ЧАСТЬ ВТОРАЯ
18
Луга, засеянные клевером, были так близко, что ветер, дувший с той стороны, приносил через лесок их запах. Начался сенокос.
И опять Маттиса беспокоило, что он оказался в доме как бы главным. Разве он не наймется к кому-нибудь работать на сенокосе? Это требование висело над ним с утра и до вечера. Взрослый свободный человек — нельзя же и в самом деле в разгар страды целые дни бить баклуши.
Дома у них о сенокосе даже не вспоминали, но в любую минуту к ним мог явиться посланец из какой-нибудь усадьбы с просьбой прийти и помочь убирать сено. Поэтому Маттис и был сейчас главнее, чем Хеге. А для того, кто так не уверен в себе, это и хорошо и плохо.
Они слышали, что рано утром и поздно вечером на лугах уже стрекочут косилки. Маттис многозначительно покашливал, теперь у него было на это право, сенокос имел к нему самое прямое отношение. Верно, скоро уже придут и за ним.
Нет, никого.
Нет, у них здесь по-прежнему было тихо.
То есть Хеге, как обычно, вязала и вязала с молниеносной быстротой. Появлялись новые кофты.
Но и в этот день опять никто не пришел. Маттис покашливал, словно желая напомнить, что он все еще ждет. Никто не пришел за ним и на другой день.
Вообще-то и Хеге и Маттис заранее знали, что так и будет. В поселке всем было известно, как работает Дурачок. И Хеге с Маттисом знали об этом, однако, когда стрекочут косилки и все кругом до седьмого пота сушат сено, человек невольно надеется, что позовут и его.
- Они теперь работают очень быстро,— словно оправдывая их, сказал Маттис.— У них машины.
Хоть он и пытался говорить равнодушно, он был явно взволнован: ну как тут будешь главным человеком в доме. Перед сном он сказал:
- А вальдшнеп лежит под камнем.
Хеге остановилась и недовольно спросила:
- Ну и что?
- Да нет, ничего, он лежит под камнем, что бы я ни делал.
- Ты пустомеля,— резко сказала Хеге и пошла к себе. Но, дойдя до своей комнаты, она уже пожалела об этих жестоких словах.
- Я брякнула, не подумав,— сказала она.
Маттис удивился. Так легко Хеге никогда не отказывалась от своих слов. Он воспользовался случаем и сказал ей:
- Да, есть вещи, которых ты не понимаешь.
Она не возражала.
Весной он не осмелился бы сказать ей ничего подобного. Может, она и удивилась, но не подала виду.
Утром Маттис шел по мокрому от росы и поглощенному страдой поселку. Не из упрямства и не для того, чтобы напомнить о себе. Объяснить причину было бы трудно, скорей всего, его притягивал шум работы. Стрекотали косилки. Падала трава, вырастали сушила с сеном, трудились и старики и молодые. Все они выглядели сильными и умными. Маттис остановился: он всегда невольно останавливался при виде чего-нибудь красивого.
Ему повстречался человек, который переходил дорогу с охапкой жердей для сушил, отступать было поздно.
- Все бродишь? — спросил он у Маттиса.
Маттис с надеждой глянул на него, и тому пришлось сказать:
- Может, придешь к нам сгребать сено, когда мы начнем метать стога? Вот оно высохнет, и приходи как-нибудь с утра.
- Ладно,— обрадовался Маттис,— это я могу, я уже метал стога.
Человек облегченно вздохнул и зашагал дальше.
Дома Хеге сказала, что все это пустой разговор. Однако Маттису показалось, что ответственность, тяготившая его вот уже две недели, вроде как отступила — обязанность быть в доме главной снова легла на Хеге.
Ночь.
Что делать, если тебя окружают только сильные и умные?
Поди знай.
Но все-таки. Что же делать? Человек должен что-то делать. Постоянно.
Над домом тянется полоса. Сама птица убита, она лежит с закрытыми глазами под большим камнем, но полоса осталась.
Что теперь делать?
Что делать с Хеге? Ей плохо.
Поди знай.
А за окном шумит ветер, хотя на самом деле ветра, может быть, и нет.
19
Однажды в конце июля Маттис отправился рыбачить. По крайней мере он плыл по озеру на своей лодке. Прошедшие две недели были малоприятными. Если не считать того дня, когда у соседа метали стога, но ведь один день не в счет.
Сегодня Хеге сама отправила его на озеро.
Он сидел в лодке, и взгляд у него был отсутствующий. Озеро было искристое, теплое и бескрайнее. Маттис заплыл далеко, почти до крохотного каменистого островка. Где-то вдали протарахтела моторка, потом другая, но вообще-то озеро было пустынно. На берегу виднелись знакомые усадьбы, а на дальних берегах — незнакомые.
Рыболовные снасти у Маттиса были никудышные. А лодка — и того хуже, она протекала. Маттис сидел задумавшись, пока вода не коснулась его башмаков. Тогда он вздрогнул и начал ее вычерпывать. Потом снова погрузился в свои мысли. Удочка была закреплена на корме, поплавок уснул в тщетном ожидании поклевки. Пылающее июльское солнце поднималось из глубины. Сидя в лодке, Маттис находился как бы между двумя солнцами. Он знал, что никто, кроме него, не рыбачит в такую тихую погоду.
Ну и пусть не рыбачат...
Рыба попадается, когда этого не ждешь, думал Маттис. Так что глупый не я.
Он размышлял о словах Хеге, которые она сказала ему перед его уходом:
-Ты считаешь, что над тобой смеются, даже когда на самом деле никто не смеется.
Так и сказала. Эти слова всплыли у него в памяти при виде усадеб. Он попытался припомнить, кто же открыто обижал его или смеялся над ним. Но, кроме докучливых ребятишек, не мог припомнить никого. За спиной ему давали всякие прозвища, но ведь люди всегда так делают. Поди разберись в этом.
Буль-буль, сказала вода, заливаясь ему в башмаки. Он схватился за черпак.
Нельзя задумываться, когда плывешь по озеру, сказал он себе, с остервенением вычерпывая воду, так что над бортом лодки поднялась туча брызг, а не то лодка утонет и я вместе с ней. Думать надо на берегу.
Но вскоре он снова задумался, это получалось само собой. Ведь рыба-то не клевала. Так что времени у него было достаточно.
Он думал о прожитой жизни. Ее как бы окутывал туман. Когда Маттис был ребенком, все для семьи добывал отец. Отец был как Хеге, маленький и неутомимый. И умный. Все были умные, кроме Маттиса. Сколько он себя помнит, его всегда старались заставить взяться за какую-нибудь работу. Отец сдался рано. Мать же смотрела на Маттиса такими глазами, словно еще надеялась, что все изменится. Но вот она умерла, он был еще подростком. Через несколько лет погиб в лесу отец — несчастный случай, приводивший Маттиса в ужас всякий раз, когда он воскресал в памяти.
Они с Хеге остались вдвоем. Так, как сейчас, они жили уже очень давно. До того как его в первый раз назвали Дурачком, он и понятия не имел, что он не такой, как все, и это было рубежом в его жизни.
Маттис глядел на берега с усадьбами и повторял, что никто не желает ему зла. Он был благодарен Хеге за ее слова и пытался внушить себе, что так оно и есть.
Ему пришлось снова вычерпывать воду. Она была настойчива и хотела утопить его.
Я хочу жить, я не хочу утонуть!
Вот бы сейчас ему попалась стоящая рыбина! Чтобы он вернулся домой с добычей.
Словно узорчатые тени, на песчаном дне виднелись рыбы, удочка Маттиса была закинута как раз над ними. Они замерли и не шевелились, точно так же, как и он. Но были начеку. Стоило ему двинуть рукой, и они скрывались где-нибудь в черной яме. Наживку не брали. Умные. Куда бы Маттис ни явился, всюду были умные.
А тут еще Хеге, вдруг подумал он.
Хеге плохо.
Он не собирался думать об этом на озере, но уж так получилось. Сегодня у Хеге была тяжелая ночь. Вот она и отправила его на озеро, как только наступило утро.
Он проснулся в полночь и услыхал что-то, что ему не понравилось. Звуки доносились из комнаты Хеге, на цыпочках он подкрался к двери и заглянул внутрь. Хеге лежала лицом к стене. Он включил свет, она не шелохнулась.
На него нахлынули угрызения совести — это он виноват.
- Опять я, да? — осторожно спросил он, стоя у двери.
Она ответила, не оборачиваясь:
- Нет, при чем тут ты?
- А тогда кто же?
- Никто,— ответила она.— Сама не знаю, что со мной.
Она обернулась — в глазах у нее было отчаяние. Все оказалось еще хуже, чем он думал, ему приоткрылось то, в чем он не мог разобраться.
- Я ничего не могу поделать,— сказала Хеге,— иди к себе, Маттис!
Как всегда, он натолкнулся на темную завесу. Хеге плохо, и он вдруг подумал: она кормит меня, каждый день, и зарабатывает на это своим вязанием.
Он прикоснулся к ней:
- Хеге, но ведь ты можешь вязать!
Она вывернулась из-под его руки.
- Вязать? Замолчи, ты сам не понимаешь, о чем говоришь.
Тогда пришлось сказать другое, то, чего он хотел избежать, потому что ему было стыдно.
- Ты меня содержишь и всегда содержала,— сказал он.
Она не издала ни звука.
- Я живу благодаря тебе. Разве тебе этого мало? Это очень важно.
В общем-то он так не думал, не совсем так, но сказал первое, что пришло на ум.
