Глава 21
В дачном поселке, куда следующим днем отправился Волков, гостей не ждали. Шлагбаум на въезде был опущен. Массивный замок, проржавевшая цепочка. Дорога за шлагбаумом не расчищена. Плотный слой потемневшего снега. Ни единого следа. И ветер. Пронзительный, холодный, безжалостно треплющий ветки деревьев. Он тут же вспомнил Гришина. Возможно, тот был прав, решив отложить визит сюда до весны.
Он выбрался из машины. Походил вдоль шлагбаума, потом поднырнул под него и, осторожно ступая в проседающий под его шагами снег, направился к запущенному зданию с вывеской «Садоводческое общество «Дружба».
Кирпичный дом в три окна оказался незапертым. Дверь открылась без скрипа, и из темного коридора на Волкова пахнуло теплом и запахом какой-то вкусной незамысловатой еды. Кажется, в доме жарили картошку с луком.
Спотыкаясь о пустые ведра, тяпки, лопаты и секаторы, Волков добрался до следующей двери, распахнул ее. Запах жареной картошки стал еще гуще и аппетитнее.
– Добрый день! Есть кто? – громко окликнул он, потому что никого в комнате, оборудованной под рабочий кабинет, не увидел.
Комната была небольшой, метров восемь. Стол напротив входной двери, два стула, выкрашенный зеленой краской огромный сейф в углу, незанавешенное пыльное окно. Подоконники завалены папками с бумагами. Может, ими топили печь, подумал Волков, с интересом рассматривая выложенную старомодными изразцами голландку.
– Эй! Есть кто дома? – снова крикнул он, потому что на его первый зов никто не откликнулся.
– Тут вам не дом, а контора, понимаешь… – отозвался откуда-то из-за печи мужской голос. – Платежи начинаем принимать через месяц! Или вы должник?
– Нет, я не должник, я полицейский, – представился Волков кому-то, кто говорил с ним из-за печи. – Есть разговор!
– Опять? – ахнули за печкой. – И когда это кончится?
Из укрытия вышел мужчина. Коротко кивнул Волкову, глазами показал на стул возле стола, сам остался стоять. Лет под семьдесят, аккуратно выбрит, седые волосы зачесаны назад. В военных штанах с лампасами и толстом свитере домашней вязки. На ногах теплые шерстяные носки, резиновые калоши.
– Снова чей-то дом ограбили, да? – Он с сожалением посмотрел на деревянную лопатку, на которой налипли крошки поджарившейся картошки. – Только пообедать собрался. А тут вы! А что я могу?! Я один и сторож, и председатель, а домов сколько! Я пока в один край со своей «травматикой», они уж знаете где!
– Кто они? – вежливо поинтересовался Волков, прошел к столу, сел на предложенное место. – Грабители?
– Да какие там грабители? – сморщился председатель и сторож в одном лице. – Вандалы! Брать тут особо в зиму нечего. Умный люд все вывозит. Так нет! Надо стекла побить, дверь выломать, в доме нагадить. Сволочи! Так от кого у вас на этот раз заявление?
– Ни от кого, – честно признался Волков. – Я просто для разговора к вам. И с надеждой, что вы сможете мне помочь. Если, конечно… Сможете.
Мужчина неожиданно обрадовался. Кивнул, метнулся за печку и вернулся через минуту с огромной сковородкой под плоской крышкой. Поставил на стол подставку под горячее. Водрузил сковороду, из-под крышки вырывалась тонкая струйка ароматного пара. Снова метнулся за печь. Вернулся с тарелками, вилками, чайными чашками. Опять за печь. На этот раз пришел с буханкой хлеба и литровой банкой ярко-красных маринованных томатов.
– Пообедаете со мной? – с надеждой спросил он у Волкова и поставил перед ним тарелку. – Одному скучно!
– Картошечка? – улыбнулся в сторону сковороды Волков.
– Картошечка.
– С луком?
– С луком.
– С удовольствием разделю вашу трапезу.
Волков взял из кучки приборов вилку, дождался, пока мужчина положит ему полную тарелку картошки с поджарками. Поблагодарил:
– Спасибо! Сотню лет, кажется, не ел такой картошки!
– Ага… Сейчас это считается вредным. Все, что особенно вкусно, то непременно вредно. Приятного аппетита вам.
Мужчина сел напротив, накидал в пустую тарелку помидоров из банки. Они начали есть. Ели быстро, без лишних разговоров. Волков попросил добавки. Хозяин себе тоже подложил. Потом разлил в чашки кипяток из чайника, швырнул туда по чайному пакетику. Откинулся на спинку стула и неожиданно виновато произнес:
– Жаль, к чаю у меня ничего. Уж извините.
