Тунис – Гуляй-поле… Нет, даже не банда, а так, шайка мародеров.

– Остановимся и примем бой?

Я поколебался, ответил со злостью:

– Нет времени. Попробуем проскочить. Все-таки у нас военный грузовик. Только романтики могут напасть со своими каменными топорами…

– Еще далеко?

– Я скажу, – пообещал я. – Как только Куцардис вывезет нас за вон тот поворот, увидим… Вот, взгляните…

На планшете людей не видно, но можно рассмотреть два грузовика и один внедорожник в двадцати-тридцати метрах от кустов. А что людей нет, то понятно, все заняли позиции в кустах, как только увидели издали пыльное облако за нашим грузовичком.

Наш автомобиль миновал россыпь камней и выметнулся на простор, дорога хорошая, накатанная, впереди с левой стороны зеленеют заросли густого кустарника, тянется на протяжении примерно сотни шагов.

Я указал Челубею:

– Вон там и спрятались. Куцардис, чуть сбавь скорость, а потом по моей команде газанешь по полной.

Челубей спросил кровожадно:

– Начинать с краю?

– Да, – ответил я. – Не жди, когда начнут, стреляй сразу, как только приблизимся на расстояние прицельной стрельбы.

– Уже почти, – ответил он. – Почти-почти…

– Всем укрыться, – велел я. – Огонь открыть сразу, как войдем в зону поражения из нашего оружия.

Куцардис сбросил скорость, катим все равно достаточно быстро, но там небольшой поворот, и он сделал вид, что осторожничает.

Челубей сказал свирепым голосом:

– Ну, держитесь…

Над головой люто и страшно загрохотал его крупнокалиберный пулемет. Ветви кустарника, как скошенные исполинской косой, начали разлетаться в стороны, падать на землю, где вскакивают и тут же падают сраженные боевики.

Куцардис, не слыша от меня команды на ускорение, ведет машину на той же средней скорости, Челубей развернул пулемет и с диким ревом, нагнетая в себе ярость, продолжает сечь пулями ветки кустарника, пока вместо зарослей не образовалось зеленое поле с трупами, укрытыми ветками.

Боевики, почуяв беду – почему-то не получилось, как замыслили, – бросились врассыпную, кто-то выбежал из кустов, развернулся и начал стрелять в ответ, но теперь уже Ингрид, Левченко и даже Затопек быстро и метко стреляют в каждую замеченную цель.

Уже несколько из уцелевших выскочили из кустов, хоть и растерянные, но все равно быстрые и неустрашимые. Мы продолжали держать плотный огонь, они тоже успели открыть огонь, но их пули ушли мимо, отвага в наше время чаще приносит поражение: Левченко профессионально точно и хладнокровно бьет короткими прицельными очередями, Челубей орет и строчит из пулемета, пули продолжают сечь ветки и высекать искры, взметывая рои мелких камешков.

Левченко просто редкостный стрелок, стреляет быстро, ни одного лишнего движения, и каждая пуля находит цель, Ингрид бьет чаще, женщины вообще не экономят даже семейный бюджет, но все, кто попадает на мушку ее автомата, падают, разбрасывая руки и роняя оружие.

Я стрелял одиночными, выбивая в первую очередь тех, кто уже вскинул оружие для стрельбы, хотя таких мало, остальные уцелевшие просто разбегаются, многие уже в крови, еще не понимая в шоке, что раны у них смертельные.

– Куцардис, – крикнул я. – Полный вперед!

За спиной все еще слышатся выстрелы, мой мозг холодно считал их и строил график вероятности попадания. Пусть и мала, но все равно моей ошибкой было допустить такое, когда можно было бы не допускать.

С другой стороны, когда спешишь, приходится идти на риск.

Челубей выпустил ручки пулемета и без сил опустился прямо на металлическое днище кузова.

– Весь диск выпустил, – сказал он сварливо. – А профессор каждый патрон считает, я заметил!

– Сволочи, – сказал Затопек. – Пара пуль все-таки попала в кузов. Куцардис там жив?

– Если автомобиль ведет не зомби, – ответил Левченко, – то да, пусть едет. Хоть и зомби.

– Бандиты, – сказала Ингрид с отвращением. – Робингуды проклятые!.. Подло, из засады…

Я промолчал было, из засады бьют на любой войне и в правительственных войсках, но ей начали поддакивать, я прислушался, и хотя я не так уж за справедливость, кому она нужна, но одновременно попирается также истина, я вздохнул и сказал медленно, но по-профессорски внушительно:

– Как бы вам это сказать помягче… на мой взгляд, в ИГИЛе честнейших и благороднейших людей больше, чем в России и Европе, вместе взятых. В России, Штатах и Европе заняты прежде всего тем, как купить новый крутой смартфон и вдуть жене соседа, а в ИГИЛ из той же России, Штатов и отовсюду из Европы едут те, кто разочаровался в западных ценностях, в самом деле обесценившихся, и честно хотят установить счастье и справедливость во всем мире.

Челубей пробормотал враждебно:

– Профессор, вы что-то не то говорите…

– Почему? – ответил я. – Это абсолютно верно. Другое дело, что когда за дело берутся чистосердечные романтики, заканчивается либо кровавым термидором Франции, либо режимом Пол Пота, либо даже событиями на Украине… Вы не читали планы декабристов, что те хотели осуществить в России под властью диктатора Трубецкого, если бы удалось убить царя и захватить власть?.. Это была бы резня почище, чем во Франции, а нескончаемые войны по завоеванию мира гремели бы на всех направлениях!

Левченко сказал сдержанно:

– Я читал.

– Потому, – сказал я, – в военном отношении ИГИЛ сам по себе обречен. Но соединенная мощь Запада в состоянии уничтожить только людей и коммуникации, но не идею справедливости.

Некоторое время они молчали, наконец Челубей крякнул и сказал с неохотой:

– Во всяком случае, Запад потерял привлекательность в качестве честного и благородного рыцаря. Деньги там выше любой справедливости.

Ингрид сказала с обидой:

– И что… ИГИЛ справедливее?

– Выглядит справедливее, – уточнил я. – Но, добиваясь такой справедливости, пришлось бы уничтожить даже не половину населения всей планеты, а почти всех… Внимание! Слева!

Ингрид вскинула автомат раньше всех, впереди из-за камней приподнялся боевик с автоматом на изготовку.

Левченко крикнул:

– Всем лечь!

Ингрид резко пригнулась, Левченко выстрелил, едва не сорвал с ее головы темный платок. Человек с автоматом дернулся и упал спиной на каменную стену.

– Не понимаю, – проговорил Челубей в недоумении, – зачем привстал? Мог бы лежа… Ах да, романтик! Человек должен жить и умереть красиво.

– И уйти к гуриям, – напомнил Левченко. – Это Затопек все еще не решил насчет семидесяти двух, он у нас серьезный и расчетливый, а эти романтики еще не соображают, что занадто, то не бардзо…

Я поглядывал то на экран планшета, то вперед, сказал наконец:

– Ингрид, еще один… на этот раз справа. Вон за тем деревом впереди…