Глава 8
Апельсины на асфальте
На работе пришлось задержаться. Валерия Степановна дала понять, что расчеты должны быть закончены. Ей с утра идти с готовым отчетом к шефу, а по Тасиной вине…
Валерия Степановна сменила гнев на милость только тогда, когда Таисия открытым текстом пообещала все сделать именно сегодня.
На Валерию Степановну она не обижалась – сама виновата. Опоздала с обеда почти на час, а до этого то с Элькой убегала болтать, то Симонова у нее время отнимала, то носом клевала у компьютера – ведь вторую ночь подряд не высыпалась…
Никогда Таисия ничего подобного себе не позволяла!
Раньше.
Девушка грустно усмехнулась. Вдруг показалось, что вчерашний день резко изменил ее жизнь, раньше она была такой неспешной, тягучей, легкопредсказуемой и… скучной. Теперь же Таисия как на вулкане. И все из–за поспешного решения – познакомить Федора Федоровича с Элькой.
И что на нее нашло?!
Ну подумаешь, поскучала бы еще один вечер в ресторане…
* * *
Таисия вышла из офиса уставшая, спать хотелось немилосердно. Она посмотрела на часы и злорадно хмыкнула: начало девятого. Похоже, Элька ее не дождется, к девяти домой все равно не успеть.
Правда, Элька знала, что она задержится. Забегала после работы, мол, подвезет, сегодня она на машине. А уж как уставилась на бедную Валерию Степановну, узнав, что подруга никуда не идет…
Таисия впервые видела начальницу смущенной и даже немного виноватой!
Голова побаливала, девушке не хотелось ни идти к автобусной остановке, ни вызывать такси, лучше пройти пешком хотя бы пару кварталов. А потом она сядет на трамвай и без пересадки доедет почти до места.
Таисия заправила под шляпу выбившуюся наружу прядь и вдруг замерла посреди тротуара, она только сейчас заметила, насколько на улице хорошо.
И небо без единого облачка, и солнышко по–вечернему ласково, и воздух почему–то кажется свежим, чистым, не чувствуется в нем ни пыли, ни выхлопов машинных газов, и как раз напротив офиса поставили вазон с яркими фиолетовыми петуньями, пахнущими сильно и нежно…
Таисия коснулась пальцем самого, на ее взгляд, симпатичного цветка и удивилась нежной шелковистости лепестков. Наклонилась, жадно вдыхая аромат, и внезапно рассмеялась – усталость словно родниковой водой смыло, а сердце забилось мощно и ровно.
Таисия сунула руку в карман и весело побренчала мелочью. Нашарила бумажку и загадала, чтобы у нее оказалось не меньше пятидесяти рублей, почему–то захотелось съесть апельсин. Вытащила купюру и счастливо улыбнулась – сотня.
У прилавка никого не оказалось, и Таисия пожадничала: вместо одного апельсина купила целый килограмм, уж очень они сегодня были яркими, круглыми и приятно пупырчатыми. Таисия почему–то не любила гладкую кожуру и бледно–желтые апельсины тоже не любила: они казались ей какими–то ненастоящими.
Один из апельсинов Таисия почистила прямо над урной и, зажмурившись, с наслаждением съела. Зачем–то понюхала липкие пальцы и разорилась на минеральную воду. Смочила носовой платок, тщательно протерла ладони.
Спешить по–прежнему не хотелось. Таисия медленно брела по улице, с любопытством посматривала на вывески и витрины, еще вчера она не обращала на них внимания, а сейчас ей все нравилось, наполняло предвкушением праздника. И она улыбнулась – в последнее время полудетское ожидание чего–то… радостного, почти обещание счастья, становилось привычным.
У перекрестка Таисия помедлила, что–то мешало перейти улицу. Она с досадой подумала, что нормальным людям это несвойственно – вечно прислушиваться к себе, большинство и не подозревало о существовании так называемой интуиции.
