Глава 18
– Давай… Ещё одну, и на сегодня хватит, – прохрипел Миша, вытаскивая из горна новую заготовку. Ур, хекнув, перехватил поудобнее молот и стал её плющить, как автомат. Мишка, щурясь от летящей в разные стороны окалины, время от времени поворачивал щипцы, чтобы придать раскалённому металлу нужную форму. Вскоре вытянутая полоска шириною в пол-ладони и толщиной чуть больше миллиметра, звякнув о камень, легла остывать. Оба импровизированных кузнеца, утерев пот и отсоединив мех от горна, устало поплелись по хижинам.
На улице шёл дождь, но что Мишке, что Уру, разгорячённым и голым по пояс, сейчас, после нескольких часов усердной работы, он был только в радость. Тем более что лившаяся с неба вода отнюдь не была такой холодной, как зимой. Всё, пришла весна. Довольно резко сменила унылую зимнюю морось. Буквально за неделю температура воздуха поднялась, судя по ощущениям, явно выше десяти градусов. Низкие тучи заволокли плотным слоем весь небосклон, с которого не переставая лил дождь. То просто моросил, то поливал как из ведра.
Степь, как и предупреждал Койт, да и знал каждый в посёлке, превратилась в сплошное непроходимое болото. Река начала подниматься, раскормленная кучей мутных ручейков, стекающих в неё. В такую погоду из посёлка никто особо нос не высовывал, разве что дети выгоняли недовольных овец пастись на склоны холма. Всё остальное население массово предавалось ничегонеделанию и производству будущих поколений саотов. Последнему Миша внимание тоже уделял, но основное время всё-таки проводил в кузне. Ур тоже время от времени присоединялся, что не могло не радовать Мишку. Ещё постоянно прибегал Ума, крутился вокруг, пытался помогать, но в основном мешал. Однако к нему и его постоянным вопросам Миша уже привык и теперь периодически давал ему мелкие поручения типа «принеси – подай», или же «сходи на речку, принеси вон в том горшке воды». Ещё парень наловчился точить камнями ножи и часами мог просто сидеть рядом, остря очередное лезвие. Правда, сейчас запропастился куда-то, но Ур не волновался, а значит, всё в порядке.
Миша шёл, подставив вымазанное в копоти лицо под морось дождя, и улыбался во все тридцать два зуба. Он был доволен. И не только окончанию зимы, но и тем, что грубая, однообразная работа, наконец, закончена. На железные полоски, которых за последние четыре дня они расковали целую кучку, перевели почти весь металл, и завтра можно будет заняться более интересным… А ведь до этого он сковал с десяток топоров, правда, небольших, гораздо более лёгких и компактных, чем его первый. И если тот больше напоминал традиционный современный Мишке топор с небольшой поправкой на форму лезвия и общие очертания, то этими лезвиями напоминал скорее широкую стамеску с топориным креплением к рукояти.
В хижину Миша вошёл, застав жену за делом. Увидев мокрого мужа, та скользнула в бок, взяла свернутую в углу меховую шкуру и накинула ему на плечи. Сел перед очагом на небольшую подставку, жена сразу поставила перед ним горшок с кашей. Сама же, отодвинув толстую кожаную выкройку в сторону, присела рядом, положив голову мужу на плечо, грустно смотря на огонь и привычно защебетала. Рассказывала, кто как в посёлке живет, что все её подружки смотрят на нож, который он ей подарил с завистью и спрашивают, что они могут сделать, чтобы заполучить такие же. Что Ума вчера поскользнулся на мокрой траве и потянул ногу, и что Койт сказал, что всё будет хорошо, но руку дней на ногу нельзя вставать. Что Мага, жена Тоны и её подруга, снова понесла…
Тут она замолчала. Мишка, до этого кивавший в такт, прекратил живать, неловко погладил её по голове. Он её понимал… Как ни старались, но забеременеть она пока не смогла. Ему-то это было даже на руку, пока, но для Туи это была постоянная причина для беспокойства и плача по ночам. Как же: у всех взрослых женщин в роду есть дети, все, с кем она росла и в детстве играла, уже родили, и не по одному, а она вот… Второму мужу никого родить не может. Мишка вздохнул и принялся есть. Ну, а что делать? Весь свой функционал он выполняет в этом деле регулярно и с полной ответственностью, и как-то повлиять на результат в принципе не может.
