Поздно вечером навигатор велел сворачивать с дороги прямо в стену придорожных деревьев, Куцардис ругнулся на тупую технику, проехал еще сотню метров, но дальше отыскался едва заметный спуск в сторону, который проскочили бы, не заметив без предупреждения.

– Фары не включай, – велел я. – Хоть и далеко, но поосторожничаем… кто знает, что у них за техника. В досье есть пометка, что видишь в темноте?

– Почти верно.

– А в чем «почти»?

– Привыкаю быстрее, – сообщил он, – чем другие. Кому-то надо полчаса, а мне полминуты хватает…

– Но в полной темноте и ты слеп?

Он ответил с неохотой:

– Как и сова.

– А летучие мыши нет, – сказал Затопек.

– Они смотрят ушами, – возразил Куцардис, – а мы с собой глазами!.. Шеф, уже скоро…

– Спрячь машину вон под теми деревьями, – велел я. – Дальше пешком.

Все намазали морды темной краской.

Левченко протянул мне тюбик, я покачал головой.

– Не положено, я руководитель группы.

– Но…

– Вы идете впереди, – пояснил я, – а я буду сзади… во всех случаях, когда не впереди.

– Это как?

– Вот так, говоря по-научному.

Середина ночи, но не знаю, что этим дурным птицам такое страшное снится, вскрикивают, ворочаются, скрипят гнездами, дуры, а то и раскачивают так, что на головы сыплется всякий непристойный мусор.

Я поинтересовался:

– Кто из вас снайпер?

– Я, – ответил Куцардис.

– Что у тебя?

Он понял вопрос верно, отчеканил:

– Простая «барретка»!.. Левченко знает, что покупать. Еще и две коробки с патронами!

– Хорошо, – одобрил я. – С дальностью не слишком, но для таких операций и не нужны оружейные рекордсмены… Пойдешь со мной. Остальным ждать сигнала.

– Какого?

– Крикнешь полосатой гиеной, – сказал я.

– А что это? – спросил он.

– Это такая же гиена, – ответил я. – Только с полосками, как у зебры. Но поменьше. Ты что, и простой гиеной кричать не умеешь?..

– Дитя асфальта, – признался он. – И действовал только в крупных городах. Неделю назад прыгали на Дамаск ночью с бомбардировщика, задание выполнили, и тут же нас забрал вертолет без опознавательных знаков… Вот такая у нас жизнь. Все мечтаю, когда же забросят в Йеллоустонский парк, чтобы там рвануть вулкан… Хоть птичек успею посмотреть. Гиену, может быть, увижу и услышу, как воет… Или поет?

– Поет, – ответил я. – Примерно как Челубей.

– А вы его уже слышали? – полюбопытствовал он.

Я зябко повел плечами.

– Нет, но стоит посмотреть на его оперное лицо…

Темные деревья осторожно двигаются навстречу, тихие и тревожные, кусты расступаются с едва слышным шелестом протеста, а впереди наметился широкий просвет, стена деревьев поредела, последние стволы приблизились и уставились на обоих с немым вопросом: ну, чего пришли?

Широкое пространство то ли вырублено от деревьев и кустов, то ли земля такая, может быть, под толстым слоем сгнившей травы болото еще не позволяет дереву пустить корни в тухлую воду, но выдерживает двухэтажный дом, пусть он даже из тонких дощечек, каменный бы сразу ушел на дно.

И плюс три наблюдательных вышки, каждая на расстоянии от дома на сотню метров, а здание как раз в середине треугольника.

Я отыскал в электромагнитном море мобильник Левченко, тщательно изолировал его и послал сигнал.

Через несколько мгновений услышал испуганный голос:

– Что?

– Выдвигайтесь по нашему следу, – велел я. – Никому не звонить, ясно?

– Да, шеф, – шепнул он и отключился.

Куцардис покосился на меня с неодобрением, но пусть учится доверять, не могу же рассказывать, что могу какое-то время держать линию защищенной.

Вскоре за спиной зашелестело, по шагам узнал Челубея, затем подошли Ингрид и Левченко с Затопеком.

Левченко, стараясь показать свое командирство, первым заметил на фоне звездного неба вышку и сразу прошептал:

– Ого… сразу три наблюдательных!.. Вон там еще две…

– Мало? – спросил я.

Он пробормотал:

– В такой глуши… От кого вот так?.. Охренели.

– От комаров, – буркнул Челубей. – Здесь знаешь какие комары? Как индюки!

– А возле моря нет, – сказал Затопек со вздохом. – Нет, точно куплю виллу на берегу… Поставлю везде пулеметы с автонаведением и заживу…

В ночном небе висит изъеденная пятнами луна, ждать, когда скроется за облаками, не приходится, небо по-южному чистейшее, далеко за спинами иногда перекликаются совы. Нет, тут же подсказал услужливый дурак, это сычи вида короткоухих, часто селятся в дуплах таких вот крупных деревьев, куда редко заглядывают люди.

