Побочные продукты и то, что привлекает внимание
Возможно, именно запрограммированность мозга на специализированные умозаключения и способность к отвлеченному их производству объясняет, почему люди по всему миру занимаются делами, не имеющими никакой адаптивной ценности. В качестве примера возьмем слуховую кору человеческого мозга, на которую возложено несколько сложных задач. Одна из них – отфильтровывать звуки речи от других звуков. Информация о звуках поступает в ассоциативные корковые зоны, где определяется категория звука и природа его источника. Информация о местонахождении источника обрабатывается другими специализированными контурами и передается особым системам. При этом слуховая система должна вычленять звуки речи. У любого нормального человека имеется способность членить звуковой поток, производимый органами речи другого человека, на отдельные звуки, а затем отправлять этот отфильтрованный слепок в корковые области, специализирующиеся на идентификации слов. Чтобы разбить поток на сегменты, система должна улавливать частоты, определяющие каждую гласную, и сложные шумы согласных, а также их длительность и взаимовлияние. Для этого в слуховой коре имеются разные подсистемы, часть из которых специализируется на чистых тонах, а другие – на более сложных стимулах. Все это часть сложной, развитой структуры, настроенной на тонкий звуковой анализ, – задача, несомненно, адаптивного характера для вида, у которого почти любая коммуникация связана с речью. При этом у нее имеется интересное проявление: предрасположенность человека распознавать, производить, запоминать мелодии и наслаждаться музыкой. Это универсальное для всех людей свойство. В любом человеческом обществе существует та или иная музыкальная традиция, и, хотя традиции эти очень разные, некие объединяющие принципы у них имеются. Например, звуки музыки всегда ближе к чистым звукам, чем к шуму. Эквивалентность октав определенным интервалам вроде пятых и четвертых – следствие соответствующей организации мозговой коры. С некоторой натяжкой можно сказать, что из музыкальных звуков мы извлекаем супергласные звуки (абсолютные частоты, а не те смешанные, которые определяют обычные гласные) и чистые согласные (производимые ударными, а у большинства остальных инструментов «атакой»). В результате музыка становится усиленной формой звукового воздействия, из которого мозговая кора получает очищенные, а значит, концентрированные дозы обычных активаторов. Соответственно, музыка – это не выражение наших настроений, а культурный продукт, успех которого объясняется тем, что она особенно интенсивно активирует определенные наши способности.
Это явление характерно не только для музыки. Куда ни взгляни, человек заполняет окружающее его пространство рукотворными объектами, которые перевозбуждают его зрительную кору: например, внося вместо приглушенных природных коричнево-зеленых оттенков чистые насыщенные цвета. Так повелось издавна. Рисунки охрой, сделанные собирателями времен палеолита, возможно, имели исключительно декоративную функцию. Не менее чувствительна наша зрительная система к симметрии. Особенно важна, в частности, зеркальная симметрия: если вы видите одновременно две стороны животного или человека, значит, он стоит к вам лицом – актуальный фактор при общении не только с людьми, но и с хищниками и добычей. И снова вы не найдете ни одного человеческого общества, где объекты, оказывающие визуальное воздействие, не подчинялись бы принципу симметрии – от простейших приемов грима или прически до узоров ткани и убранства помещений. И наконец, в нашей зрительной коре имеются особые подсистемы, которые быстро идентифицируют объекты как виды, а не как отдельные предметы, а также другие системы, интересующиеся больше местонахождением и движениями этих объектов. Искусственная стимуляция одной или обеих этих систем – иными словами, изобразительное искусство – тоже имеет давнюю историю, как свидетельствуют, в частности, впечатляющие наскальные рисунки эпохи палеолита в пещерах Шове и Ласко.
Эта деятельность мобилизует наши когнитивные способности таким образом, что отдельные культурные артефакты выделяются на фоне других и с большей вероятностью получают распространение. Такие привлекающие внимание когнитивные артефакты могут быть чрезвычайно примитивными: стеклянные бусины, например, или куски блестящего металла, единственная заслуга которых – обеспечение необычного визуального стимула. Но в той же роли могут выступать и идеи, и их абстрактные отношения. Анекдоты активируют нашу способность к умозаключениям и предположениям, а их ударная часть – соль – заставляет пересмотреть всю ситуацию под новым углом. Парадоксы дразнят тем, что представляют неприемлемый вывод как единственно возможный.
Поняв, как в ходе эволюции в мозге появились такие системы логического вывода, мы сможем лучше разобраться, почему люди восприимчивы именно к тем, а не иным артефактам. Наличие чистых тонов в музыке, а в изобразительном искусстве симметрии – явно не случайность, учитывая, как формировался наш мозг.
