Глава 23

Брайан Уйэд копал и копал, зачерпывая лопатой огромные комья земли и кидая их в кучу, которая доходила ему уже до талии. Он знал: Отилия наблюдает за ним из окна второго этажа. Возможно, также и Эрика смотрит на него, но ему было все равно. После четверга, когда состоялся визит к педиатру, им, парализуя его сознание и волю, овладел страх. Уэйд не знал, что ему делать и куда обратиться. Этим утром, когда он собирался в церковь, его осенило. Он должен выкопать большую яму и похоронить в ней свой позор, все доказательства его вины, которые наверняка хотела бы заполучить Алекс Лейк.

Она, как обычно, приехала в пятницу, чтобы отвезти Отилию в садик, однако он не пустил ее на порог. Понятное дело, эта назойливая особа не собиралась сдаваться и даже устроила скандал, правда, не слишком рьяно, потому что победа в конечном итоге досталась ему. Все-таки Отилия – его дочь, и если он хочет отвези ее в садик сам, он имеет на это полное право. Впрочем, ей быстро стало известно, что в «Тыковке» он так и не появился, потому что уже через час она вновь стала ломиться к нему в дом, требуя свидания с Отилией.

Он позволил Алекс увидеть Отилию, правда, всего на пару минут, после чего отослал дочь назад в ее в комнату.

– Вы намерены отвезти сегодня вашу жену на освидетельствование к психиатру? – спросила она его с таким презрением в глазах и в голосе, что у него не осталось никаких сомнений на тот счет, что ей уже известно заключение педиатра.

Отилия свалилась с качелей и упала на колышек от палатки. Да, такое бывает, и это, безусловно, трагедия, которую уже не исправишь.

– Вы же знаете, что моя жена не выходит из дома, – бросил он ей в ответ. – Она не в состоянии побороть страх, у нее агорафобия.

– Думаю, у нее куда более серьезные проблемы, и вы сами прекрасно это знаете, – возразила ему Алекс Лейк. – Вы используете ее в качестве ширмы, но дальше так продолжаться не может.

– Если вы позволите мне закончить мою мысль, я скажу вам, что намерен лично поговорить с психиатром! – прорычал он, однако нервы уже начинали сдавать, и вместо благородного возмущения ответ даже ему самому показался ущербным и жалким. – Я должен рассказать ему о ней, объяснить, что произошло с ней в прошлом, назвать причины, почему она стала такой.

– Он должен осмотреть ее, а не вас.

– Знаю, и тем не менее…

– Вы вновь тянете резину, мистер Уэйд, пытаетесь помешать нашей работе, но теперь послушайте меня. Ничто из того, что вы делаете, не спасет вас от того, что вы сделали с вашей дочерью. От этого вам нигде – повторяю, нигде! – не спрятаться и не скрыться. Вы меня слышите? Мне все равно, кто вы такой и какую линию обороны возведете вокруг себя…

Не в силах больше выносить эту самонадеянную особу, он захлопнул дверь прямо у нее перед носом и прижался к ней спиной. Сердце колотилось в груди, как кузнечный молот. Он стоял под дверью, пока не дождался, когда она наконец уедет. Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал, но в конце концов она все же уехала.

Впрочем, она еще вернется, в этом не было ни малейших сомнений.

Сегодня воскресенье. Интересно, она уже в курсе его визита к психиатру? Даже если и в курсе, врач вряд ли – он просто не имеет такого права – сообщил ей то, что стало ему известно. Официальный запрос был по поводу освидетельствования жены, он же разговаривал с врачом о себе. По сути дела, вместо жены пациентом стал он сам. Он все честно рассказал врачу, умолял того понять: то, что происходит с ним, то, что он делает, отнюдь не его вина. Просто он жертва жестокой природы, и если закрыть на это глаза, то в остальном он вполне нормальный человек, как и все. Виноват же во всем его мозг, в котором что-то пошло не так, и он бессилен что-либо в нем исправить. У каждого из нас есть свои порывы, свои слабости – у одних сильнее, у других слабее, причем его еще не самые страшные. Ему известны случаи и похлеще. Но он готов поклясться перед Господом Богом, что он ни разу даже пальцем не тронул чужого ребенка. Лишь своего.

Неужели в глазах психиатра промелькнуло омерзение или ему только показалось? В глазах Алекс Лейк оно однозначно было. В редкие моменты просветления на него точно так же смотрела жена. Он знал: она видела в нем своего отчима, но разве можно его сравнить с тем монстром? Садист, извращенец, насильник во всех смыслах этого слова. А его жена, мать Эрики, она была ничуть не лучше! И хотя оба умерли еще до того, как Эрика вошла в его жизнь, он с самого первого дня ощутил, какая она хрупкая, какая уязвимая, какие шрамы оставило в ее душе то, через что она была вынуждена пройти в юные годы. Он жалел ее, ему хотелось ее защитить. Он женился на ней и дал ей новую жизнь в новом городе.