– Будем дожидаться рассвета? – поинтересовалась Ингрид с сомнением.

– Зачем? – спросил я.

Она прошипела:

– А ты в темноте видишь?

– Нет, – ответил я, – но и враг не видит. Так что у нас преимущество.

Она фыркнула.

– Если он и мы не видим, то где преимущество?

Я подумал, что всем в самом деле страшновато и неприятно вбегать в темное здание, где единственный свет от луны и звезд останется за спиной.

У Куцардиса глаза быстро привыкают, сейчас он ориентируется отлично, я практически вижу даже в полной темноте, хотя это не зрение, а целый комплекс чувств и работы мозга, анализирующего все от запахов и до температуры воздуха, который возле наших тел намного теплее.

– Где твои очки спецназа? – спросил я.

Она прошипела:

– Я не спецназ. Я офицер ГРУ.

– Да я в нашивках не очень-то…

– Ну вот и заткнись, – сказала она тихо. – Умник нашелся.

– Умнее меня в ваших тюрьмах сидят, – досказал я.

В темноте ее глаза блеснули, как у лесного зверя.

– Умнее вряд ли. Но такие же отвратительные.

– Ты меня переоцениваешь, – сказал я со скромностью, – но все равно спасибо. Приятно… Так, слушайте внимательно. Охранников на вышках трое, но двое из них бесстыдно спят, бдит только на одной.

– Так делают часто, – сказал Челубей понимающе. – Потом будит другого, а сам в отруб. Нечего всем троим, когда глухая ночь и ничего нигде…

Я сказал быстро:

– Куцардис, ты снимешь часового. Но не раньше, чем я войду в здание. Запомнил?

Куцардис кивнул, хотя и озадаченно, Левченко сказал протестующе:

– В здание? Когда с вышки все просматривается?

– Часовой не стоит на месте, – напомнил я. – Смотрите, постоянно ходит взад-вперед.

– Иначе заснет, – вставила Ингрид.

– Я просчитал его шаги, – сказал я. – Добежать не успею, потому залягу посредине, а маскировка у нас хорошая… Как только отвернется, побегу снова.

Ингрид спросила то, что у каждого, похоже, было на уме:

– Зачем?

– Там один сидит на пороге, – сказал я. – Отсюда плохо видно, но испускаемое тепло тела… Ну, из тела, если кто хочет похохмить. В общем, после выстрела по часовому на вышке вскочит в здание и, заблокировав двери, поднимет тревогу. Ясно?.. Челубей остается с Куцардисом. Когда Куцардис снимет часового, двое других проснутся. Уберете обоих.

– Есть, – ответил Куцардис. – Я постараюсь всех троих, но как получится. Глушитель все-таки вредит точности. Но, профессор, ваше ли это дело…

– Мое, – ответил я серьезно. – В следующий раз все сами, сами. Я буду следить за вами из Москвы. А сейчас сдаете мне экзамен… Все, я пошел!

Они следят, как я чувствовал, с остановившимся дыханием, потому что я понесся, как олень, через открытое пространство, считая шаги часового, а за секунду до того, как он начал поворачиваться, рухнул лицом в траву и затаился.

Когда он дошел в эту сторону до барьера, тупо повернулся и пошел обратно, я снова понесся, чувствуя, как стонут мышцы от непривычной нагрузки.

Это здорово, хвала хай-теку: охранник сидит на крыльце, прислонив штурмовую винтовку к стене, и азартно гоняет какую-то хрень по экрану смартфона. Звук, конечно, отключил, но это, видимо, чтобы издали услышать шаги проверяющего караулы.

Я подкрался сбоку, чувствуя злость на свои медленные мышцы. В уме уже все проделал и все закончил, а на самом деле сделал только первый осторожнейший шажок…

Он не успел даже понять, что случилось, а я захватил его горло в локтевой захват, сдавил с силой. Он пытался хватать меня за руки, но я жал все сильнее, сам задыхаясь от усилий.

Наконец он перестал сопротивляться, я подавил еще несколько секунд, ослабил хватку, он не шевельнулся. Пощупал пульс на яремной вене, жив, но долгая отключка, а потом сильнейшая головная боль обеспечена.

Со стороны вышек пока что тихо, потом я увидел, как вся моя команда бежит ко мне, но оружие держат не просто наготове, а передние периодически приостанавливаются и ждут, когда пробегут остальные, потом останавливаются те и прикрывают бегущих.

Так, наверное, должны делать все, в том числе и я, но эти инструкции не для меня, хотя знаю назубок, но я теперь цаца, простые правила не для белых, предпочитаю импровиз, мне важнее вслушиваться во все, рассматривать по возможности через камеры внутренние помещения…

Левченко хладнокровно дорезал того, которого я только придушил, а Челубей показал знаками, что может прокрасться вперед и прикончить следующего ножом, если там кто-то на стреме.

Я покачал головой, поднял пистолет с глушителем.

