Глава 27
Сячин Иван Николаевич сидел в своем кожаном кресле, за своим большим рабочим столом в своем кабинете, в своем доме. Хорошая комната. Огромное окно на восток. Широкая дверь. Стены темные с позолотой. Дорогая тяжелая мебель. Две дорогие картины на северной и южной стене. Продавец – хозяин галереи – утверждал, что это подлинники. Сячин поверил на слово. Он в этом ни черта не смыслил. Просто купил, потому что дорого, потому что модно, потому что имя художника на слуху. Купил, повесил и забыл. Редко когда рассматривал. Сейчас вдруг посмотрел. И понял, что зря отвалил столько денег. Пустая трата! Картины размазанные какие-то, ни тебе рисунка, ни темы. Мазня, одним словом. Дорогостоящая мазня! Как прямо вся его жизнь. Дорого, круто, но ни темы, ни картинки. Одни штрихи, наброски, мазки грубых красок. Как так выйти могло? Он же не собирался так прожить свою жизнь. Так грязно и бездарно. И так бездарно ее заканчивать тем более не собирался! А все идет к тому, все идет к тому…
Он тихо сидел, не двигаясь. Замерли, кажется, даже его мысли, которые весь день терзали его мозг. С дикой болью терзали, заставляя трусить, потеть и трястись всем телом. На какое-то время удалось отвлечься. И потом снова нахлынуло.
Он не думал, что жизнь его закончится так бесславно! А она закончилась, все! Жизнь закончилась в момент, когда почтальонша вручила ему два плотных конверта у ворот дома. Заставила расписаться в четырех местах на маленьких прямоугольных бланках, отдала конверты и вернулась к своей машинке. Маленькая такая неприметная машинка о четырех маленьких колесиках. Почти игрушечная. Он вот лично всегда любил большие машины. Всегда. Большие заметные машины.
Идиот!
Какое-то время он стоял на брусчатой дорожке, уже после того, как запер ворота, и тупо смотрел на конверты в руках. Обычные конверты. Один адресован ему, второй жене. Без обратного адреса. Обычные конверты, наверняка с какой-то рекламой. И…
«Нет, нет, это не реклама, – принялся тут же нашептывать ему осторожный внутренний голос. – На рекламном конверте всегда обратный адрес есть. И куча марок, и какой-нибудь рекламный слоган. А здесь ничего. Пусто. Лаконичный адрес их проживания, и все».
И заныло тут же все внутри. И заскребло.
Это беда, почему-то понял он, как только недоумение схлынуло. Это беда, понял он, рассматривая конверт, адресованный ему. Но при чем тут Вероника?! Мерзавец, который осмелился испортить ему жизнь, решил продублировать послание? Решил сделать так, чтобы и она все о нем узнала? Чтобы ранить ее и его побольнее?
Сволочь! Кто бы он ни был, это сволочь!
А может, все же это не так?! Может, это все же реклама?! И он осторожно надорвал конверт, который был адресован ему. Краешек самый. И тут же узнал по углу фотографии шкаф, который стоял в комнате Маши.
Нет, не реклама!
Иван Сячин сунул конверты под мышку, для чего-то еще раз проверил ворота. Заперты. Проходя мимо гаража, обнаружил, что машина Богдана все еще здесь. Значит, он ночевал у дочери.
«Вот мерзавец», – подумал Сячин с ленивым презрением. И тут же вспомнил, что сам разрешил им остаться. Вернее, не разрешил дочери съезжать из дома. А они теперь с этим красавцем одно целое. Интересно, как она восприняла то, что ее избранник и ее отец трахали одну шлюху?
Он плотнее прижал локтем конверты, когда вошел в дом. Прислушался. В комнате дочери было тихо. Молодые спали. Богдан даже не встал, хотя был рабочий день. Надо же! Что бы это значило? Решил поменять место работы? И пусть. Ему-то что? Хотя…
Хотя придется все отдавать в его руки. Вероника не станет продолжать его дело. Точно не станет. Как только узнает всю правду о нем, слушать не захочет о его фирме.
Богдан… Пусть Богдан распоряжается. Черт с ним! Раз уж все так сложилось. Нет, конечно, он на Ирку все оформит. Дочка все же. А Сизов пусть по доверенности правит.
Он поднялся по лестнице. Остановился у дверей супружеской спальни. Тихо. Вероника любила поспать подольше. С ним любила поспать. Но с некоторых пор они стали спать врозь. Уже пару недель.
Он зашел в свой кабинет, быстро запер дверь, надорвал конверт на свое имя. Вытряхнул на стол фотографии и тут же зажмурился. Это были не фотографии, это был приговор. Реальный тюремный срок. К фотографиям прилагалась записка с требованием денег. А как же еще-то! Шантажист особо не заморачивался. Написал от руки на простом клочке бумаги цифру и число, когда он с ним – с Сячиным – свяжется. И был абсолютно уверен, сволочь мерзкая, что Сячин заплатит. Не побежит в полицию с требованием привлечь шантажиста к ответственности. Потому что он…
Фотографии из второго надорванного конверта накрыли первые и заставили его язык отняться. Его просто парализовало на какое-то краткое время, потому что он увидел куда более страшное, чем видел до этого. Ног он не чувствовал, сердца тоже. Он будто умер! Все в нем умерло, кроме зрения! Он смотрел и смотрел, перебирал окостеневшими пальцами снимки, подносил их к глазам. Надеялся на игру воображения, но тщетно. В конверте, адресованном Веронике, все было еще страшнее. И это окончательно сгубило его жизнь.
Окончательно…
Он совершенно не помнил, как сгреб все фотографии в кучу, скомкал их, рассовал по конвертам и, выйдя во двор, устроил костер в мангале у беседки. Будто это могло помочь. Будто беда исчезнет, разнесется по воздуху вместе с пеплом от страшных снимков.
Он не помнил, как вернулся в дом, снова заперся в кабинете и просидел, не двигаясь, кажется, весь день.
На первом этаже дома раздался какой-то странный шум. Будто заговорили сразу несколько человек. Мужчин.
