Глава 16
Мила полулежала в мягком кресле, завалившись на один бок. Сидеть ровно не могла. У нее болело все с правой стороны. Все, что было выше колен и ниже поясницы. Это Серега, вернувшись вчера поздним вечером, гонял ее по квартире пинками. И орал. Боже, как он орал! Она даже боли почти не чувствовала, так боялась его дикого гневного крика.
– Ты, глупая жирная корова! – надрывался он и раз-раз пинком по заду. – Я что сказал тебе?! Я сказал тебе забрать расписку! А ты что?!
– Сереженька… Сереженька… Ну перестань!
Мила крутилась по квартире, как пчелой ужаленная, пытаясь спрятаться за мебелью, но его кулак и носок его ботинка все равно ее настигали. Он хватал ее за волосы, бросал на диван и бил, бил по заду, бокам, спине. И ничего не объяснял. Ничего!
Мила тихо скулила, потому что громко было нельзя, соседи могли услышать, плакала от обиды, а еще больше от страха. Боли почти не чувствовала. Боль пришла потом, когда он угомонился и ушел куда-то, а она полезла в душ. Вот тогда, под теплыми струями воды, ее и скрутило. Да так, что она тихонько повизгивала, боясь дотронуться до себя.
Долго стояла, обсыхая. Полотенце к телу побоялась прислонять. Потом налила на ладонь ароматного тоника для тела и начала втирать в те места, куда могла дотянуться ее рука. После накинула на себя самый легкий халатик и пошла в комнату.
Сережи все не было. Подумав, Мила выпила обезболивающее. Корчиться и стонать от боли при нем будет нельзя. Может запросто схлопотать еще раз. Чем-то наскоро поужинала в одиночестве на кухне. Даже не помнила, что жевала! Ужин был очень поздним, не оглянешься – завтракать пора. Но укладываться в постель на тощий желудок она не любила.
А потом прошла в гостиную, приняла удобное положение и замерла.
В замке входной двери заворочался ключ, и муж вошел в квартиру. По его неверным, шаркающим шагам Мила поняла, что он выпил. Значит, наказывать больше не станет, она знала. Станет говорить много, долго, путано. А она должна будет его слушать и, если понадобится, утешать.
– Сидишь, корова глупая?! – Силуэт мужа возник в дверях гостиной.
Волосы растрепанные, взгляд мутный, рубашка расстегнута почти до пояса. Ремень на брюках вовсе не застегнут, болтается. Мила чуть не задохнулась от ревности.
Неужели опять? Опять ходил к шлюхам?
Она однажды вытаскивала его из притона, расположившегося так некстати по соседству, в одной из саун. Сереге это стоило расцарапанного уха, чтобы не шлялся где попало. Ей пинка под зад, чтобы не лезла в мужские дела. И не заходила на запретную территорию.
– Сидишь? – уже тише и без нажима повторил муж и шагнул в комнату. – Ну-ну… Ты это, Людка, прости, что ли…
Она тихонько, жалобно всхлипнула, хотя боль давно отступила, начало действовать обезболивающее. Но так было надо. Это всегда срабатывало. Он станет мучиться глубоким чувством вины, просить прощения. Она – молча глотать слезы. Потом он встанет перед ней на колени, примется целовать, шептать всякие милые слова. И следом потащит ее в постель. Там обычно примирение завершалось. Бурно, пылко, красиво.
Как в кино! Ее любимом кино!
Но Серега не пошел к ней. Он прошел к балконной двери, распахнул ее и с шумом втянул в себя прохладный воздух улицы. Ей тут же сделалось зябко. На ней, кроме тоненького халатика, ничего не было. В том был двойной расчет: белье причинило бы ей лишнее неудобство после побоев и могло сдержать пылкого мужа.
Мила потащила на себя покрывало со спинки дивана, неотрывно глядя на Сергея. Тот глотал широко открытым ртом холодный воздух и не ежился. На нее он вообще не смотрел.
Может, насытился в сауне по соседству, подкрались тут же ревнивые мысли. Или все же случилось что-то из ряда вон, что он после дикой сцены даже не пытается загладить свою вину.
– Сережа, – дребезжащим слабым голоском, способным растопить любое каменное сердце, позвала она. – Сережа, что случилось? Что-то случилось, да?