Щелчок нам показался громким, но пока тихо. Левченко подбежал и тихонько подхватил винтовку, довольно хмыкнул. Последняя модификация М-16, в сумке запасной рожок, две плитки шоколада.

– Ждите, – шепнул я, – кто-то спускается.

Несколько секунд томительного ожидания, наверху распахнулась дверь, по ступенькам в нашу сторону начал спускаться человек с автоматом в руках.

– Он собрался наружу, – шепнул я, – пусть идет.

Охранник в самом деле прошел мимо, даже не посмотрев по сторонам. Я кивнул Левченко, на цыпочках побежали наверх по лестнице.

Снизу донесся хрип, Челубей явно решил не выпускать проверяющего часовых наружу.

Наверху у запертой двери я прислушался, Левченко с напряжением всматривается в мое лицо, все-таки профессора трудно понять простому человеку.

– Та-ак, – сказал я шепотом, – трое охранников прямо в предбаннике. Еще один на лестнице на второй этаж, этот точно не спит. Неприятно, что последние двое прямо там на месте.

– В лаборатории? – спросил он тихо. – Уверены?

– У меня у самого лаборатория, – ответил я. – Так что слушайте и внимайте. Все слушайте!

– Слушаем, шеф, – ответил Затопек и добавил ехидно: – Челубей тоже слушает.

– Ни в коем случае, – сказал я строго, – нельзя повредить при стрельбе колбы и все эти чертовы пробирки. Там вполне могут быть опасные микробы.

– Насколько…

– Смертельные, – прервал я. – Не для нас, кому мы нужны, а для человечества. Сгинет, кто будет делать айфоны?.. А кому толкать героин?.. Мафия нам не простит потери клиентов. Хорошо, я впереди, вы прикрываете спину.

– А мы? – спросила Ингрид.

– Вы с Затопеком сразу блокируете ученых. Если надо, прикладом в зубы. Можно кого-то пристрелить, но не до смерти, нам нужны ответы.

Ингрид промолчала, а Затопек ответил шепотом:

– Все понятно.

– Тогда пошли, – сказал я. – Мину!

Левченко прикрепил магнитную мину к двери, мы отбежали вниз. Я кивнул, Левченко включил взрыватель, оглушительно грохнуло. Дверь разлетелась в щепки. Левченко и Затопек влетели первыми, сразу швырнули светошумовые гранаты.

Раздался адский грохот, дико сверкнул ослепляющий свет, ударив даже по закрытым глазам. Оба ринулись вперед разом, но мне показалось, что двигаюсь очень медленно, как сам чувствую свое тело, где мышцы и так стонут от перегрузки, не поспевая за мозгом, что уже все просчитал, наметил, как, что и чего, теперь скучает, я нажимал на курок еще до того, как из-за угла коридора покажется человек, и пуля покидала ствол как раз в момент, когда он начинал высовываться вполглаза, но увидеть ничего не удавалось, пуля отбрасывала обратно уже с разбитым черепом.

Левченко бежит следом и все не успевает выстрелить, я опережаю, а когда в дальнем дверном проеме возник темный силуэт с автоматом в руках, Левченко и я выстрелили одновременно.

Охранника отшвырнуло к стене напротив, автомат с деревянным стуком отлетел в сторону.

Спеша успеть, я ринулся вперед, опережая Левченко, выстрелил, выстрелил еще раз во второго, выпрыгнувшего так глупо в коридор.

На втором этаже дверь заперта, я приложил палец к губам, Левченко не понял, но замер. Почти не целясь, так это выглядит со стороны, я выстрелил трижды в стену.

Левченко поймал мой взгляд, торопливо ударил ногой в дверь и лихо ворвался, готовый нарваться на встречный огонь. Я услышал, как он выругался не то со злости, не то в восторге.

В комнате трое распростерлись в лужах крови, один стонет и тянется к выпавшему пистолету.

Я выстрелил ему в голову, сказал негромко:

– Там еще комната. Будь осторожен.

Он проговорил обалдело:

– Да, но… как так точно?

– Опыт, – ответил я. – Профессионалы всегда становятся у двери одинаково, как их учили мастера. Это и подводит.

– Здорово, – сказал он, – жаль, в наших европах не пройдет. Не прошибешь, когда стены кирпичные, а то и бетонные с хорошим армированием.

– Там свои слабые места, – обронил я. – Замри!

Он тоже услышал топот, но боевики не ожидали, что мы продвинемся так далеко вперед. Огонь мы открыли вовремя, Левченко бьет короткими очередями, а за нашими спинами слышен рев Челубея, он прикрывает нас с той стороны и, словно наркоман, счастливо лупит длинными.

Я вбежал вместе с Левченко, там двое с автоматами в руках суетливо всматриваются во все стороны. Я двумя выстрелами свалил их, Левченко недовольно хрюкнул:

– С вами, босс, хорошо говно есть… Всегда успеваете первым.

– Слева, – бросил я.