– Что вы! Все замечательно.
Волков обвел руками стол с нехитрым угощением. Схватился за хвостик чайного пакета, поокунал его в кипяток, потом вытащил, отжал по привычке и положил на свою тарелку, из которой только что ел картошку.
– Вы давно здесь председательствуете? – спросил он между первым и вторым глотком чая.
– Десять лет.
– Ой, как жаль! Тогда вы мне вряд ли сможете помочь. – Волков вздохнул, глянул на пыльное окно, за которым на ветру метались голые ветки старой яблони. – События, которыми я интересуюсь, произошли приблизительно двенадцать лет назад.
– И что? – Широкие плечи мужчины, затянутые в свитер домашней вязки, поднялись и опустились. – Это я председателем десять лет. А садоводом все двадцать. Как демобилизовался по здоровью, так сюда с женой и перебрались. Даже зимой не уезжали. И порядок был, скажу я вам, тогда совсем другой! Не было такого скотства. Потом жена померла, я в городскую квартиру переехал. А не могу! Стены душат. Вот сюда и вернулся уже председателем. Выбрали меня люди… Вас, собственно, как звать-величать? Я Иван Иванович. Иван Иванович Головков.
– Волков. Волков Александр Иванович.
И он зачем-то показал ему удостоверение. Тут же счел этот жест нелепым – человек его обедом накормил, не спросив имени, а он ему корочки под нос сует. Волков смутился.
А хозяин нет. Воспринял как должное. Внимательно прочел, кивнул удовлетворенно. И спросил:
– Так что за события двенадцатилетней давности вас интересуют?
– Пожар. Здесь у вас на майских, кажется, праздниках случился пожар.
– О-о-о, тут часто горит! Особенно в мае! – возмущенно откликнулся Иван Иванович Головков. – Какой-нибудь умник бросит непотушенную сигарету, сухая трава и пошла гореть. А за ней заборы полыхают, туалеты. Пожарных сколько раз вызывали!
– Тогда сгорел дом.
– И такое бывало. И не раз. Не все строения капитальные. Много деревянных хилых построек. Не всегда хозяева в момент пожара оказываются на участке. Вот они и…
– Погибли люди, – перебил его Волков.
– Лю-у-у-ди-и? – неуверенно протянул Головков и осторожно провел ладонью по гладко выбритым щекам. – Люди на моей памяти гибли лишь однажды.
– Семья Смородиных, так?
– Я не могу назвать вам их фамилию, – с сожалением произнес Головков. – Их участок далеко от нашего был. И слава богу, скажу я вам. Такое хлопотное могло случиться соседство.
– Что так?
– Неблагополучная семейка была, царствие им всем небесное.
Он с сожалением осмотрел послеобеденный стол. Будто ему было жаль того, что обед закончился. Нехотя поднялся и начал собирать грязную посуду со стола. Быстро отнес все за голландку. Вернулся с чистенькой столовой тряпкой. Вытер стол, снова ушел. В очередной раз за стол он уже садился с каким-то канцелярским журналом, который достал из железного несгораемого шкафа. Долго листал пожелтевшие страницы. Потом удовлетворенно ткнул пальцем в одну из них:
– Вот! Номер девятьсот двенадцатый. На этом участке дом сгорел тогда. И вы знаете, вы правы. Фамилия погибших была Смородины. Отец, мать и сын тогда погибли, если не ошибаюсь, – произнес он неуверенно. И тут же сам себе возмутился: – А с чего это мне ошибаться! Из ума пока не выжил. И не каждый день, господи помилуй, у нас тут люди гибнут. На моей памяти это первый и последний случай. Нет, было еще… Было! Лет пять назад молодежь перепила, подралась, и порезали парня какого-то. Но то чужие были. Просто в дом влезли и вечеринку там устроили. А Смородины… Они наши. Из нашего товарищества. Вот, взгляните…
Волков внимательно изучил записи.
Смородиным принадлежал участок в шесть соток. Деревянный дом в тридцать квадратных метров. Без капитального фундамента. На плане были еще обозначены надворные постройки. Несколько деревьев. Платежи непутевым семейством, судя по записям, вносились регулярно.
Что Волкову показалось немного странным. Вроде пили. Сильно пили. Вон даже до собственной гибели допились. А платили.
– Так не они за себя платили, – объяснил Головков, убирая канцелярский журнал обратно в несгораемый шкаф.
– А кто?
