Он еще ничего не увидел, но послушно развернулся, готовый стрелять. Через секунду оттуда выбежали двое с автоматами на изготовку, Левченко красиво срезал их одной очередью.

– И чего я не профессор? – спросил он удрученно.

– Еще есть шансы, – утешил я. – Хоть ты уже, конечно, староват… и прыщи вон…

Он обиженно засопел и попытался бежать впереди, но дисциплина придержала, потому что со стороны Ингрид, Затопека и Куцардиса все еще гремят выстрелы.

Слышу, Ингрид стреляет короткими экономными очередями, ее почерк, тут же прячется, а высовывается для новых выстрелов в моменты, когда противники не ждут, идиоты, как же все это предсказуемо, как ее выстрелы, так и реакция этих одурманенных.

Мы с Левченко пробились к главному помещению. По ту сторону двери, как понимаю, главная лаборатория. В комнате перед нею охранники, укрывшись за перевернутыми столами, открыли шквальный огонь.

Левченко нащупал гранату, я ухватил его за кисть.

– С ума сошел?

– Думаю, стол с колбами от двери далеко…

– Нельзя, чтобы хоть одна упала, – сказал я резко, – а взрывная волна на сколько метров бьет, в школе не учили?.. Погоди-ка…

Я присмотрелся, один из защитников в азарте чересчур выпрямил ногу, из-за крышки стола показался кончик башмака. Я тут же выстрелил, охранник закричал от боли и, дернувшись, высунулся на миг.

Рядом со мной коротко простучала очередь из автомата Левченко.

Охранник упал, я взял у Левченко гранату и, не вынимая чеку, швырнул ее с криком:

– Берегись осколков!

Едва она ударилась о стену по ту сторону стола, оттуда в прыжке выметнулся последний охранник. Левченко срезал его все так же в воздухе, а на пол тот грохнулся уже с пулями в груди и черепе.

За нашими спинами простучали шаги Челубея, следом раздались голоса Ингрид и Затопека.

– У нас чисто, – крикнул Челубей.

– Заканчиваем, – сообщил я.

Затопек в азарте подбежал к двери и пнул ее ногой. С той стороны тут же раздался выстрел, мы с Левченко одновременно всадили по пуле в дурака в белом халате, что вздумал играть в героя.

Он рухнул на пол, Ингрид и Левченко вбежали в лабораторию. Я оглянулся на Затопека. Он с перекошенным лицом прислонился к стене, зажимая ладонью рану в плече, но автомат из руки не выпустил.

Я быстро взглянул, пуля прошла плечо навылет, ничего важного не задето, хотя, конечно, парню совсем не радостно, но стиснул челюсти, смотрит упрямо, глаза виноватые, старается не кривиться.

Я сказал подбадривающе:

– Полежи тут. Минуты за три все затянется!

Он посмотрел на меня взглядом, полным подозрения.

– И где это… вы видели… чтобы раны затягивались… сами?

– В Волфштейне, – ответил я бодро и побежал через помещение лаборатории в жилой отсек.

Там четверо в одинаковых пижамах, делающих их похожими на арестантов, стоят на коленях, руки за головы, смотрят на Ингрид в диком ужасе, а она с перекошенным яростью нагуталиненным лицом грозно нависает над ними, широко расставив ноги и поводя автоматом.

Когда я вбежал, на меня посмотрели, как на ангела-спасителя. Возможно, из-за моей чистой морды, не измазанной черной краской.

Я спросил Ингрид:

– Сказали, чем занимаются?

– Молчат, – ответила она зло. – Клятва…

Я вытащил пистолет, демонстративно проверил количество патронов.

– Кто-то хочет говорить?

Ответом было глухое молчание, на меня теперь смотрели исподлобья и враждебно. Я прицелился одному в голову, поинтересовался:

– А теперь?

Снова все смолчали. Я нажал курок, выстрел грянул как-то совсем негромко после грохота автоматных очередей. Пуля вошла в висок и вылетела из другого вместе со струей крови и кусками мозгов, забрызгав соседа.

Тот побелел, вид такой, что вот-вот грохнется в обморок, но я посмотрел ему в глаза и выразительно поводил стволом пистолета из стороны в сторону, дескать, такое не пройдет.

