Глава 49

Жизнь среди пигмеев оказалась не так уж плоха. К Эйхгорну они отнеслись доброжелательно, хотя и несколько бесцеремонно. Каждый прекрасно говорил на парифатском языке и первым делом спрашивал, почему у Эйхгорна такая крошечная голова.

Оказалось, что такие племена пигмеев распространены по всему Парифату. Одни постоянно живут на одном месте, другие кочуют. Многие вовсе странствуют поодиночке или маленькими группами. Человеки и другие большие существа о них знают, но несколько отвлеченно — пигмеи редко попадаются им на глаза.

Все у пигмеев было общее. Отсутствовала не только частная, но даже и личная собственность — если кому что было нужно, он спокойно брал. Денег у пигмеев тоже не водилось, и они вообще не знали, что это такое.

Такие экономические отношения они переносили и на внешний мир. Беззастенчиво воровали у людей все им нужное — от свечного воска до цветных стеклышек. Причем сами они это кражей не считали — да и само слово «кража» в их лексиконе отсутствовало.

Просто добывание.

Конечно, люди страдали от этого не сильно. Много ли нужно таким лилипутикам? Большую часть ими утащенного списывали на крыс или сорок.

Хотя пищу пигмеи обычно добывали не в домах, а на огородах. Самые обычные растения были для них гигантскими, так что одного огурца или помидора хватало на обед всему племени. Естественно, при таком изобилии сами они сельским хозяйством заниматься даже не пытались.

А вот охотились многие. На соразмерных им животных, конечно — грызунов, мелких птиц, лягушек и ящериц. Некоторых из таких зверьков пигмеи и приручали — Эйхгорн пару раз видел наездников на воробьях, а кое-кто водил на поводках крупных жуков.

Эйхгорн быстро перезнакомился со всем племенем. Народом пигмеи оказались очень непосредственным, во многом вели себя совершенно как дети. Правда, глупыми или простодушными назвать их было нельзя. Просто создавалось впечатление, что некоторые аспекты жизнедеятельности им в принципе непонятны.

Например, такая штука, как размножение. Пигмеи двуполы, но у них отсутствует брак или иные формы отношений. Поскольку как-то они все же должны размножаться, Эйхгорн решил, что эти дела у них, видимо, предельно табуированы.

Ребенка Эйхгорн тоже видел всего раз. Потом случайно выяснил, что дети пигмеев рождаются совсем крошечными, но растут с поразительной скоростью и уже через полтора-два месяца ничем не отличаются от взрослых.

За пару дней пигмеи полностью привыкли, что среди них живет странный пигмей с малюсенькой головой и уже не отличали Эйхгорна от всех остальных. Имени его они, правда, так и не запомнили, дав вместо него обидную кличку — Очкарик.

Сами они, впрочем, обидной ее не считали. У всех пигмеев вместо имен были такие вот прозвища, даваемые либо по роду занятий — Сборщик, Лучник, Микстура, Стряпуха; либо по каким-то чертам внешности или характера — Вихрастый, Спун, Толстуха, Большеглазка. Дети обходились без имен… во всяком случае, того единственного ребенка, что Эйхгорн встретил, не звали никак.

Как правило, пигмеи, носившие «профессиональные» имена, занимались только чем-то конкретным. Остальные же трудились где придется и как попало — участвовали в набегах, убирали мусор, работали по дому или помогали «специалистам».

Эйхгорн без труда влился в эту систему. Благо пигмеев окружало такое изобилие, что работали они в целом куда меньше, чем люди. Да и вообще жили беззаботно, не утруждая себя законами и правилами. У них напрочь отсутствовали политические отношения, материальных благ хватало на всех, а самыми страшными преступлениями считались вандализм и хулиганство. Ничего более скверного они даже не могли себе представить.

Правительства как такового у пигмеев тоже не было. Во всяких спорных ситуациях они обращались за советом к бабкам — но те были не вождями, а просто старейшинами. Не было определено даже их количество — просто группа самых старых женщин в племени.

— А почему только бабки? — спросил Эйхгорн у Вихрастого. — Почему не дедки?

— Потому что бабки умнее дедок, — ответил тот.

— Кто сказал? — удивился Эйхгорн.

— Бабки сказали, — пожал плечами Вихрастый.

