Глава 4
Александра давно усвоила, что лучший способ отвлечься от тревожных мыслей – это заняться делом. Все равно каким. А находить дела ей всегда удавалось с блеском.
Вот и сейчас она составила план действий на остаток сегодняшнего дня. Прежде всего следовало перенести вещи на террасу. Не лежать же им без призору всю ночь напролет! Затем, отломав несколько веток от куста сирени, росшего перед избой, обмела колченогий стол от сора, а углы от паутины. Застелила аккуратно разорванным полиэтиленовым пакетом табурет и села на него, соображая, что бы предпринять еще.
Распаковывать вещи Александра не собиралась. Есть пока не хотелось. Можно было, конечно, пройтись по лесу, раз уж она оказалась здесь. Но в опускающихся сумерках он уже не выглядел мирным и безобидным. Вообще с каждой минутой на душе становилось все неуютнее и тревожнее. А что же тогда будет ночью?
Александра встала и решила на всякий случай поподробнее исследовать развалюху. В комнате за печкой, куда она опасливо заглянула, была свалена закопченная кухонная утварь вперемешку с тряпьем. С лежанки свешивался вытертый полушубок, а за печной заслонкой обнаружилась вся в саже и копоти керосиновая лампа.
Внутри нее что-то обнадеживающе побулькивало. Рядом лежал коробок спичек.
Захватив лампу и спички с собой, Александра вернулась на террасу и поставила находки на стол. Затем направилась ко второй двери, видимо ведущей из террасы в огород.
Прикидывая, как бы ее открыть, она оперлась ладонью о дверь, и та со скрипом поддалась. Зачем же тогда было вешать на «парадную» дверь чуть ли не амбарный замок? Александра, подумав, недоуменно пожала плечами. Это было выше ее разумения.
На старой раскидистой яблоне, как фонарики, висели круглые красные яблочки. Неухоженными могилками смотрелись заросшие сорняками грядки. Выросшие самосевом, тут и там покачивались на легком ветерке укроп, разноцветные космеи и нарядные бархатцы. В двух шагах от террасы стояла полусгнившая собачья будка, от вделанного в ее стенку кольца тянулась, скрываясь в траве, толстая металлическая цепь. На дальней границе участка, возле зарослей бузины, виднелась будка повыше совсем иного предназначения.
Александра содрогнулась, представив, что ей доведется увидеть, рискни она войти туда. Нет, пожалуй, это испытание ей не по силам. А вот яблоки и укроп смотрелись вполне цивилизованно. Может, если побродить подольше, можно отыскать еще кое-какие атрибуты привлекательной стороны деревенской жизни…
Так и есть, часть сорняков оказалась на поверку кустами клубники, на которых одновременно цвели цветы и зрели крупные ягоды. Заросли бузины плавно перерастали в малинник, колючие переплетенные ветки которого тоже были усеяны ягодами. Колодезный сруб в отличие от всего прочего выглядел недавно сооруженным, а оцинкованное ведро, привязанное к гремучей цепи, было сравнительно новым.
Зачерпнув воды, Александра долго всматривалась в нее, потом понюхала, полила на ладонь, но ничего подозрительного не обнаружила. И к ней понемногу стало возвращаться настроение, возникшее в тот момент, когда она только увидела дом, освещенный лучами солнца.
Нет, здесь она, естественно, не задержится, но в душе не останется такого тягостного осадка от нелепой, бесцельной поездки.
Сосредоточенно размышляя о том, как бы достать нужные сейчас вещи, минимально потревожив содержимое коробок и чемодана, Александра направилась к дому. И вдруг ее нога зацепилась за что-то. Споткнувшись, она потеряла равновесие и чуть было не упала. Переведя дыхание и успокоив сердцебиение, молодая женщина посмотрела вниз и не увидела в траве ничего, кроме собачьей цепи.
Странно… Тронув ее носком теннисной туфли, она неожиданно обнаружила, что цепь туго натянута. «Еще страньше», – сказала бы Алиса из Зазеркалья, оказавшись на ее месте.
Непонятно почему, но это и заинтриговало, и насторожило Александру. Наклонившись и взявшись за цепь, она осторожно потянула. Та не поддалась. Проследив за ее направлением, молодая женщина обнаружила, что череда металлических звеньев уходит под террасу.