Странно, но на этот раз держало ее на месте не чувство тревоги, а…
Таисия поморщилась, она сама не понимала, почему топчется у пешеходного перехода. Ей словно на ухо кто–то нашептывал, требуя подождать, вот только чего? Обычно ощущения у нее были более четкими, чаще – предчувствие какой–то опасности, сейчас же…
Да что она как стреноженная лошадь?!
И тут же неприятная заторможенность исчезла. Таисия решительно шагнула на дорогу…
Кто–то за ее спиной испуганно вскрикнул. Кто–то выругался. Тут же мерзко завизжали тормоза. Таисия в панике зажмурилась: мимо неслись машины, а в двух метрах от нее пытался затормозить тяжелый тупорылый джип – она опять забыла посмотреть на светофор. Федор Федорович ее убьет, точно…
Если узнает.
И если она останется жива.
Девушка только пискнула от неожиданности и боли, когда ее рывком вернули на тротуар, оборвав сразу две пуговицы у ворота. И почему–то пожалела слетевшую под колеса машины любимую шляпу. Джип промчался мимо. В открытое окно побледневший водитель грозил кулаком.
Из разорвавшегося пакета по грязному асфальту разбегались в разные стороны оранжевыми мячиками только что купленные апельсины.
Вячеслав тряс несносную девчонку, как грушу. Ему едва дурно не стало, когда прямо перед его носом эта ненормальная сиганула под машину.
Это что, специально?!
Как ни странно, Вячеслав заметил ее издали: девчонка чем–то напомнила недавнюю знакомую, как ее там… Таисию! Своей дурацкой шляпой, что ли? Пусть соломенной, даже нарядной, но чисто летней, солнечной – к чему она в девять вечера?
К тому же девчонка была в полотняных бриджах, не облегающих, как обычно носят девицы, в свободных. И в клетчатой мужской рубашке навыпуск. И в простеньких разношенных кроссовках, а не в босоножках или туфельках на каблучках.
Вячеслав сам не понимал, почему так внимательно рассматривал ее, ведь видел только со спины. Наверное, из–за ночной встречи. Все–таки не каждый день сталкиваешься с такими… неординарными личностями.
Таисия совершенно не походила на его знакомых девушек. И бывшую жену ничуть не напоминала – чур ее, чур, незачем к ночи–то поминать…
Морозов усмехнулся: да взять хотя бы нынешнюю секретаршу – абсолютно адекватная современная стервочка. Всегда знаешь, чего от нее ждать, и это приятно. Ему обрыдли неожиданности, накушался их, спасибо, с него вполне достаточно подобных радостей.
Нет, как это произошло, черт возьми?!
Вячеслав прекрасно видел: девчонка спокойно стояла у перехода, о чем–то размышляла и размахивала прозрачным пакетом. Апельсины в нем чуть ли не светились, удивительно яркие, совершенной формы, сейчас такие редкость. А потом эта сумасшедшая – едва он подошел! – ринулась на дорогу. Будто специально выжидала, когда зеленый свет сменится на красный.
Или ждала, пока он подойдет? Эдакая спасательная команда в одном лице. Господи, и как он успел выдернуть дурочку из–под колес, надо же, повезло, до сих пор руки подрагивают…
Впрочем, ждать его она никак не могла, спиной стояла. Конечно, современные девицы на все способны, лишь бы познакомиться с перспективным мужиком, а он, что зря скромничать, именно такой – не беден и достаточно молод, вот только под венец его теперь и под пистолетом не затащишь. Жаль, плакат соответствующий на шею не повесить – мол, оставь надежду, всяк на меня смотрящий… тьфу ты, смотрящая!
Кошмар, что лезет в голову?!
Девчонка еле слышно вскрикнула, и Вячеслав понял, что ее до сих пор трясет, к тому же под пальцы попали волосы, целая прядь, а это, наверное, больно.
