Ингрид лихо припарковалась у нашего здания, я вышел, из соседней двери вывалился Гаврош, сумку вытащил с трудом, но бережно, сцепил зубы, а опустил на землю, ничего не задев и даже не стукнув о сам асфальт.

– Давай помогу, – буркнула Ингрид с неприязнью.

Они взяли каждый за ручку со своей стороны и понесли в здание, где Ингрид пришлось трижды сказать «Этот со мной».

Я шел сзади и подтверждал кивком, да, с нами, на верхнем этаже впихнули Гавроша в комнату с компами, у него вырвался вопль восторга, а глаза вспыхнули, как два прожектора.

– Здесь и будешь работать, – сказал я. – Но выход в инет только через мой комп, а там остается все, куда лазил, какие запросы делал, чем интересовался… Вот смотри…

Я набрал адрес, ввел пару команд, и на экране возникло лицо амбала, на которого мы наткнулись первым при входе.

– Тищенко Семен Тарасович, – сказал я. – Его привлекли Гершин и Ачкасов. Гершин остался на втором этаже и, как мне кажется, оттуда не выйдет, если только не зомби. Хотя вроде бы и зомби горят… Сам Тищенко был дважды судим за кражи… да-да, не знал?.. А твой напарник Сава Касаткин по прозвищу Скарамуш, хоть и умелый хакер, но баловался и педофилией, три привода, один суд, но сумел договориться с родителями жертв. В хакерстве умелец, но не мастер, потому по его наводке завербовали тебя. Ты уже мастер, но пока чист, потому они договорились держать тебя в сторонке от их дел… до поры до времени, пока не сядешь на их иглу.

Гаврош пролепетал:

– Я в самом деле ничего не знал… Там сколько компов, такая вычислительная мощь, такие возможности… А откуда вы все про них знаете?

Ингрид тоже покосилась с изумлением, но промолчала.

– У нас такая организация, – сообщил я туманно, – собирает данные. Вот и эти там оказались. Да и про тебя многое знаем. Ты что под лестницей делал в восьмом классе, когда завуч на вас с Владиком наткнулся?

Он дернулся, посмотрел на меня дикими глазами.

– А это откуда… Да курили мы просто! Травку в школу принес кто-то, вот мы и пробовали… Мало ли что слух потом кто-то пустил!

– Вот-вот, – сказал я. – Будешь теперь и ты собирать информацию. Но не о школьниках, а всякие опасности выискивать.

Он чуть опомнился от шока, сказал независимо и с ноткой вызова:

– Но мне всего четырнадцать лет!

– И что? – спросил я.

– Я еще несовершеннолетний…

– Щорс уже дивизией командовал, – сказал я. – А Герострат храм Артемиды Эфесской спалил… Но тебе не повезло, мы не милиция. О нас никто не знает. И если где-то что-то пискнешь, узнаем сразу, так как отныне будешь носить жучок. И, сам понимаешь, никакого суда. Просто зароем где-то неподалеку.

Он зябко повел плечами, сразу посерьезнел, а голос его дрогнул:

– Да-да, вы же только что Скарамуша убили… Никакого зачитывания прав.

– И еще пару ваших орлов завалили, – сказал я. – Ты видел трупы. Нам это аппетит не испортит. Хитрить не пытайся, я хитрее. И, запомни, безжалостнее. Ты здесь не потому, что я тебя пожалел, сам понимаешь. Это не жалость.

В коридоре прозвучали шаги Данко, вошел запыхавшийся, сказал виновато:

– Простите, Владимир Алексеевич, запоздал чуток… Но договорился, что как только закончат модернизацию Эш-восемнадцать, тут же передадут!

– Прекрасно, – сказал я. – Вот твой новый сотрудник. Гаврош…

Данко посмотрел с интересом.

– Что, тот самый?.. Из группы Анонимусов?

– Я сам по себе, – буркнул Гаврош. – С ними только разок поучаствовал…

– Он, – подтвердил я. – Но сейчас на испытательном сроке. В смысле, если не подойдет нам, подойдет тюрьме. Либо лет пять у нас, либо в тюрьме строгого режима без доступа к Интернету и даже без компьютера. В общем, вводи его в курс дела… Ингрид, пойдем.

Она вышла за мной, как Фатима, тихонько прикрыла дверь, но в коридоре, где мы остались одни, окрысилась, как гигантский пацюк-мутант из лондонского метро:

– Зачем?

– На работу? – спросил я. – Ингрид, мне тоже совсем не нравится система, когда крупные компании берут на работу хакеров, которые нанесли им вред. Частенько немалый вред. Как бы поощряется их преступная деятельность… Но в нашем прогнившем демократическом мире берется в расчет только то, что эти мерзавцы тем самым как бы доказали свой высокий уровень программирования. Понимаешь?

Она сказала зло:

– И у корпораций нехватка кадров?

– Именно, – ответил я. – Даже при более высокой зарплате, чем у государственных структур. Практичный бизнесмен считает, что лучше такому платить высокое жалованье, а он пусть вредит конкурентам.

Она воскликнула шокированно:

– Ты что? Это ж поощрение таких негодяев!

Я сказал тусклым голосом:

– В нашем мире критерии хорошего и плохого намеренно размыты. Мерзавцев в прошлом значении уже нет, а есть приличные современные люди той или иной степени порядочности. Которая, кстати, тоже анахронизм.

Она сказала почти с болью:

– Как же это мерзко…

– Смотри на другой аспект, – предложил я. – Хорошего программиста вырастить из офисного планктона очень трудно, долго и дорого. Потому чаще стараются переманить друг у друга высоким жалованьем и льготами. Или вот предоставлением богатого выбора: в тюрьму или к нам на работу.