Соглашаясь, она хотела кивнуть и стукнулась лбом о стену, раздался глухой звук.
- По-моему, это очень важно,— повторил он в полной растерянности.— Для меня.
- Конечно, Маттис. И для меня тоже.
Но ей этого было мало. Она лежала, отвернувшись к стене, и не хотела показывать ему лицо.
- Оставь меня, Маттис, это мое дело. Все обойдется.
- Тогда повернись ко мне,— попросил он.
- Нет,— упрямо ответила она. На этот раз он не увидел ее лица.
Он стоял опустив руки. Что ей сказать? Если она сама не знает, что с ней. А она такая умная. Он зашаркал к себе, так и не утешив ее. Хеге только теперь стала такой. С этого года. Что с ней?
Утром по Хеге ничего не было заметно, но за завтраком она спросила, не пойдет ли Маттис рыбачить. Он покорно согласился и стал собираться.
Что, интересно, делает сейчас Хеге?
Почему никто не должен видеть ее?
Маттис сидел в лодке и размышлял.
20
Буль-буль, заговорила вода на дне лодки, на этот раз громче. Вздрогнув, Маттис очнулся от своих мыслей — вода доходила ему до голени. Видно, сегодня он повредил гнилое днище, когда влезал в лодку,— вода теперь набиралась гораздо быстрей, чем раньше.
Наверно, он слишком долго сидел задумавшись. И не заметил, как вода залила ему ноги, она была теплая, и он, думая о посторонних вещах, даже не заметил ее.
Меж тем эта вода представляла для него смертельную опасность, потому что он не умел плавать. Сейчас он пойдет ко дну вместе с лодкой.
- Я не хочу! — закричал он, вытаращив глаза, и принялся изо всех сил вычерпывать воду. Он сидел в воде и выливал воду, набирая по полчерпака.
Мне еще нет и сорока, думал он, это слишком рано. Весь в холодном поту, Маттис понял, что, сколько бы он ни вычерпывал, вода не убывает, а прибывает.
- Спасите! Тону! — закричал он изо всей мочи.— Эй, на помощь! Скорей! Скорей!
Бесполезно, он заплыл слишком далеко, и его крик не достигал берега. В усадьбах, скрытых маревом, не слышали его зова. Как он ни старался, вода в лодке по-прежнему прибывала.
Все случилось очень быстро.
Из глубины на Маттиса уставились чьи-то глаза.
- Нет! — крикнул он.
Маттис не мог отвести взгляд от этих глаз, смотревших прямо на него. Ничего больше, только глаза. Но Маттис не хотел умирать.
- Я не хочу! — крикнул он, побелев.
Продолжая вычерпывать, он наконец увидал крохотный голый островок. Совсем близко. Только бы до него добраться, тогда он спасен.
Голова работала быстро и ясно. Он бросил черпак и схватился за весла.
И хотя лодка осела и была тяжелой от воды, она все-таки сдвинулась с места. Маттис греб изо всех сил, обычно у него и не было столько сил. Сейчас он вообще не думал, есть ли у него силы, он только спешил уплыть подальше от этих глядящих из воды глаз.
- Хеге! — крикнул он.
Она не могла услышать его, но он должен был позвать ее на помощь. Что бы с ним ни случалось, он всегда звал на помощь Хеге.
Тем временем лодка мало-помалу приближалась к островку. Вода в ней поднялась еще на несколько планок и стала проникать в новые щели. Об удочке Маттис уже не думал.
Он больше не кричал, поняв, что успеет добраться до острова. Сейчас, сейчас! Он греб, и в нем все ликовало. Ну вот, наконец-то он спасен — каменистый островок был уже совсем рядом.
Лодка задела о дно и стала, уткнувшись носом в берег. Маттис вылез из лодки, он был так измучен, что тут же сел на землю, оперся о нее рукой, отер пот.
Еще бы чуть-чуть...
Пронесло.
Слава богу!
Островок представлял собой вершину небольшой подводной скалы, в трещинах росла чахлая травка. Однако сесть было где. Маттис отдышался и даже попробовал спасти свою лодку. Он решил вычерпать из нее воду, но скоро бросил эту затею — одному ему было не под силу вытащить затопленную лодку на берег, а так в нее все равно набиралась вода. Лодка тяжело осела — она была гнилая насквозь. Правда, больше уже не погружалась. Здесь было мелко, и она прочно стояла на дне. Маттис сидел на берегу, держа в руке веревку от лодки. Ему и оставалось только сидеть. Уплыть отсюда без посторонней помощи он не мог. Он не выпускал веревку из рук. Привязать лодку здесь было не к чему. Хотя она прочно стояла на дне и погода была тихая, Маттис все равно боялся отпустить веревку — вдруг налетит ветер и угонит эту развалину. А ведь ее еще можно починить — на радостях обнадеживал он себя.
Какое наслаждение — расслабиться и понемногу снова начать думать. Впрочем, с этим можно было и не спешить. Солнце пекло, и Маттис блаженствовал — его одежда промокла насквозь. Было так жарко, что он даже не стал раздеваться. О том, как он доберется до дому, Маттис пока не думал — жизнь спасена, а все остальное уладится.
- Вот было бы дело! — громко, не стесняясь, сказал он. Здесь, на островке, можно было говорить с самим собой сколько угодно.
После чрезмерного душевного волнения и непосильной работы Маттис ослабел, и ему захотелось спать — уснуть тут же прямо на солнце, которое так чудесно грело. А до берега он как-нибудь доберется. Рано или поздно кто-нибудь приплывет сюда. Есть ему не хотелось, только спать. Пока сюда никто не приплыл, можно поспать.
Но Маттис боялся отпустить во сне веревку. Это была нить, связывавшая его со всем, что он любил. Когда у него не стало сил бороться со сном, он привязал лодку к единственному, что тут нашлось: к самому себе. Обмотав веревку вокруг щиколотки, он затянул ее надежным узлом. Хоть лодка и прочно сидит на дне, кто знает, надолго ли это.
- Я стерегу тебя, а ты — меня,— сказал он ей.
И все сразу исчезло.
21
На этот раз Маттису ничего не снилось. Проснувшись, он не мог понять, долго ли он спал. Его разбудил громкий крик у него над ухом.
- Раз-два — взяли! — кричал девичий голос.
Веревка, привязанная к щиколотке Маттиса, тут же натянулась, и сильный рывок потащил его к воде. Господи, что это такое?
- Нет! — крикнул он первое, что пришло на ум, сел и протерглаза. Они все еще слипались.
- Еще раз — взяли! — раздался крик.— Раз-два — взяли!
Снова рывок — ближе к воде. Маттис попытался освободиться.
- Пусти!
Наконец он понял, что это шутка.
Вокруг него горохом рассыпался смех. Он даже вспомнил о вкусных, желтых горошинах. Девичий голос произнес:
- Вставай, парень, или мы тебя искупаем!
Другой голос спросил:
- Почему ты не вычерпал воду из лодки? Она же у тебя сидит на дне.
Маттис потряс головой, ему хотелось убедиться, что это не сон. Потом он ударил рукой по скале, ушибся и наконец поверил своим глазам. Сердце подскочило и застряло у него в горле. Нет, это не сон, рядом с ним наяву стояли две хорошенькие девушки.
- Отвязать тебя от лодки? — смеясь, спросили они.— А то это как-то глупо.
- И правда глупо,— сразу согласился он, стараясь привести мысли в порядок.— Да я к этому привык,— добавил он, заметно оживившись. Его большие глаза стали еще больше.
Девушки не слушали его. Не поняли, на что он намекает. Одна из них склонилась над его ногой и распутала узел. Маттис украдкой глядел на нее, ощущая, как ее пальцы прикасаются к его голой ноге; все это было для него необычно — и зрелище и ощущение. Наконец он увидел все разом: и красивую, недавно просмоленную лодку, на которой приплыли девушки, рядом с его затонувшей, и их самих — веселых, загорелых, как все отдыхающие. В лодке валялись выгоревшие куртки или какая-то другая одежда, девушки были в купальниках и могли в любую минуту броситься в воду.
Маттис быстро оглядел их. Сейчас важно не сделать какой-нибудь глупости. Если он все испортит, он долго потом будет стыдиться и каяться.
- Это как будто сон, и мне снится то, о чем я мечтал,— начал он, глядя на дальний берег. Смотреть на это было нельзя.— Я вообще-то много о чем мечтаю,— неожиданно прибавил он.
Девушки с удивлением глянули на него:
- О чем же?
- Об этом не спрашивайте. Этого не узнает никто.
- Ладно, не будем,— сказала одна из девушек.— Мы тоже о чем только не мечтаем, это нам понятно.
И они доброжелательно поглядели на него. Они, верно, умные, подумал он.
- Я видел много таких, как вы! — опять неожиданно для себя выпалил он. Ему хотелось подбодрить себя.— Летом у нас полно отдыхающих: их встречаешь на дорогах, в лавке, повсюду. Так что вы не думайте...
Он умолк. И сердито посмотрел на них. Сердито и злобно он имеет право смотреть на них, так ему по крайней мере казалось. Они по-прежнему приветливо улыбались.
- Мы тебя понимаем,— сказали они.— Мы сразу догадались, что ты не так прост.
Маттис быстро поднял глаза, благодарный им за то, что они ничего не знают о нем. Он сам дивился своей смелости. Он спокойно говорит с девушками и смотрит им в глаза.