Направив ствол ему в переносицу, всегда страшнее, когда видишь черное дуло, откуда вылетит раскаленный кусок металла и разнесет голову, я поинтересовался:

– Молчишь? Тогда…

Он вскрикнул торопливо:

– Я скажу! Я все-все скажу!

– Говори.

– Мы работаем с новыми штаммами вирусов, – заговорил он быстро. – Нам поручено некой корпорацией вывести универсальную вакцину от гриппа…

– Врешь, – сказал я холодно и нажал на спуск.

Пуля точно так же просадила череп насквозь, оставив во лбу маленькую дырочку, а из затылка такую, словно оттуда вылетел артиллерийский снаряд.

Его тело завалилось на спину, я перевел прицел на третьего.

– Говори быстро, я человек нетерпеливый…

Он сказал быстро:

– Это не вакцина, только не убивайте!.. Но они меня убьют, если скажу…

– Если смогут, – заверил я, – а вот мы сможем точно. Ну?

Он пролепетал дрожащими губами:

– Это опасный штамм. Болезнь передается воздушно-капельным путем и даже при соприкосновении!.. Это смертельная болезнь…

– Кто заказчик?

Он помотал головой.

– Не знаю. И никто не знает. Нам заплатили большие деньги. После этой разработки мы могли оставить работу и жить на собственных виллах на берегу теплых морей…

Я выстрелил ему в лоб и повернулся к четвертому, последнему.

– Ну, доктор Честерберг, я вас нарочито оставил на сладкое. Все мертвы, можете говорить, не стесняясь коллег. Никто из них не упрекнет вас, что вы проговорились, сдали, предали идеалы.

Он смотрел на меня зло, наконец проговорил медленно:

– Я вас знаю?.. Что-то знакомое…

– Доктор Лавронов, – назвался я. – Мы с вами как-то опубликовались в одном из номеров журнала «Новости нейрофизиологии». Статьи были с портретами.

В его взгляде мелькнуло удивление.

– Вот уж не ожидал… Можно мне встать?

– Можно, – разрешил я. – На каком этапе разработка вируса?

В его взгляде мелькнул скрытый триумф, я насторожился, спросил резко:

– Челубей, в лаборатории все цело?

– Я туда даже не заходил! – ответил тот быстро и с обидой.

Честерберг сказал почти с сочувствием:

– Вы опоздали, доктор Лавронов. Но если гарантируете мне защиту, я даю сведения, что спасут вам жизни, хотя запланированную катастрофу не отменят…

– Гарантирую, – ответил я твердо. – Все эти люди свидетели. Что вы сделали?

– Вирус, – ответил он, и голос ожил, налился красками и оттенками, чувствуется азарт ученого, решившего сложную задачу, – бинарный вирус. Инкубационный период которого сорок дней. В это время может передаваться как при касании, так и воздушно-капельным путем. Достаточно чихнуть в метро или на автобусной остановке…

– А после инкубационного?

– Смерть наступает в течение суток, – ответил он еще оживленнее. – Трудность в выведении этого вируса в том, чтобы он потерял смертоносные свойства не раньше, но и не позже, чем через неделю, как выйдет из инкубации.

– Понятно, – отрубил я. – Куда отправлен?

– Это было несколько часов назад, – сообщил он. – Приезжал человек, он и забрал колбу.

Я видел как посерели все мои в команде, даже смуглый Левченко, а лицо Ингрид стало совсем страдальческим.

– Еще вопрос, – сказал я тяжело, – за пару дней до нас сюда должны были прибыть двое из нашего Управления с проверкой. Что-то о них слышали?

Он покачал головой.

– Абсолютно ничего. Однако ночью был далеко за пределами взрыв, стрельба… потом все затихло.

– Спасибо, доктор, – сказал я. – Вы крупный ученый. Не буду говорить о совести, у меня у самого ее нет, но совершить теракт, который унесет сотни тысяч жизней, если не миллионы, – это преступление и против науки…

Все вздрогнули, когда я вскинул пистолет и, направив руководителю лаборатории в лицо, нажал скобу.