Ей было за что испытывать к нему благодарность, включая детей. Не говоря уже о том – секрет, с которым он не поделился бы ни с одной живой душой, – что она собственными голыми руками до смерти задушила их трехлетнего сына. Если бы не молчание мужа, она давно уже была бы в Бродмуре или другом подобном заведении для умалишенных с агрессивными наклонностями. Отилия тоже появилась бы на свет в тех стенах, он же был бы вынужден искать для дочери новую мать.

И вот теперь этот дом стал для них западней. Оба страдали в нем, каждый на свой лад, будучи не в состоянии общаться друг с другом, равно как и с внешним миром. Это была их тюрьма, их наказание, их личный никому не видимый ад.

Яма была глубиной уже по меньшей мере четыре фута. С него градом катился пот, отчего воздух казался холоднее, и сам он слегка продрог. На ладонях уже появились волдыри, легкие горели огнем. Стоило ему выпрямиться, как спина тотчас напомнила о себе резкой болью. Он устал, его била дрожь, ему было так страшно, что он с трудом передвигал ноги.

Он должен что-то сделать с Отилией, прежде чем мир вокруг него окончательно рухнет.

Эрика наблюдала за ним в окно кухни с ножом в руке. На губах ее играла слабая улыбка. Она не смотрела на нож, даже не чувствовала его веса. Держа его в руке, она задумчиво наблюдала за мужем, прислушиваясь к голосам у себя в голове. Некоторые из них звучали глухо, словно доносились из каких-то глубин, другие пронзительно завывали, третьи хрипели, как будто им пережали горло, но все как один дразнили ее, болтая что-то на непонятных ей языках. Где-то на их фоне слышалась песня, которую когда-то пел ее отчим, – бередящая душу мелодия, на которую был положен искаженный, жестокий текст: по досточке, по досточке, как плюшевый медведь, размозжим мы ей косточки, приятно посмотреть.

Почувствовав, что Отилия стоит у нее за спиной, она обернулась и зашипела, как змея. Точно так же когда-то шипела на нее собственная мать.

Отилия в ужасе выбежала в коридор. Эрика же вновь обратила стеклянные глаза на сад. Теперь Брайан устало плелся к своей студии. Лицо грязное и потное от натуги, плечи согнулись под тяжестью груза, который он тащил на себе. Эрика не сомневалась: после четверга, когда муж возил Отилию к врачу, он ни разу не заглянул в свое логово. Теперь оно превратилось в комнату ужасов, дремлющую под раскидистым деревом. Желтый глаз закрылся. Любой, кто посмел бы войти туда, сделал бы это на свой страх и риск.

Он наверняка уже заметил, что окно снова разбито. Разумеется, он тотчас догадался, что это ее рук дело. Да-да, она разнесла его вдребезги с помощью садовой лопаты, которую он только что оставил рядом со свежевыкопанной могилой. И вот теперь самый удобный момент, решила она, подняться наверх и сделать свою первую маленькую работу за сегодняшний день.

Алекс стояла на прибрежном бульваре Кестерли. С моря к берегу одна за другой катились огромные волны. Она же, не отрывая глаз, смотрела на красивый георгианский особняк, который в начале ноября станет ее домом. В это верилось с трудом. Впрочем, после того, как мать в пятницу улетела домой, с трудом верилось и во многое другое. Казалось, будто все вокруг – плод ее воображения, от первых, робких мгновений, когда они с матерью впервые увидели друг друга, до острой боли расставания у дверей «Прихода Малгров», когда она взглядом провожала ее машину. И вот теперь внутри у нее поселились тоска и страх, куда более сильные, нежели она представляла, – страх, что они больше никогда не увидятся. Он буквально душил Алекс в своих цепких объятьях. Она вновь ощущала себя ребенком, запертым в чулане, из которого ей самой не выбраться, и она с отчаянием в сердце ждет, когда та придет и вызволит ее оттуда.

Накануне они поговорили по телефону. Анна позвонила из Дубая, где у нее была пересадка. Сейчас ее самолет уже наверняка приземлился в Окленде. Боб обещал встретить ее там, чтобы потом вместе вернуться в Кери-Кери, где их уже ожидала вся их дружная семья. Они наверняка устроили Анне самую теплую встречу. При этой мысли Алекс одновременно наполнили зависть и гордость. Она без труда представила радостные улыбки по случаю возвращения Анны – пусть не родной, но такой замечательной матери, тети, бабушки. Алекс уже давно поняла – такие люди, как Анна, наполняют светом жизни других людей. Разве можно ее не любить за это?