Но вот он снова уставился вдаль и спросил тихо, уже совсем другим голосом:
- Откуда же вы приплыли?
Они беззаботно махнули рукой на синевшие в дымке берега, где Маттис никого не знал.
- Мы живем здесь уже две недели. А сегодня по случаю хорошей погоды решили покататься на лодке,— ответила одна из девушек.
- И взяли курс на этот островок, чтобы тут искупаться,— подмигнув ему, сказала другая.— А когда приплыли сюда, мы тут кое-что обнаружили.
Не смей, говорило ему что-то каждый раз, когда он хотел обернуться к девушкам. Его взгляд был по-прежнему прикован к чужим берегам. Девушки продолжали рассказывать:
- Сперва мы испугались, что тут произошло кораблекрушение, но, когда подплыли поближе, наш страх улетучился.
- Это было приятное крушение,— не вытерпел Маттис, от счастья ему было даже больно.
- Но ты все-таки потерпел крушение,— сказала одна из девушек.— Ты, видно, тонул и спасся здесь на островке?
Маттис хмыкнул.
- Раз вы приплыли сюда, все это уже пустяки,— сказал он от всего сердца.
- Прекрасно сказано! — похвалили они.
Он сохранит в памяти эти слова. Прекрасно сказано, решили они. Может, и умно тоже?
- А вы меня раньше когда-нибудь видели? — спросил он, и сердце у него екнуло, но удержаться от этого вопроса он не мог.— Ну, например, на дороге, или в лавке, или еще где-нибудь?
Они покачали головами. Чудесное зрелище!
- Нет, мы ведь издалека и никого тут не знаем.
- И ничего обо мне не слыхали?
- А что мы могли слышать, ведь мы даже не знаем, кто ты.
До чего умна! Бывают же такие.
Хоть Маттис и смотрел вдаль, краешком глаза он все-таки видел девушек, чуть-чуть. Видел, как они покачали головами: нет, они ничего не знают. Чудесно.
- Приятно слышать,— сказал он. Объяснить, как это замечательно, он был не в состоянии.
Девушкам захотелось пошутить:
- А что, о тебе идет дурная слава?
Чепуха. Пусть веселятся, ему не жалко. То, о чем спросил он, совсем другое дело, сейчас это был вопрос жизни и смерти.
- Почему ты все время смотришь на воду? — поинтересовались они.— Что ты там увидел?
- Ничего,— быстро ответил он.— Ничего особенного.
- А может, все-таки увидел?
- Нет, я смотрю не поэтому,— серьезно ответил он.— А чтобы не поддаться искушению.
Улыбки и взгляды погасли, девушки притихли: Маттис вдруг стал таким странным.
- Ты боишься смотреть на нас? — осторожно спросила одна из них.
- Это и есть искушение,— тихо ответил он, но не шелохнулся.
Девушка не нашлась что ответить. Сердце Маттиса было обнаженным и беззащитным. Подружки поглядели друг на друга: они ничего не понимали. Голос Маттиса, его лицо, взгляд развеяли их смешки словно дым. Они оторопели и смутились.
- Хочешь, мы доплывем до берега и позовем кого-нибудь, чтобы тебе помогли с лодкой,— смущенно предложила одна.
- Нет, нет! — умоляюще воскликнул он.
- Анна, давай все-таки искупаемся, как мы решили! — нашлась другая.— Сейчас самое время.
- Давай! — будто с облегчением ответила та, которую звали Анной.— Это замечательно.
- До скорой встречи! — бросили они Маттису через плечо.
И кинулись в теплую летнюю воду. Нырнули свободно, как рыбы, и поплыли прочь. Теперь Маттис мог беспрепятственно смотреть на них.
Они снова вернутся сюда, думал он, дрожа от радости. Они вернутся к своей лодке. И выйдут на берег.
- Я даже боюсь думать,— сказал он вполголоса, глядя, как они ныряют вдали. Они там о чем-то болтали. Потом остановились и замахали ему.
- Эй!
Маттис не шевелился. Но вот он выпрямился, неловко вскинул руку и тут же робко опустил ее.
Наконец девушки приплыли обратно, опять смелые в веселые.
- Мы должны спасти твою жизнь и отвезти тебя на берег! — крикнули они ему. Они прыгали в воде, брызгались и задирали ноги так, чтобы из воды торчали кончики пальцев.
- Это далеко! — Его испуганный возглас прозвучал, как выстрел. От их слов его обдало жаром.
- А нам спешить некуда! — ответили они, пуская в воде пузыри и отфыркиваясь, губы у них были ярко-красные.— Если ты скажешь, как тебя зовут, мы отвезем тебя на берег. Доставим в целости и сохранности.
Маттис покачал головой. Но они настаивали. Они веселились, плавали возле островка и рассказывали ему о себе.
- Меня зовут Анна, а ее — Ингер. Видишь, как просто. Теперь твоя очередь.
Он покачал головой.
- Нет, я же сказал вам.
- Не хочешь, не надо, будешь сидеть тут, пока не сдашься, упрямый осел! — Они стали брызгаться.
- Вы ничего не знаете! — крикнул он им.— Перестаньте! Не надо так говорить!
Они его не поняли, отвернулись, продолжая брызгаться, нырять и веселиться.
Только бы они не уплыли от меня, думал Маттис. Только бы не уплыли. Ведь это единственный раз. Потом он опустил голову и снова взвалил на себя свой крест: пусть лучше они уплывут сейчас. Пока ничего обо мне не узнали.
Отфыркиваясь, девушки вышли на берег, откинув волосы, они склонились над лодкой, ища полотенца, вытерлись и легли загорать рядом с Маттисом — другого места на островке все равно не было.
- Ты уж прости нас,— сказала Ингер.— На этом островочке не спрячешься, тут кругом одни только острые камни. Придется тебе потерпеть наше присутствие.
И обе девушки закрыли глаза. Солнце пригревало их. Маттис вдыхал их запах.
В нем бушевал ураган. Он не мог шелохнуться. Не мог спастись на своей лодке — она стояла на дне полная воды. Он с тоской высматривал какую-нибудь лодку, чтобы махнуть ей. Но лодок не было.
Слава богу, сказало в нем что-то.
Несмотря на свое смятение, он знал, что ни за что на свете не хотел бы лишиться этого. Девушки не догадались, кто он, и потому он мог вести себя как самый обычный человек. Он даже поддался искушению и посмотрел на них — они лежали с закрытыми глазами.
Что это?
Как странно. Невероятно.
Такого не может быть.
Вдыхать запах, который я всегда зная.
Видеть все это.
Он вздрогнул, заметив, что ближний к нему глаз Анны поблескивает в щелочке век, наблюдая за ним. Он отвел глаза, словно обжегся.
Такого искушения у меня еще никогда не было. Что-то скажет Хеге?
В нем по-прежнему бушевал ураган. Никто не шевелился. Обнаженные тела благоухали.
Чуть погодя Маттис сказал в пространство:
- Пер.— И по спине у него пробежал холодок.
Анна широко открыла глаза и приподнялась совсем близко от него.
- Как ты сказал?
- Пер.
Это было ужасно, но Маттис солгал, он не мог больше молчать.
Ингер оказалась сообразительней Анны, сразу догадавшись, что хотел сказать Маттис, она подняла голову.
- Это значит, что его зовут Пер. Мы ему пригрозили, вот он и испугался.
Анна просияла.
- Верно! Ну так здравствуй, Пер! Я рада, что ты все-таки сказал нам свое имя.
Маттис кивнул, испуганный собственным поступком.
- Теперь мы отвезем тебя домой, слово есть слово, отступать поздно. Давай только еще немного позагораем, ладно, Пер? — спросила Анна.
- Конечно, позагораем,— ответила за него Ингер.
Вот чудно, она видела его насквозь и угадывала его желания. Маттис был на седьмом небе.
- Боюсь только, Хеге...— начал он и запнулся.— Нет, ничего!
Но они уже услыхали.
- Кто эта Хеге? Твоя возлюбленная?
- Нет, сестра. И это вовсе не так...— Он снова запнулся.— Нет, это неважно, слышите! У нас дома все в порядке... если человек так хорошо соображает, как Хеге.
- Я в этом не сомневаюсь,— сказала Ингер.
- Если человек хорошо соображает, ему все нипочем,— сказала Анна.
- Тогда он словно остро наточенный нож,— сказал Маттис, играя опасными словами.
- Ух ты, даже страшно,— в один голос сказали девушки.
Опомнись, Маттис, будь осторожней, послышался ему предостерегающий голос. В нем звучала даже угроза — но ведь такой случай больше не повторится. Нельзя так говорить. Нельзя обманывать людей. Я знаю. Но ведь это один-единственный раз!
- Сделанного не воротишь! — громко и серьезно сказал он, продолжая свою мысль.
- Мудрые слова,— терпеливо сказала Ингер.
Может, это и есть счастье? Оно пришло к нему без всякого предупреждения на этом голом островке. Он ничего не сделал для этого. Оказалось, что он может говорить умно.
Рядом с ним лежали две девушки и нисколько не боялись его. Он мог бы прикоснуться к ним рукой, так близко они лежали. Солнце позолотило их ради него, оно золотило их уже две недели.
Он чувствовал, что должен что-то сделать. Что-то необычное.
- Ингер и Анна,— сказал он, произнеся в первый раз их имена.
Серьезность, звучавшая в его голосе и сверкавшая в его глазах, заставила их приподняться.
- Что? Мы тебя слушаем,— сказали они с интересом.