Затаив дыхание, Александра осторожно приблизилась, заглянула в холодный сумрак и в следующее мгновение в испуге отпрянула. Из темноты на нее не мигая смотрели чьи-то лишенные всякого выражения глаза.
За считаные доли секунды в мозгу молодой женщины пронеслись предположения одно ужаснее и неправдоподобнее другого. Моментально нашлось и бредовое объяснение поспешному отъезду Виктора с женой в другой город и его нежеланию задержаться около дома подольше.
«Но мне-то что делать?» – помертвев от страха, подумала Александра. По всему выходило, что прежде нужно выяснить, кто прикован к цепи. Но хватит ли у нее мужества?
«Хватит, – тут же усмехнулась она. – Мне терять нечего». Она заставила себя подняться на террасу и отыскать в одной из коробок карманный фонарик. Впрочем, рыться особо не пришлось. Александра сама собирала вещи, а привычка к порядку позволила с ходу определить, где что находится из вещей.
Вернувшись к тому месту, где цепь уходила под бревна, Александра собралась с духом и, опустившись на колени, снова заглянула под террасу. В круге света от фонарика она увидела… пса, неподвижно лежащего на голой земле и смотрящего в никуда мертвым взглядом. Пес был еще живой, а взгляд уже мертвый.
То, что произошло здесь, в мгновение ока предстало перед мысленным взором Александры и было куда ужаснее самых чудовищных предположений. Собаку просто бросили тут за ненадобностью, как старую ветошь, а чтобы, чего доброго, не побежала следом, посадили на цепь.
«Как же она, должно быть, выла от тоски и ужаса», – подумала молодая женщина. Но вдруг поняла: нет, не выла, нутром почуяв всю степень предательства, совершенного по отношению к ней хозяином, и смирилась со своей участью, утратив смысл своего собачьего существования.
– Сволочи, – процедила сквозь зубы Александра и возненавидела себя за то, что улыбалась этому Виктору и желала всего доброго ему и его близким.
А в следующую секунду она уже не размышляла, действовала. Александра не знала, как поведет себя пес, у нее вообще не было навыков обращения с какими-либо домашними животными, а тут, возможно, озлобленная на людей клыкастая тварь. Но она знала себя: до конца дней, сколько бы их ни осталось, ее будет преследовать этот мертвый взгляд живой собаки. Значит, нужно сделать все, чтобы помочь ей, если это возможно. Если же невозможно, то… то… Впрочем, об этом лучше вообще не думать.
Легши грудью в светлой блузке на землю, Александра осторожно ухватила собаку за передние лапы и потянула. Та не шелохнулась – то ли не осталось сил, то ли ей было уже все равно.
Сантиметр за сантиметром она вытаскивала ее наружу, запрещая себе думать о тех муках, которые пережило несчастное животное. Когда собака целиком предстала взгляду, Александра ощутила, что по ее лицу катятся слезы. Это была не собака, а обтянутый кожей скелет, на бедре которого к тому же зияла рана размером с кулак.
С трудом отцепив массивный карабин от ошейника, она взяла пса на руки и поднялась с ним на террасу. Будь что будет, но сейчас Александра в своей стихии: делать, а не предаваться унынию. Ее уже не страшила царящая в комнатенке грязь, не пугал видавший виды полушубок. Прижимая к себе собаку – вдруг соберет последние силы, вырвется и заползет глубже под дом, а без цепи ее уже не достать, – молодая женщина стащила одной рукой меховую рванину на пол и опустила на него свою ношу. Обессиленное животное даже не попробовало изменить позу, а осталось лежать, как лежало, безучастное ко всему.
С остервенением бормоча «сволочи, сволочи, сволочи», Александра бросилась на террасу и, быстро найдя пластиковую одноразовую мисочку и бутылку питьевой воды, вернулась в комнату. Она знала, что страшнее всего для живого организма обезвоживание.
«Так это же для живого», – пронеслось в мозгу. Но Александра послала куда подальше предательские мысли.
Налив в миску воды, она опустилась на грязный пол и поставила ее возле морды собаки. Ноль реакции.
– Ну, миленькая, ну, пожалуйста, попей, – стала приговаривать Александра, осторожно поглаживая собаку по голове.
Результат был все тот же. Тогда, совершенно отчаявшись, она попыталась влить воду из бутылки прямо в собачью пасть. Большая часть пролилась, но что-то попало в горло. И пес, видимо чисто рефлекторно, сглотнул.