Ел Миша не из горшка, как принято здесь, а перекладывал себе в отдельную миску и уже оттуда черпал собственноручно вырезанной деревянной ложкой. Туя не возражала, сама тоже приохотилась, а как делают другие, Мише было наплевать. Наевшись и просохнув, он отодвинулся от очага и, сыто потягиваясь, растянулся на шкурах. Жена сидела рядом. Тут неожиданно она повернулась и, глядя ему в лицо заплаканными глазами, спросила:
– Ты меня выгонишь и возьмёшь новую жену?
Мишу такой вопрос откровенно удивил, и поэтому он настороженно ответил:
– Нет, не собирался. А с чего ты так решила?
Туя запираться не стала, наоборот, несколько приободрилась, видимо, нашла некое подтверждение каким-то своим мыслям.
– Когда вы убьете охотников Волков… Ты возьмешь вторую жену из тех женщин, что заберет наш род?
При этом в её голосе послышалась затаённая надежда, причину которой Миша пока понять не мог. Нет, опасения жены ему были хорошо понятны. По здешней традиции охотник, прожив с женой зиму, и если за это время она по какой-то причине не смогла забеременеть, вполне может вернуть её в род, из которого взял. Это норма, так поступил с ней Рена, её первый муж из рода Степной собаки, но тот известный тип – третью жену меняет, а детей, что характерно, у него так и не появилось.
Наверное, дело в статусе. Наверняка быть первой женой – совсем не то же самое, как быть второй. В местные заморочки такого плана Миша, если честно, не вникал и, более того, не собирался. Потому как считал, что и одной, даже самой лучшей жены, для любого нормального мужика чуть больше чем «выше крыши». Так говорили его отец и дед, а мнению столь авторитетных людей не было основания не доверять. Правда, у дяди было несколько иное мнение на этот счёт: возможно, именно поэтому семьёй он так и не обзавёлся – в отличие от нескольких детей от разных женщин. Но вот такого Мише тоже не хотелось. А вторая жена…
– Нет, Туя, я не буду брать ни вторую, ни третью жену.
– А как же…
– Никак, – Миша закинул руку за голову. – Как жили, так и будем жить. Меня всё устраивает.
Туя легла рядом, прижалась к нему.
– А зачем нам, саотам, забирать женщин из племени Волков?
Жена привстала на локоть и удивленно посмотрела на него влажными глазами:
– Наш род не большой, и новые молодые женщины ему не повредят. К тому же Койт наверняка скажет забрать детей… Как они с Гото договорятся. Род Выдры тоже не такой большой, и новая кровь ему не помешает.
– А остальные? Те, кто останутся?
На этот вопрос Туя только пожала плечами. Видя это, Миша примерно представлял, что ждёт остатки племени. Старики и маленькие дети, скорее всего, умрут и так, от голода – не летом, так зимой. Но, скорее всего, их просто добьют… Самое ужасное, что сделают это из гуманных побуждений, чтобы зря не мучились. Смешно… При таких способах охоты на крупных копытных, которые здесь практикуются по осени, прокормить несколько десятков лишних ртов для рода не особая проблема. Но кому нужны чужие старые и слабые, чтобы их ещё и кормить?
– Ты ещё не закончила с этим? – Он указал на лежащую в углу выкройку из толстой кожи, которую они вместе вырезали из целой шкуры гова, и которую жена подшивала до его прихода.
– Нет, – она покачала головой, – сделаю, только завтра, хорошо?
Мишка кивнул.
– Иди сюда…
Туя довольно улыбнулась, но ловко отскользнула по мехам в сторону. Ну ладно… Не хочет, так не хочет. Мишка повернулся на бок и закрыл глаза: за последние дни он сильно устал, и хороший сон сейчас будет совсем не лишним…
Утром Миша обнаружил, что рубаха из толстой кожи, которую ему делала жена, уже готова и лежит рядом, сама же она куда-то ушла.
В кузницу он летел как на крыльях. Уже на месте натянул на себя рубаху – сидела довольно широко, с хорошим запасом. Мишка улыбнулся про себя своим мыслям и стал деловито разжигать горн.