Никто никогда не произносил их имена с такой нежностью. Поэтому девушки и отозвались сразу так покорно: «Что? Мы тебя слушаем». Небывалое положение.
И Маттис был его хозяином. Он смотрел на молодых женщин. Потом сказал осторожно, словно боясь расплескать то, что переполняло его до краев:
- Ничего, только это.
Словно этим все было сказано. И девушки поняли: он сказал им то, о чем они тосковали в глубине души. И одобрили форму, в которую он это облек.
- Пер,— сказали они тоже, глядя в его беспомощное, преобразившееся лицо: жалкое и несчастное, оно сделалось вдруг необъяснимо прекрасным. Никто из них не шевелился.
Такое не могло длиться долго. И Маттис знал это. Ненастье, грозившее ему из глубины, тихонько приближалось. Чтобы освободиться, требовалась твердость.
- Ингер и Анна,— произнес он уже другим тоном, и девушки встревожились.
- Что случилось? — испуганно спросила Анна.
- Нам было так хорошо,— сказала Ингер.— Давай полежим еще немного.
Анна огляделась, увидела воду, далекие берега, горы в синеватой дымке — весь этот чудесный день, в который она включала и свое собственное благоухающее тело,— и резко повернулась к Маттису.
- Если ты живешь не в раю, то я уж и не знаю,— сказала она, чувствуя беспокойство от его пристального взгляда.
- Не так-то легко в нем жить,— вырвалось у Маттиса.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Вы ничего не понимаете! Вы думаете совсем не то, что я.
По лицам девушек было видно, что они не склонны говорить об этом.
- Что мы думаем?
- Вы заметили во мне что-нибудь особенное? — спросил он. Не находя покоя, он невольно кружил возле одного и того же.
Анна ответила ему твердо и решительно:
- Нет, Пер, мы не хотим ничего знать о тебе, кроме того, что уже знаем. Поэтому — молчи!
А Ингер прибавила:
- Да, Пер, лучше молчи!
Это заставило его умолкнуть, умолк даже и тот голос, что поднимался из глубины. Больше Маттису не требовалась твердость. Это были изумительные девушки.
- Все прекрасно,— сказал он.— Когда человек молчит, ничего лишнего не говорится.
Ему показалось, что это сказано умно. Девушки согласно кивнули.
Теперь, освободившись от чего-то слишком хрупкого, сложного и запутанного, они смеялись. Ноги их касались воды.
- Мы очень рады, что ты оказался сегодня на этом островке,— сказала Ингер.
Маттис выжидательно поглядел на Анну.
- Я тоже очень рада,— спохватившись, сказала Анна.
- И я тоже,— как ни в чем не бывало сказал Маттис.
- А теперь мы отвезем тебя домой! — Они вскочили на ноги, и он снова чуть не ослеп.
22
Ингер и Анна столкнули свою лодку в воду. Лодка красиво закачалась на волнах, пустая, она была так легка, что казалось, будто она лежит на воде сверху, нисколько не погрузившись.
- Садись, Пер.
- А что же с этим? — Маттис махнул на свою лодку, полную воды.— Мне надо ее забрать, а то я больше не смогу плавать по озеру.
- Как же нам это сделать?
Это-то Маттис знал, тут он был совершенно спокоен.
- Я буду командовать, а вам придется слушаться меня.
Сердце его было полно благодарности за то, что с ним случилось, он велел девушкам войти в воду, они втроем взялись за лодку и, наклонив, вылили из нее часть воды. Все было сделано, как он велел, и маленькая лодка закачалась на плаву. Потом он велел им подталкивать лодку, а сам тянул за веревку. Девушки с криком толкали лодку, и наконец она почти целиком оказалась на берегу.
Девушкам нравилось шуметь, они беспричинно хохотали, притащили свой черпак и вычерпали из лодки всю воду.
В борту обнаружилась дырка, но сегодня голова у Маттиса работала как никогда — он снял один носок и ножом затолкал его в дырку.
- Если лодка будет пустая, вода сюда не попадет, ведь дырка придется над водой,— сказал он.
Он был как в угаре от того, что проделал это у них на глазах и все получилось так здорово.
- Мы видим, ты умеешь управляться с лодками,— сказала ему Анна.
Маттис гордо засмеялся:
- Подождите, еще не то увидите.
У него была тайна, которую он скоро им откроет: он замечательно греб!
Его лодку взяли на буксир. Ингер привычно села на весла.
- Нет, так не пойдет,— сказал Маттис.— Грести должен я. Понятно?
- Почему?
Вот оно, это изумительное мгновение!
- Да потому, что с веслами я управляюсь еще лучше!
- Ясно. Тогда, само собой, грести должен ты. К тому же ты мужчина.
- И это тоже,— согласился он.— И еще я очень хорошо конопачу,— прибавил он.
Анна улыбнулась.
- Ну, Ингер, придется тебе уступить ему весла,— сказала она.
Ингер пересела к ней на корму. Маттис по-хозяйски взялся за весла.
- Я не хотел раньше времени говорить вам об этом,— сказал он девушкам. Он чувствовал себя так уверенно, что мог позволить себе даже хвастовство.
- О чем это?
- Да о том, что я хорошо гребу.
От чувства уверенности в Маттисе все ликовало. Никогда в жизни он так не радовался, что умеет грести, что гребет не хуже любого умного, если на то пошло. Он греб длинными уверенными взмахами.
- Хорошая вещь,— сказал он.
- Что, наша лодка?
- Разумеется. А то что же? — спросил он, немного подумав.
Они рассмеялись, легко и радостно.
- Нет, больше ничего, это ясно.
- Мы можем высадить тебя в любом месте, где ты хочешь,— сказала Ингер.— Времени у нас много, домой нас ждут только к ужину. Мы здесь целые дни бездельничаем.
- Я уже догадался,— коротко ответил Маттис.
Вот так и должно быть. Вот так человек и должен говорить о всяких вещах: это мне известно. Или: я уже догадался. И все в таком роде. Взмахи весел ослабели и стали сбиваться.
- Эй, ты! — крикнули ему девушки.
Он вздрогнул. Девушки с любопытством смотрели на него.
- Пер, ты, кажется, чуть не уснуц.
- Простите,— сказал он и задушил свою мечту.
Лодка, идущая на буксире, то зарывалась носом в воду, то подпрыгивала на волне, она не тонула, потому что была пустая.
Маттис смотрел на девушек. Они и не подозревали, что сделали с ним за этот день.
- Ингер и Анна,— от всего сердца сказал он.
Голос у него был такой, что в их глазах зажглось любопытство. Но больше он ничего не сказал.
- Смотри, плыви как по линейке, ты хвастал, что у тебя это получается,— сказали они, шевеля пальцами ног на дне лодки. Девушки чувствовали, что этот чудак за что-то благодарен им, и радовались этому.
- Я всегда плыву по прямой... это единственное, что я умею,— неожиданно для себя выпалил Маттис и содрогнулся, но, к счастью, они, верно, не слыхали его последних необдуманных слов.
- Ну и хвастун! — сказали они.
Сперва Маттис направил лодку прямо к своему дому. Но потом ему в голову пришел другой план, гораздо лучше: он поплывет туда, где есть люди. Ему захотелось, чтобы его увидели в обществе этих девушек, нельзя упускать такую возможность. Он решил причалить к старой пристани возле лавки, в самом центре поселка. Там постоянно толклись люди, и такое редкое событие не осталось бы незамеченным.
Я приплыву, как королевич, подумал он. Пусть все это видят.
- Мы причалим к пристани лавочника,— объявил он.— Там всегда есть люди, им захочется на нас посмотреть.
- Захочется на нас посмотреть? Это еще зачем? — хором спросили они.
Он их не понял.
- Что за глупости, Пер? — спросила Ингер и лениво поболтала пальцем в воде.
- Глупости? — Он растерялся.
Но заметил, что Анна сделала знак подруге. Ингер тут же сказала:
- Не волнуйся, мы причалим там, где ты хочешь.
Поэтому прямой курс, взятый Маттисом, резко изменился. Теперь он лежал к пристани, где толпились люди. Этот день был необъятен, словно небесный свод над их головами.
Хеге и не поверит, когда я ей все расскажу. Вообще-то неплохо бы приплыть с девушками домой. Но появиться с ними на пристани возле лавки — вот это номер!
- Номер из номеров.— Произнесенное вслух, это показалось бессмысленным.
- Что ты имеешь в виду, Пер?
- День, конечно! Сегодняшний день — это номер.
Теперь в его голове все улеглось, как надо.
- Неплохо сказано!— решили девушки. Они наперебой хвалили все, что говорил Маттис.
- Мы потом будем вспоминать этот день, Пер,— многозначительно сказала Ингер.
От ее слов на Маттиса упала тень: потом. Они уедут и будут вспоминать их встречу где-нибудь в незнакомом месте, где его с ними уже не будет. Если бы этого «потом» никогда не было!
Девушки внимательно следили за ним, Анна сразу спросила:
- Что случилось?
Маттис сделал сильный взмах веслами, один, другой. Ингер тоже сообразила, какие слова надо сказать в такую минуту:
- Что ты, Анна? С ним все в порядке!
Она очень умная, подумал Маттис, потерянно глядя на Ингер.
Да, теперь он глядел прямо на них, хотя они и были почти голые. Застенчивость, мешавшая ему на островке, куда-то исчезла. Они были словно старые товарищи.
- Ингер и Анна,— сказал он со своего места.
Девушки ждали.
Больше он не произнес ни слова. Достаточно было и этого.