Ну вот и все, подумал он. Они пришли. Они пришли за ним…
Сячин со странным старческим кряхтеньем выбрался из-за стола. Подошел к шкафу, в котором с внутренней стороны двери было прикреплено зеркало. Распахнул его. Уставился на свое отражение. И не узнал. Зеркало прибавило ему лет пятнадцать точно. Прорезались глубокие морщины, седины в волосах стало больше, он ссутулился. На модной майке под мышками образовались потные круги.
Сячин поморщился. Что с ним стало за день один?! А что станет дальше?
Он с грохотом захлопнул дверцу шкафа и направился к выходу из кабинета. По лестнице спускался медленно, стараясь ступать неслышно. Прислушивался. В гостиной говорили сразу несколько человек. Трое были чужаками. Богдан был там, Ирина и жена. Жена говорила больше всех остальных. Фыркала, гневалась, без конца твердила о какой-то ошибке.
Перед тем как оставить позади последнюю ступеньку лестницы, Сячин глубоко вдохнул, выдохнул, зажмурился на мгновение, следом делано улыбнулся. И с этой фальшивой улыбкой вышел к гостям.
– О-о-о, знакомые все лица! – произнес он с неестественным возбуждением, глядя в сторону Волкова.
Скорым шагом прошел мимо всех к самому дальнему креслу в уголочке, сел, чтобы не стоять и не трястись. Глянул с осуждением на знакомого гостя:
– Все не унимаетесь, майор? Мало у вас проблем?
– Проблем достаточно, – улыбнулся Волков привычной таинственной улыбочкой, за которую его многие ненавидели. – Стараемся решать по мере возможности.
– И сейчас вы решили, что решать свои проблемы станете именно здесь? – Хозяин потыкал указательными пальцами, указывая направление вниз. – В моем доме? В моей гостиной?
– Я бы и рад сделать это в другом месте, но вот господин Сизов неожиданно обнаружился именно здесь. Именно в вашем доме. Его не было ни на работе, ни дома, а оказался он тут.
И Волков обернулся на молодых людей, сидевших на диване и крепко державшихся за руки. Девушка казалась спокойной и даже надменной. Красивое лицо, красивая одежда, длинные темные волосы небрежно причесаны, но ее это нисколько не портило. Богдан явно нервничал. Он без конца проводил свободной рукой по волосам. Шумно сглатывал. Нервничал, в общем.
Хозяйка дома, Вероника, кажется. Так она представилась галантному Иванову, бросившемуся целовать ей ручку. Та почему-то тоже нервничала. Без конца покусывала губы, курила в приоткрытое окно. И до того, как Сячин спустился к ним, говорила много и сумбурно. Честно? Волков ничего не понял из ее бессвязной речи. Даже закралась грешная мысль, а табак ли она курит, эта миловидная дама в странном домашнем костюме, кажущемся ей сильно великоватым.
– Стало быть, у вас вопросы к Богдану? А я-то думал! – неуверенно улыбнулся Сячин, его подрагивающие ладони снова улеглись на подлокотники. Он подергал плечами. – Так забирайте Богдана и отправляйтесь восвояси, господа!
– Папа! – истерично выкрикнула девушка, чуть приподнялась на диване и с такой угрозой посмотрела в сторону отца, что Волкову сделалось неуютно.
И он тут же подумал – после того как отец примирительно покивал, – что у девчушки есть какие-то рычаги? Чем она манипулирует? Папка сразу согласился и заглох. Интересно…
– Итак, приступим, – проговорил Волков и потер ладонь о ладонь, будто собирался вкусно отобедать в этом доме. – Гражданин Сизов, я не стану вас предупреждать о даче ложных показаний, о мере ответственности и так далее. Вы все это не так давно проходили. К тому же вы сами, если я ничего не путаю, юрист?
– Да, – кратко ответил Сизов.
– Так вот ответьте нам, что вы делали вчера вечером?
– В какое время?
Сизов задумался, наморщил лоб, это его чуть состарило, и он перестал казаться успешным красавцем, которым казался, даже выходя из следственного изолятора.
– Приблизительно с шестнадцати сорока пяти до девятнадцати часов, – вставил Иванов.
Его коробило, что инициативу с порога перехватил Волков, не давая им с Мининым возможности произнести хоть слово.
– Он был у меня! – резким неприятным голосом вставила Ирина и, высвободив ладонь из пальцев жениха, обняла его за плечи.
Ясно, стоять будет насмерть.
– С какого времени?
– Приблизительно с двух часов или с трех. – Она вопросительно глянула на Богдана.
– Да, сразу после того, как меня освободили, я поехал домой. Принял душ, переоделся и поехал к Ирине.
– То есть после шестнадцати часов вы этот дом не покидали? – уточнил Волков.
– Нет, не покидал! – снова с надрывом ответила за жениха Ирина. – Мы все время были вместе. Мама, скажи!
Та неопределенно повела плечами. Мотнула головой и глубоко затянулась. Но после того, как все присутствующие уставились на нее, нехотя произнесла в клуб дыма, который неспешно выпустила в комнату:
– Ну да, да, он был тут. Я еще его из спальни гнала. Мерзавец! – не очень тихо выпалила она и снова отвернулась к окну.
Иванов и Минин кисло улыбнулись друг другу. И каждый из них подумал, что Волков опять оказался прав. Был кто-то еще. Кто-то, разгуливающий по городу точно в такой же яркой куртке, как и Богдан.
– А где ваша куртка, гражданин Сизов? – спросил Минин с надеждой.
Мало ли! Ему вдруг пришло в голову, что тот мог дать ее кому-то поносить или выбросил на остановке, чтобы не воняла тюремной камерой и не напоминала о неприятных днях. Глупо, конечно, а вдруг?
– Какая куртка? – не понял парень.
– Оранжевая, яркая. Вы ко мне в ней прибыли.
– А-а-а-а, дома. Где же ей еще быть?
– На вешалке? – настырничал Минин, у него появилась еще более странная надежда, что квартиру Сизова обокрали, пока тот ехал к невесте.
Вынесли все, включая куртку.
– В стиралку бросил. И все вещи с себя туда же.
В стиралку вор не полезет, сморщился недовольно Минин.