Прохожие обтекали их, как спокойная степная река обтекает случайный камень, и Вячеслав подумал, что они выглядят достаточно странно – судя по всему, свидетелей едва не случившейся трагедии не осталось.
Он в сердцах наподдал по случайно оказавшемуся под ногой апельсину и крякнул с досады – специально так не попадешь.
Апельсин на излете угодил прямиком в распахнутое окно старенького жигуленка, куда–то на заднее сиденье. По счастью, ни в кого не попал, иначе машина остановилась бы и водитель вышел разбираться. Видимо, ему повезло, заднее сиденье пустовало.
Глупая случайность разозлила Вячеслава еще больше: да что за день такой неудачный?!
Ночь не спал. Секретаршу то и дело из приемной как сквозняком выдувало, а сам он совершенно забыл об обязательном звонке в Финляндию, хотя обещал позвонить непременно сегодня и непременно в одиннадцать. Финны наверняка ждали, педанты, чтоб их, а у него из головы все напрочь вылетело, пусть секретарша с утра и напомнила, но кто же напоминает за несколько часов до звонка?
С финнами после обеда едва помирился, зато окончательно разругался с подрядчиком, уж очень не вовремя тот появился, попал, что называется, под горячую руку.
Часом позже чуть не угробил важный документ, хорошо, не пожадничал в свое время, программист у него классный, кое–как восстановил.
В пять часов с потенциальным заказчиком пришлось тащиться в ресторан, и это – когда глаза буквально слипались. Тридцать минут назад только–только от него отделался, ладно, не напортачил, и выгодный контракт, считай, в кармане…
Вячеславу стало жаль себя. Он отступил к стене дома и невольно хмыкнул: девчонка послушно перебирала ногами, втянув голову в плечи, – понимала, паршивка мелкая, что виновата.
Морозов сам не знал, почему не отпустил ее сразу же после того, как извлек из–под машины. Наверняка девчонка так и брызнула бы прочь, оказавшись на свободе. Или ему просто хотелось посмотреть на ее физиономию, все–таки от верной смерти спас, такое не каждый день случается…
Он развернул девицу лицом к себе и почему–то ничуть не удивился, увидев перепуганные, потемневшие от волнения глаза, невероятно прозрачные, бездонные, с угольно–черными ободками вокруг радужек.
Вячеслав осторожно убрал руки, не в силах отвести взгляда. И трудно усмехнулся: оказывается, он неплохо рассмотрел ее в прошлые встречи. Прекрасно запомнил и изящный носик с горбинкой на бледном личике, и редкие мелкие веснушки, и паутину легких пепельных волос, обметавших высокий лоб, и нежные губы, по–детски пухлые и яркие, и тонкую шею в свободном вороте мужской рубашки…
– Таисия… – пробормотал он.
– Опять вы! – выдохнула Таисия.
Она вдруг развернулась и побежала, забыв, что только что хотела перейти на другую сторону улицы. Птицей летела по тротуару, первый раз в жизни виртуозно огибая прохожих, и беспричинно улыбалась.
Изумленный Вячеслав завороженно смотрел вслед, пока Таисия не свернула куда–то в переулок. Потом пожал плечами и медленно пошел к машине, не зная, что и думать.
Чертовщина какая–то!
Третий раз за два дня!
Нет, все–таки странная девушка…
* * *
Элька стояла у подъезда мрачная, как грозовая туча. Таисия замедлила шаги, она совершенно забыла о новой подруге. Недавнее происшествие выбило из колеи, Таисия еще толком не пришла в себя.
Девушку до сих пор била крупная дрожь, она не знала причины: то ли из–за того, что едва не погибла, то ли из–за внезапной встречи с Вячеславом.
«Скорее второе, – угрюмо размышляла Таисия. – Умереть я, пожалуй, не боюсь, хоть и не спешу – чего бояться, когда смерти, если верить бабе Поле, и вовсе нет…»
Таисия обреченно шла к Эльке, постепенно замедляя шаги. Ей совершенно не улыбалось выяснять отношения, да и не умела она этого делать, предпочитала молча слушать чужие крики. Если получалось, думала о своем.