Поселок и пристань быстро приближались. Маттис еще сильнее заработал веслами. Что выбрать: если он будет грести медленно, миг его торжества наступит еще не скоро, а если быстро, девушки скорее исчезнут, но зато запомнят, какой он ловкий гребец. Маттис выбрал последнее.
- Пер, как ты здорово гребешь! — восхитились девушки.
Он сделал правильный выбор.
- Слишком быстро это все равно не будет,— сказал Маттис, но это они уразуметь не могли.— Вы сидите лицом к берегу, вам видно, есть ли там люди, на пристани или где-нибудь на дороге?
- Никого не видно, но мы еще слишком далеко.
Анна что-то увидела.
Там едет автомобиль.
- Автомобили не в счет,— сказал Маттис.— Они так несутся, что никого не видят.
Вскоре Анна объявила со своего наблюдательного пункта:
- На пристани есть человек, но мне не видно, как он стоит, лицом к нам или спиной.
- А вот кто-то вышел от твоего лавочника, Пер,— подхватила Ингер.— Нам будет оказан должный прием.
- Ой, Пер, они оба ушли!
Одно сообщение сменяло другое. Маттис молчал, он греб, напрягая все силы. Но, чего бы это ни стоило, он должен был подплыть красиво. Никогда в жизни у него больше не будет такого случая — причалить к пристани с двумя сияющими девушками на корме.
- Нас уже заметили! — воскликнула Анна.— Там стоят мальчишки и смотрят на нашу лодку. Вот теперь мы узнаем, кто ты таков.
- Мальчишки,— неприязненно отозвался Маттис.— Вот они-то как раз не нужны.
- Вон подъехал велосипедист, остановился.
- Нет, он идет в лавку.
- Ну, начинается, как я понимаю,— серьезно сказал Маттис.
Он очень устал, руки у него сделались вялыми. Такая гонка была не по нем, но он не имел права сдаваться. На мгновение он оглянулся и увидел людей, стоящих на пристани. И теперь уже думал только о том, чтобы не сбиться с прямой.
Заметив, что это плывет Дурачок, но какой-то непохожий сам на себя, у причала остановились еще несколько человек. Зрелище стоило того: сверкающая на солнце лодка победоносно приближалась к пристани, на корме сидели две загорелые девушки и лениво махали собравшимся на берегу людям, но главным был Маттис, умевший управляться с веслами: он вел лодку точно в уверенно и не допустил ни одяой промашки.
Все было проделано безупречно.
Лодка Маттиса шла на буксире, теперь в нее набралось немного воды, так что грести стало еще тяжелее. И все-таки ему удалось, не снизив скорости, довести лодку до причала. И никто из смотревших на Маттиса не догадался, что силы его на исходе, впрочем, теперь от радости и возбуждения они вновь вернулись к нему.
Народу на пристани было немного. Человек пять или шесть, не больше. Но сколько людей узнают после обо всем от этих шести! Вот оно, главное. Шестью шестью шестью шесть. Это уж точно.
Маттис успел обдумать свои последние действия, и теперь пришло время их осуществить. Когда лодка остановилась, он поднялся во весь рост и аккуратно положил весла в лодку.
- Ну, девушки, теперь вам придется занять мое место,— сказал он спокойно, но достаточно громко, чтобы его все слышали.— Мы уже приплыли.
- Они и сами не слепые,— произнес дерзкий мальчишеский голос, но кто-то тут же оборвал его:
- Замолчи...
- Осталось только отвязать мою лодку,— продолжал Маттнс, обернувшись к девушкам.
Они так и искрились смехом.
Из-за этих уверенных в себе девушек люди на пристани не смели дать себе волю, да и сам Маттис держался так уверенно и свободно, что его было не узнать. Тот же мальчишка все-таки подал голос, увидев искалеченную лодку Маттиса:
- Что, Маттис, никак на дне побывал?
Маттис словно не слышал его. Он невозмутимо отвязал свою лодку. И снова повернулся к девушкам.
- Ингер и Анна,— сказал он тем особенным голосом, каким произносил их имена.
Они взглянули на него. Окруженный людьми, он стоял на краю пристани, борясь с собой.
- Спасибо за прогулку! — сказал он.
Первый раз в жизни он на виду у всех говорил такие слова таким девушкам,
- Это тебе спасибо, Пер,— ответили загорелые девушки, Ингер и Анна.— Мы никогда не забудем эту прогулку.
Вот бы сейчас умереть, мелькнуло у него в голове. Но он тут же опомнился. О нет, ведь тогда мне не будет от этого больше никакой радости.
Мальчишеский голос вякнул опять:
- Пер? Никакой он не Пер! Его зовут Маттис!
Маттиса словно кольнуло в спину, но это еще ладно. Только бы мальчишки не выложили про него всю правду: «Да это же Маттис Дурачок! Мы все зовем его Дурачком!» Господи, только бы не это!
Он считал секунды.
Опять спасен. И конечно, ему помогли Ингер и Анна, подумал он. Они как раз поднялись в лодке, такие молодые, красивые, и были явно на стороне Маттиса — с неприступными лицами они глянули на мальчишку.
- Маттис или Пер, это нам совершенно безразлично,— гордо сказали они, так что мальчишка получил по заслугам и был вынужден прикусить язык.
Девушки помахали Маттису.
- Спасибо за чудный день, Пер. Нам тоже пора домой. Может, мы еще встретимся.
Девушки развернули лодку. У Маттиса перехватило горло. Но он стоял с высоко поднятой головой. Потом он привязал свою лодку к железному крюку.
Пять-шесть человек, стоящих на пристани, не задавали вопросов, они были чем-то смущены. Даже подавлены. Тем не менее кто-то все же сказал Маттису:
- Смотри, они тебе машут.
Маттис мгновенно выпрямился и помахал в ответ. Лодка быстро уменьшалась. Девушки тоже гребли неплохо, да ведь и лодка теперь была легче.
Наконец кто-то из толпы осмелился сказать:
- Вот и ты, Маттис, познакомился с девушками.
Теперь Маттис был достаточно силен.
- Да, познакомился,— ответил он.
Мальчишка оживился:
- Ты будешь еще кататься с ними на лодке, да?
- Возможно,— не моргнув глазом ответил Маттис.
Он верил в это. Когда он произнес эти слова, они как бы стали правдой. Разве это не может повториться?
- Чего только сегодня не было,— сказал он, обращаясь к мальчишке.
Кое-кто засмеялся, но не обидно. Маттис, во всяком случае, не уловил в этом смехе ничего обидного. Он привязал лодку и мог уйти. Люди на пристани были его друзьями, они оказались добрыми и не выдали его. Домой, к Хеге, он не шел, а летел будто на крыльях. Но глаза его были прикованы к озеру: лодка вдали становилась все меньше и меньше — прощайте!
23
Когда он подошел к дому, его возбуждение немного улеглось. Ровно настолько, чтобы он мог спокойно обо всем рассказать. Счастливая лодка скрылась за синим мысом — Маттис понимал, что она скрылась навсегда. Девушки уедут, и он никогда больше не встретится с ними.
И все-таки это замечательное и важное событие произошло на самом деле. Рассказывая о нем сестре, он не приукрасил его никакой выдумкой, на этот раз было достаточно одной правды. Слушая его, Хеге как будто больше обычного была поглощена вязанием, время от времени она что-то невнятно бормотала ему в ответ.
- Ты меня слушаешь? — спросил он.— Должен сказать, что такое случается не каждый день.
Конечно,— ответила Хеге.— Я слышу каждое слово, если хочешь, могу тебе все повторить.
В то мгновение Маттис даже не думал, как грустно, что он больше не увидит девушек, именно неповторимость этой встречи и придавала ей особый блеск.
Он продолжал рассказывать. Чего только не произошло с ним и этими двумя девушками. Хеге слушала с довольным видом, Маттиса немного злило, что спицы ее движутся как ни в чем не бывало. Она никогда не вязала по воскресеньям, а ведь сегодняшний день был не менее важным, чем воскресенье. Наконец он не выдержал:
- Отложи, пожалуйста, свою кофту.
- Это еще почему?
- Потому что сегодня вроде воскресенья. Для меня.
Хеге опустила кофту на колени и стала слушать. Он как раз дошел до самого важного. Исполненный благодарности, он повторял ей прощальные слова Ингер и Анны:
- Мы никогда не забудем эту прогулку, сказали они. Пер или Маттис, нам это совершенно безразлично, сказали они.
Нет, Ингер и Анна больше не плавали по озеру. Но Маттис теперь дышал как будто совсем другим воздухом. Он чувствовал себя более уверенно, уверенней шел по дороге и совсем иначе входил в лавку. Он видел по лицам, что о случившемся знают все. Первые шесть человек сделали свое дело, остальное получилось само собой.
Теперь в лавке все было по-другому.
Взвешивая маленький пакетик кофе и глядя на весы, лавочник равнодушно спрашивал:
- Ты сегодня опять был на озере?
- Нет.
Маттис тоже говорил коротко и равнодушно, хотя в нем все смеялось. Так и следует говорить о важных вещах. Пусть этот же лавочник говорил кое-что у него за спиной, стоит ли обращать на это внимание. К тому же Маттис больше не покупал себе леденцов — зачем ему теперь леденцы? Он выходил из лавки с сахаром и кофе, словно был лесорубом, работающим в глухом лесу.
Однажды он спросил, правда ли, что Ингер и Анна уже уехали—он встретил людей из той округи и, набравшись храбрости, спросил у них об этом. Да, уехали. Каникулы у них уже кончились.
