Глава 20
Волков вышел от следователя Минина уже через десять минут. Историю Николая он знал. Он прослушал ее раз десять, пока пробыл с ним у себя, пока вез его до соседнего отделения полиции и пока поднимался с ним по лестнице на второй этаж, где располагался кабинет следователя Минина. Парнишка оказался словоохотливым и каждый раз, рассказывая, добавлял крохотную детальку. Вроде и ничего особенного, но картинка менялась на глазах.
Этого Волков не любил. В таких рассказах, как правило, оказывается мало правды. Но все же добросовестно исполнил свой долг и доставил свидетеля в кабинет к следователю. Хотя делать это был совершенно не обязан. Мог бы и Гришина послать с этой миссией. Не послал. У того второй день морду разрывало от довольной ухмылки. Видимо, услышал о жалобе, которую накатал в прокуратуру господин Сячин. И радовался теперь.
А и пускай радуется! Ему-то что? Его полковник сразу успокоил, сказал, что никаких неприятностей у Волкова в связи с этой жалобой не будет. Но на Гришина все равно посматривал с интересом. Неужели настолько плох душой человечек?
От Минина он ушел, стоило ему прочитать протокол допроса Людмилы Вишняковой. Там все было бесхитростно. И предъявлять ей было по большому счету нечего, даже с учетом дикого скандала, который устроила ей Мария Стрельцова в кулинарии.
Ну, наврала ей Вишнякова, пытаясь взять в долг, и что? Колечко хотела. А муж денег не давал. Вот и сочинила на ходу историю, пытаясь разжалобить состоятельную подружку.
Все четко!
Либо Вишнякова искусно врет, но доказать обратное вряд ли получится. Наверняка и свидетель у нее имеется из продавцов ювелирного магазина. Кто-то да подтвердит, что была, да, была у них такая клиентка, мерила колечко с бриллиантом.
Кстати, а купила или нет?..
Он вернулся в отдел с чувством острой какой-то недосказанности. Так всегда бывало, когда он что-то упускал. А что – понять не мог. Гришина на месте не было, но он никуда не уехал, точно. На столе дымилась чашка с чаем, на листе бумаги горкой лежало сахарное печенье. Волков вдруг почувствовал, что проголодался. Попытался вспомнить, что ел сегодня на завтрак, и не смог. Жена с детьми ушли из дома рано. Он сел за стол, задумался и…
И не заметил, как все съел. И что именно съел, не заметил. Потому что в доме было тихо-тихо. Окна все были закрыты, потому что на улице было промозгло и дико холодно, и жена еще с вечера все закупорила. В квартире было тихо, благодать для размышлений. Он и думал. Ел и думал. А что съел…
Он подошел к столу коллеги и стащил у него одно печенье. Сунул в рот, принялся жевать. И тут Гришин в кабинет входит. Волкову сделалось неловко.
– Извини, я тут у тебя печеньку взял. Вкусно.
– Да угощайтесь, Александр Иванович. – Гришин с чего-то смутился больше начальника. – У меня их много! Меня соседка угостила. Целый пакет дала с собой! Сама пекла.
По тому, как загорелись щеки Гришина и забегали его глаза, Волков понял. что соседка не старушка.
– Вкусно готовит, – похвалил он и вытащил несколько штук из протянутого Гришиным пакета. – Соседка у тебя, Сергей, что надо! Красивая?
– Да так, нормальная. Варей зовут. Недавно переехала, познакомились.
– И она уже печенье тебе печет, – закончил за него с лукавой улыбкой Волков, колдуя над чайником – ему тоже захотелось чая. – Это, капитан, она за тебя замуж хочет.
– Да ладно!
Гришин вытянул шею, испуганно вытаращился на пакет с печеньем. Будто тот был полон неприятных сюрпризов.
– Чего сразу замуж?!
Он двинул пакет подальше по столу.
– А чего нет-то, капитан? Если девушка хорошая, чего нет?
Волков с чашкой и горстью печенья вернулся на свое место, поставил чашку, положил печенье на лист бумаги по примеру коллеги. Уселся и принялся размешивать сахар в чае. Он любил сладкий чай. Даже если с конфеткой. Даже если с сахарным печеньем.
– А чего сразу замуж-то? – с непонятной обидой откликнулся Гришин. И неожиданно провел рукой у себя над головой. – Мне семейных уз за глаза хватило! Сыт этой жизнью, Александр Иванович.