Ксюху всегда невероятно злила ее пассивность – страстная, порывистая, несдержанная, она не принимала такой позиции.
«Какие у него были глаза, – вспомнилось вдруг, и у Таисии моментально запылали щеки. – Яркие, невероятно желтые, в самом деле тигриные. И как он смотрел… или мне показалось? Наверное, показалось, он просто на меня злился… Господи, неужели я влюбилась?!»
Элька ругаться не стала. Сузив глаза, какое–то время рассматривала потерянное Тасино лицо, потом сердито буркнула:
– Не трясись, не съем же.
Решительно отобрала у Таисии ключи и открыла дверь. По–хозяйски пропустила ее вперед, сама вызвала лифт. Кивнула на почтовый ящик – заметила в связке крохотный светлый ключик – Таисия отрицательно помотала головой.
Некому ей писать. Дедушек–бабушек нет, а дальние родственники никогда не писали, со смертью родителей все связи как–то сразу оборвались. Таисия и не знала, много ли у нее родственников или совсем нет…
Да и не очень–то она в них нуждалась! У нее оставались баба Поля и… Федор Федорович.
Тогда.
А сейчас?
«Сейчас у тебя есть… Элька, – сказала себе Таисия. – И Федор Федорович… немножко. Даже если он влюблен, не бросит же он тебя сразу, он… совестливый, ты ведь знаешь».
К тому же – чуть не забыла! – она и сама влюбилась, к чему ей Федор Федорович? У нее теперь Вячеслав, а еще Суслик – забавный, ласковый, все понимающий. Она с детства мечтала о собаке и все никак не заводила, может, ждала именно Суслика.
Интересно, зачем она убежала от Вячеслава?!
Кто бы знал…
Элька повесила ключи на крючок, она еще в прошлый раз заметила, где Тася держит ключи. Потом подвела подругу поближе к свету. Внимательно изучила ее лицо и задумчиво протянула:
– Знаешь, а если тебя немного подкрасить… Таисия равнодушно молчала. Ей совершенно не хотелось краситься, она не видела в этом смысла. Федор Федорович все равно внимания не обратит, хоть на голову встань, а Вячеслав…
Ночью все кошки серы! И потом, он уже трижды видел ее ненакрашенной, так какая разница?
Неожиданно для себя Таисия сказала:
– А я только что чуть под машину не попала. Прямо у пешеходного перехода.
– Как?! Таисия смущенно призналась:
– На красный свет сунулась. Задумалась и…
– Задумалась она! Кто у светофора задумывается?!
– А Вячеслав меня вытащил. Буквально из–под колес.
– Тот самый Слава? – ахнула Элька, прыгая на одной ноге. Она уронила щетку для волос, и та угодила прямиком на пальцы, зря не надела тапочки!
Таисия кивнула.
– Любитель ночных прогулок? – все еще не верила Элька.
И правда – мало ли в городе Вячеславов? Наверняка не меньше Тань, Свет, Коль и Вань. Вон шеф у них – Вячеслав, и что с того?
Кстати, может, он и вытащил Таську из–под машины? Нет, не верится – шеф пешком практически не ходит, с чего бы ему у пешеходного перехода топтаться? Да и альтруизмом он никогда не страдал, не в его манере старушек через дорогу переводить или глупых девчонок из–под колес выдергивать.
Таисия опять кивнула.
– Хозяин собачки?
– Да.
– Почему же он тебя не проводил?! – искренне возмутилась Элька, жалея о глупо потерянном шансе.
– А я убежала…
Элька снова уронила только что поднятую щетку, у нее не нашлось слов. Да и что она могла сказать этой невозможной Таське?!