24
Вместо девушек явилось ненастье, которое пол-лета милосердно обходило их стороной. Рано или поздно оно должно было явиться. Оно началось на четвертый день после прогулки по озеру. Рано утром.
Маттис заметил это, как только вышел из дома: воздух был словно налит свинцом, тут было не до шуток. Темное неподвижное небо. Правда, при таких тучах все могло ограничиться просто дождем, но... Маттис сразу ощутил эту же свинцовую тяжесть в своем теле, и ему стало ясно, что его ожидает. Разум словно покинул его. Он внимательно следил за лицом Хеге.
Она делала вид, будто ничего особенного не происходит.
- Неужели ты не видишь? — вырвалось у него наконец.
- А что? По-моему, все как обычно,— ответила она, прибирая в доме.— А ты что-нибудь видишь?
- Грозу.
- Глупости.
Маттис то и дело выбегал на крыльцо.
Он припомнил множество разных примет, которые собрал за все эти годы, когда ему приходилось прятаться от грозы. Самой верной была свинцовая тяжесть в воздухе и в нем самом.
- Не бойся, никакой грозы не будет,— попробовала успокоить его Хеге.— Скоро тучи разгонит, и вся твоя гроза пройдет мимо.
- Сегодня ты меня этим не обманешь,— ответил он.— Такого страшного предгрозья я еще не видел.
Только он произнес эти слова, как в отдалении тихонько заворчал гром. Он заворчал словно во сне, но достаточно грозно. Маттис вспыхнул:
- Слыхала?
- Ну и что? Может, больше ничего и не будет. Ты не бойся,— сказала Хеге.— Останься на этот раз в доме, вот увидишь, все обойдется.
- Будет гроза, это так же верно, как то, что ты сейчас моешь посуду. Слушай!
Громыхнуло во второй раз, уже сильнее,— так всегда и бывало.
- Ты все-таки еще подожди,— сказала Хеге.
- Лучше идем вместе со мной,— попросил Маттис, беспокоясь все больше и больше.
- Никуда я не пойду. И ты не ходи.
Но в таких случаях Маттис был глух ко всем уговорам и добрым советам. С посеревшим лицом он уже бежал к своему убежищу. Самым надежным местом была уборная. Маттис слыхал множество рассказов о том, куда ударяет молния, однако никогда не слыхал, чтобы молния ударила в уборную. Как ни удивительно, но ведь это так.
Прежде чем он успел добежать до уборной, раздался третий удар, уже совсем близко. Кругом было неестественно тихо. Птицы умолкли. Единственное, что он услышал,— жужжание большой синей мухи, пронесшейся мимо в наэлектризованном воздухе.
Маттис заперся в уборной.
Ждать пришлось недолго, вскоре гроза разразилась по-настоящему. За стеной тихо и злобно прошипела молния. Закрыв глаза, Маттис съежился и считал — один, два, три,— наконец загрохотало. Он заткнул уши, стараясь просунуть пальцы поглубже, и шевелил ими, чтобы хоть немного заглушить ужасный грохот. Но если гроза была сильная, это не помогало.
Вот оно! Слушай…
Последовал неистовый раскат.
А Хеге там, среди этого грома.
Что она сейчас делает? Неужели даже в такую минуту она сидит и вяжет свою кофту? Под это шипение молний? Нет, невозможно. Неужели она ничего не соображает?
Гроза усиливалась. Дождь еще не начался. Это были первые, самые страшные минуты грозы. А вдруг сегодня старые приметы уже не действуют, а вдруг уборная перестала быть надежным убежищем?
Когда-нибудь ведь должен наступить такой день. Рано или поздно он все равно наступит.
Здесь тоже небезопасно.
Маттис яростно крутил пальцами в ушах. Шипение и грохот раздавались теперь одновременно. Сейчас, сейчас, говорил он себе, ослабев. Один, два, три. Он считал не сколько длится промежуток между молнией и громом, а секунды, которые ему оставалось прожить. Один раз ему даже показалось, что сама земля содрогнулась. Потом хлынул дождь. С каждой грозой мне все страшней и страшней, думал он, это потому, что гроза становится все опасней.
А Хеге сидит в кухне и ни капельки не боится. Сидит себе и ничего не боится.
Кошмар продолжался долго. Дождь барабанил по крыше уборной. С потолка капало — крыша, как, впрочем, и все здесь, была худая.
Тем не менее грозе подходил конец. Маттис был уже по ту сторону грозы, и это было чудесно.
Значит, исключения из правила не было и сегодня.
Домик оказался надежным. Тело стало легким, и такой же легкой была голова. Еще погромыхивали слабые, уже неопасные раскаты грома, и дождь лил как из ведра. Замечательно быть по ту сторону грозы. Скоро сквозь ее остатки можно будет побежать домой к Хеге.
Вот, уже можно!
Маттис распахнул дверь и, согнувшись, помчался под дождем. Сильно пахло мокрыми листьями и травой. Так пахнет только после грозы.
Сквозь сверкающий огонь, подумал Маттис, стоя на крыльце и стряхивая с себя воду. Он ни минуты .не сомневался, что Хеге спокойно сидит в кухне: она никогда не пряталась от грозы.
Она действительно была на месте. Работа шла полным ходом. Во всяком случае, сейчас.
- Неужели ты тут сидела все время?
- Уже пришел? — отозвалась она, не ответив на его вопрос.
- Сквозь сверкающий огонь,— сказал он, и его мокрое от дождя лицо просияло. Он вдруг осмелел.
25
Как всегда после грозы, Маттис ожил и отправился на разведку. По склонам бежали белые пенящиеся ручьи. На этот раз Маттис не успел уйти далеко, он вдруг остановился как вкопанный.
Что это значит?
Только одна из сухих осин Маттис-и-Хеге высилась в чистом небе. Другую срезала молния, внизу на стволе светлела белая рана. Дерево не загорелось, дождь погасил огонь.
Здесь играла смерть.
Маттис стоял долго. Ведь это... это же предупреждение! Только кого из них оно касается? Какая из осин была Маттисом, а какая — Хеге?
Сперва он хотел позвать Хеге, но потом передумал. Может, Хеге знает, какая из осин — она... нет, об этом с ней говорить нельзя. Нужно разузнать, в чье дерево ударила молния, но тут необходима хитрость.
Он спокойно вернулся к Хеге.
- Ты все время сидела и вязала?
- Да,— ответила Хеге. О каком времени шла речь, было ясно.
- Это могло плохо кончиться.
- Почему?
- Молния ударила за изгородью,— сказал он твердо, словно произнес приговор.
- Да,— согласилась Хеге,— один удар был особенно сильный.
- Молния ударила в дерево!
- Угу,— ответила Хеге, она считала петли.
- В одну из сухих осин!
Хеге не дрогнула.
- Вот как,— уронила она.
- Ну, скажу я тебе,— рассердился он,— если и это пустяки, тогда, значит, вообще все пустяки.
- Молния любит сухие деревья,— сказала Хеге.
Сказала не думая. Просто так.
- Иди и посмотри, может, она ударила еще в какие-нибудь деревья,— прибавила она.
- Сейчас,— с готовностью согласился Маттис, это дело было ему по силам.
Выбежав из дома, он принялся оглядывать вершины деревьев. Вскоре он догадался, что Хеге перехитрила его. Просто ей не хотелось говорить о той осине, в которую ударила молния, вот она и придумала, чтобы он считал деревья. Но почему не хотелось?
Маттис вернулся в дом и объявил:
- Нет, только в это.
- Ну и хорошо,— не к месту ответила Хеге.
Случай с молнией и осиной поселил в Маттисе тревогу. Он беспокойно бродил вокруг дома и по дороге. Никак не мог разгадать эту загадку.
Он знал, что это вопрос жизни и смерти.
Но кого это касается?
От Хеге он больше ничего не добился: она не желала говорить то, что знала. Оставалось обратиться к чужим, но мысль об этом была ему неприятна. К тому же тут надо было действовать очень умно. Однако это был вопрос жизни и смерти, и если это касалось не Хеге, значит, его самого.
А чего тебе хочется? — спросило в нем что-то.
Об этом нельзя думать, сказал он себе и как обрубил: а я и не думаю!
Маттис сделал вид, что собирается к лавочнику — теперь он ходил туда чаще, чем раньше.
После великого торжества на пристани Маттис спокойно входил в лавку у всех на глазах, раньше он так смело никогда не держался. Кто знает, может, теперь он стал уважаемым человеком — законная награда за то, что он приплыл сюда с девушками.
- Может, сходить сегодня в лавку? — спросил он днем. Побрился он еще с утра.
- Тебя будто подменили,— сказала Хеге.— Сам просишься в лавку.
Пусть говорит, что хочет. Она ведь не знает, в чем дело, не знает, что это вопрос жизни и смерти.
- А деньги? — виновато спросил он и сразу будто стал меньше ростом.
Она дала денег на покупки и несколько эре для него.
- Это тебе...
- Нет, сегодня я леденцов покупать не буду, если ты их имела в виду,— перебил он ее.
- Почему? У нас с деньгами не хуже, чем всегда.
- Человек не должен думать о леденцах, когда молния ударила в дерево,— ответил Маттис, коснувшись опасной темы. Но Хеге будто и дела до этого не было.
- Одно другому не помеха,— сказала она, испугав его своим легкомыслием.
- Но ведь это гораздо важнее, чем леденцы. Неужели ты не понимаешь?