– А при чем тут куртка?! – снова влезла Ирина. – Таких курток, что ли, мало? Вон и у папы такая же есть, и у других парней из их конторы. Они в прошлом году, когда на Байкал ездили всем коллективом на зимние каникулы, всем такие купили. Скажи, пап?
– Да, да, что-то такое припоминаю. – По бледному лицу Сизова скользнула странная улыбка.
Волкову она показалась болезненной.
– То есть у всех мужчин, что работают на вас, есть такие куртки?! – изумился Минин. – И сколько же их было куплено?
– Девятнадцать штук, – ответил за всех Богдан Сизов. И повторил вопрос Ирины: – А при чем тут куртка?
Теперь они уже переглянулись все втроем: Волков, Иванов и Минин. И согласно друг другу кивнули. И Волков заговорил:
– Вчера приблизительно без четверти пять вечера в ваш подъезд, гражданин Сизов, вошла женщина. Следом за ней туда же вошел мужчина в точно такой же куртке, как ваша. Женщина через несколько минут оттуда выбежала. И мужчина следом. Еще через какое-то время она вернулась к себе. Вошла в подъезд дома, где проживала со своим мужем. И снова тот же мужчина, в такой же куртке, как ваша, Богдан, и ваша, Иван Николаевич, вошел за ней следом. Не сразу, нет. С интервалом минут в двадцать.
– И что?! – Ирина вытянула шею, ее взгляд замер, она совершенно перестала моргать. – И что потом?
– А потом супругов нашли убитыми в собственной квартире.
По гостиной пронеслось многоголосое «господи-и-и», шлейф от окончания был таким протяжным, что это напомнило Волкову стон. Он поочередно осмотрел всех.
Сячин побледнел и замер в кресле, пальцы судорожно стиснули подлокотники. Вероника застыла с полным ртом сигаретного дыма возле окна. Тут же поперхнулась, закашлялась, на глазах выступили слезы. Но она остановила услужливого Иванова, решившего постучать ей по спине. Ирина и Богдан испуганно переглянулись и одновременно закачали головами.
Это не они, вдруг понял Волков, еще раз внимательно осмотрев каждого. Среди этих людей нет убийцы супругов Вишняковых.
– Кто они? – нашла в себе силы спросить Вероника, после того как отдышалась и сделала еще пару глубоких затяжек. – Кто эти люди?!
– Супруги Вишняковы. Людмила Вишнякова и ее муж Сергей Вишняков, – снова принял роль второй скрипки Иванов.
– Никогда не слышала, – недоуменно выкатила нижнюю губу Вероника.
– Я тоже. – И дочь точь-в-точь повторила мимику матери.
У них вышло искренне.
А вот с мужчинами дело пошло иначе. Богдан насупился и сделал вид, что пытается вспомнить. Сячин как будто умер в кресле. Ни слова, ни вздоха, ни жеста. Просто восковая кукла!
– А вы, господа? – Волков сунул руки в карманы брюк и чуть согнулся, поочередно оглядел мужчин. – Что можете сказать об этих людях? Что-нибудь слышали о них?
– Нет, – поспешно, слишком поспешно ответил Сячин, и кадык его резко дернулся вверх-вниз. – Я никого под такой фамилией не знаю.
– А вы, Богдан?
Тот молчал минуту. Поймал ладошку Ирины на своем плече, поцеловал ее, прошептал что-то вроде извинения и сказал:
– Людмила Вишнякова была подругой Марии Стрельцовой, если я не ошибаюсь?
– Верно! Совершенно верно! – подхватил Волков. – Та самая Людмила Вишнякова, которая взяла в долг у подруги и оставила ей расписку. И вдруг ее убили! Сначала погибает подруга… Потом погибает Людмила и ее муж. И это после того, как она посетила ваш подъезд. Давайте сообща подумаем, Богдан, что она могла делать в вашем подъезде?
– Но это не я за ней следил! – поспешно выпалил Сизов.
– Это я уже понял. Придется проверять девятнадцать человек. – Он подмигнул бледному Сячину: – Всех, у кого есть такие куртки.
– В смысле проверять?! – еле шевельнул поблекшими пересохшими губами Сячин. – В смысле, куртки?
– Это я так, к слову, – сделал дурашливый жест руками Волков, вытащив их из карманов. И снова обратил взгляд на Сизова: – Итак, что можете сказать? Что приходит в голову? Что она могла делать в вашем подъезде такое непродолжительное время?
– Я не могу знать… – произнес Сизов.
И вдруг взгляд его сделался странным, плавающим, как если бы он что-то вспоминал и где-то в прошлом пытался отыскать.
– Хотя… Знаете… – вдруг произнес он, будто очнувшись. – Что, если она видела меня с Машей? Знала о моем романе с Ириной и видела с Машей и…
– И? – подтолкнул Минин.
– И решила меня шантажировать чем-то. Может, какими-нибудь совместными фотографиями. Она могла видеть их у Стрельцовой.
– У вас были со Стрельцовой общие фотографии? – удивился Иванов.
– Были, – нехотя признался Богдан.
И Ирина, Волков это тут же заметил, чуть отодвинулась от жениха и руку убрала с его плеча. Поджала губы. Вероника растревоженной кобылкой злобно зафыркала возле окна. От ее дыма в гостиной уже нечем было дышать.
– Она могла сделать копии с этих фотографий.
– И? – снова встрял Минин, кое-как формировалась хоть какая-то версия, и он этому был несказанно рад.
Ему лично в голову не лезло вообще ничего.
– И могла оставить в моем почтовом ящике копию.
– Нет, не выходит, гражданин Сизов, – покачал головой Волков, его взгляд сделался похожим на взгляд Сизова двумя минутами ранее, такой же ускользающий, глубинный. – Чего ей портить ваши отношения с невестой Ириной, если вас уже закрыли по подозрению в убийстве другой девушки? Вы и так по уши, пардон, в дерьме.
– Она могла как-то узнать, что меня отпустили. Я не знаю. – Сизов поставил локти на коленки, положил подбородок на кулаки, спина прогнулась дугой. – Хотя тоже нелепо. После моего ареста ни для кого не осталось тайной, что я имел отношения с убитой. Смысл присылать мне фотографии наших с ней встреч? Чем тут можно шантажировать?