* * *
Федор Федорович поднял голову и привычно нашел взглядом знакомые окна. Не сосчитать, сколько раз он проделывал эту нехитрую операцию! Раньше, когда баба Поля была жива…
Бекасов нахмурился: с чего это он вдруг вспомнил о старухе? Ах да, окна! В те времена обязательно горел свет на кухне, а не только в комнате Мелкой. Вот как сейчас.
Он посмотрел на часы: почти десять. Мелкая должна сидеть за компом или валяться на диване с книгой, причем обязательно с какой–нибудь дурацкой. Прошлый раз читала детскую книжонку, как бишь она называлась? Федор Федорович так и не вспомнил, как ни скреб затылок. Да и незачем.
Главное – совсем не в привычках Мелкой сидеть на кухне. Или она просто забыла выключить свет?
Федор Федорович поморщился. Он и себе не хотел признаться, что опасается застать у Гончаровой ее новую подругу.
Не то чтобы Эльвира ему не понравилась… красивая девица, ничего не скажешь! Но слишком уж… активна. И так вешается на шею, что хочется держаться подальше. На всякий случай.
К тому же глупо связываться с подружками Мелкой. Жениться он не собирается, а эта Эльвира явно замахивается на что–то серьезное.
Федор Федорович присел на скамейку и жадно закурил, вспоминая вчерашнюю сумасшедшую ночь и шалую, слегка нагловатую и самоуверенную девицу, которую буквально навязала ему Мелкая.
Хм… а ведь действительно навязала! Хотя…
Федор Федорович усмехнулся: если честно, он и сам не возражал. Эльвира вела себя настолько… смело, что сумела смутить его. И даже слегка шокировала.
Да и в ресторане – чего уж себе врать! – ему приятно щекотали нервы откровенно завистливые и жадные мужские взгляды, направленные на его спутницу. И льстило, что Эльвира их не замечала.
В какие–то моменты Федор Федорович настолько остро хотел ее, что с трудом сохранял внешнюю невозмутимость. Он впервые чувствовал себя не человеком, а самцом, причем самцом распаленным и нерассуждающим, и ему было не по себе.
С другой стороны, тут и святой не выдержал бы – девица ТАК прижималась к нему в танце…
Он же не каменный, и гормоны у него вырабатываются нормально!
Бекасов пожал плечами: позволить себе небольшую интрижку? Обещаний давать он не собирается, в любви объясняться тоже, к тому же девица, что называется, сама выпрыгивает из платья…
Федор Федорович бросил быстрый взгляд на окна и подумал, что девчонки совершенно разные, и непонятно, как они находят общий язык. Да и внешне…
Окурок обжег пальцы. Бекасов раздраженно отбросил его и хмыкнул: Мелкая обязательно стала бы выговаривать: мол, чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят. И родной город нужно беречь так же, как родной дом, ведь в своей квартире он не швыряет окурки на пол…
Мелкая порой бывала такой занудой!
Бекасов неохотно признал, что девчонка конечно же права. Просто мужики гораздо большие… орангутанги, чем женщины, он вчера это отчетливо понял.
Федор Федорович помрачнел, вдруг вспомнились давние беседы с бабой Полей. Как ни странно, он ни с кем потом не говорил так откровенно и ни с кем не чувствовал себя настолько свободно.
Нянька Мелкой была престранной. Временами – противной и въедливой. Всегда – ехидной и даже ядовитой. Но никогда – ханжой.
Э–э–э… куда это он забрел?
Ах да!
Как–то он начал болтать об основном отличии мужчин от женщин. Мол, мужчины полигамны, именно поэтому они имеют право спать со многими женщинами. Естественно, подобного права за дамами юный Федор Федорович не признавал.
Кстати, Бекасов не признавал его и сейчас!
Баба Поля его высмеяла. Сказала, что это самцы полигамны, то есть животные. А человек тем и отличается от них, что себя контролирует и животные похоть, жестокость и бессмысленную жадность в себе всю жизнь давит. Любовь же достояние чисто человеческое. А если говорить о животных….