Впрочем, кроме бабок в этом обществе имелись и неформальные лидеры. Тот же Вихрастый постоянно всеми командовал — и его все слушались. Например, на третий день пребывания Эйхгорна в племени пигмеи устроили нечто вроде субботника — чистили территорию от мусора, истребляли в домах-деревьях личинок, вытряхивали половики, мыли окна, — и руководил мероприятием именно Вихрастый.

Эйхгорн тоже помогал. Меланхолично махал сделанной из веточки метлой, размышляя про себя, как построить здесь летательный аппарат. При его новых размерах задача упрощается во много раз — что сложного в создании игрушечного самолетика? Или добыть буквально капельку флогистона, наполнить им хоть тот же рыбий пузырь, привязать к спине… и парить!

Ну или хотя бы высоко прыгать.

Тем более, что падения теперь стали практически безопасными. Пигмеи без страха скатывались с самых высоких пней, прыгали с деревьев. Всюду у них были лесенки и горки, с веток спускались канаты, а квартиры-дупла встречались даже на самых вершинах. Поселок занимал совсем небольшое пространство — всего-то тринадцать деревьев, — но каждое являлось по сути многоэтажным домом.

Хотя по внутреннему устройству эти квартиры напоминали скорее норы, чем дупла. Выдолбленные в дереве, но довольно извилистые, со множеством комнат. Обычно имелась одна большая, из которой отнорки вели в комнатушки поменьше. Спаленки, кухоньки, мастерские и, конечно, кладовочки.

Кладовочек было особенное изобилие. Не все, но многие пигмеи были жуткими барахольщиками, собирая и скапливая все, что казалось интересным. Найденное в лесу, добытое у людей, сделанное собственными руками — хватало разнообразнейшего добра. Изрядная часть этого мусома хранилась в пигмейских закромах уже годами.

Каких-то контор или общественных зданий у пигмеев не было. Все специалисты работали на дому, массовые развлечения устраивались на открытом воздухе, а торговля отсутствовала как явление. По сути, был только зал для собраний — тот самый, в котором Эйхгорна принимали бабки.

Отсутствовали и культовые сооружения. У пигмеев имелось нечто отдаленно похожее на религию, но оно было напрочь лишено богов и вообще сверхъестественных сущностей. Это скорее напоминало закон кармы — считалось, что если ты будешь хорошо относиться к окружающим, то и у тебя лично все всегда будет хорошо. Ну а если плохо… тогда случится какая-нибудь ерунда. Лягушка съест или еще что-нибудь в таком роде.

Впрочем, к смерти пигмеи относились очень спокойно, даже с каким-то равнодушием. Жили они, как понял Эйхгорн, всего лет десять, но при их ускоренном метаболизме это было очень даже продолжительным сроком. Старость длилась недолго — те же бабки сменялись достаточно часто. Умерших не хоронили — просто уносили подальше в лес и почти сразу же забывали о их существовании.

Истории у пигмеев не было в принципе — ни общей, ни личной. Никто из них не знал даже имен своих родителей. События хотя бы недельной давности казались им несказанно древними и не вызывали ни малейшего интереса.

Строить самолет или воздушный шар Эйхгорн быстро передумал. Ему просто некуда было лететь. Конечно, можно продолжать изучать этот микромир и его обитателей, но он все же хотел вернуться в нормальное состояние. Где-то там немой охранник по-прежнему стерег аэростат и запасы флогистона, и Алатус с каждым днем подплывал все ближе.

А как именно вернуться в нормальное состояние, Эйхгорн уже придумал. Идея пришла к нему, когда он участвовал в охоте на огненную агаму. Не слишком крупная, едва ли сорока сантиметров вместе с хвостом, пигмеям она казалась чудовищным драконом. И однако они одолели ее всего лишь впятером — поймали в веревочные силки и затыкали насмерть копьями.

Копья после этого почему-то просто выбросили — и это вызвало у Эйхгорна недоумение. Он спросил, в чем дело — оказалось, что огненная агама очень ядовита. На нее охотятся не ради мяса, а ради крови и внутренностей — из них пигмейка Микстура делает лекарства.

Но использовать испачканные в этой крови копья уже нельзя — убьют они, конечно, кого угодно, но мясо станет несъедобным.

Эйхгорн выслушал с интересом, а когда пигмеи разошлись — прихватил одно отравленное копье себе. А потом еще и выпросил у Микстуры флакон агамовой крови. Любой человеческий врач отнесся бы к такой просьбе с подозрением, но пигмейка лишь предупредила, чтобы Эйхгорн был осторожен и не вздумал это пить.