– Ты, капитан, не дури, – со смешком отозвался Волков, уминая вкуснейшее печенье. – Твоя первая неудача совсем не повод отказываться жить, н-да…
– Мне и одному неплохо живется, – возразил Гришин неуверенно.
– Может быть, не стану спорить. – пожал плечами Волков, тут же вспомнив свою семью. – Одному не хлопотно живется, но…
– Но что?
– Но скудно как-то, скудно! И краски жизни не те. И эмоции. Знаешь сколько радости было у меня, когда мой Мишка первый шаг сделал! А у Машки когда первый зуб полез… Она три ночи орала, а потом зуб появился! Такой беленький, такой красивый, как из фарфора. Ее улыбка была тогда самой прекрасной улыбкой на свете. Не скажи, капитан. Семья, когда она хорошая, это славно. И имей совесть, где тебя еще накормят таким печеньем, Гришин!
И они неожиданно рассмеялись. И заговорили об убийстве Стрельцовой. Волков рассказал о том, что знал. Закончил сегодняшним визитом к Минину с возможным свидетелем. И про арест Богдана Сизова вкратце поведал.
– Значит, что спал с ней, он не отрицает?
– Нет.
– А в убийстве не сознается?
– Не-а. – Волков смахнул крошки от печенья со стола, убрал чашку за шторку на подоконник. – Говорит, мотива убивать ее у него не было.
– Это так?
– Возможно. Он говорит, что Стрельцова шантажировала его, да, шантажировала. Но толку от этого никакого. Он во всем признался своей невесте.
– Невеста подтвердила?
– Я не знаю, – недовольно сморщился Волков. – Я же не веду дело. Разговора с ее папой оказалось достаточно. Взял и жалобу накатал в прокуратуру. Кстати, капитан…
Гришин насторожился. Неужели Волкову стало известно, что он с сотрудниками в курилке обсуждал эту самую жалобу и не посочувствовал начальнику?! Даже обронил что-то типа: не надо лезть не в свое дело. Неужели донесли?!
– Я тут за всем этим отвлекся и совсем забыл спросить. – Майор уставился на подчиненного: – Ты был в архиве?
– Был.
Ну, наконец-то! И слава богу! А то уж думал, Волков и не вспомнит. Думал, что начнет сейчас ему пенять за болтливость.
– И что там узнать удалось?
– Узнал кое-что.
Гришин самодовольно улыбнулся и по примеру начальника спрятал грязную чашку на подоконник за шторку. Они всегда так делали. Сколько тут работали, так делали. Потом уборщица протирала пыль на подоконнике, подбирала их чашки, мыла и ставила на тумбочку рядом с чайником. Им же вставать и тащиться в противоположный угол кабинета всегда было лень.
– И что? Ты не тяни, капитан! А то печенькой в лоб получишь, – шутливо пригрозил Волков, откусывая от последней половину и помахивая оставшимся кусочком в воздухе. – Что сказала про Смородина?
– Про него почти ничего, – вспомнил Гришин. – Сказала, что мальчишка, невзирая на неблагополучную семью, был хорошим. Успеваемость была нормальной. Был общительным и коммуникабельным.
– И друзей назвала?
– Знаете, нет, – ответил Гришин. – Смородин общался с двумя мальчишками из детского дома.
– Кто они? Где?
– Где, она не знает. Их потом по какой-то программе куда-то перевели. В архиве на этот счет ничего нет. Так она сказала, – неуверенно закончил он.
И про себя с тоской подумал, что Волков сейчас непременно привяжется к их фамилиям. А он их не спросил! Потому что не счел нужным! И из какого детского дома они приходили на занятия в школу тридцать восемь, он не узнал. Вот так!
Конечно, пристал, а то! И головой качнул укоризненно. Но странно промолчал. Может, тоже счел это незначительным?
– А чего Ваня перевелся?
– Она утверждает, что родители затеяли какой-то жилищный обмен. И в этом причина. Пили они.
– Понятно… Что-то еще, капитан? – Волков прищурился в его сторону. – Вижу, что что-то есть!
– Ну да. Она рассказала мне, что за скандал предшествовал увольнению уборщицы Угаровой.
– Да ну! – Волков аж с места соскочил и к его столу приблизился. И не попросил, потребовал, даже приказал: – Говори!