У нее не вышло. Его сердце к ее молящим интонациям осталось глухо. Резко пнув ногой балконную дверь, Серега неожиданно принялся застегивать рубашку, заправлять ее в штаны, застегивать ремень.
Значит, как в кино сегодня не будет, поняла Мила, и сердце ее упало. А что будет?!
– Случилось, девочка моя, – вымолвил он наконец, присаживаясь к ней на диван. – И еще как случилось!
Он положил руку на ее оттопыренный зад и слегка нажал, спросив:
– Болит?
– Немного. – Она сморщилась, на самом деле болело достаточно сильно.
– Извини, – пробормотал он рассеянно, глядя в пустоту. – Но ты сама виновата.
– Возможно, ты прав, – она кивнула. – Только в чем, Сережа?
– В том, что не забрала у Машки нашу расписку.
Тоже интересный! Что значит – забрать?! Забрать – это прийти к кому-то и попросить что-то вернуть, так? Расписку у Машки она так попросить не могла. Та бы и не вернула. Это долговая расписка! Это Машкин гарант, что они ее не кинут с возвратом долга. Разве она отдала бы?! Нет! И никто бы не отдал. И всегда им приходилось эти расписки забирать самим. Другими словами – воровать. А чтобы своровать, надо было тщательно подготовиться. Машку отвлечь, выманить из дома хотя бы на полчаса. Выманивать должна была она. А расписку забирать – Серега. А до этого он должен был пару дней за Машкой наблюдать. Так всегда бывало.
Чего он тогда выпендривается? Чего вину на нее перекладывает?
– Так я сегодня ее заберу, Сережа! – не стала она упрекать его в несправедливости. – Обязательно заберу.
– Интересно, как? – Он очень мерзко улыбнулся ей. И вдруг схватил за подбородок двумя пальцами и больно надавил на ямочку посередине. – Интересно, как ты это сделаешь, глупая корова, если расписка теперь наверняка у ментов?!
– У ментов?
Мила почувствовала, что летит в глубокую черную яму. Холодную и зловонную, как погреб в деревне у бабки. У той вечно там что-то гнило, и вонь стояла нестерпимая, стоило люк погреба приоткрыть.
Так вот ей в детстве всегда казалось, что нет худшего наказания, чем упасть в такой погреб – холодный, темный, вонючий. И всегда она оглядывалась, когда нависала над люком, не стоит ли кто сзади. Кто-то, кто хочет ее туда спихнуть.
Вот не подумала бы, что тем человеком, который ее туда столкнет, окажется ее бывшая подруга Машка! Значит, не простила ей пышной сдобы, не простила обмана. Прямиком бросилась в полицию и накатала заявление.
– Тварь! – прошипела Мила сдавленно.
Серега так и не выпустил ее подбородка, продолжая больно сжимать.
– Что делать станем? Сережа, пусти! – Она неожиданно осмелела и ударила мужа по руке, высвобождаясь. – Хватит уже истерик, понял! Давай, лучше думать, что в полиции говорить станем? Мы ведь, получается, ничего еще не совершили, так? И пускай наша расписка у них. И что? Мы взяли в долг, написали расписку. Долг вернем. А что прикинулись нищими, а сами таковыми не являемся, так это Машка может сколько угодно болтать. Мы все отрицать станем, так, Сережа? Она пускай говорит…
– Заткнись, – вяло отозвался он, спина его согнулась дугой, руки свесились между коленок, голова повисла. – Она уже ничего не скажет, Машка твоя.
– Че говоришь-то, Сережа?
Самое худшее из худших, самое страшное из страшных предположений сдавило ей голову мощным невидимым обручем.
Она увидела, будто в замедленном кадре отвратительного детектива, как Серега входит в Машкину квартиру, пока ее нет. Начинает искать расписку. Все летит из шкафов: Машкины трусы и лифчики, носки и джинсы. Он не находит ее, и тут Машка возвращается. Начинает верещать, и Сереге ничего не остается делать, кроме как Машку…
– Ты ее… Она мертва, Сережа?!
Как ей удалось выговорить эти страшные слова, она и сама не поняла.
Он кивнул, не поднимая головы.
– Это точно?!
– Точно!
– Машка мертвая?!
– Мертвее не бывает!
Мила вытянула трясущуюся руку, положила на сгорбленную спину мужа, легонько погладила. Спина дрогнула, как от удара током, и затряслась.
Сережа что, заплакал? Господи! Как же ему, должно быть, страшно! Как страшно.