– А может, это был материал другого толка, а? Гражданин Сизов, не можете припомнить ничего такого за собой?
– Нет! Я никого не убивал, если вы на это намекаете! И фотографий с моим участием в момент убийства нет и быть не может, – возмущенно отозвался Сизов, резко выпрямляя спину. – Я не был в Машиной квартире в вечер убийства. Клянусь!
– Но кто-то же был, – тихо пробормотал Волков и покосился на Сячина, окаменевшего в кресле. И снова тихо: – Но кто-то же был. И этого кого-то Вишняковы подловили. Я могу это предположить с большой долей вероятности.
– Почему вы так думаете? – отозвалась от распахнутого окна Вероника.
– Потому что убийца не взял у них ничего. Деньги, ценности на месте. Но квартира перевернута, – вставил Иванов. – Искали что-то другое. Возможно, компромат.
– Почему именно компромат? – Она истерично рассмеялась, размахивая рукой с зажатой в ней сигаретой. – Вошла в подъезд. Через три минуты вышла, за ней мужик. Мужик предположительно убил ее и ее супруга. С чего решили, что она в подъезде непременно оставила компромат?! С чего вы решили?! Что за придумки такие?! И чем его еще можно шантажировать, если он на глазах у всех обделался?
На последних словах она уже повизгивала от ненависти.
– Она, может, просто ждала там этого плейбоя, чтобы поговорить с ним, а нарвалась на кого-то еще. Может, с ним повздорила.
– На кого? – заинтересовался Волков.
– Ну, мало ли! Мало ли людей там живет, в этом подъезде!
Ее рука с сигаретой снова заметалась, оставляя белесый сигаретный след.
– В таких-то куртках? – усомнился Иванов и с дурашливой ухмылкой посмотрел на Богдана: – А скажите нам, гражданин Сизов, кто еще носит подобную одежду из жильцов вашего подъезда, а? Кто еще из ваших соседей летал с вами на Байкал, а? Думаю, никто!
– Зря так думаете, – неожиданно оборвал его веселье Сизов. – Со мной в одном подъезде живет наш сотрудник Игорь Малышко. Он работает со мной в одном отделе. У него есть точно такая же куртка.
– Стоп! – громко щелкнул пальцами Волков.
Щелчок прозвучал неожиданно громко и сухо. Как звук выстрела от маленького пистолета. И все разом уставились на него. И замерли. А он покачал головой, как если бы укорял всех вокруг, а себя в первую очередь. И проговорил:
– А вот с этого места, гражданин Сизов, давайте-ка поподробнее…
Подробностей оказалось не очень много. Молодой человек по имени Игорь с фамилией Малышко пришел на фирму к Сячину еще до Сизова. Особым трудолюбием не отличался, все больше болтал и пил кофе.
– Но так нормальный в принципе парень. – Богдан пожал плечами. – Утверждал, что мы с ним давно знакомы, но я помню его смутно. Можно даже сказать, что вообще не помню.
– Он был знаком с Марией Стрельцовой? – спросил Минин, не дав Волкову вставить слово.
А тот явно собирался о чем-то спросить Сизова.
– Конечно! Она работала в нашем отделе.
– У них случались встречи помимо работы?
– Если да, то мне об этом ничего известно не было.
– То есть…
Минин аккуратно отложил лист бумаги, исписанный вдоль и поперек, в сторону. Он давно уже пристроился за столом в гостиной и давно уже строчил без устали.
– Может, они и встречались, я не знаю. Я никогда не видел их вместе.
– Но и вас с ней не видели вместе тоже, – поднял вверх указательный палец Волков. – Так?
– Так. – Он виновато покосился на Ирину. – За исключением того случая, в гипермаркете, где она устроила дикую сцену в кафе. Она никогда не упоминала о встречах с Малышко. Никогда об этом не рассказывала.
– Но и о вас она не рассказывала никому, – тут же задумчиво отозвался Волков.
– Наверное. Не знаю. – Богдан недовольно поморщился. – Понимаете, мне однажды показалось, что у нее еще кто-то есть. Она намекала на что-то, я не вслушивался. А потом нашел вещи другого мужчины в ванной. И еще как-то раз едва с ним не столкнулся. Но не узнал.
– Что за вещи? – пыхнула бог знает какой по счету сигаретой Вероника.
– Запонки на полке под зеркалом. Золотые запонки с нефритом.
– О-о-о! Богатым, видимо, был твой соперник, зятек! – Вероника глупо захихикала. – Что же это за баба такая, что вокруг нее столько мужиков крутилось? Какими секретами обольщения владела? Ирка, нам бы с тобой у нее уроки брать. Да подохла, жалко, рано.
– Прекрати! – попытался крикнуть из своего угла Сячин, но голос был будто не его, голос был слабым и странно дребезжащим.
– Молчу, молчу, молчу, дорогой, – пропела все так же дурашливо Вероника.
– И прекрати уже курить! В гостиной дышать нечем, – упрекнул он ее все таким же неестественно слабым голосом. – О людях бы подумала.
– Люди о нас не подумали, завалившись сюда такой толпой, – фыркнула она, но сигарету послушно затушила в переполненной пепельнице и помахала около своего лица рукой. – Теперь уж не до церемоний и вежливости, так ведь, муженек?
Минин снова пододвинул к себе лист бумаги и снова принялся что-то записывать. Иванов с полуулыбкой наблюдал за Вероникой. Ему нравилась эта холеная блондиночка. Даже с растрепанными волосами. Даже в нелепом, огромном по размеру домашнем костюме. Ему на нее было приятно смотреть. И еще приятнее выдумывать всякие мимолетные истории про себя и про нее. Вот дочка ее Иванову не нравилась. Его не притягивали жгучие брюнетки с большой грудью. И властность в ней папина просматривалась. А вот Вероника! Красивая загадочная женщина. Утонченная, изящная, страстная.
Все как-то разом замолчали. И вдруг Волков снова прицепился к Сизову, странно назвав того по имени:
– Богдан, вот вы сказали, что Малышко утверждает, будто вы давно знакомы, а вы его не помните. Что он имел в виду?
– В каком смысле?