Александра подумала, что никогда еще не испытывала большей радости. Даже когда ее признали лучшим топ-менеджером года!
– Умница, моя хорошая, – растроганно шептала она, продолжая понемногу лить воду на морду пса.
Тот сглотнул еще раз, затем вдруг вполне осознанно посмотрел на молодую женщину. Ей показалось, что она готова его расцеловать.
Зная, что нельзя переусердствовать, Александра влила еще немного воды в собачью пасть. А затем передвинула животное на сухое место. Теперь следовало заняться раной. Был ли это пролежень или иная какая травма, она не знала, но привычка в болезни обходиться своими силами сейчас могла ей очень помочь.
Чистым носовым платком и перекисью водорода Александра очистила рану от грязи и гноя, потом посыпала ее раздавленными между двумя чайными ложками таблетками антибиотика. Собака лежала по-прежнему неподвижно, но дыхание ее ощущалось явственнее.
Кончив обрабатывать рану, Александра с неудовольствием огляделась вокруг. Грязь вокруг вызывала уже не брезгливость, а раздражение. И источник раздражения следовало уничтожить как можно быстрее, чтобы продолжать хоть как-то существовать.
Она понимала, что привести хибару в приличный вид ей одной не под силу, да и не имеет смысла. Но вымести грязь, вытереть пыль и протереть окна она вполне может. Этому Александра посвятила два последующих часа, время от времени подходя к собаке и вынуждая ее пить.
Когда ей удалось распахнуть одно из окон и в комнатку, приобретшую более пристойный вид, ворвался свежий воздух, Александра подумала, что не зря столько трудилась. Теперь следовало подумать о еде.
Топить печь она никогда не пробовала и, как это делается, видела только в детстве, когда родители снимали на лето дом в деревне. В памяти всплыло, что, прежде чем разжигать дрова, надо отодвинуть какую-то задвижку. И не дай бог задвинуть ее, пока угли не прогорят синим пламенем, – угореть можно до смерти.
С опаской покосившись на серо-белое облупленное сооружение в центре комнаты, Александра решила освоение печи оставить на завтра. А сегодня ограничиться молоком с галетами. Вообще-то она предполагала жить здесь, питаясь самой простой пищей и тем, что родит земля, чтобы стать ближе к истокам бытия. Но сейчас требовалось просто утолить голод, не подводя под это никакой философской подосновы.
Размочив галету в молоке, Александра предложила ее собаке, но та никак не отреагировала на еду. Раздумывая, как бы исхитриться и всунуть галету ей в пасть, она не заметила, как кусочек размякшего печенья отвалился и упал на собачью лапу.
Той почему-то это не понравилось. И собака, с неимоверным трудом приподняв голову, слизнула то, что у нее вызвало раздражение. И опять получилось, как с водой, – она проглотила этот крохотный кусочек пищи.
Наблюдая за этим, Александра затаила дыхание. Победа, еще одна микроскопическая победа в битве за жизнь! Затем положила следующий кусочек размоченной галеты на ту же лапу, очень боясь, что собака разгадает ее маневр. К счастью, пронесло.
Скормив так три галеты, Александра решила, что на сегодня хватит, и поужинала тем же, что прежде предложила псу. Теперь следовало подумать о ночлеге.
Ржавая кровать вызывала ужас одним своим видом, к тому же, кажется, начинала скрипеть уже при взгляде на нее. А вот матрас из мешковины выглядел более-менее сносно. Схватив его в охапку, чтобы перетащить на пол, Александра почувствовала, что он набит свежим сеном. Она вдохнула поглубже, и в памяти всплыли счастливые моменты детства, когда хозяйка дачи разрешала ей взрослыми граблями ворошить скошенную траву.
Постельное белье у нее с собой было, не такое, к какому она уже успела привыкнуть, а самое обычное, из бумазеи, подмосковной фабрики. Постелив себе рядом с собакой, чтобы услышать, если той станет хуже, Александра переоделась в тренировочный костюм. Затем закрыла все окна и двери на всевозможные запоры и засовы и улеглась на шуршащее сено.
Домик со всех сторон обступила тьма. Только в верхней части окон над неровным краем леса виднелись звезды. Очень хотелось выйти и полюбоваться на них. Но Александра ни за что не решилась бы. Ей было страшно, но, странное дело, присутствие полуживой собаки придавало смелости.