За последнее время, наблюдая за подготовкой, точнее – за её полным отсутствием, охотников к походу на племя Степного волка, Миша много размышлял как над самим набегом, так и над непосредственно самой дракой. И иллюзий не испытывал. Как что начнётся, все ломанутся в разные стороны, и уже там будут рубить, колоть, пырять – кто во что горазд. Это относится ко всем: как к нынешним родичам, так к охотникам Выдры и Волков, буде они там встретятся. А драка в таких условиях – это своего рода лотерея, достать могут с любой стороны и ракурса, при этом не особо важно, как ты быстр или умел. Удар копьём в спину или бок быстро помножит эти, вне всякого сомнения, полезные навыки на ноль. В таких условиях помочь может только хорошая защита, желательно на всё тело и голову.
Ну и что, что её нет в наличии? Что он, ради собственной жизни и здоровья, не постарается, что ли? Ответ на этот вопрос сейчас на Мишку и был одет, правда, пока в виде рубашки с передней и задней сторонами из толстой кожи. По бокам были вставки из мягкой, но туда Миша планировал прикрепить ремешки, которые следовало потом затянуть. Еще мягкая кожа была на рукавах, но тут уже ничего не поделаешь. Хотя, если всё получится удачно, Миша планировал прикрепить к ним накладные наплечники и наручи. Но самое главное – он планировал обшить всё железом, квадратными пластинками на манер рыбьей чешуи, надежно прикрыв себе как перед, так и спину. Железных полос они с Уром наковали довольно много, поэтому материала должно было хватить с избытком, хватило бы времени.
Весь день Мишка потратил на заготовки. Вначале он разогревал полосу, потом зубилом разделял её на прямоугольные пластинки. Потом снова грел и, пробив в них по четыре дырки и подравняв края, выкладывал остывать. Работа спорилась, поэтому Миша не заметил, как наступил вечер, а затем и ночь.
На другой день продолжил. Через некоторое время пришел Ур, принёс на руках сына. Посадил того в сторонку под навес, с любопытством стал наблюдать за Мишкиными действиями. Не то чтобы в них он увидел что-то новое, но всё равно, зачем понадобились такие железные чешуйки, было интересно. К работе, правда, его подпускать Миша не спешил, чтобы по незнанию чего не попортил. Но, коли пришли, сказал ровнять о камень края чешуек. Причём обоим. Сам же продолжил заниматься своим делом, пока не понял, что сделал чешуи, пожалуй, даже больше, чем нужно.
Уже вечером они втроём раскладывали её по разложенной на земле кожанке, прикидывая, как лучше её закрепить. Ума был в восторге. Он выкладывал железные пластины на кожу, как карточный пасьянс или одноцветный пазл. Мишка смеялся, но прерывать не спешил – он-то уже знал, что и как ему делать. Примеров по телеку и в Интернете он видел достаточно, чтобы представлять, как выглядит ламеляр. А то, что пластины несколько кривоваты и великоваты, так у него и железо откровенно паршивенькое получается, да и кузнец из него тоже довольно хреновый, а главное – безграмотный. Но другого-то тут нет!
Может, вон Ума будет следующим, а то Ур, конечно, помогает, но вот к самостоятельной работе мало способен. Потому что для него это, прежде всего, магия, таинственный ритуал, который надо воспроизвести максимально точно, иначе ничего не получится. Поэтому вряд ли он самостоятельно что-то будет делать. А вот Ума ещё маленький, и понять на подсознательном уровне принцип работы и творческого мышления может, скорее всего – уже понял, только ещё этого не осознал. Но какие «наши» годы?
Ур все выспрашива, зачем Мишке железная рубашка, а тот только ухмылялся и обещал показать. При этом пластинки закреплять он пока не спешил. Теперь, когда заготовки были сделаны, их надо было еще науглеродить и закалить. Процесс уже привычный и отработанный. А то ведь железо-то оно железом, но вот не закаленное и довольно мягкое. Не такое, как медь, естественно, но всё же… А науглероживать его сам бог велел, ибо что есть сталь, как не сплав железа с углеродом? Эх, был бы здесь Витька или его дед, он бы их искренне благодарил за ту науку, перед тем как начать плакаться. Но их нет и не предвидится.