Обводя глазами в сгущающихся сумерках унылый пейзаж, она едва ли не кожей ощущала, как на нее давит серо-стальная вода и такое же холодное, равнодушное небо. Как же это не похоже на полную тепла и света Новую Зеландию с ее яркими красками и экзотическими цветами! С трудом верилось, что там уже наступил понедельник. Сегодняшний день уже стал прошлым, а его место занял завтрашний. По словам Анны, она до вторника будет отходить после перелета, после чего с прежней энергией возьмется за подготовку юбилея Боба и с головой погрузится в дела – примерно так, как он сам погружался в море.

Разве они могли сказать что-то другое? Впрочем, разве она не знала, что с отъездом матери ее снова ждут серые, тоскливые будни, полные пустоты и одиночества? Анна ворвалась в ее жизнь и, подобно кисти художника, расцветила ее самыми яркими красками, внесла в нее изменения, о существовании которых Алекс даже не догадывалась. В некотором смысле Алекс только сейчас осознала, какой, собственно, может быть жизнь.

Она так и заявила в разговоре с Габи и Мартином, когда те приехали, чтобы забрать вещи из старой комнаты Габи и перевезти их в Девон. Сказала и совершила ошибку. Увидев обиду в глазах сестры, она тотчас же ощутила себя предательницей, как и сейчас, стоило только вспомнить об этом. Какой бесчувственной нужно быть, чтобы объявить, что жизнь в доме Майры и Дугласа была для нее сплошной серой тоской.

– Я знаю, Анна гораздо более яркая личность, чем мама, – сказала ей Габи перед тем, как уехать, – и намного ее моложе. Мне понятно, почему ты решила, что она – это нечто особенное. Наверно, на твоем месте я чувствовала бы то же самое, но отец с матерью любили тебя и делали все, что могли.

Габи права: они действительно делали все, что могли. И она по-своему всегда будет любить их за это, невзирая на возникавшее порой между ними непонимание. Им не удалось одного – сделать так, чтобы она чувствовала себя равноправным членом их семьи. Впрочем, наверно, это в неменьшей степени и ее собственная вина. Никогда не следует недооценивать силу детской психики.

Она помнила это из курса психологии в колледже, а работая, не раз видела своими глазами. Эта сила не переставала изумлять ее, как будто жизнь задалась целью постоянно напоминать ей об этом, раз за разом повторять один и тот же урок. Дети могут быть не только ранимыми и несчастными, но также хитрыми и изворотливыми. Они способны манипулировать взрослыми так ловко, что порой эта ловкость не может не шокировать, а временами бывает попросту опасной. Барьеры, которые они возводят вокруг себя, если им что-то угрожает, или если они растеряны, или же просто устали, могут быть непоколебимы, как будто возведенные из железобетона, и требуются месяцы, если не годы, чтобы они дали первую трещину. Обороной Отилии было ее молчание. И все же ее потребность в любви, в человеческом тепле, в заботе со стороны любого, кто проявит по отношению к ней доброту и ласку, просачивалась из-за этой преграды прямо Алекс в сердце.

Все дети, ее подопечные, были для нее важны, и она была готова сделать все, что в ее силах, чтобы им помочь. И все же с того самого первого дня, когда она впервые увидела Отилию в парке Диллерсби, ей показалась, что она прочла в глазах девочки немой призыв. Да, именно поэтому она и заметила ее, одиноко сидящую на качелях, и подошла, чтобы заговорить с ней. И даже провожая ее глазами, когда девочку увел отец, она ощутила некую связь, которую была не в силах объяснить, равно как и игнорировать. В некотором смысле Отилия потянулась к ней первая. Вот и сейчас, точно таким же совершенно необъяснимым образом, Алекс чувствовала, что девочка нуждается в ней.

Впрочем, это ощущение никогда не покидало ее, будь оно в центре ее внимания или же терпеливо дожидаясь своей очереди за кулисами. Интересно, чем сейчас занимается Отилия? Одна в своей комнате вместе с верным Ботиком или же сидит на верхней ступеньке лестницы, пытаясь решить, спускаться ей вниз или нет. Или же где-то вместе со своим отцом…

О такой перспективе Алекс было страшно даже думать.

Она предпочла представить Отилию мирно спящей в кроватке, не ведающей обо всех тех ужасных вещах, что случились с ней. Пусть она думает, что завтра снова пойдет в садик. Пусть и на ее долю в этой жизни выпадет нормальная, человеческая любовь, тепло и забота.