Все-таки возьми десять эре и купи себе леденцов, как обычно,— сказала Хеге, не изменившись в лице.
- Берегись! — взволнованно сказал Маттис. Он вернул ей монетку, взяв денег столько, сколько требовалось на серьезные покупки. И поспешил уйти, пока она не напугала его еще больше.
Ему нужно было одно — законный повод пройти по дороге, где он надеялся встретить кого-нибудь из ближайших соседей, тех, которые хорошо знали эти осины. Лавочник жил слишком далеко, чтобы знать, какая из осин была Хеге, а какая — Маттис. Кого из них поразила молния.
Дорога была безлюдна, в это время жители поселка были заняты работой. Маттис совсем забыл об этом. Мимо него проносились машины. Он зашел в лавку и купил все, что требовалось, спокойно и уверенно. Несколько незнакомых туристов, как всегда, покупали там печенье и лимонад.
Когда он уже собирался уходить, произошло нечто досадное. Поскольку Маттис не купил себе, как обычно, леденцов, лавочник подумал, что у него нет денег, и, зачерпнув совком немного конфет, высыпал их в кулек. Кулек этот он положил рядом с другими покупками и подмигнул Маттису.
Маттис покраснел. Ему случалось видеть, что так лавочник поступает с детьми. Маттис схватил свои покупки и оставил леденцы на прилавке.
- Бери, бери,— сказал лавочник.— А в другой раз заплатишь.
Эти слова уничтожили Маттиса. Ему, как ребенку, дают леденцы, хотя он знает о таких важных вещах, как молния, разбитое дерево и предупреждение о смерти. Он взял гостинец, буркнул «спасибо» и по привычке сунул леденец в рот. Лавочник унизил его. И самое ужасное, что он был добрый. Маттис попытался «пасти положение.
- Впрочем, что с тебя спрашивать, ты не виноват,— громко и отчетливо сказал он лавочнику.
Это подбодрило его.
- В чем не виноват? — Лавочник с удивлением взглянул на Маттиса.
- Да в том, что ты такой, какой есть! — ответил Маттис, решив, что с честью вышел из положения.
Лавочник удовлетворенно засмеялся, он уже успокоился.
- Думаю, что не виноват.
Маттис ушел.
Уже на дороге он, не удержавшись, положил в рот второй леденец, теперь у него за каждой щекой лежало по конфетке, сладость от них текла на язык. Как в давние времена.
На дороге Маттису попадались только чужие. Он прохаживался по ней, глядя пустыми глазами на грохочущие машины, и старался держаться поближе к тому месту, откуда были видны сухие осины. Рабочий день наконец кончился, и люди потянулись с лугов домой. Мимо Маттиса прошло несколько человек. Увидев одного знакомого парня, Маттис подошел к нему; для начала у него был заранее придуман вопрос.
- Что поделывал сегодня?
Начало оказалось неудачным. Усталый парень мрачно поглядел на Маттиса.
- А сам ты что поделывал? — резко спросил он и хотел пройти мимо.
Маттис дрогнул было, но в такую минуту он не разрешил себе испугаться.
- У меня к тебе важное дело,—упрямо сказал он.—А спросил я так просто, для начала.
Парень знал Маттиса и потому заговорил по-другому.
- Косил я, с покосом еще не все управились,— ответил он. И уселся на каменную тумбу, стоящую на обочине.— Давай, Маттис, выкладывай, что там у тебя, а то я устал и хочу есть.
- Даже не знаю, как об этом сказать,— важно' начал Маттис.— Быстро тут не скажешь.
- Тогда поговорим в другой раз. Идет?
Вместо ответа Маттис кивнул на сухие осины, в одну из которых ударила молния.
Парень торопился.
Если ты не можешь сразу сказать, в чем дело, лучше...
- Я же киваю,— сказал Маттис, ошеломив парня своим ответом.
- Ну и что?
- Видишь, на что я киваю?
- На лес.
- Да, но не на весь лес,— ответил Маттис, глядя прямо на осины.
- Кажется, я понял,— сказал парень и вдруг смутился.
Маттис увидел, что имеет дело с проницательным человеком.
- Значит, ты умный,— сказал он парню.— Это уже легче.
Парень и не подозревал, как высоко ценит Маттис это качество.
Теперь Маттису было важно подобрать правильные слова.
- Вон одна, вон другая, видишь? — спросил он и остался доволен собой.
- Вижу.
- А видишь, что с одной сделала молния?
- Да, это тебе не шутки,— ответил проницательный парень.
Теперь — вперед!
- А кто это?
Наконец-то Маттис задал свой вопрос, но дальше дело не пошло, парень сразу переменился.
- Не понимаю я тебя,— коротко бросил он, желая прекратить разговор.
Маттис не поддался. Парень небось все понял. Потому-то и не хочет больше говорить об этом.
- Это та, что сидит сейчас дома? — спросил Маттис, ужасаясь собственному греху. Он понимал, что сделал черное дело.
- Это ты про кого? — Вид у парня был глупый.
Маттису стало жутко. Про кого? То-то и оно-то. Ему было страшно даже подумать об этом.
- Да нет, ничего,— испуганно пробормотал он.— Ты неправильно понял, я так не думал. Она сидит дома и варит кофе, понимаешь! Сидит дома и варит кофе, как все!
Парень встал с камня, у него явно не было охоты продолжать разговор.
- Ну, мне пора,— сказал он.— Завтра опять на покос, сам знаешь.
Но искушение оказалось сильнее Маттиса: ведь разгадка была совсем близко. Он попробовал зайти с другой стороны:
- Как зовут одно дерево и как зовут другое? — спросил он.
- Не знаю,— отрезал парень, пресекая дальнейшие вопросы.
И ушел.
Маттис остался на дороге один, так ничего и не выяснив, к тому же его мучил страх из-за того, что он наговорил. Больше он не осмеливался обращаться к людям с таким вопросом.
26
В глубине души Маттис не сомневался: предупреждение касается Хеге — это ее осину поразила молния. Ведь Хеге была старше, и вообще. Он не хотел признаваться себе, что думает об этом, это думал не он, а какой-то негодяй.
- Теперь мы с тобой живем в неизвестности,— сказал он Хеге.
- Как это понимать? — За свою жизнь Хеге привыкла задавать Маттису такие вопросы.
- Объяснить не могу, но это ужасно,— ответил он.— Когда я сказал про неизвестность, я сказал про что-то очень плохое.
- Не бойся, все обойдется, теперь, как и всегда,— успокоила его Хеге.— У меня больше заказов, чем я успеваю сделать.
Он понял: Хеге думает о том, будет ли у них что есть.
- Ты думаешь о еде?
- Я должна о ней думать.
Маттис был удручен. Ему казалось — он видит опасность, грозящую Хеге. Ее следовало предостеречь.
- Ты помнишь подстреленную птицу?
- Да.
- Но вообще-то дело не в ней.
Хеге молчала, она ждала.
- То, о чем я говорю, касается одного из нас,— многозначительно сказал он.
- Что бы там ни было, все будет в порядке,— наугад сказала Хеге.— И вообще,— вдруг прибавила она,— в последнее время ты стал так много думать, что тебя не узнать.
От этого замечания Маттис просиял. Хеге умела его обрадовать, если хотела. Он решил пройтись, чтобы в одиночестве насладиться своей радостью.
И там, в одиночестве, он вдруг испугался: об этом-то я и не подумал! Если Хеге и есть та птица, сказал он себе и продолжил свою мысль: то что же будет со мной?
Об этом я не подумал.
Как ни поверни, все плохо.
Он поскорей отогнал эти мысли, вернулся к Хеге и сказал;
- Давай больше не будем говорить об этом.
- Я тоже так думаю,— согласилась Хеге.
27
Лодку свою Маттис залатал, законопатил, и на ней снова можно было плавать. В то лето он много рыбачил, иногда вытаскивал несколько жалких рыбешек, но больше просто плавал по бескрайнему озеру, к берегам, которых раньше не видел. Грести у него получалось — мысли непосредственно передавались веслам, не создавая помех, как бывало, когда он работал на берегу.
Этим летом на озере что-то изменилось. Ингер и Анна больше не показывались на его безбрежном просторе. Встретиться с ними не было никакой надежды... и все-таки, кто знает. Почему бы им не выплыть вдруг из какого-нибудь заливчика? Или из-за какого-нибудь мыса? Большего и не требовалось.
Маттис заплывал далеко, чтобы его отовсюду было видно.
Они не показывались.
Дома он остановился перед Хеге.
- Ты тоже уже не такая, как раньше?
Она не ответила. Но слова его ей не понравились, это он видел.
- А по-твоему, я должна измениться? — наконец сказала она.
Он не спускал с нее глаз.
- Кто знает,— ответил он.— Похоже, что так. Можно я посмотрю тебе в глаза?
Этого Хеге не позволила. Чего она опасалась? Его охватил страх. Может, это касается его?
- Только не бросай меня! — выпалил он.
Теперь она подняла глаза.
- Нет, Маттис, я тебя не брошу. Ведь я уже давно могла бы это сделать.
Обычно этого бывало достаточно, чтобы он успокоился, но сегодня все было иначе. Он не находил себе места. И еще это вязание!
- Отложи хоть на минуту свое вязание! — Он схватил кофту и швырнул ее на стол. Потом схватил Хеге за руку.
В глазах у нее мелькнул испуг.
- Что с тобой?
- Только не бросай меня!