С чего он взял, что полигамны только самцы? У них во дворе живет старая сука, так во время течки она кого только к себе не подпускает… Абсолютно беспринципное существо.
Ну, конечно, он вспомнил о львах! Вот у кого настоящий гарем…
А ты, дружок, представляешь, как этот зверь зарабатывает право покрывать многих самок? И сколько глупых молодых львов погибает при попытке занять его место?
Когда на кон поставлена сама жизнь, выигрыш всегда высок. Но и проигрываешь все. Ты уверен, что не оказался бы в числе проигравших?
Федор Федорович криво усмехнулся: сумасшедшая старуха мыслила нетривиально, поэтому и беседы с ней западали в душу, практически ничего не забылось.
Помнил он и ее слова: «Любовь – птица редкостная. Опустится на ладонь – беречь нужно, дрожать над ней, как над малым ребенком, иначе улетит и уже никогда не вернется…»
Тогда он был мальчишкой и на что–то надеялся.
Сейчас Бекасов в любовь не верил.
Ему двадцать пять, ну и где она?!
А раз так, раз он не может влюбиться, придется смириться с суррогатом. В конце концов, он не монах! И не Мелкую же тащить в постель…
Бекасова передернуло, настолько дикой и даже кощунственной показалась последняя мысль. Мелкая, она…
Федор Федорович встряхнул головой, прогоняя непрошеное видение – безмятежную физиономию Мелкой. Если честно, его во сне достали ее глазищи – огромные, чистые, невинные, как в момент рождения.
Бекасова в эти минуты буквально подбрасывало в постели от внезапного страха. Он потом долго сидел, таращась в темноту и убеждая себя, что незачем сию секунду звонить Гончаровой и что конечно же ничего страшного не случилось. Все у нее хорошо, глупая девчонка крепко спит, как ночью и положено…
Да он любого придушил бы голыми руками, коснись кто Мелкой с грязными намерениями! Он за нее отвечает, и точка.
Федор Федорович попытался сравнить двух девушек и посмеялся над собой – невозможно. Эльвира – настоящая красавица, причем бесспорная, никто в этом не усомнится. А Мелкая… это просто Мелкая, по паспорту – Таисия Гончарова, и плевать ему, если честно, как она выглядит.
Федор Федорович неожиданно мягко улыбнулся: наверное, Мелкая некрасива. Уж во всяком случае не фигуриста. Его родная сестрица обладала подобными… формами классе в восьмом.
И яркости в Мелкой нет. Все как–то приглушенно, все в пастельных тонах, все тонко, прозрачно. Будто девчонка не из живой плоти, а акварелью выписана, вот попадет под дождь, и…
Бекасов невольно стиснул кулаки: это слишком походило на правду. Мелкая легко простывала, а потом болела долго и трудно.
Баба Поля говорила – так всегда было. С самого рождения. И вечно родители жили в страхе ее потерять.
Сама старуха в это не верила. А она никогда не ошибалась. Так что Бекасов не собирался об этом думать.
Девчонка только похожа на тень, а уж характер у нее… стальной! И это при внешней покладистости и хрупкости.
Федор Федорович угрюмо усмехнулся: когда–то Мелкая определила его в названые братья, и он честно соответствовал – видел в ней только сестру. И даже не раз пытался как–то пристроить Гончарову. Перезнакомил ее со всеми приятелями из наиболее приличных – не его вина, что девчонке никто не нравился.
Впрочем, как и ему.
Не везет им с Мелкой!
Бекасов бросил окурок, теперь в урну, и встал. На окна он больше не смотрел, почему–то не сомневался – Эльвира сейчас у Гончаровой, и хорошо. Почему бы ему действительно не попробовать влюбиться?
Внешне она ему нравится. Говорит грамотно, пальцем в носу не ковыряет, вилкой и ножом пользоваться умеет, и, в конце концов, Мелкая же что–то в ней нашла?