Науглероживанию и закалке он, как обычно, посвятил весь день, а на следующий приступил непосредственно к нашивке пластинок на кожаную основу. О-о, тут он узнал много нового. Например, какой же каторжный труд вынесла Туя, когда за несколько дней сшила ему этот гибрид рубашки и жилетки, и который, возможно, ему придётся частично распороть. Проблему пробивания кожи он успешно решил шилом, немного подковав его «на холодную», чтобы слишком толстая иголка пролазила в пробитые в чешуе дырки. А вот для решения проблемы с дырками, которые при стыке двух пластинок не совпадали, пришлось поломать голову и закреплять каждую не на четыре дырки, а на две, из которых одна была общей.
Первый ряд Миша выложил на уровне чуть выше паха. Выкладывал справа налево, с нахлёстом, приблизительно на треть или как позволяли пробитые в чешуйках дырки. Закрепив его на одну плетенную из жил нить, больше похожую на веревку, и посмотрев, как он болтается, решил всё же попробовать закрепить и через второй ряд дырок, тех, которые не совпадали. Но так как ряд свободно болтался, продеть через них иголку вполне можно было попробовать. Попробовал… Изматерился как только мог, но сделал. Теперь осталось затянуть всё с внутренней стороны куртки на узелки…
К вечеру переднюю часть панциря он закончил. Да, плечи остались не прикрытыми, кожаные нахлёсты на бедра тоже, а изнутри топорщился целый лес жестких бугорков, в которые превратились узелки из жильной нити, но… Когда это увидел Таука, который пришёл спросить, чем лучше мазать нож, чтобы тот не покрывался ржой (он-то сказал кровью, но Миша понял правильно), у него отвисла челюсть. Причём в прямом смысле. Довольный Миша попросил его до следующего вечера никому про «железную рубашку» не рассказывать. Тот согласно кивнул, впрочем, удивление не помешало ему спросить, мол, зачем? Мишка, усмехнувшись, сказал, что завтра вечером всё объяснит, отправил родственника чистить нож речным песком и мазать салом. Причём жиром, сказал, намазать ещё и ножны, чтобы и в них нож не ржавел.
Следующий день прошел практически по такому же сценарию, с той лишь разницей, что, приноровившись и наработав характерные приёмы, работа пошла быстрее, и к вечеру он не только собрал чешую на спине и плечах, но и успел посадить да наживить с внутренней стороны толстую кожу. Бочины, конечно, пришлось вспороть, иначе надеть было практически невозможно. Зато теперь приклепанными ремешками можно было соединить переднюю и заднюю части панциря плотно, чешуя к чешуе. К ремням из толстой кожи он наклепал пряжки, их самих он сделал ещё раньше, но вот попробовать выдался первый случай. Миша как раз крутился с надетым на себя и почти закреплённым панцирем, пытаясь затянуть одну из них, когда к нему пришла целая делегация. Во главе её, как и полагается, шел старейшина, то есть Койт. Дальше шли Ур, Таука, Тона, другие охотники, в том числе и Хуг, поддерживающий под руку тяжело шагающего, исхудавшего за время болезни Унгу. Можно было ожидать, что за ними сунутся и вездесущие дети, но нет. Видимо, охотники решили, что дело предстоит серьезное, и мелюзга только всё испортит…
Справившись, наконец, с застежкой и попрыгав, чтобы панцирь получше сел, Миша вопросительно посмотрел сначала на Койта, потом на Тауку. Таука намного смутился, а старик заговорил:
– Зачем ты сделал себе железную рубашку, Мисшаа?
Мишка хотел было объяснить, но понял, что ему не хватает слов. Да и вообще – трудно объяснить концепцию брони людям, которые, даже выменяв на торге щиты, так к ним и не прикоснулись, даже для того, чтобы просто опробовать. Нет, они совсем не дураки, но вот образ мышления у них несколько другой, и кучи бесполезной дряни из сомнительных источников в голове у них нету, ибо неоткуда было её загрузить. Им проще показать…
– Ур, возьми вон то старое древко от копья, которым ты шлак ворочал, – попросил своего напарника. Дождавшись, когда тот встанет напротив, скомандовал: – Хорошо, теперь бей меня им в живот…
Удар последовал незамедлительно, сильный и быстрый, направленный точно в солнечное сплетение. Народ охнул, но Миша отшатнулся и встал как ни в чём не бывало. Это произвело впечатление. Тогда Мишка показал кивком бить ещё раз, потом ещё, потом снова… И каждый раз он отходил, но потом выпрямлялся без всяких повреждений – пластины панциря сидели прочно. Да, животу было довольно больно, в особенности неприятно было от узелков, проступавших даже через толстую кожу, но всё это было вполне терпимо. В особенности если сравнивать с ощущением куска камня в искорёженных кишках… Б-р-р! Мищку слегка передёрнуло…
– А если копьё будет с наконечником? – неуверенно спросил кто-то.
