Глава 35

Пассажиров было не так много. Там и сям зияли пустоты незанятых мест. У окна в Сашином ряду сидел пожилой мужчина восточной наружности в европейском костюме, но с чалмой на голове. Саша устроилась в крайнем кресле. Предупредительная стюардесса принесла плед, детскую подвесную люльку и унесла коляску. Мишель, уставший за длинный день, уснул, едва устроившись в новой колыбели. Он вытянул пухлый бантик губ в удивленную трубочку, одну ладошку устроил под щекой, а другой накрылся сверху.

Самолет дрогнул, с шумом заработали моторы. Саша вытянула в проход ноги и закрыла глаза. Впереди был длинный путь с пересадками. Странно было думать, что самолет будет лететь над неведомым огромным континентом, который, как знать, может стать вскоре вторым домом. «Не ходите, дети, в Африку гулять», — подумала Саша и… уснула. Ее разбудили лучи слепящего солнца, пробивающего затененный иллюминатор. Шум двигателя стабилизировался в равномерный гул. По салону, предлагая пассажирам напитки, передвигались стройные стюардессы. Саша прислушалась: Мишель по-прежнему спал. Пить не хотелось, есть — тем более. Саша достала блокнот и задумалась. Привычка записывать появилась недавно. Маленькие неотложные дела, несвоевременные мысли, забавные случаи с Мишкой — она будто сортировала разноцветные лоскутки, из которых потом сшивалось полотно жизни.

Нервная женщина с брюзгливо поджатыми тонкими губами в ОВИРе, выдававшая паспорт, несколько раз напомнила, что «в стране прибытия гражданин должен встать на учет в российском посольстве». Она повторяла эту фразу с механической заученностью, буравя серыми глазками пуговицу на Сашиной груди. При этом воспоминании Саша испытала беспокойство. Прежде желание уехать затмевало все соображения, и думать о том, что будет дальше, представлялось преждевременным. И вот теперь Саша сидит в самолете и абсолютно не представляет себе, где и на что она будет жить, что будет с ней дальше. Она не знает даже адреса Габриэля, все их общение за весь год ограничивалось телефонными разговорами. А что будет, если он их не встретит? Саша дрожащими руками вытащила записную книжку и вгляделась в столбик цифр. Да, номер телефона. Кажется, это дом матери. Или… сестры?

— Господи, какая же я бестолковая, — тихо прошептала Саша.

И еще в Руанде идет война. Кажется… Или она уже закончилась?

Саша беспомощно огляделась. Может, хоть посмотреть новости? Телевизор в доме родителей давно уже не работал, да и недосуг было. Маленький Мишка не оставлял свободного времени, к тому же эти вечные болячки. Бронхит оставил после себя жуткий дисбактериоз. Вздутый Мишкин животик изливался зловонными зелеными испражнениями, ребенок худел на глазах. Легче стало только к лету. Саша чувствовала себя безнадежно отставшей от жизненного процесса. Если бы все эти мысли пришли в голову чуть раньше, ей наверняка не хватило бы решимости на столь безрассудный шаг, как отъезд в чужую страну. Саша аккуратно сложила блокнот и ручку в кармашек сумки, выпрямилась в кресле и крепко ухватилась за подлокотники.

«Так, — скомандовала она сама себе, — не паниковать! Дыши глубже. Двадцать один — двадцать два. Выдох».

После третьей попытки у Саши закружилась голова, она обеспокоенно открыла глаза и поняла, что легкое головокружение вызвано самой банальной причиной. Самолет заходил на посадку. Саша подняла защитный экран и уставилась в иллюминатор.

Песчаная долина, раскинувшаяся почти до горизонта, имела ненатуральный нежно-золотистый цвет. Лучи низкого солнца скользили по песчаным волнам, и Саше на мгновение показалось, что самолет пролетает над величественной рекой.

— Что это? — спросила она соседа.

— Хы? — недоуменно переспросил тот.

Саша ткнула пальцем в окно и сделала удивленное лицо.

— А! — обрадовался мужчина и выдал скороговоркой длинную фразу на английском, из которой смущенная Саша поняла только одно. Они подлетают к Каиру. Тем не менее она вежливо кивнула и даже рискнула произнести «Thank you».

Пирамиды появились внезапно, их строгие совершенные формы великолепно оттенялись пастельным пейзажем. Даже с высоты пирамиды восхищали, поражали. Кроме того, они выглядели колоссами, покорившими землю. Казалось совершенно невозможным, чтобы человек, маленький и слабый, решился на столь грандиозную постройку. Безмятежный легкомысленный песок, изменчивый, текучий, неспокойный, и рядом — вечная, незыблемая монументальность пирамид. Три неподвижные точки нестабильной вселенной.

И в этот самый миг беспричинное ликование охватило Сашу. Тяжелые насупленные пирамиды, освещенные жарким солнцем, простоявшие века, будут стоять еще столько же, а потом еще два раза по стольку. И об их подножия будут разбиваться песчаные бури, и людские жизни, словно крохотные песчинки, будут течь сквозь время, и этот поток не закончится. По крайней мере, он закончится не так скоро. К чему впадать в уныние, если даже твоя жизнь мизерна по сравнению с веком пирамид? Пусть ты всего лишь песчинка, застрявшая в каменной кладке, для тебя точно так же, как и для пирамид, светит солнце, ты так же радуешься новому дню и так же засыпаешь ночью. И пусть этих ночей бессчетное количество у пирамид и ничтожное — у песчинки, это твои ночи. И даже пирамида не может этого отрицать, ведь она глуха. Она нема. А ты — нет. У нее нет ушей, а у тебя они есть. У нее нет глаз, чтобы любоваться восходами. У нее есть вечность, а у тебя есть жизнь.

Сладко потянулся во сне Мишель, сквозь ткань люльки прорисовалась округлость, и детский сонный голос пробормотал:

— Мама! Мися хочет ням-ням. — После недолгой паузы он деловито добавил: — И пи-пи.