– Знакомство с какого времени он имел в виду?
– Со школы. – Богдан выпятил нижнюю губу, пожал плечами. – Утверждает, что мы с ним учились в одной школе, но я его не помню. Мы же ровесники и будто учились в параллельных классах. Не помню, и все.
– А в какой школе вы учились, Богдан?
– Ой, ну вот при чем тут школа?! – вдруг взвился Сячин, удивив всех внезапно окрепшим голосом. – Вы еще про ясли вспомните!
Волков улыбнулся ненавистной многим улыбкой и приложил палец к губам, призывая Сячина к молчанию. Тот послушно заткнулся. Руки с подлокотников кресла убрал и сунул под мышки. Волков без конца таращился на его трясущиеся пальцы, это нервировало.
– Так в какой школе вы вместе якобы учились?
– В тридцать восьмой, – ответила за всех Ирина. – И я там училась.
– Это мы знаем, – мягко улыбнулся ей Волков.
И неожиданно полез в карман за мобильником. Быстро нашел нужный номер и позвонил какому-то капитану. И попросил о странном, на взгляд того же Иванова и Минина, одолжении:
– Посмотри списки учащихся, капитан. Есть ли там Богдан Сизов и Игорь Малышко? Все. Жду. У тебя пять минут. Что? Информация о машине появилась? Отлично! Молодец, капитан! И мою просьбу не забудь.
Волков убрал телефон в карман и глянул на Иванова с Мининым.
– Мне кажется, что пришла пора переговорить с этим Малышко. Как считаете?
Иванов лично считал, что Волкову лучше было бы заткнуться и не пытаться умничать тут при всех. Особенно при Веронике, которая насторожилась, застыла у окна. И уже долгие пять минут находилась без движения. И Иванов уже долгих пять минут с удовольствием наблюдал ее великолепный профиль.
А вот Минин неожиданно согласно кивнул. Вышел из гостиной и с кем-то долго говорил по мобильному телефону, отдавал какие-то распоряжения. Вернулся, снова кивнул Волкову. Опять сел за стол. Пододвинул к себе лист бумаги и замер с карандашом в руках. Будто собирался писать под диктовку. Под диктовку Волкова. Бред!
Иванов вдруг завелся:
– Александр Иванович…
Он хмуро оглядел коллегу, стоявшего посреди гостиной со странным выражением лица. Такое выражение он называл: «и было ему прозрение». О чем, интересно, догадался этот умник? Физиономия довольная. Без конца смотрит в угол, где застыл Сячин. Сячин чего его так волнует? Тот вообще лицо постороннее. Если бы Сизов не был женихом его дочери, а Мария Стрельцова не работала у него, то они и в доме его вряд ли бы оказались. И…
Так, стоп!
А не до хрена ли пересечений, а? И не с этой ли стати Волков потащил их именно сюда и затеял весь этот странный разговор-перекличку именно в доме Сячина? Не повез Сизова Богдана в отдел, а принялся разглагольствовать именно здесь.
Что? До чего додумался этот седоволосый угрюмый майор? Что за прозрение его осенило?
Школа… Школа, школа, школа… Что-то такое недавно проходило по сводкам, нет? Или он что-то путает?
– Александр Иванович, не хотите внести ясность? – еле справившись с раздражением, как можно вежливее обратился Иванов к Волкову.
– Минуту терпения, господа. Минуту, может чуть больше, – проговорил он и так и не стронулся с места, будто прирос подошвами ботинок к десятой от входа паркетной доске.
Иванов специально считал. Десятая доска. Может, это фишка такая? Может, на десятой паркетине Волкову всегда перло?! Бред какой-то!
Звонок на мобильный поступил Волкову через десять минут. Через десять! Они устали все. И даже Вероника устала курить и демонстрировать всем свой безупречный профиль. Вышла из гостиной и распорядилась насчет кофе. И слава богу! Это хоть как-то разрядило обстановку. Домработница внесла поднос с чашками и огромным серебряным кофейником. Все с удовольствием схватились за кофейные чашки. Все, кроме Сячина. Тот продолжал сидеть каменным изваянием. На предложение домработницы ответил слабым отрицательным кивком.
– Прекрасный кофе, – похвалил Волков, ни к кому конкретно не обращаясь, возвращая чашку на поднос.
Быстро вышел из гостиной, пробыл где-то минуты три-четыре, не больше. Вернулся, и тут же ему позвонили.
Он все больше слушал и кивал. Кивал и слушал. И еще мерзко со значением улыбался. И чем больше он улыбался, тем противнее он становился Иванову. Умнее всех, да? И ладно! Они тоже не дураки. Иванов уже успел все продумать, пока любовался Вероникой. Малышко арестуют, тот сознается во всех убийствах сразу и…
– Итак, господа, приступим, – громко хлопнул в ладоши Волков, заставив Сячина вздрогнуть. – Попрошу всех занять свои места, поскольку история длинная.
Сказочник, твою мать! Иванов даже зубами скрипнул в немом бешенстве, занимая стул за столом рядом с Вероникой. Молодые тоже пересели с дивана за стол. Минин там уже сидел. А вот Сячин остался в своем убежище – в углу, в кресле. Волков сел во главе стола на хозяйское место. А как же еще-то! Он же тут главный! Не приведи господи, станет сейчас нести какую-нибудь ахинею про предпосылки к преступлению. Он просто встанет и уйдет тогда.
Волков не стал говорить ничего лишнего. Начал сразу и по делу.
– Некоторое время назад, – Волков назвал точную дату, – в своей квартире, в ванной умерла пожилая женщина – Угарова Вера Степановна. Тихо умерла. Захлебнулась. Правда, перед этим для чего-то наглоталась снотворного. Будто нарочно хотела уснуть в ванне, полной воды, и захлебнуться.
– И что вас так смутило? – вдруг подал голос из своего угла Сячин. – Обычная история. Либо суицид, либо несчастный случай. Что вам не дает покоя, майор? Ищете проблему там, где ее нет?
– Да все вроде бы так, Иван Николаевич, – кивнул согласно Волков, изображая искусственное изумление. – Только вот женщина та обладала прекрасным здоровьем, каждое утро бегала на стадионе. Снотворного никогда не принимала, поскольку спала как убитая и без него. И тут вдруг…
– Все когда-нибудь случается в первый раз, – буркнул Сячин едва слышно.