– Угарова слыла там стукачом. И ее все ненавидели.
– Это сразу было понятно. Дальше!
– Так вот она за всеми следила, и за учениками, и за персоналом, и… даже за родителями.
– Ишь ты! – Волков оскалил зубы в странной улыбке, поднес указательный палец к губам, задумчиво произнес: – На кого-то из родителей донесла. Тот оказался влиятельным, разгорелся скандал, и ее уволили. Так?
– Ну-у-у, Александр Иванович, с вами неинтересно. – Гришин кисло улыбнулся.
– Так? – повторил вопрос Волков.
– Так.
– И кто же этот влиятельный родитель? И что натворил? Оборвал цветочную клумбу?
Волков смешно хихикнул и медленно заходил по кабинету, не забыв перед этим захлопнуть форточку. На улице было шумно, почти полдень, а в это время слушать улицу ему было просто невыносимо. Суета, гомон, рев машин. Этот шум мешал думать.
– Нет, не обрывал он клумбы. Со слов Угаровой, этот дядечка подъезжал на своем дорогом черном джипе, укрывался в кустах за баскетбольной площадкой и…
– И подглядывал за девочками, играющими в баскетбол?! – вытаращился Волков.
– Не знаю. Может, и подглядывал, а может, и нет. Но вот Угарова за ним подглядывала точно. И заметила, что к нему в машину залезают дети. Кто конкретно, никто не знает. Но дядя делал там что-то гадкое.
– Будучи уверенным, что его никто не видит за стеклами дорогого черного джипа, – задумчиво пробормотал Волков.
Он встал посреди кабинета столбом. Ноги широко расставлены, руки в карманах брюк. Седая голова склонена к левому плечу. И взгляд будто замороженный.
Так начальство думает, угадал сразу Гришин. И затих. Нужно – спросит.
– Угарова застукала чьего-то папу или отчима за предосудительным занятием и донесла директору. Так?
– Да.
Продолжения Волкову не требовалось, и Гришин умолк в ожидании очередного вопроса.
– Директриса тут же вызвала к себе и папу, и ребенка. Так?
– Совершенно верно, товарищ майор.
– Но папа оказался крепким орешком. И… И Угарова вылетела из школы. Потом перевелся Ваня Смородин. И через пять лет он погиб при пожаре.
– Угарова очень активно тусовалась на пепелище, – проговорил Гришин.
– Да ну! – Волков оживился, вытащил руки из карманов штанов и азартно потер рука об руку. – Подозревала поджог?
– Неизвестно, что она подозревала. Но была там точно.
– А что, работница архива в переводе Вани Смородина не увидела ничего такого?
– Говорит, это просто совпадение. И ничего более. – Гришин пожал плечами.
– Ага, ага… – Волков недоверчиво скривил губы. – И именно поэтому пацан потом погиб при пожаре. И именно поэтому уволенная Угарова помчалась за город поглазеть на пепелище. Не верю, капитан! Не верю!
Еще бы он поверил! И Гришин вздохнул. Снова пошлет его в дачный поселок. А кого там сейчас искать?
Но Волков вдруг заявил, что сам туда съездит. А Гришину велел…
Вот хоть увольняйся, честное слово! Или переводись! Такое ощущение складывалось, что Волков намеренно поручает ему все самое невыполнимое или трудно выполнимое, чтобы Гришин свалил из отдела.
Он велел ему найти друзей Вани Смородина! Пацанов из детского дома, которые из школы перевелись почти следом за Ваней и след которых давно затерялся.
Где? Вот где он их станет искать?
– Чего морда такая грустная, Сереж? – Волков улыбался с подвохом. – Небось думаешь, где пацанов искать станешь?
Гришин промолчал. Радовать Волкова своей печалью он не станет.
– А ты не грусти, капитан. В школу не ходи. Да ты там и не был, как я понял. Ты фамилии узнай в архиве, а дальше как по маслу. Детский дом у нас в городе на тот момент был один. Он так и остался один. Фамилии в архиве выясни тех мальчишек, с кем Ваня Смородин дружил. И в детский дом подавайся. А там должны о своих воспитанниках если не все, то многое знать. Тем более что ребята попали под какую-то программу и их швыряли из школы в школу. Все просто…
У него все просто! Его послушать, их работа и не работа вовсе, а так – забава!
– Все понял, капитан?