Решено, он влюблен и начинает период ухаживания. Прямо с этой секунды.
Не будем уподобляться животным, как говорила баба Поля! Простой честный секс не для нас. Нам непременно подавай любовь, чистую и возвышенную, пусть она и существует только на бумаге…
* * *
Таисия терпеливо сидела на стуле и кротко выполняла все команды гостьи: закрывала глаза, открывала глаза, делала губы колечком, улыбалась, расслаблялась и… думала о своем.
Ей были приятны прикосновения Эльки. Они оказались легкими, даже мимолетными, Таисия едва их ощущала. Изредка она бросала короткий взгляд на увлеченно работающую Эльку и удивлялась обилию различных кисточек, расчесок, щеток и щеточек в ее косметичке.
И коллекция теней впечатляла. По прикидкам Таисии, никак не меньше сотни оттенков. Огромная плоская коробка, обшитая черным бархатом, а в ней радужная россыпь красок, взгляда не отвести, так красиво.
Элька что–то пробовала, стирала, снова наносила, снова стирала, Таисию начинало клонить в сон. Пару раз она едва не уронила голову на грудь, хорошо, Элька не заметила, еще обиделась бы.
Наконец Элька закончила. Зачем–то обмахнула лицо и шею «клиентки» мягкой пуховкой и торжественно велела встать.
Таисия послушно поднялась и равнодушно спросила:
– Ну и как? Красавица, конечно?
Элька промолчала. Несколько раз обошла вокруг Таисии, рассматривая ее с какой–то непонятной печалью, глаза у нее стали… тоскливыми.
Таисия пожала плечами, переспрашивать не хотелось. И без того было понятно, что Элька шокирована результатами – столько работы, столько времени потрачено, и…
Странно, Таисия никогда не считала себя красавицей, даже симпатичной себя не считала. Но и на звание уродины вроде бы не претендовала. Или ей настолько не идет косметика?
– Ты к зеркалу не хочешь подойти? – Элькин голос прозвучал хрипло, она судорожно сглотнула.
– Обойдусь. – Таисия поставила чайник на огонь.
– Неужели тебе совсем неинтересно?!
– Считаешь, я себя никогда не видела?
– ТАКОЙ – нет.
– Элька, но ведь это и не я!
– А кто? Дед Мазай?
– Ну у тебя и ассоциации!
– Нет, серьезно, кто, если не ты?
Элька смотрела неотрывно, и Таисия непроизвольно поежилась: она не любила привлекать внимание. Пусть даже подруги.
Подумав, ответила:
– Я сейчас то, что ты нарисовала. Всего лишь. Настоящая я – без краски.
– Глупости, – неожиданно рассердилась Элька, не сводя с нее взгляда. – Если хочешь знать, я использовала самые… нежные краски, они на тебе практически незаметны. Даже тушь для ресниц взяла не черную, а серебряную! А бровей вообще едва коснулась, только на изгибах по точке поставила, чтоб выразительнее смотрелись…
– Спасибо.
– За что?
– Ну, я, по крайней мере, не похожа на индейца на тропе войны!
– Таська, ты каменная!
– Вовсе нет.
– Неужели тебе правда неинтересно?
– Мы пошли по второму кругу, – рассмеялась Таисия.
– Да хоть по пятому! – рассердилась Элька.
– Чего ты злишься?
– Хорош вопросик! Я старалась, а она…
– Ну хорошо, – вздохнула Таисия, – я красавица, признаю.
Элька зло фыркнула. Вырвала у нее из рук банку с кофе и довольно грубо потащила к большому зеркалу в родительской спальне. Включила свет и трагическим тоном оповестила:
– Ты не красавица, Таська!
– Да–а? – прошептала Таисия, недоверчиво рассматривая собственное отражение.
– Да. Ты гораздо больше, чем красавица!
– Ты сама–то понимаешь, что несешь? – Таисия невидяще смотрела в зеркало.