«Что я буду делать, если ночью она умрет? – испуганно подумала молодая женщина. – Нет, не буду спать, чтобы в случае чего прийти несчастному животному на помощь».
Это была последняя мысль Александры, затем она крепко уснула…
Она проснулась не только потому, что выспалась, но и потому, что откуда-то снаружи доносился ласкающий слух ритмично повторяющийся не то шорох, не то шепот.
«Да это же морской прибой», – вспомнила Тина и резко распахнула глаза. Затем, порывисто вскочив, бросилась на лоджию. Было раннее утро, и на всем – на воде, на песке, даже на листьях растений – лежал необыкновенный золотисто-розовый отсвет восходящего солнца. «Подозревала ли Александра, что делает мне поистине царский подарок, отправляя сюда? – подумала девушка, любуясь представшей взору картиной. – И как мне выразить ей свою благодарность?»
Она уже не чувствовала себя одиноко и неуютно в чужой стране. В номере и в ресторане Тина уже освоилась, более того – за прошедший вечер обзавелась знакомыми.
Накануне, спускаясь к ужину, она услышала в холле речь, по звучанию ей более близкую, нежели французская. Оглянувшись, она увидела возвращающееся с пляжа семейство. Возглавлял группку высокий светловолосый мужчина худощавого телосложения, оживленно переговаривающийся по-английски с парнем лет семнадцати – стройным кареглазым мулатом. Как чуть позже выяснила Тина, глава семейства был по национальности голландцем и звался Паулом, а его темнокожий сын от первого брака – Майком.
Однако не их беседа заинтересовала Тину. За мужчинами шла невысокая миловидная женщина с кудрявыми русыми волосами, собранными на макушке в задорный короткий хвостик. За руку она держала девочку лет восьми, уже с двумя задорными хвостиками. Вот они-то и разговаривали между собой – Тина это довольно легко поняла – по-словацки. Ухо девушки сразу же определило близкие по звучанию к русским слова.
Обрадовавшись, будто встретила хороших знакомых, Тина повернулась к вошедшим и оживленно начала:
– Здравствуйте, а вы, наверное… – и замолчала, смутившись. А что, если за границей не принято так запросто обращаться к незнакомым людям?
Но все оказалось намного проще, чем она ожидала. Мама девочки тоже была не прочь обзавестись здесь приятельницей, поскольку они приехали лишь накануне, и тут же поддержала беседу. А в ресторане глава семейства ван Эйкен – разумеется, с согласия остальных членов – предложил Тине сесть за их столик. Как чуть позже выяснилось, не без корыстных побуждений.
Паул преподавал голландский язык в Братиславском университете, где и познакомился со своей второй женой Яной, работающей ассистенткой на кафедре английского языка. Прекрасно владеющий и родным, и английским языками, он тут же загорелся желанием освоить еще и словацкий, причем с помощью симпатичной коллеги. Дело пошло успешно, а Паул, от природы способный к языкам, оказался еще и весьма любвеобильным. В результате приблизительно через полгода Яна обзавелась мужем-голландцем, а еще через год они оба – дочерью Аленкой, унаследовавшей от мамы кудрявые волосы и вздернутый носик, а от папы – прямые светлые брови и способность к языкам.
Так вот Паул решил не упускать возможности поднатореть еще и в русском языке. Разговор велся на всех доступных пятерым языках и доставлял им массу приятных минут…
Тина представила завтрак на террасе – наверняка круассаны, джем, настоящий французский кофе – и даже зажмурилась от предстоящего удовольствия. Впрочем, здесь ей все доставляло удовольствие. И прежде всего выбор туалетов и неспешность, с которой она этим занималась.
Приняв душ, Тина завернулась в полотенце и, открыв дверцы шкафа, провела рукой по вешалкам с платьями, блузками, юбками. Ей предстоял первый день в месте, где хочется верить в чудеса. Во всяком случае, так девушке казалось…
– Венчик, угомонись. Ну сколько можно?.. – сонно пробормотала Александра, ощутив, как кто-то почти невесомо коснулся ее руки. Иногда – по старой памяти – они с мужем проводили ночь вместе.