– Так точно, товарищ майор. Все понял. Только я не пойму, зачем это…
– Нам нужно? – закончил за него Волков.
Он уже давно сидел на своем месте, задумчиво уставившись в окно, за которым ничего, кроме пелены сгущающихся сумерек, не было. А, нет, еще верхушка фонарного столба с вечно перегорающей лампой торчала. И еще две нитки провисших проводов. Ну и раз в час могла пролететь какая-нибудь шальная птица. Чем мог усладить его взор такой унылый пейзаж, Гришин не представлял. Он вот лично думать, уставившись на такую унылую картину, не мог. Он любил буйство красок и шум. И не шум даже, а легкое присутствие звуков. Чтобы знать, что ты не один. Что вокруг тебя кипит жизнь.
Волкову нужна была могильная тишина для размышлений.
Странный он…
– Зачем нам это нужно? – повторил Волков вопрос с протяжной интонацией, как если бы собирался начать распеваться. – А затем, капитан, что я думаю, убили Угарову и следом за ней Николаеву именно из-за того давнего скандала.
– С чего это?! Лет-то сколько прошло! – возмутился Гришин. – Чтобы что-то вспомнить именно в этот момент… Сильно сомневаюсь!
Честно? Он думал, что эти две злобные тетки опять куда-нибудь влезли. И эта новая скандальная ситуация имела для них необратимый эффект. Только и всего!
– Их убрали как свидетелей, капитан.
– Так точно! Свидетелей…
– Свидетелей давней истории, о которой все забыли, – задумчиво и снова нараспев произнес Волков.
– Если все забыли, зачем их убивать?! – возмутился Гришин.
– Забыли все, капитан. Все, кроме участников того давнего скандала. Участники… Нам необходимо их найти.
О господи!
Гришин аж вспотел от отвратительного предчувствия. Сейчас, вот сейчас он скажет, что надо обязательно найти того дядечку на большой черной машине и…
Это же год работы! Бесполезной, противной, кропотливой! Он не хочет! Она его погребет под бумажными завалами. Он…
– Перво-наперво узнай фамилии детдомовских пацанов, с которыми дружил Ваня Смородин. И по возможности разыщи их. По возможности, капитан. Я же понимаю, что за давностью лет их след мог и затеряться. Второе… Все же сделай копию документов семнадцатилетней давности, где есть весь список учащихся и учителей.
– Что нам это даст?!
Он так и знал! Он это предвидел!
– Ты раздобудь, раздобудь, Сереж. А там посмотрим, что с этим делать станем.
И Волков загадочно улыбнулся взбешенному Гришину.
– Но вы же понимаете, что тот мужчина, который подъезжал на своей машине к баскетбольной площадке, мог и не быть отцом ребенка, обучающегося в школе!
– Понимаю, – кивнул Волков.
– Он мог быть отчимом, дядей, братом и…
– Вряд ли, Сережа.
– Что вряд ли?!
– Вряд ли отчим, дядя или брат стал бы устраивать разборки в кабинете директора. Вряд ли в результате этих разборок кого-нибудь уволили бы.
– Почему? Если это лицо влиятельное, то…
– Вот поверь моей интуиции, в позу оскорбленной добродетели мог встать только отец.
– Почему?! Я не понимаю!
– В последние годы ужесточилась охота на педофилов. Конкретная охота, капитан! Под зачистку попадают прежде всего кто? Правильно! Вижу, что догадался. Отчим, дядя, сводный брат, сосед – это группа риска, капитан. Очень редко попадают под подозрение отцы. Крайне редко! И доказательную базу крайне сложно собрать. И отец, который попался на чем-то мерзком с чужим ребенком, запросто может быть лишен родительских прав.
– Но его еще надо поймать!
– Вот! Надо поймать. А Угарова, возможно, и поймала. Только доказательств у нее никаких не было. Лишь глаза и уши. А их к делу не пришьешь. И что слова скандально известной уборщицы против слов влиятельного отца? Ничто – пыль! Нет, капитан, чую, чей-то папашка засветился. И надо его найти…
– Каким образом? – огрызнулся Гришин. – Это же сколько работы! Год уйдет!
– А мы не торопимся, капитан, – миролюбиво улыбнулся Волков и вдруг насупился и в карандаш вцепился, начал катать его по столу. – Лишь бы этот гад снова чего-нибудь не натворил. Лишь бы остановился…