Выстрел грянул как будто громче обычного. Тело Честерберга завалилось на спину, все моя команда, за исключением Затопека, уставилась на меня несколько ошалело.

– Куцардис, – сказал я, – сними хард с записями от видеокамер!.. Челубей и Левченко, соберите внизу канистры с бензином, откройте кран дизельного бака. Полейте все внизу, а наверху только стены. Стол с колбами и растворами не трогайте. Когда там начнут от жара лопаться колбы и пробирки, пламя вокруг должно быть таким, чтоб ни один вирус не выжил внутри этого огненного шара! Как только сделаете, уходим.

Все трое ринулись выполнять, Ингрид спросила потерянно:

– Зачем ты его убил?.. Ты просто нечеловек!.. Или ты фашист?

Я буркнул:

– Ты хоть знаешь, что такое фашизм?.. Старые понятия, старые клише, глупые люди… Как раз я отношусь к ним как к человекам. Всего лишь.

– А ты, – сказала она зло, – тогда кто?

Я двинул плечами.

– Уже говорил. Но у тебя, как у всех, память сла-а-абенькая. Зыбкая. С прорехами. Зато спинной мозг работает без сбоев. Я трансчеловек, не помнишь?..

Она сказала саркастически:

– Ах да, переходная ступень к постчеловеку!

– Точно, – подтвердил я. – Ты уверена, что вот этих нужно брать в будущее?

Она оглянулась на тела, зябко передернула плечами.

– Их сделала такими среда, – сказала она нетвердым голосом. – Их можно… перевоспитывать! Этот же, с которым ты говорил, крупный ученый?

– Этого мало, – сообщил я. – Надо быть этически чистым ученым. Потому, если он ушел по дороге зла так далеко, то какой суд, какое жюри, какие адвокаты?

С грохотом примчался сверху Куцардис, еще издали поднял над головой коробку харда.

– На двадцать терабайтов!.. Здесь записей за полгода точно!.. Как с внешних камер, так и с лабораторных.

– С самого начала, – определил я. – Как там Челубей и Левченко?

– Заканчивают, – ответил он.

– Поторопи, – велел я.

Ингрид взяла у него из рук хард, а он бросился вниз. Я кивнул Ингрид, она пошла за мной еще больше опустошенная, чем я, хотя на меня тоже подействовало, просто пусть не видят, что командир слаб. Нужно поступать рационально, пусть видят пример, а слово чести, данное врагу, ничего не значит, не те допотопные времена.

Левченко, действуя как слуга Отечеству и отец солдатам, помог выйти Затопеку, а Челубей с огромным удовольствием поджег тряпку и бросил на крыльцо домика.

Мы торопливо уходили под защиту деревьев, а за спиной в ночи вспыхнуло жаркое пламя. Но, думаю, если даже настоящие хозяева лаборатории увидели бы, все равно главное дело, ради чего она здесь построена, сделано. Хоть и жалко, можно бы еще попользовать, но и то, что вирус создан и отправлен, для них уже хорошо. Это и есть главное.

– Поторапливайтесь, – сказал я. – Затопек, тебя можем оставить в ближайшей больнице, но можем и взять с собой. Что выберешь?

Он сказал с вызовом:

– А что, есть выбор?.. Мне же не голову оторвало.

– Тогда все в машину, – велел я. – Куцардис… где Куцардис?

Левченко буркнул:

– Я велел ему сразу бежать за машиной.

– Хорошо, – сказал я. – Моментально ориентируетесь, майор!

– Если вас прибить, – ответил он, – то я точно буду первым. А так у меня шансов нет.

Через пару минут раздалось рычание мощного мотора. Из-за стены огня выметнулся крупный военный джип с приподнятой колесной рамой и крупнокалиберным пулеметом на раме, понесся к нам на большой скорости.

Куцардис высунулся из окна, помахал рукой.

– Этот поудобнее! И помощнее нашего.

– «Хаммер», – сказала Ингрид.

Куцардис поправил:

– В гробу мы видали всякие «Хаммеры»! Это настоящий «хамми».

– Садимся, – велел я. – Спасибо за инициативу, сержант.

Он ответил бодро и с отчетливо прозвучавшей издевкой:

– Служу трансгуманизму!