Но «Венчик» был нежно настойчив, и она резко открыла глаза, мгновенно все вспомнив. Не было ни мужа, ни спальни карельской березы с бронзовыми завитушками. Она лежала на набитом сеном матрасе возле облупившейся печи, а рядом на драном полушубке умирала собака…
Нет, уже не умирала! Правда, у нее вряд ли нашлись бы силы подняться на ноги, но взгляд был осмыслен, если такое слово применимо к животному. «Применимо, еще как применимо», – неожиданно для себя поняла Александра. В карих собачьих глазах сейчас светилось столько благодарности и признательности, не замутненной даже намеком на притворство или лесть, сколько она ни разу не видела во взгляде даже тех, кого считала близкими друзьями. А ведь существование некоторых из них благодаря ей круто изменилось к лучшему.
Не имея возможности по-другому выразить свои чувства, пес лизнул ей руку, собрав для этого, возможно, все оставшиеся у него силы. Он просто не мог иначе. И Александра поняла, что отныне его жизнь принадлежит ей.
Растроганная и потрясенная до глубины души, она прошептала:
– Я не оставлю тебя, псина. Не знаю, как тебя зовут, да это и не важно, имя придумаем потом. А сейчас будем бороться за жизнь, ты и я, мы вдвоем. Договорились?
Словно поняв ее, собака снова ткнулась мокрым носом ей в ладонь.
– Спасибо, – благодарно произнесла она. – Мне крупно повезло, что я нашла тебя. Одной все-таки страшно, а человека, которому я могла бы довериться, как тебе, у меня не нашлось… Точнее, все бы несказанно удивились и растерялись, поняв, что мне, сильной и уверенной в себе, вдруг потребовалась помощь, да еще когда речь идет о… Впрочем, об этом я расскажу тебе после, а сейчас – за дела!
Александра напоила и накормила собаку так же, как и накануне. Только теперь в движениях животного, поглощающего нехитрую еду, появилась жадность, порадовавшая молодую женщину. Затем она обработала рану и вынесла собаку погреться на солнышко.
Странное дело – едва она оказалась на воздухе, как к ней вернулось вчерашнее восторженное настроение. На душе стало легко, будто она возвратилась туда, где некогда была очень счастлива. Александра смотрела на окружающие ее деревья, на голубое с белыми облачками небо, на нестриженую, неухоженную, всю в пестрых цветочках травку и понимала, что все это ей безумно нравится. «Господи, неужели это потому, что здесь не надо придерживаться условностей, что здесь я могу быть сама собой? – недоуменно подумала она. И тут же ответила: – А впрочем, какая разница, лишь бы не утратить этого ощущения душевной гармонии, которого я, кажется, не испытывала никогда прежде».
Неизвестно откуда взялись силы и желание переупрямить судьбу, насколько это возможно. Начала она с печи, что-то вспомнив, что-то делая по наитию. Но в итоге вскоре в топке затрещали дрова, а на чугунную конфорку был водружен отдраенный песком чайник.
Александра посмотрела на свои еще вчера ухоженные руки и печально улыбнулась. Да, о маникюре теперь следует забыть до лучших времен. Она придумала себе эти «лучшие времена», чтобы как-то обозначить то, что ее ожидает, не конкретизируя. Возможно, слова попахивали грустной иронией, но она запрещала себе развивать мысль дальше. Будь что будет, а сейчас надо жить, словно у тебя в запасе вечность. К тому же ей надо поставить пса на ноги, а потом как-то устроить его судьбу. Все остальное потом…
Чай она пила на выскобленном добела столе, постелив под чашку салфеточку. Пару чашек, четыре блюдца, сахарницу без крышки, заварочный чайник с крышкой и несколько тарелок Александра обнаружила во время раскопок за печкой. Всю треснутую и надколотую посуду она, следуя примете, выбросила, а целую отмыла и на всякий случай прокипятила в чугунке. В ее домике, как она теперь мысленно называла избушку, пластиковая посуда смотрелась анахронизмом. А вот классический граненый стакан с цветочками, собранными перед домом, выглядел на редкость к месту.
Она даже вымыла бесполезную здесь электрическую лампочку и сделала для нее абажур с изящным фестончатым краем из обнаруженной тут же пожелтевшей газеты.
– Красота, – вслух произнесла Александра, любуясь результатом своих рук.
Любая вещь, к которой она прикоснулась, уже не казалась чужой и пугающей. Буквально с каждой минутой отношение ко всему окружающему ее улучшалось. А главное – она была больше не одинока в своем несчастье. Когда при виде нее собака сделала слабую попытку повилять хвостом, Александра почувствовала себя счастливой. А это так много значит для человека!