– Ну да, ну да. Мы тоже так подумали. И хотели было уже закрыть дело за отсутствием состава преступления, да племянница покойной внесла смуту в наши стройные мысли. Убили, говорит, тетку-то мою. Разберитесь!
– За что? – поднял голову Богдан Сизов. – А за что ее могли убить? Старый одинокий человек… Я ведь что-то такое припоминаю. Игорь рассказывал про Веру Степановну. Что она померла, говорил.
– Игорь? Странно… – Волков загадочно улыбнулся.
– Что же тут странного? – не унимался Сизов. – Эту тетю мало кто забыть сможет. Она такое творила в школе, когда мы учились! Могла и в туалет наш мальчишеский зайти. И с сигаретами нас гоняла. И подслушивала, и стучала директору. Бр-рр… Ее не забудешь! – И снова повторил вопрос, с которого начал: – Чего тут странного?
– А то, что Игорь Малышко не мог ее помнить.
– Как это?! – Все взгляды сразу устремились к Волкову. – Почему?
Все, кроме взгляда Сячина. Тот смотрел на свои колени.
– А потому, что не было в тридцать восьмой школе ученика с такой фамилией и с таким именем. Игорь Малышко никогда не учился в тридцать восьмой школе в параллельном с вами классе, Богдан.
– Не понял! Но он всегда рассказывал истории, которые мог знать только человек, который там учился. У нас с ним были школьные истории, которые…
– Которые он знал, конечно, знал. Потому что учился там, но… Но под другим именем.
– О господи! – Иванов, честно, чуть не перекрестился. – Вы хотите сказать, что Игорь Малышко – это не Игорь Малышко?
– Совершенно верно.
– А кто он тогда?!
– Подозреваю, это детдомовский мальчик Сережа Луков, который сбежал из детского дома после одного несчастного случая, который произошел с его другом в дачном поселке. Сбежал, скрылся, считая себя виноватым сразу в трех смертях. А потом неожиданно объявился, но уже под другим именем. Именно по этой причине его так и не смогла найти, хотя искали долго! – И Волков, изогнувшись, чтобы ему не мешали плечи, спины, лица присутствующих, нашел взглядом Сячина: – Ничего не хотите рассказать нам по этому поводу, Иван Николаевич?
– Нет! – резво отозвался тот, не поднимая взгляда от коленок, руки он так и держал под мышками.
– Зря… Поскольку, думаю, без вашей помощи этот мальчик не смог бы заиметь новое имя, новые документы и опекунов. Вы помогли исчезнуть Лукову и появиться на свет Малышко. Разве нет?
Сячин промолчал. А Ирина, бедная Ирина переводила испуганный вопрошающий взгляд с отца на мать. Наконец решилась на вопрос:
– Но зачем это папе? Зачем?
– Затем, что твой отец помогал и помогает детдомовцам, – резким неприятным голосом ответила за мужа Вероника. – Меценат хренов! Я предупреждала тебя? Говорила, что от этих ублюдков одни проблемы? Вот, получай! Папа у тебя слишком добрый, дочка. Вот зачем.
– Думаю, причина не только в этом, – продолжил Волков, когда Вероника затихла, а дочь кивнула, принимая ответ матери.
– А в чем еще? – заинтересовался Минин, оторвавшись от своего дурацкого, на взгляд Иванова, конспекта.
Чего пишет, чего пишет? Юридической силы его писанина не имеет. Запомнить, что ли, не может, что здесь происходит? Красавец тоже, сказать нечего.
– Причина в том, что Сячина Ивана Николаевича и детдомовского мальчишку связывали некие отношения.
– Какие отношения?! – Лицо дочери вытянулось.
– Непристойные! Непристойные отношения, Ирина Ивановна. – Волкову эти откровения явно были неприятны. – Попросту, ваш отец соблазнял десятилетних мальчишек. В их числе, по нашим подозрениям, был детдомовский мальчишка Сережа Луков и его друг Иван Смородин. Вы знали Ивана Смородина, Богдан?
– Нет. Не был знаком лично. Не дружил, – ответил тот, честно глядя в глаза Волкову.
– И правильно. Вы учились в параллельных классах и не могли знать о жутком скандале, в эпицентре которого оказались этот мальчик и уважаемый господин Сячин Иван Николаевич.
– Это клевета, – неуверенно обронил Сячин, все так же не поднимая глаз. – И эта мерзкая женщина, оклеветавшая меня и Ваню, была тут же уволена.
– Да, мы знаем это. Нам это известно.
Иванов заметил, с каким облегчением выдохнул Волков. И понял, что у того чего-то не было, каких-то деталей, способных доказать, что это именно Сячин совращал пацанов. А тот вдруг сам сболтнул.
Но Волков и на этот раз оказался подготовленным, потому что продолжил со словами:
– Это не клевета, Иван Николаевич. Именно вы приезжали каждый раз за своей дочерью в школу на большом черном внедорожнике. И пока шли ее уроки, парковались за баскетбольной площадкой на тайном пятачке, заросшем кустарником, куда к вам торопились мальчишки. Иван Смородин и Сережа Луков. Это привлекло внимание вездесущей уборщицы Угаровой. Она начала наблюдать. И, не удержавшись от любопытства, в один из дней она в вашу машину заглянула. И что-то там увидала мерзкое. И поспешила доложить директору.
– Других внедорожников просто не существовало, да? – фыркнул Сячин неуверенно. – Только мой мог там стоять? Чушь какая!
– А вот и не чушь, Иван Николаевич. Вот и не чушь! – повысил голос Волков до сердитых интонаций. – Мы проверили. На тот момент в школе не обучались дети, у чьих родителей были бы именно такие машины, как у вас. Внедорожники имелись, несомненно. Десять штук насчитал мой помощник. Но ни одного черного. Ни одного. Это была ваша машина, Сячин. Ваша! В которой вы предавались… Мерзость какая!
В гостиной повисла такая тишина, что было слышно, как скребется карандаш следователя Минина по бумаге. Потом и этот звук выдохся, затих.