Обзаведясь оружием, Эйхгорн стал подыскивать средство передвижения. Конечно, он мог вернуться тем же путем, что и сбежал, но ему почему-то не нравилась эта идея. Наверняка Шторелли давно замуровал ту нору или поставил у входа мышеловку.

Нет, лучше попробовать нестандартные пути проникновения. Через окно, например… или через печную трубу. Кардегарт расположен на экваторе, климат жаркий, но печи в домах все равно есть — для готовки.

Хотя это скорее камины, чем печи. В центре каждого здания расположен каменный стержень, который одновременно служит несущей колонной, вентиляционным отверстием и жаровней. Кардегартцы пекут в них лепешки, жарят мясо, рыбу, картошку… хотя насчет картошки Эйхгорн не был уверен. Кажется, у местных она не в почете.

Через трубу Эйхгорн и решил проникнуть. А чтобы сделать это — начал брать уроки у Летуна, лучшего в племени воробьиного наездника.

Пигмеи ловили воробьев силками. Тех, что постарше, попросту ели, а вот молодых выхаживали и приручали. У них имелась самая настоящая воробьюшня на одиннадцать голов — птицы привыкли получать пищу от двуногих и не возражали носить их на спинах.

На одной из птиц Эйхгорн и стал учиться. Самолет, вертолет, воздушный шар… если ты никогда не поднимался в небо на спине воробья, ты просто не знаешь жизни. Попробуй, удержись на скользких перьях, не свались с довольно-таки мелкой птички.

Но с каждым днем у Эйхгорна получалось все лучше и лучше. Он уже мог заставить воробья выделывать фигуры… ну пусть не высшего пилотажа, но хоть какого-то. Если бы птице — да и ему самому! — не требовался отдых, Эйхгорн пожалуй и вовсе бы не опускался на землю.

Пигмеи не обращали внимания на его полеты. У них каждый развлекался по своему усмотрению, и никто не возражал, пока это не мешало остальным. Ворчала разве что Зернышко — ходящая за воробьями пигмейка. Ее раздражало, что Очкарик катается на воробье просто так, безо всякого толку.

В свободное от полетов время Эйхгорн учился пользоваться копьем. Именно копья в основном использовали пигмеи на охоте. Большие и тяжелые рогатины — когда имели дело с крупными зверями вроде крыс и лягушек. Тонкие костяные остроги — когда шли на мелкую дичь вроде жуков и шмелей. И совсем маленькие легкие копьеца — для метания.

Эйхгорн обзавелся самым большим и тяжелым. Стараясь не касаться отравленного наконечника, он день за днем повторял приемы, которыми охотно делился Шрам — старый, побитый жизнью охотник. Возрастом он ненамного уступал бабкам.

— Размахнулся — и коли, — терпеливо говорил он, взирая на отработку ударов. — Размахнулся — и вонзай. Всем телом навались на древко.

Эйхгорн послушно наваливался. Про себя при этом думал, насколько же странным делом занимается… и насколько вообще странен его нынешний образ жизни.

Семнадцать дней в итоге провел Эйхгорн среди пигмеев. Семнадцать дней, которые при его новом ускоренном метаболизме длились как полгода. А утром восемнадцатого на горизонте показалась темная, почти еще неразличимая полоса.

Алатус.

Это заставило Эйхгорна слегка ускориться. Он предполагал, что у него в запасе еще около недели, но погрешность оказалась больше допущенной. Все-таки расчеты приходилось делать, оперируя довольно приблизительными данными.

Так или иначе, вечером того же дня Эйхгорн стал собираться в путь. Он распрощался с пигмеями, поблагодарив их за гостеприимство, оседлал воробья и взял курс к гигантским бурым куполам.

Люди. Отсюда, с высоты птичьего полета, они казались нормального роста. Очень легко было забыть, что сейчас любой из них может раздавить Эйхгорна сапогом, свернуть голову просто пальцами. Крепко держась за воробьиные перья, Эйхгорн высматривал ту волшебную лавку, что доставила ему столько неприятностей.

Сверху она ничем не отличалась от большинства домов Кардегарта. Но Эйхгорн уже летал здесь вчера… да и сегодня тоже. Он давно нашел искомое — теперь осталось только направить воробья к нужной трубе.

Благо уже почти совсем стемнело…