Миша на это только широко улыбнулся:
– Если кому-то копьё не жаль, то пусть даст его Уру.
Копья ради такого дела не пожалели. И новый удар был гораздо более ощутимый, хотя ожидаемо панциря не пробил, соскользнул в бок по чешуе. Миша тоже не был мазохистам и чуть сместился, чтобы удар прошёл вбок. Это впечатлило всех гораздо больше.
– А с железным если?
Но Койт не дал продолжиться естествоиспытанию, грозно посмотрев на стоящих позади охотников. Хотя Мишка всё-таки ответил.
– Железо тоже должно сдержать. – А затем, подумав, добавил: – Но только на себе я показывать не буду. Если кому охота попробовать, то можно привести овцу, нацепить железную рубашку на неё, и уж тогда бейте сколько хотите.
По лицам мужиков стало понятно, что раз кто-то предложил, то они обязательно попробуют, но не сейчас. Сейчас говорит Койт.
Но старик стоит, внимательно смотрит с прищуром и ничего не говорит. Потом, когда охотники уже начали волноваться, он подошёл к Мише, обошёл его по кругу, провёл длинным пальцем, скребя обломанным ногтем по чешуйкам доспеха.
– Тот медный котелок и та круглая… – он на мгновение задумался, подбирая слово, – круглая штука, что ты цеплял на руку. Всё это ты наденешь на себя, когда мы пойдем на Волков?
Мишка утвердительно кивнул.
– Ты закрыл своё тело железом и медью так, что его не получится поразить даже у сильного воина. – Миша довольно осклабился: да, это именно то, что он сделал, чего добивался. Но старик ещё не закончил: – Ты возьмешь в руки ту круглую штуку, которую зовёшь «щит», и закроешь ей то, что не закрывает твоя железная рубаха и медный котелок?
Миша снова согласно кивнул. Но уже настороженно. К чему, интересно, старик клонит?
– Ты сможешь убивать их воинов, но сам оставаться без ран… – Старик задумался, водя узловатыми пальцами по подбородку, теребя редкую от старости седую бородёнку. В этот раз молчание затянулось. Но вскоре Койт кивнул своим мыслям, пристально посмотрел на Мишу и тихо произнёс: – Ты умён, Мисшаа, и знаешь много всего… Твое племя наверняка великое, раз знает, как добывать бледный металл – железо. Я рад, что ты в нашем роду, Мисшаа.
И затем, почти без перехода:
– Ты сможешь сделать ещё такие рубашки?
Миша поморщился, покачал головой. Помочь роду – дело, конечно, святое, но это не значит, что на него надо начинать горбатиться от заката до рассвета и в перерывах. Отдача-то тоже должна быть! Но вопрос об отдаче можно будет поднять и позже, сейчас он развёл руки в стороны.
– Железа, наверное, хватит ещё на одну. Но… – Мишка встрепенулся от пришедшей ему в голову идеи, точнее, она там уже бывала, и с того времени периодически посещала её, в особенности в минуты, когда с железом возиться надоедало или когда он мучился, прошивая первый ряд. – Но можно попробовать сделать из толстой кожи.
Койт кивнул. Ничего не сказал, просто кивнул, развернулся и пошёл к себе. Зато обступившие Мишу со всех сторон охотники во все глаза смотрели на его доспех, трогали руками, удивленно цокали языками и вообще всякими способами высказывали своё удивление и восхищение. Потом кто-то вспомнил про овцу, и тут же отправили за ней самого младшего. Мишка же с ухмылкой стянул с себя панцирь, передал его Уру, а сам направился к своей хижине – принести шлем, щит и копьё, на которое он, кстати, так и не удосужился прицепить выкованный для себя, любимого, наконечник.