Она сказала усталым голосом:

– Ладно, я не согласна, но босс – ты. Тебе и отвечать. А я еще и притоплю, если тебя будут топить не совсем в чистой воде… Уверен, что у нас все прошло гладко и больше не наедут?

– Эти? – переспросил я. – Нет. Мы не только охрану перебили, но и самих хакеров… То есть организация больше не существует. Так что этот вопрос закрыт.

Она всмотрелась в мое лицо.

– Но все равно ты как-то не ощутил… облегчения.

– Ингрид, – ответил я нехотя, – эти хитрожопые не единственные на свете, кто пытался жить за чужой счет. Мы себе еще наживем врагов!.. Потому запомни, официально у нас никакой самостоятельности, а лишь выполняем приказы ГРУ. Все претензии к ним. Если даже поймут, кто был.

– А как сделаешь, чтобы не поняли?

Я хмыкнул.

– Оставим следы, указывающие на ЦРУ. Те мерзавцы везде лезут, если судить по сериалам, а народ верит, что так и есть. Хоть и говорит, что не верит. Или на МИ-шесть, пусть им нервы подергают.

– А на сигуранцу можешь?

– Все можем, – заверил я. – Пусть обиженные разбираются со всеми разведками мира!..

– А мы в сторонке? – спросила она. – Знаешь, как это назвалось раньше?

– Мы живем в настоящем, – напомнил я, – и смотрим в будущее. Я знаю, как это называется сейчас. Сейчас этим способом пользуются не только все разведки мира, но и рядовые граждане. Так что не надо мне, трансгуманисту, о защите памятников старины!.. Пойдем обедать. Если аппетита нет, посмотришь, как я красиво и с чувством прекрасного ем, а то и жру.

Она поморщилась, но пошла рядом.

Аппетит у меня поубавился, хотя поесть все еще люблю, чего раньше за собой не замечал. Будучи трансгуманистом, потреблял необходимые белки, клетчатку, витамины, следил за гормональным состоянием, а что хорошо прожарено и по какому рецепту изготовлено, презрительно и высокомерно пропускал мимо ушей.

Нельзя быть мужчиной и любить вкусно поесть, это уже не мужчина, а мужик. Есть вообще опустившиеся до того, что сами готовят и выкладывают фото в инстаграм и соцсети, всерьез гордясь своими достижениями.

В печати время от времени появляются фото генномодифицированных свиней, коров или овец, в самом деле чудовищно уродливые туши, животные страдают от собственного веса и долго не живут, хотя производителям мяса долгая жизнь и не нужна, молодое мясо вкуснее и нежнее…

У меня же рост мускулатуры прекратился, да она и не была затронута в ходе генной модификации, просто я восстановил прежний вес и прежние объемы, а вот нервная ткань, как чувствую, продолжает расти, прокладывать новые пути, укреплять старые связи, ремонтирует ослабевшие дендриты и аксоны, вызывает массовое рождение глиобластов.

А это привело к тому, что стал слышать намного лучше, даже инфра- и ультразвуки, зрение к темноте приспосабливается за секунды…

Ингрид сказала недовольно:

– Ты хоть слышишь, что я говорю?

– Слышу, – ответил я.

– А чего не отвечаешь?

– Так вопроса не было, – напомнил я. – Ты делилась информацией. Я принимал к сведению. Хотя, на мой взгляд эстета, ты просто красиво и музыкально щебетала, а я любовался тембром твоего голоса. У тебя меццо-сопрано, знаешь?.. Могла бы петь в Большом театре, а вместо этого рявкаешь на меня, как лесное чудовище на Красную Шапочку… Тебе пирожок дать?

– Иди ты со своим пирожком. Как-то слишком быстро ты оборзел… То был совсем ботаник, муху не мог обидеть, а теперь даже не знаю, что на тебя нашло!

Я подумал, ответил со вздохом:

– Пожалуй, это из-за того, что я вырван из привычной обстановки. Там все такие, как я. Подвижники, если говорить высокопарно, науки. Подвижники науки, да. Но сейчас я, в силу обстоятельств и договоренностей о долге перед человечеством, оказался в другом мире, более примитивном, грубом и жестоком. Да, я знаю, бытует представление, что так называемые профессоры – это что-то слабое, абсолютно неприспособленное к реальной жизни.

– А что, не так?

Я покачал головой.

– В своей квартире гвоздя еще не забил, но это не значит, что не могу. Я выполняю работу, что приносит миллионы долларов, так рационально ли мне поручать рыть канавы? Хотя да, и канавы смогу. А вот канавщик операцию на аксонах не сделает. Так что, оказавшись в чужом для меня мире, я действую по его законам, но с логикой ученого, его рациональным рассудком и его уровнем человека, который знает и понимает намного больше. Потому у меня и получается временами лучше, чем у натренированного просто быстро бегать и метко стрелять.

Она помолчала, сказала нехотя:

– У тебя не временами, а все время получается. Свинья, я чувствую себя рядом с тобой неполноценной!

– С такими сиськами? – спросил я. – С ума сошла. У меня таких нет, честно… Ого, время обеда! Заглянем вон в тот ресторанчик по дороге?

– Можно, – ответила она без охоты. – Мне все равно страшно попадаться на глаза Мещерскому. Нельзя так, как мы делаем.

– Может быть, – поинтересовался я, – уже можно?

– С чего вдруг?

– Мир меняется, – напомнил я. – Стремительно. Кто не идет с прогрессом в ногу, того тащит. Кто упирается… того пристреливает и оставляет на обочине. Новое время – новые правила.

Она умело загнала автомобиль на стоянку перед рестораном, выключила двигатель.

– А ты эти правила знаешь?

– Я из тех, – ответил я скромно, – кто их пишет.