– Кто-то из их родственников. Платил года за два, за три вперед. Вы же видели записи.
Волков не обратил на этот факт внимания.
– А кто из родственников? В журнале фамилия есть?
– Нет. В журнале пишем собственников участка.
– Понятно, – он ненадолго задумался, потом спросил: – А как произошел пожар? Что болтали в народе? Допились?
И Головков, готовый вот-вот ответить, вдруг замолчал. Смутила его фраза: что в народе говорят. Он – в прошлом человек военный – привык опираться на факты, сухую статистику, а не на сплетни и болтовню пустую.
– Так что говорили в садоводчестве?
– Ой, знаете, болтали много чего. – Он недовольно поморщился. – Первая и главная версия, ее, кстати, и пожарные подтвердили, что возгорание произошло из-за непотушенной сигареты. А соседки утверждают, что Смородины не курили. Пили много, а вот курить… Нет, не замечали.
– А вы что думаете по этому поводу, Иван Иванович?
– Вернее, не думаю, а думал, – осторожно поправил его Головков. – Я, честно, об этом думать уже и позабыл. Лет прошло немало.
– И все же?
– С сигаретами я никого из семейства не видал. Сталкивались с ними иногда возле нашей торговой точки. Так вот там у мужчин местных что-то вроде пятака для курения. Смородин-старший останавливался, но никогда не курил.
– А младший?
– Вы имеете в виду их сына?
– Да.
– Ой, нет! Парнишка был скромным, хорошим. Всегда чистенький, приветливый. Видел я его, конечно, не часто.
– Но внимание обращали, так?
– Да женщины, они ведь какие! А посмотри, посмотри, Ваня, вон мальчик из той семейки. Ой как жаль его. И все такое… Понимаете? – Головков с печальным сожалением глянул за окно. – Раньше меня это раздражало. Всякая пустая бабская болтовня. А сейчас… Думаю, пусть бы трещала о чем угодно, лишь бы была жива. Н-да…
– Значит, их сын не был хулиганом? – уточнил Волков.
И вспомнил, что Гришин что-то такое говорил о мальчишке. Умник, воспитанный, не хулиганил, не грубил.
– Что вы! Жена рассказывала, что он весь участок в одни руки вскапывал и засаживал овощами. Мальчишка был очень хорошим. Горевали по нему местные женщины, когда он погиб. Сильно горевали. Жаль было мальчонку.
– А те самые богатые родственники приезжали на пожарище?
– Какие родственники, не понял? – Головков наморщил лоб, недоуменно рассматривая гостя.
– Те родственники, которые платили за дачу? Они приезжали?
– Не помню, – покачал он головой после недолгих раздумий. – Кажется, нет.
– А кто же тела опознавал?
– Так соседи!
– Соседи? Странно…
– Так что же странного, Александр Иванович? – изумился Головков. – Жара. Тела разлагаются. Хоронить надо. Кого где искать? Соседи и опознали. Хоронили за счет администрации, кажется. Нет, точно родственников не было. Сам-то я не был на похоронах. Пожарище оглядел издали. Не люблю, знаете. Но вот их соседи рассказывали моей жене. А она уже мне. Хоронили семью в закрытых гробах.
– Кого-то можете назвать?
– В смысле?
– Из соседей Смородиных кого можете назвать?
– Ой, да всех. Все там, на карандаше, – не без гордости кивнул в сторону несгораемого шкафа Головков и, встав, пошел к нему.
Вернулся снова с тем же потрепанным журналом с пожелтевшими страницами. Только теперь в руках у него еще была авторучка и чистый лист бумаги. Он разложил все перед собой и принялся выписывать адреса и фамилии для Волкова.
– Только вы должны понимать, что сведениям этим…
– Понимаю, Иван Иванович. Двенадцать лет прошло. Могли и переехать.
– Да, могли. – Он сложил вчетверо листок, протянул его со словами: – А могли помереть. Варвара Носова померла. Я даже ее вписывать не стал. Нет ее больше. Остальные вроде живы. Но где теперь прописаны и где живут, не могу знать.
– А разве вы не обновляете сведения?
– Обновляем, если человек сам об этом нас просит. А так… Зачем?..
Адресов было три. Волков, вернувшись в город, решил проверить все сам и начал с самого дальнего. Пожилая пара поначалу перепугалась, когда он завел разговор о дачном поселке. Сразу посыпались вопросы: а что с домом, ограбили, подожгли? Он поспешил успокоить. Начал спрашивать про пожар. Женщина равнодушно пожала плечами и тут же сказала, что никакого опознания не проводила ни она, ни ее муж, и на похоронах не были.