– Сережа, я с тобой! Я с тобой, милый! До конца!
Забыв о боли, Мила подползла к нему на коленках поближе. Прижалась грудью к его подрагивающей спине, принялась зацеловывать его затылок, плечи.
– Я с тобой, милый! До самого конца!
И тут случилось такое, от чего она чуть с ума не сошла. Потому что подумала, что сошел с ума он! Потому что он громко весело воскликнул:
– А как же еще, Людка! Конечно, до конца!
И принялся смеяться. Громко, заразительно. И спина, оказывается, у него тряслась не от слез, а от смеха.
Сошел с ума! Ее красивый, сексуальный муж, всегда напоминавший ей киногероя, сошел с ума! Тронулся! Взбесился!
– Сережа, ты чего?! – Мила испуганно вжалась в диванную спинку. – Ты убил человека и ржешь? Наша с тобой расписка в руках полиции, а ты ржешь? Ты идиот, Сережа?!
Он резко оборвал смех, развернулся к ней, оглядел так, будто видит впервые. Точно чокнутый! И проговорил с легкой досадой:
– Это ты, Людка, чокнутая!
– Почему я?! Я никого не убивала!
– И я не убивал. – Он коротко хихикнул и для наглядности покрутил пальцем у своего виска. – Надо было додуматься до такого! Мне в тюрьму не хочется, представь.
Он широко зевнул.
– Спать охота, – пробормотал, глянул на настенные часы и даже выругался: – Ничего себе! Времени-то сколько! Утро почти, к обеду, глядишь, полиция нагрянет, а мы не спали. Давай, давай, детка, в кроватку…
И он принялся спихивать ее с дивана. Боясь, что он с глупой своей башки снова рассвирепеет и снова примется ее бить, Мила послушалась. Пошла за ним следом в спальню, сняла халатик и голышом легла в постель. Не потому, что тело болело, а потому, что не хотела, чтобы ночную пижаму с нее Серега снимать начал. У него ведь не все дома теперь, порвет. А вещь дорогая, стоящая. Когда-то она теперь сможет себе такую позволить!
Но муж не стал к ней приставать. Он улегся на спину, закинул за голову руки и мечтательно произнес, уставившись в потолок:
– Вот любит нас с тобой господь, Мила! Что хочешь делай, любит!
Она промолчала. Фраза мужа не подразумевала ее замечаний. Он бы и слушать не стал, потому что тут же заговорил дальше:
– Вот любое гадкое дело оборачивается для нас прибыльным! Любое! Разве мог я подумать, отправляясь вечером наблюдать за стервой, что все так обернется?
– А как обернулось, Сережа? – Тут уж ей сделалось любопытно. – Разве не ты сказал, что моя расписка в полиции?
– Я. И что?
– А какая же с того прибыль? Машка мертва. Расписка в полиции. Станут нас подозревать.
– А за что? За что, Людмила? – Он повернулся на бок, дотянулся до ее голого плеча, погладил нежно. – Мы взяли в долг. Мы оставили расписку. Если бы захотели ее забрать назад, то забрали бы!
– В смысле?! – У нее мутилось в голове.
– В коромысле! – передразнил ее муж беззлобно. – Если бы ты убила Машку из-за расписки, то оставила бы ее там, а?
– Расписку?
– Ну конечно!
– Нет, не оставила бы, – подумав, покачала головой Мила, за что муж тут же похвалил ее.
– Вот именно! Расписку Машка не прятала, так?
– Нет. Она ее в папку с документами положила при мне.
– Во-о-от… Расписка лежала на виду. Убив Машку, оставили бы мы ее там?
– Нет!
– Нет, Мила, не оставили бы. Так что запомни: что бы ни болтали менты, как бы ни давили на тебя, включай дурочку.
– А чего это на меня-то?! – вдруг перепугалась она. – Я ее не убивала! Зачем им я?!
– О господи, какая же ты тупая корова, Людка! – произнес Серега с раздражением и даже отодвинулся от нее на кровати. – Они сейчас начнут всех таскать, кто был с ней знаком или дружен. А расписка от тебя. Вот и тебя позовут. А у тебя что?
– Что?
– А у тебя, дуреха, алиби на минувший вечер! Ты где была?
– Дома.