В том, что касается области сверхъестественных понятий, этими эволюционными умозаключениями вполне могут объясняться определенные виды магических верований. Например, в Индии существует немало мест, где совместная трапеза с представителем некоторых низших каст – с кожевником или кузнецом – считается оскверняющей. В этом случае весь дом подлежит тщательному ритуальному очищению. Большинство даже не подозревает, в чем именно заключается осквернение и каким образом оно их коснется, но подобной ситуации стараются всеми средствами избежать. Или возьмем пример помягче: согласно традициям иудаизма, смешение мясного и молочного в одной тарелке оскверняет всю пищу. И снова никаких пояснений, почему это так. Прежде мы, антропологи, считали, что подобное магическое мышление – результат какого-то сбоя в обычно четком представлении о причинно-следственных связях. Человек, как правило, неплохо вычисляет причины происходящего, в противном случае он не справлялся бы с повседневными делами. Но магическое мышление почему-то начисто эту способность отсекает, допуская, что незаметная перемена в одежде женщины настроит обладательницу на романтический лад. В результате кажется, что вера в магию возникает на фоне ослабления критериев того, что может считаться причиной того или иного явления.
Однако это представление о магии не очень убедительно, поскольку магическая логика на самом деле не сильно отличается от большинства обычных умозаключений. Многие знают, что мясо перед тушением лучше подрумянить на сильном огне, но зачем это делается, они зачастую не объяснят. Они рыхлят землю, прежде чем посадить семена, но совершенно не разбираются в химии почв. Да, понятия чистоты и осквернения кажутся нелепыми на фоне стандартных причинно-следственных связей, но, если рассматривать их в рамках особой системы логического вывода, отвечающей за возможное отравление и заражение, они обретают смысл. Как я уже говорил, эта система руководствуется собственными принципами: опасная субстанция не обязательно видима, доза не имеет значения, любой контакт с источником чреват заражением в полном объеме. Судя по всему, странные верования о касании руки кузнеца – это лишь распространение данных принципов за пределы их исконной адаптивной области, то есть области отравляющих и заразных веществ. Стоит предположить, что представители низшей касты несут в себе определенную субстанцию, и система защиты от заражения естественным образом делает соответствующие выводы: например, что заразен любой, даже самый мимолетный, контакт с подобным человеком и что опасность присутствует, даже если не видна.
Именно так устроены некоторые когнитивные конструкции, которые присутствовали в человеческом сознании с тех самых пор, как оно стало человеческим. Во-первых, все представления о загрязнении строятся на противоестественных допущениях, как то: хотя другие люди принадлежат к одному с нами виду, их внутреннее строение может отличаться от нашего. Во-вторых, в действие приводится адаптивная система логического вывода, которая, стоит предъявить ей изначальное допущение, естественным образом производит всевозможные дополнительные умозаключения. И наконец, весь сценарий, как правило, развивается в отвлеченном режиме, как полное любопытства «а если», поскольку в действительности люди с представителями касты неприкасаемых еду не делят. Это ни в коей мере не препятствует распространению верования, наоборот. Представление о неприкасаемых принадлежит к числу артефактов, завораживающих сознание, поскольку значимые умозаключения делаются на основе выделяющихся на общем фоне предположений, и этого достаточно.
ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ВЫВОДЫ 8: КАКОЙ РАЗУМ НУЖЕН (ЧТОБЫ ВЕРИТЬ)
• Для религии нужен разум стандартной конфигурации, которая имеется у всех нас в силу принадлежности к одному виду. (Никакого особого склада ума не требуется.)
• Благодаря отвлеченному мышлению и специализации человеческий разум восприимчив к определенному ряду культурных конструкций.
• (Предваряя дальнейшие рассуждения.) Возможно, успешность религиозных понятий также обусловлена характером активации систем логического вывода.
И вот теперь мы возвращаемся к серьезной религии. Не стоит предполагать, что культурные творения такого рода ограничиваются лишь несерьезными областями – от подлинного, но незначительного удовольствия от шуток до очевидного, но не жизненно важного воздействия музыки и изобразительного искусства. Это было бы ошибкой. Пример с кастой неприкасаемых я привел для того, чтобы показать: последствия усвоения человеческим разумом когнитивных артефактов такого рода могут быть слишком серьезными. На схожих понятиях строится львиная доля социального взаимодействия во многих частях мира. Если более обобщенно, религиозные понятия тоже представляют собой отличимые когнитивные артефакты, успех культурной передачи которых обеспечивается определенным способом активации систем логического вывода. Причина, по которой религия воспринимается как нечто более серьезное и значимое, чем рассмотренные выше артефакты, в том, что она активирует жизненно важные для нас системы логического вывода – управляющие нашими самыми сильными эмоциями, формирующие взаимодействие с другими людьми, дающие нам моральные ориентиры, организующие социальные группы.