Иванов обвел всех взглядом.
Честно? Он пока еще не очень понимал, какое отношение имеет давняя история с растлением малолетних, что, к слову, ни хрена не доказуемо, к тройному убийству, которое произошло на его – Иванова земле.
Да, конечно, Сячину должно быть невыносимо стыдно сейчас. И перед женой, и перед дочерью. Будущего зятя стыдиться было нечего. У того у самого красивая рожа была в пуху по самые уши. Стыдно! Но не более того! Доказать невозможно. Заявлений от пострадавших нет. И лет-то, лет-то сколько прошло! Привлечь Сячина за это к ответу могут только близкие.
Вероника с красными щеками нервно теребила завязку на домашней широченной кофте. Интересно, бросит она теперь мужа своего, нет? Дочь-то точно общаться прекратит. Вон с каким отвращением глазищами ворочает в папину сторону.
А будущий зять ничего. Ему, кажется, конфуз будущего тестя даже нравится. Не он один оказался гаденышем.
– Вы ничего не докажете, – проговорил Сячин, поняв, что спорить и оправдываться смысла нет.
– Не докажем, – согласно кивнул Волков. – И вся эта гадкая история так и была бы погребена под тяжестью прожитых вами лет, если бы не продолжилась.
– Что вы имеет в виду?
– А то, что Угарова, видимо, столкнулась с вашим Луковым-Малышко. И узнала его. И пригрозила, видимо, раскрыть всем обстоятельства того давнего пожара, в котором погибла семья Смородиных. И что делает он после этой случайной встречи?
– И что же? – заинтересованно отозвался Богдан.
Ему все больше и больше нравился этот седой мужик, вспарывающий чужое прошлое с такой лихостью, что даже Сячин оказался припертым к стенке. А его Богдан считал виртуозом по части выхода из щекотливых ситуаций.
– Он навещает бывшую уборщицу и убивает ее, тем самым избавляясь от свидетеля своего подлого прошлого.
– Ух ты! – ахнул, не выдержав, Иванов.
И снова подумал, что доказать это без признательных показаний самого Малышко, или как там его, будет невозможно. Иначе он бы уже давно сидел. Волков бы постарался.
Значит, чисто! Так же чисто, как в квартире Стрельцовой. Неужели…
– Но он на этом не думал останавливаться. Он знал, что имеется еще один свидетель его тайны. Это бывший директор школы. Николаева Нина Ивановна. Они дружили после выхода на пенсию с Угаровой.
– Что за чушь вы несете, майор?! – фыркнул Сячин сердито и вытащил наконец руки из убежища под мышками, всплеснул ими, уронил безвольно на колени. – Как это вообще можно было узнать?! Как он мог это знать наверняка? Что эти две женщины дружат?! Столько лет прошло! Не исключаю, что он мог столкнуться с Угаровой случайно, но убивать ее… И директора следом… Зачем?
– Затем, что он жил под чужим именем. Затем, что выдавал себя за другого человека. И затем, думаю, что ему это просто понравилось.
– Что именно? – отозвался Минин, подняв голову от своего дурацкого конспекта. – Убивать?
– Именно! Много лет назад, а точнее десять лет назад, в огне погибла семья Смородиных. Отец, мать и их сын. Многие подозревали поджог. Угарова в том числе. Она самолично ездила на пожарище и всех расспрашивала об обстоятельствах. Вы ведь помогали этой семье, Сячин. Вы не могли не заподозрить Лукова в убийстве. Вы были близки с этими мальчишками. Что молчите?
Сячин молчал.
– Зачем он убил их всех? Зачем? – воскликнул Богдан, мотая головой, как безумный. – Может, из ревности?
Эта мысль очень многим понравилась. Иванову первому. И он как-то гаденько, со значением заухмылялся. Сячин поставил локоть на подлокотник кресла и закрыл лицо ладонью, широко растопырив пальцы.
– Возможно, вы правы, Богдан, – похвалил неожиданно бывшего подозреваемого Волков. – Возможно, мальчишка добивался большего внимания от своего старшего друга и покровителя. Иван Смородин ему мешал. И он его убил. Вместе с его родителями… Разве мог он допустить теперь, много лет спустя, когда у него наладилась жизнь, чтобы кто-то влез в нее и все испортил? Угарова, ее подруга. Вы правы, Сячин, он не мог знать наверняка, с кем дружит и с кем откровенничает Угарова. Она сама ему рассказала перед смертью. И он, сев за руль чьей-то машины, сбил за городом Николаеву, когда она переходила дорогу к остановке, возвращаясь с дачи.
– И на чьей же машине он это сделал? – спросил Минин.
– А ведь на вашей, Иван Николаевич! – воскликнул Богдан неожиданно громко и на подъеме. – Я вспомнил! Игорь брал вашу машину как-то. Говорил, что вы попросили его ее отогнать в химчистку, на мойку, на шиномонтаж. Он уехал и пропал. А когда вернулся, лица на нем не было. Говорит, машину босса тюкнул. Теперь, говорит, мне хана. А ничего, обошлось. Я бы, может, и удивился сильнее, да не до того было.
– Вот и славно, – потер рука об руку Волков. – Эксперты быстро установят по фрагментам стекла от фары, была ли то ваша машина или нет.
– Все вопросы к Малышко, – буркнул Сячин из-под пальцев. – Я к его делам не имею никакого отношения.
– А к убийству Стрельцовой имеете отношение? – вдруг спросил Волков.
И Иванов напрягся. При чем тут Сячин и Стрельцова?! Как это вообще возможно?! Объединить все давние тайные дела с нынешним? Она у него просто работала какое-то время. Или нет?
Сячин молчал.
– Скажите, гражданин Сячин, вы состояли с Марией Стрельцовой в интимных отношениях? – строгим прокурорским голосом спросил Минин. Тот не ответил. И Минин повторил уже громче: – Вы состояли в отношениях с убитой Стрельцовой? Это вашего ребенка она носила под сердцем?