Овца истошно блеяла, орала. Но никто этого даже не замечал, снова и снова вонзая в закрывавший её тело панцирь свои копья. Охотники разошлись так, что Миша даже начал переживать за сохранность доспеха. Поэтому, замахав руками и громко ругаясь на обоих языках, прекратил это живодёрское мероприятие. Отогнав охотников, содрал «железную рубашку» с бедного животного и критически её осмотрел. Чешуя местами покрылась царапинами, но это мелочи, их можно даже не зачищать, а просто замазать топлёным салом. А вот в одном месте пластинки разошлись, и под ними видна проткнутая кожа и ошметки жильной нити… Впрочем, на овце в этом месте остался только маленький порез, совсем не глубокий и уже не кровоточащий. То есть, Миша улыбнулся мыслям, проверку на прочность его броня прошла довольно успешно.
Охотники тоже были в восторге, в особенности когда выяснилось, что овца вовсе не думает умирать от пробитых внутренностей или потери крови, а отделалась лишь обильно наливающимися сейчас кровью здоровенными синяками. Это было очень показательно, потому как, насколько Миша мог судить, били её всерьёз, с немалой толикой удалой злости и дурного веселья. Впрочем, её судьба от этого мало изменилась: убедившись после тщательного осмотра, что жизни бедного испытателя ничего не угрожает, овцу вместо почётного препровождения в загон и обильного кормления, просто пустили под нож. Железный, сделанный Мишкой же. А затем, слив кровь, деловито разделали и принялись жарить на родовом костре.
– Мисшаа, – сидящий справа от него Таука похлопал его по плечу, протягивая зажарившийся на углях кусман. Мишка принял его, благодарно кивнул, достал из маленького мешочка, стоящего возле костра, щепотку соли, натёр ей сочащуюся жиром баранину. – Это ты, Мисшаа, здорово придумал – рубашка из железа. Теперь нам ни один род не страшен…
Таука довольно заулыбался и принялся перекладывать над углями новые куски.
– А как ты хочешь сделать железную рубаху из кожи? – слева подсел Ур, и, схватив первый попавшийся под руку кусок, вонзил в него зубы. По подбородку потёк тёмный мясной сок.
– Я собираюсь? – деланно-удивленно переспросил Миша.
– А кто? – протянули оба охотника, уставившись на него глазами «не пуганых бельков».
– Вы сами, кто же ещё… – Миша пожал плечами, откусывая от своего куска и делая совершенно невинное выражение лица. – Я с кожей возиться не умею. А у вас у обоих есть жены, которые могут вам по такой рубахе сшить. А вы уж потом сами толстой кожи на неё набьёте…
При виде их лиц, на которых отразилась мучительная работа мысли, он усмехнулся. А что они, собственно, хотели? Что он тут им будет на всех горбатиться в одиночку, а они потом будут няшки сгребать обеими руками? Ага, разбежались, может, с железом Миша и поработает за всех, пока. Но вот с кожей пусть возятся сами. Ибо они, конечно, ещё не очень знают, как на шею садиться, но и знание такое им получать нефиг.
– А летом посмотрим. Если будет вдоволь дерева и угля, может, и сделаем вам железные рубашки. А может, и не только их…
Миша глотнул из кувшина холодного и жидкого бобового пива. Раньше он его не пил – брезговал. В особенности – после того, как понаблюдал за его приготовлением в исполнении жены Койта и ещё двух старух. Те пережевывали сырые бобовые зерна и сплёвывали получившуюся кашицу в большие глиняные горшки. Потом это всё заливалось водой и ставилось в тёмное, но не холодное место. То есть в дом Койта. Где пиво, собственно, и дозревало в тепле на протяжении нескольких недель. Затем его процеживали, ставили на слабый огонь, не доводя до кипения, добавляли травки и кислые ягоды, разбавляли водой. Собственно, вот и вся готовка.
Холодное пиво хранилось со всеми припасами и доставалось по какому-либо поводу. Или когда начинало портиться, чтобы употребить его, пока продукт не пропал. Градусов в нём было мало, да и вкус имело несколько сомнительный, но всё же не вода. А что? Волосы они прокисшей мочой моют? Моют. Тогда почему бы пиво со слюнями не попить? Тем более что в нём вроде даже подобие термообработки присутствует!
Лето, лето… До него ещё надо дожить. А кому оставшуюся чешую для панциря набивать?
– Тьфу ты, блин, – Мишка с чувством выматерился, – придумали мне тут, блин, задачку…