Садясь за руль, Алекс машинально отметила, как пару раз звякнул ее мобильник – похоже, ей на почту пришло электронное письмо, сначала одно, потом второе. Сегодня воскресенье, так что они могут подождать, пока она не приедет домой, а быть может, и до завтра. Выехав задним ходом с парковки, она покатила в сторону Норт-Хилл.

Вообще-то ее дом находится в противоположном направлении. Но ею по какой-то неведомой причине владела настоятельная потребность проехать мимо дома Уэйдов. Как жаль, что Отилия так и не узнает, что Алекс проехала мимо ее дома, что она делает все для того, чтобы ее больше никто не обидел. Все ли? Сколько еще издевательств и унижений вынесет это крошечное создание, прежде чем будут пройдены все официальные каналы и будет доказано, что ее отец лжет, и у нее появится право изъять девочку у родителей-извергов. Увы, пока же такого права у нее нет. Но это еще не значит, что пока она готова ждать, сложив оружие.

Алекс не знала, что ждет ее, когда она подъехала к дому Уэйдов. По большому счету, она вообще ничего не ждала, разве что увидеть личико Отилии, мелькнувшее в окне второго этажа. Чего она уж точно не ожидала, так это того, что застанет дом сверкающим огнями. Не доводилось ей раньше видеть и серебристый «Рено», свернувший от дома на дорогу и покативший вниз по холму. Возможно, это кто-то заблудился и воспользовался открытыми воротами, чтобы развернуться и поехать назад. Было слишком темно, чтобы разглядеть, кто за рулем, хотя Алекс была уверена, что это мужчина.

Подъехав к самому дому, она вышла из машины и с опаской шагнула к крыльцу. Дверь была открыта. Алекс почему-то тотчас стало не по себе. Она осторожно шагнула в коридор.

– Эй, тут есть кто-нибудь? – крикнула она.

Ответом ей стала леденящая тишина. Она на цыпочках подошла к двери гостиной и распахнула ее. Скрипнули, полоснув по нервам, словно ножом, дверные петли. С замиранием сердца Алекс заглянула внутрь.

Никого. Алекс вернулась в коридор и позвала еще раз:

– Миссис Уэйд! Отилия!

Тишина. Никакого ответа.

– О боже! – прошептала она. Здесь явно случилось что-то ужасное. Сердце ее не обмануло.

Алекс заставила себя двинуться дальше. Дойдя до кухни, она замерла на пороге. Задняя дверь стояла открытой и слегка покачивалась на ветру. Ей тотчас стало не по себе. Она словно приросла к полу, не в силах сделать даже шага. Нет, она не должна сдаваться, пока не найдет Отилию. Ей показалось, что внутри сарая кто-то есть – под деревьями желтым светом ярко светилось окно.

Пройдя через кухню, она вышла в дверь и осторожно двинулась через сад. Теперь ей был виден затылок Брайана Уэйда. Судя по высоте, Уэйд сидел на стуле. Что, если с ним Отилия, и этот мерзавец… В ней тотчас проснулся гнев, и она устремилась вперед. Еще мгновение, и она уже стояла рядом с окном. Алекс протянула руку – стекла не было, и она едва не дотронулась до Уэйда. Стоит ему обернуться, как он тотчас ее увидит. Однако хозяин дома был так увлечен чем-то, что делал на компьютере, что не замечал того, что он здесь больше не один.

Быстро окинув глазами внутреннее убранство сарая, Алекс облегченно вздохнула: Отилии здесь не было. Наверно, она где-то в доме, с матерью или же у себя в комнате. Тогда почему она не откликнулась, когда Алекс позвала ее? Наверное, работал телевизор.

Хотя нет, сверху не доносилось никаких звуков. Но может быть, просто дверь в комнату девочки была закрыта.

Алекс вернулась в кухню. Она уже шагнула внутрь и была готова выйти в коридор, когда краем глаза заметила что-то странное. Она посмотрела вниз и едва не вскрикнула от ужаса.

Кровь. Густая темная лужа крови, натекшая по плиткам пола откуда-то из-за стола. Чувствуя, что ее начинает колотить дрожь, она сделала шаг, затем еще один. В следующее мгновение ее уже душили рыдания. Эрика Уэйд сидела на полу: остекленевшие глаза широко раскрыты, из-под ребер торчала рукоятка ножа.

Проглотив подступивший к горлу комок тошноты, Алекс выбежала в коридор и с криком «Отилия!» бросилась по лестнице наверх.

– Отилия! – звала она. – Отилия!