– Господи! Как романтично! – вдруг взвизгнула Вероника, перестав трепать завязки на кофте. – Носила под сердцем! А было ли сердце у этой похотливой твари? Было, вы лучше спросите? Она всю контору, что ли, перетрахала, дорогой?! Чего заткнулся?! Отвечай, когда с тобой представители правоохранительных органов беседуют?! Скажи нам правду!
Сячин молчал.
Богдан нервно поводил шеей. Он выглядел потерянным, даже оскорбленным. И, кажется, чуть отодвинул свой стул от стула Ирины. Та молча плакала, забывая вытирать слезы, и слез тех накапало на стол с маленькую лужицу.
– Это был не мой ребенок, – вдруг отозвался Сячин, когда снова в гостиной повисла тишина.
– Что? Не твой ребенок? Значит, все же ты спал с ней? Ты…
Вероника вдруг сорвалась с места, подбежала к креслу, в котором он прикрывался ото всех ладонью, и принялась потешно пританцовывать перед ним, нанося удары кулачком по его спине, плечам, макушке.
– Мерзкое похотливое животное! Мерзкое похотливое животное! Мерзкое похотливое животное! – повторяла Вероника, как считалочку, и все била и била его, била и била. – Ты убил ее?! Ты убил ее?!
– Мама, прекрати! – вдруг громко застонала Ирина и, уронив голову на руки, распластанные на столе, зарыдала. – Господи! Господи, какой ужас!
– А чей ребенок это был, Иван Николаевич? – спросил Иванов.
Ему не давал покоя этот вопрос. Ребенок был не Богдана Сизова, экспертиза это доказала. И если не Сячина, как он утверждает, то чей?! Кого еще допустила до своего красивого тела Мария Стрельцова?
– Думаю, это был ребенок Игоря Малышко, – ответил за него Волков.
И снова все замерли. Даже Вероника выдохлась и вернулась на свое место за столом. И Ирина перестала плакать, подняла лицо и принялась его вытирать платком, который ей заботливо подсунул Богдан.
Что странно, он не поспешил ее утешить, когда она рыдала. Сидел и о чем-то напряженно думал.
– Малышко? И он там побывал? – ахнул Минин. И неожиданно изрек: – Именно поэтому он убил супругов Вишняковых, майор? Потому что кто-то видел его в ее квартире? Застал за чем-то…
– Говорите прямо! – фыркнула Вероника, на смену румянцу пришла бледность. Ее щеки напоминали теперь холодный мрамор. И Иванову жутко хотелось провести по ним пальцем. – Этого детдомовского ублюдка кто-то сфотографировал в момент убийства. Скорее всего так и было! И эта баба принесла ему в почтовый ящик фотографии, а он ее за этим делом застукал. Или вообще следил за ней.
– Скорее всего, – вдруг согласился с ней Волков. – Малышко скорее всего следил за ней. Иначе откуда у него с собой нож? Не в ларьке же он его купил на остановке!
– Они там не продаются. Мы проверяли, – вставил Иванов. – Даже перочинных нет.
– Получается… – Волков приложил указательные пальцы к уголкам рта, будто пытался ограничить себя в болтливости. – Малышко ждал компромата? Знал, что его рано или поздно пришлют? Или что-то знал о Вишняковых? Он слышал о подруге Марии, Иван Николаевич?
– Спросите у него, – слабым, старческим голосом откликнулся тот.
– А что вы сегодня получили по почте? – вдруг как бы мимоходом спросил Волков. – Получили, а потом сожгли на костре? Что это было, Иван Николаевич?
Иванову даже показалось, что Минин хрюкнул. Или почудилось? Или все же хрюкнул? Хрюкнешь тут! Они все время были вместе, когда этот вездесущий майор успел?! А-а-а, вспомнилось Иванову, Волков выходил следом за домработницей, которая приносила им кофе. Ее и расспросил.
– Так что было в послании, Иван Николаевич? – Волков подошел к креслу, в котором без конца трогал ушибленные места Сячин. – Вам тоже пришло послание от Вишняковых? Тоже компромат?
– Не мелите вздор! – взвился вдруг Сячин и даже с места вскочил. И замахал руками перед носом Волкова. – Прекратите заниматься подтасовкой фактов! Что прислали мне, не ваше дело! Понятно?
– Мне-то понятно, – загадочно улыбнулся Волков, отступил на метр и оглядел всех присутствующих. – Но и вам должно быть понятно, Иван Николаевич, что мы рано или поздно узнаем правду.
Тот дернулся, вытянулся струной, несколько минут учащенно дышал, а потом снова рухнул в кресло со словами:
– Думайте, что хотите…
– Из квартиры Вишняковых пропало что-то. Думаю то, чем они собирались шантажировать Малышко, вас. Вы ведь были там в вечер убийства, так? Были у Стрельцовой?
– Был! Был! – заорал вдруг Сячин, раздвинул колени, подался вперед, приложил обе руки к сердцу. – Но я не убивал, понятно?! Я ударил ее, да! Она вывела меня из себя, эта шлюха! Но я не убивал ее! Я ударил несколько раз… Она упала и принялась ныть. И я плюнул на нее и ушел.
– В котором часу это было? – уточнил Волков и кивнул каким-то своим тайным мыслям, когда Сячин назвал время. – Значит, после вас был кто-то еще. Тот, кто убил ее. И уничтожил все следы за собой.
– В смысле? – Сячин не понял.
– Все-все-все там вымыл. Ни единого следа не оставил. Этот кто-то вполне мог быть Игорем Малышко. Тем более опыт владения ножом налицо. Он просто не знал, что в этот момент находился под прицелом видеокамеры. Просто не знал. А когда увидел возле своего почтового ящика Вишнякову, которую вполне мог знать в лицо, или мог следить за ней, то все понял и пошел за ней следом. И убил их потом, забрав весь компромат из квартиры. Думаю, так и было… Вам придется проехать с нами, Иван Николаевич. Вы понимаете?
– Да… Да… Я готов… Только прежде я свяжусь со своим адвокатом. Да…
Сячин подскочил, провел рукой по волосам и энергичной походкой двинулся к выходу из гостиной. На пороге остановился и глянул на дочь.
– Девочки мои, все будет хорошо, – произнес он, переведя взгляд на узкую спину жены. – Я через час уже буду дома, вот увидите.