– Много чести алкашей хоронить! – зло фыркнула она напоследок, перед тем как закрыть перед носом Волкова дверь.
По второму адресу проживали теперь другие люди. И о прежних жильцах не знали вообще ничего. Он и не надеялся, что ему будет везде везти. И снова вспомнил Гришина, который предупреждал его, что до начала дачного сезона суетиться бессмысленно.
И все же поехал по третьему адресу. Он все рассчитал: дорога до дома, указанного на листке, займет десять минут от того места, где его постигла неудача. А там и до работы рукой подать. Он даже успеет заскочить куда-нибудь перекусить. Хотя голода почти не чувствовал.
Третий адрес встретил его ухоженным двором, чистым гулким парадным и красивой резной дверью из неведомого Волкову дерева. Он позвонил. Открыли почти сразу, будто ждали гостей.
– Здравствуйте, – поздоровался он и даже чуть склонил голову.
Женщина, стоявшая на пороге, напомнила ему пожилую герцогиню, позировавшую художнику и отвлекшуюся на звонок в дверь. На ней были такие одежды! Шелк дымчато-серого цвета от шеи до пяток, волны старинного кружева вокруг высоко взбитых седых волос. Немыслимые туфельки, кажется, тоже из шелка.
Откуда она взяла такие музейные одежды, удивился Волков, последовав за дамой в прихожую. Она, кстати, пригласила его туда, не произнеся ни слова. Величественным кивком.
Зря он сюда пришел, понял он сразу, как вошел в квартиру. На стенах полотна, наверняка подлинные. Под ногами слегка вытертые, но явно не дешевые ковры.
– Не смейте разуваться! – прикрикнула на него дама и снова кивком увлекла его в комнаты.
Именно комнаты! Их наверняка было не меньше пяти. Он столько дверей насчитал, пока шел за ней, слушая шелест шелка ее длинного платья.
Пришли в гостиную. Старомодную, чем-то напомнившую Волкову музей. Старинные настольные лампы, аж четыре штуки! Два диванчика, четыре креслица, три столика между ними. На них аккуратные стопки корреспонденции, ножи для разрезания страниц.
Куда он пришел?! Разве станет дама в таких шелках копаться на дачном участке в грядках? Станет опознавать трупы членов сгоревшей семьи алкоголиков? Станет потом хлопотать с похоронами?
Ой, вряд ли.
– Иван Иванович позвонил мне, – неожиданно нарушила дама тишину, присев на самый краешек одного из креслиц. – Вы присаживайтесь. Александр Иванович, если не ошибаюсь?
– Так точно!
Он чуть каблуками не щелкнул, беря в руки сухонькую ладошку, покрытую пигментными пятнами, и легонько ее потрясая. Гришина бы его робость позабавила, неожиданно пронеслось в мозгу.
– Он сказал, что вас интересуют подробности пожара двенадцатилетней давности, так? – Ее аккуратно выщипанные редкие бровки с проблесками седых волосков сошлись на переносице. – С чего вдруг?
– Произошло нечто, что может иметь непосредственное отношение к тем давним событиям, – ответил Волков уклончиво.
– Понятно… – Она загадочно улыбнулась, сразу сбавив себе полтора десятка лет. – Тайны следствия!
– Типа того. – Он тоже улыбнулся. – Вам что-нибудь известно?
– Типа того! – фыркнула она неожиданно весело. – Мой теперешний супруг, услышь он вас, пришел бы в ужас! И причина вашего визита ему вряд ли бы понравилась.
– Теперешний супруг? – не понял Волков.
– Ну да. Мы с ним не так давно вместе. Ранее я была замужем за Коленькой… Бедный Коленька! – печально вздохнула дама. – Знаете, он с таким азартом копался в грядках с огурцами и редисом, что… Что это в конечном итоге его сгубило. Инсульт, скорая смерть… Уже семь лет. А Всеволод, это мой нынешний супруг, терпеть не может заниматься сельским хозяйством. Предметы старины его страсть. Картины, ковры, посуда.
И она повела вокруг себя рукой.
Понятно. Полотна, ковры, посуда и светильники, видимо, принадлежат ее теперешнему супругу Всеволоду. Возможно, и шелка с кружевом, в которые вырядилась дама, тоже его.
– Так, значит, вы двенадцать лет назад с вашим мужем Николаем… – начал Волков.