В голове у него пронеслись неясные мысли: молния ударила в дерево Хеге. Он сам так решил, чтобы спасти свою жизнь. И может, поэтому Хеге находится сейчас в смертельной опасности. Маттис схватил ее за руку и заставил встать. Она не противилась, словно понимала, что рано или поздно этот взрыв неминуемо должен был грянуть.
- Идем!
Она пошла с ним.
На дворе он «сказал испуганно и нерешительно:
- Нет, здесь нам тоже нельзя оставаться. Нам надо далеко. Очень далеко.
Хеге невозмутимо сказала:
- Мы не можем просто так взять и уйти, сперва надо приготовить еды в дорогу и всякое такое.
- Как это?
Его поразил ее спокойный голос.
- Пойми, если мы пойдем далеко, к этому надо подготовиться.
Она говорила так, словно в том, что они пойдут куда-то вместе, нет ничего необычного. В своей тревоге он поверил ей. Потом он понял, что глупо было даже предлагать это.
- Давай пройдемся хоть недалеко, если нельзя иначе! — взмолился он.— Тут, рядом, если нельзя иначе!
Хеге опять не стала противиться и сразу согласилась:
- Пошли.
Маттиса терзали угрызения совести.
- Ты еще не знаешь, что я с тобой сделал,— сказал он.— Но это очень опасно, Ты должна быть осторожной, чтобы сохранить свою жизнь.
Хеге невольно вздрогнула.
- Замолчи, ради бога! Ты сегодня не в себе. Мы с тобой будем жить еще долго, и ты и я.
- Но ведь это уже сделано,— с трудом произнес Маттис.— Я только не могу рассказать этого.
Таким Хеге его еще не видела, он был так жалок. Теперь уже она схватила его за руку.
- Идем же,— сказала она.— Я пойду с тобой. Не стой так.
Не раздумывая, они направились к ельнику, лежащему между озером и дорогой, туда вела узкая тропинка.
Но Маттис должен был продолжать тот разговор, ему хотелось объяснить, что его мучит.
- Я сам виноват, но я не могу рассказать тебе об этом, все так и есть, поверь мне.
- Ну и пусть,— успокоила его Хеге.— Я не хочу ничего знать. Считай, что все в порядке. Ясно? И покончим на этом.
- Правда? — обрадовался он.
Они шли быстро, словно куда-то спешили. Маттиса подгоняло раскаяние, Хеге еле поспевала за ним. Они миновали болотце, где Маттис переписывался с вальдшнепом на птичьем языке. Маттис ни словом не обмолвился об этом. Хеге все испортила бы, если б усомнилась в их переписке.
Оставив за спиной болото, они углубились в лес, здесь трава уже не росла, лишь бурая хвоя да островки зеленого моха покрывали голую землю.
- Давай постоим,— попросила Хеге, ощутив царившую тут тишину.
Маттис наконец остановился. И тоже сразу ощутил эту изумительную тишину.
- Где мы? — в растерянности спросил он.
- Недалеко от дома,— терпеливо сказала Хеге.— В нашем лесу. Неужели ты не узнаешь это место?
Он даже не смотрел.
- Мне больно,— сказал он вместо этого.— Я очень раскаиваюсь в одной вещи.
- Маттис, ты слышал, что я сказала? Все в порядке. И покончим на этом.
- Да, но...
- Ни слова больше, я же тебе сказала, что все в порядке.
- Но это не так,— упорствовал Маттис.
- Садись сюда на кочку! — вдруг сказала Хеге, она была в растерянности. Они как раз остановились возле круглой мшистой кочки.
Маттис покорно плюхнулся на нее. Раз Хеге так хочет — сила и власть на ее стороне.
- Ты меня совсем загнал,— сказала она, садясь рядом и тяжело переводя дыхание.
Маттис не ответил, он как-то притих. Они сидели на небольшой мшистой кочке. В лесу не слышно было ви звука, и их громко стучащие сердца постепенно успокоились. Маттис молчал, потому что здесь, на кочке, в голову ему пришли новые мысли, куда приятнее тех, что привели его сюда.
- Вот бы ты была девушкой,— вырвалось у него, но он тут же оборвал себя.— Глупости! Ты и есть девушка. Я подумал: другой девушкой.
- Хватит уже,— одернула его Хеге.— Что с, тобой сегодня творится? Успокойся.
Ей показалось, что Маттис уже оправился от своих терзаний, и она невольно вернулась к своему обычному немного ворчливому и наставительному тону. Но Маттис пресек это.
- Ты так испугалась, что не смела даже взглянуть на меня,— сказал он, чтобы прогнать мысли о девушке.
- Испугалась? Тебя? Да я тебя боюсь не больше, чем кошку. И ты это прекрасно знаешь. Давай посидим здесь и забудем о всяких угрызениях.
Хеге была строгая и властная. Она прибавила:
- Тебе решительно не в чем раскаиваться, Маттис. Пусть раскаиваются другие.
Маттис почувствовал облегчение во всем теле. Вот уж кого действительно можно назвать умной, так это Хеге. Никто не умеет, как она, снять с человека тяжесть. Он сказал с благодарностью:
- Как хорошо, Хеге.— И прибавил: — Здесь, на кочке.
У Хеге был такой вид, словно она тоже считала, что все прекрасно.
- Мы еще придем сюда,— сказал Маттис.
Но кочка была уже не нужна, и потому строгая Хеге сказала:
- Ну, пошли.
Однако повела она себя необычно: вместо того чтобы поспешить домой к своей кофте, она предложила:
- Надо немного отдохнуть после этого. Мы с тобой оба порядком измучились.
Маттис просиял — это было так неожиданно с ее стороны.
- Верно,— согласился он.— Но ты справилась и с этим. Хочешь пройтись по лесу?
Земля в лесу была словно покрыта ковром. Они шли по этому ковру и молчали. Однако лес был небольшой, и вскоре они вышли на берег озера. Большого озера, где плавали Ингер и Анна.
Оно было гладкое как зеркало.
- Вон там мы плавали весь день,— сказал Маттис.
Хеге не спросила, когда это было — для Маттиса существовал только один день.
И, стоя там, Хеге случайно придумала Маттису прекрасное дело. Она спросила, не хочет ли он заняться перевозом людей через озеро. Ему бы это пошло на пользу.
Маттис подхватил ее мысль, словно мяч на лету.
- Правильно! Вот это я могу!
- Будешь перевозить девушек через озеро,— сказала Хеге.
Он бросил на нее подозрительный взгляд.
- Ты думаешь?
Но, к сожалению, ей пришлось разочаровать его:
- Нет, из этого ничего не получится. На том берегу никто не живет, там только лес да пустоши, так что перевозить некого. Вот если бы там кто-нибудь жил, ты мог бы стать настоящим перевозчиком.
Эта мысль запала в него. Ее слов о том, что там никто не живет, он не слышал.
- Правильно,— сказал он самому себе.
Сам бы он до этого никогда не додумался. Если Хеге хотела порадовать его, она попала в точку. От захлестнувших его мыслей он сделался молчаливым и ушел в себя, не видел, куда ступает, спотыкался о ветки. Хеге пыталась завязать разговор, но Маттис отвечал невпопад.
- Пора домой,— сказала она наконец.— Отдых кончен, по крайней мере для меня.
Молча они шли вдоль берега. Маттис направился прямиком к своему лодочному сараю.
- Ты здесь останешься?
- Да, а ты можешь идти,— ответил он, погруженный в свои мысли.— Мне теперь надо возиться с лодкой.
Хеге ушла. Когда она уже поднялась по склону, Маттис окликнул ее, он словно очнулся:
- Почему же ты раньше мне этого не предложила?
Вместо ответа Хеге махнула ему рукой, Вскоре она скрылась из глаз. Как же она раньше не сказала ему про это? Умная она или нет? Так или иначе, но сегодняшний разговор закончился замечательно: теперь его ждет работа, которая ему по душе.
Больше мы не будем говорить про эту молнию, обещал он себе. Нас она не касается, ни Хеге, ни меня. А завтра я, может быть, перевезу кого-нибудь через озеро.
Теперь же следовало привести в порядок лодку, сделать все, что только можно, не тратя на это денег.
Маттис работал до темноты. Был конец июля, вечера стали темные. Плотничал Маттис так же плохо, как делал все остальное, но на этот раз он любовно чинил свою лодку, пользуясь теми нехитрыми инструментами, что были в его распоряжении. Поинтересовавшись, как у него дела, Хеге узнала, что он начнет уже завтра утром.
- Что начнешь?
- Ну то, о чем ты говорила! Перевозить людей через озеро. Так здорово, что ты это придумала!
Хеге пришлось выложить ему правду:
- Неужели ты не понимаешь, что я пошутила? Тут некого перевозить.
- Зачем ты так говоришь? — сердито спросил он, ей не удалось поколебать его.— Хочешь обмануть меня?
- Я сказала, что здесь никто не ездит.— Но, одумавшись, Хеге быстро добавила: — Впрочем, начни, пожалуй. Попробовать не мешает. По крайней мере у тебя будет занятие.
Маттис слушал эти слова, точно назойливое постороннее жужжание. Хеге даже не понимала, как растревожила его. В его жизни происходил решающий поворот: вот он, выход.
Маттис перестал работать лишь когда изо всей силы хватил себя молотком по пальцу — в темноте он уже не видел, где гвоздь, а где — палец.
Поднимаясь по склону, он подумал, что, хотя вальдшнеп и лежит под камнем, это лето все-таки неплохое.