– Я – да, – сухо ответила Элька. Почему–то вспомнился давний разговор с бабой Полей, и Таисия сдавленно произнесла:
– Надо же – девочка–раскраска, баба Поля права. Как всегда. – Она горько усмехнулась. – Только раскрасила меня не любовь, как она обещала, а ты, Элька!
– Ну и что?
– Смешно ведь – обычными красками. Как картинку в детском альбоме. А сама я, выходит, нарисована простым карандашом на белой бумаге. Во мне два цвета – все оттенки серого и белый. Всего–то.
– Сумасшедшая!
Но Таисия ее не слышала. Задумчиво рассматривая странно легкого, какого–то невесомого двойника, она пробормотала:
– Знаешь, мне кажется, если ты возьмешь стирашку…
– То что?
– Я просто исчезну.
– Точно – чокнутая.
– Меня не будет. Забавно?
– Очень!
– А может, меня и сейчас нет?
– Да? А это тогда кто? – Элька больно ущипнула Таисию за локоть.
– Я просто тебе снюсь. Или… я себе снюсь? Элька развернула Таисию спиной к зеркалу и помахала перед ее отрешенным лицом ладонью.
– Эй, кончай сходить с ума! Признаю, я зря тебя накрасила!
– Правда? – мгновенно оживилась Таисия. – Ты действительно так считаешь?
Элька вобрала в себя взглядом совершенно неземное сияющее личико, такое тонкое, такое нежное, такое прозрачное, нездешнее, и твердо сказала:
– Да.
И грустно подумала, что в первый раз на ее памяти краски не сделали чье–то лицо ярче. Таська и без того похожа на маленькое привидение, нет, на рисунок на стекле, – вот на что она похожа.
А мягкие пастельные краски подчеркнули в ней это. Сделали кожу внешне еще более тонкой, глаза еще более крупными и выразительными, хотя куда уж крупнее, они и без того пол–лица занимают…
Таська выглядела до того хрупкой, что казалось – любой сквозняк…
Такие не живут, по крайней мере здесь, на грешной земле, Элька в этом не сомневалась.
Правда, когда Таська была без косметики, на нее можно было смотреть без дрожи. Если не всматриваться! Без косметики на первый взгляд она вообще казалась простенькой, настоящей серой мышкой.
Может, нужно было использовать более яркие краски? Но Элька пробовала, Тасе не идет.
Они не делали ее вульгарной, наверное, это невозможно. Просто смотрелись на лице дико. Будто… маленькая девочка воспользовалась без разрешения маминой косметикой.
– Значит, я могу умыться? – радостно спросила Таисия, украдкой изучая мрачное лицо гостьи. И торопливо добавила: – Но если не хочешь… Я понимаю, ты старалась!
– Умывайся, чего уж, – горестно согласилась Элька. – Все равно тебя в таком виде на улицу не выпустить.
– Это почему? – весело поинтересовалась Таисия.
– Случайных прохожих жаль. Решат еще, что ангел по их души с небес спустился…
– Шутишь, да?
– Естественно, не рыдать же! Ладно, пошли отсюда. – Элька хмуро усмехнулась. – А то у меня комплекс неполноценности вот–вот разовьется…
– У тебя?!
– Не у тебя же.
– Да я с ним в обнимку родилась, чтоб ты знала!
– Ну и дурочка… Умыться Таисия не успела. Они только вышли из родительской спальни, как услышали звонок во входную дверь. Причем непрерывный. Кто–то всей ладонью жал на кнопку.
– Федор Федорович, – прошептала Таисия, мгновенно забыв о косметике.
– Бекасов! – испуганно воскликнула Элька и бросилась назад в спальню, поправлять прическу и подкрашивать губы.
Тасино преображенное лицо в секунду вылетело из ее головы. Элька нетерпеливо крикнула подруге:
– Ну что же ты не открываешь?! Еще решит, что никого дома нет!