– Правильно, дома. Ходила, топала, ванну принимала. Соседка снизу подтвердит. Она из кожи вылезает, когда ты топаешь. И злится, что ты воду не экономишь, ванну принимаешь по полчаса. Сколько плескалась минувшим вечером?
– Минут двадцать.
– Вот! Она все фиксирует!
– А у тебя-то, Сереж, алиби есть?
Она снова вспомнила расстегнутую до пупа рубаху и болтающийся ремень. Неужели правда снова сауну посещал?!
– Есть у меня алиби, детка. Еще как есть! – И он похотливо хохотнул. – И с тобой опять же скандалил. Соседка подтвердит. У нее уши, как у слона! Все, дрянь, слышит.
И она тут же подумала, что права в своих подозрениях. У шлюх он провел минувший вечер. С перерывом на то, чтобы ее излупить. Но решила не нагнетать. Нет худа без добра!
– Ладно, проехали, – она насупилась. Подтянула одеяло повыше к подбородку. – В чем нам выгода от Машкиной смерти?
– Вот корова глупая, а! – фыркнул он беззлобно. – Деньги-то, курица, деньги-то теперь отдавать не нужно!
– Мы бы и так не отдали, – возразила она, обидевшись на «курицу».
– Так пришлось бы суетиться, а теперь проблем нет. Нет Машки, нет долга!
Он замолчал. И она помолчала, размышляя. Потом завозилась, вытаскивая руку из-под одеяла. Дотянулась до его лица, погладила по щеке. Он не увернулся. И она осмелилась на вопрос:
– Сережа, но ты ведь не только этому радовался, так?
– В смысле? – Он зевнул.
– Тебя ведь не только перспектива не возвращать долг радовала. Есть что-то еще? Насколько прибыльным оказалось это гадкое дело, Сережа? Что ты недоговариваешь?
– Наконец-то, узнаю свою умницу-красавицу! – воскликнул он.
Резко повернулся на бок и подполз к ней по кровати, обнял крепко и зашептал в самое ухо, будто соседка, живущая этажом ниже, могла их подслушать:
– Ты помнишь, чем вчера и сегодня вечером я должен был заниматься, так?
– Да, – тоже шепотом отозвалась Мила. – Ты должен был наблюдать за Машкой, чтобы составить ее расписание.
– Во-о-от… – Он звонко поцеловал ее в плечо. – Вчера, ты помнишь, ничего особенного не произошло. Она весь день и весь вечер сидела дома. С кем-то говорила по телефону. Плакала.
– Плакала?!
Мила удивилась. Ей не было жалко Машку, она просто удивилась.
– А сегодня… Сегодня вечером ее убили! И убивать приходили ее, малыш, целых три человека.
– Сразу три? – ахнула она.
– Нет. По очереди! В том-то и дело, что по очереди! Я просто очумел! Как сориентировался и снимать начал, до сих пор не пойму!
– Молодец! – на всякий случай похвалила его Мила. – И кто же из трех ее убил?!
– Точно не могу сказать, – рассмеялся он ей в плечо. – Я не эксперт. Первый человек ее сильно избил, бил по затылку в основном. Как хорошо обученный спецназовец. И Машка упала. Возилась потом на полу, но так и не встала. Пока второй человек не пришел. Тот пришел… с ножом! Увидал ее на полу и принялся ножичком махать! Он машет, а я снимаю. Он машет, а я снимаю! А третий… Третий визитер начал за всеми пол подтирать! И я снова его снял. В этом вся наша прибыль, малышка! Помноженная на три!
– Ты хочешь начать их шантажировать?
– Ага! – Он интенсивно закивал.
– Всех троих?!
– Ага! – И еще несколько кивков.
– Но… Но ее же убил кто-то один из них!
– Да, возможно. Возможно, твоя подруга погибла от руки одного человека. Но…
– Но что?
– Но заляпаны, малыш, все трое! Заляпаны, замазаны все трое. И им теперь не отвертеться ни за что! Это наш с тобой звездный час, детка. Потом завяжем. И уедем куда-нибудь. Тебе главное в полиции все сказать правильно. Умно и правильно. Сможешь?
– Да. Я все смогу.
Она прижалась к нему ноющим от побоев телом и счастливо зажмурилась.
Что бы там Машка ни говорила в прошлом, жизнь и в самом деле похожа на кино. Красивое, опасное, в слезах, но непременно со счастливым концом. В ее случае все будет именно так: слезы, опасность и счастливый финал. Она это заслужила!