Дама не дала ему договорить:
– Совершенно верно! Десять лет мы прожили с ним на лоне природы. Ах, какое это было славное время! Милые тихие вечера. Чай со смородиновым листом. Свежая клубника. Коленька выводил какие-то немыслимые, буйно плодоносящие сорта. К нему все приходили за рассадой. Это приносило неплохие деньги, знаете ли. – Она с печалью вздохнула. – Знаете, мы уезжали с Коленькой на дачу ранней весной и возвращались оттуда, уже когда начинало морозить. Нам так с ним там нравилось!
И она вдруг с недоумением уставилась на острые носы своих шелковых старомодных туфель. Будто терзалась вопросом: а зачем ей вся эта пропахшая нафталином роскошь? Правильный ли выбор был ею сделан после Коленьки?
– Ваши соседи Смородины вам досаждали? – отвлек Волков ее от печальных мыслей.
– Смородины? Да нет… Пили пристойно. Много, конечно, но пристойно. Не мусорили, не скандалили, в друзья не навязывались. У нас с Коленькой не было с ними проблем.
– А их сын?
– Ваня, – она осторожно куснула нижнюю губу, выкрашенную странной лилово-серой помадой, – Ваня – их сын…
– Да, совершенно верно. Как он вел себя?
– Осторожно, – произнесла хозяйка дома со странной улыбкой. – Никто и никогда бы не догадался, какой это гаденыш. Никто, кроме Коленьки.
– Гаденыш?
Волков поперхнулся сказанным словом.
Такой характеристики в адрес Ивана Смородина он еще не слышал.
Хороший мальчик, трудолюбивый, способный, тихий. Так отзывались о нем все. Все, кроме этой дамы.
– Почему вы так о нем? – Он тут же вспомнил ее имя, написанное аккуратным почерком Ивана Ивановича Головкова. – Почему вы так о нем, Алла Игоревна?
– Потому что этот мальчик был гадким. Тихо гадил всем без исключения. Даже своим родителям, – произнесла она скороговоркой, и нижняя губа ее, выкрашенная странной губной помадой, нервно затряслась. – Знаете, если бы он не погиб при пожаре вместе с ними, я бы подумала, что это он их сжег. Но он погиб. И это меняет дело.
– То есть?
– То есть их поджег кто-то еще.
– Поджег?
Волков опешил. Алла Игоревна говорила об этом с такой серьезной уверенностью, что упрекнуть ее в старческом слабоумии было нельзя.
– Да, их дом подожгли. Пожарные, конечно, даже слушать не захотели. Зачем им лишняя головная боль? Коленька возмущался, бедный. И канистру потом с мусорки им приносил, показывал. Требовал снять отпечатки пальцев. А толку!
– Погодите, погодите, Алла Игоревна! – Волков почувствовал, что бледнеет. – То есть ваш покойный муж утверждал, что их дом подожгли?!
– Он не утверждал, молодой человек. – Она на мгновение сжала губы строгой линией, потом выдохнула: – Он видел!
– Видел что?!
– Как кто-то в ночь пожара ходил вокруг их дома и чем-то плескал. Коленька уже тогда неважно себя чувствовал. Плохо спал. Все время ходил по дому. Подолгу сидел на веранде, дышал свежим ночным воздухом. Так вот он видел, как кто-то поливал стены дома чем-то горючим. А потом полыхнуло сразу со всех сторон. Скажите мне, разве может от сигареты или неисправности в проводке полыхать сразу с четырех сторон?!
– Вряд ли, – не мог с ней не согласиться Волков. Покачал головой. – И пожарные слушать не стали?
– Конечно! Зачем им? В тот год май был засушливым. Горели овраги. Огонь добирался и до садовых участков. Объяснение было банальным: либо неосторожное обращение с огнем, либо уснули с сигаретой, либо неисправная электропроводка. Но Коленька-то видел!..
– Стало быть, это был поджог?
– Несомненно!
– И кто, по-вашему, мог желать смерти этому семейству?
– Я уже говорила и не боюсь повториться, – она выпрямила спину, глянула на него строго, даже надменно. – Если бы этот мальчишка остался жив, я бы всю вину возложила на него.
– Почему?
– Потому что он ненавидел своих родителей! А они, кажется, ненавидели его. – Ее искусная прическа чуть колыхнулась, когда она кивнула. – И друзей его ненавидели тоже.
Стоп! Друзья?!
– А что это были за друзья, Алла Игоревна?
– Ой, простите, не знаю. Не имела чести быть представленной. Но не все ровесники, точно.
– Почему вы так решили?
– Потому что ровесники-мальчишки не могли ездить на дорогущих машинах. Н-да…
