• 65 •

В Департаменте полиции было тихо. Аполлон Григорьевич ходил по кабинету и посматривал на карманные часы, потом на часы, что стояли на книжном шкафу, а вслед за ними на маятник, засунутый в дальний угол. Как назло, стрелки показывали одно и то же. Нет хуже ожидания, когда не к чему приложить руки и голову. Он мог не замечать времени, когда занимался научными экспериментами, но вот так, ничего не делать, было худшей из пыток. Хуже всего, что условленный срок еще не вышел и даже разозлиться на опоздание нельзя. Надо терпеливо смотреть, как минутная стрелка ползет червяком, еле-еле. И почему часы идут медленней, когда на них пристально смотришь? Криминалистике это было неизвестно. Лебедев маялся ужасно, и не было спасения от этой маеты.

Он еще раз взглянул на хронометр. До девяти оставалась одна минута. Из пустого коридора долетел звук тихих шагов. В такой час это мог быть только один посетитель. Лебедев прыгнул на диванчик и схватил первую попавшуюся в руки книгу. В кабинет вежливо и осторожно постучались. Он крикнул, чтобы входили.

Гость закрыл за собой дверь и первым делом огляделся. Был он здесь впервые, и ему было любопытно, как выглядит олимп криминалистики. Как на любого смертного, кабинет-лаборатория произвела сильное впечатление. Гость отметил, что такому собранию редкостей позавидует не один музей Европы. Лебедев комплимент принял благосклонно и предложил найти себе местечко, при этом сам не счел нужным подняться. Гость не стал церемониться. Подойдя к лабораторному столу, сдвинул ряд пробирок и склянок и уселся, как на жердочке. Рост его позволял упираться ногами в пол, что не каждому удавалось.

– Изучаете «Насущные вопросы общественной морали и распространение проституции», – сказал он, кинув взгляд на обложку. – Познавательное чтение. Вы не находите? Этими вопросами следует заниматься особо тщательно.

Лебедев запустил брошюрку через плечо и старательно улыбнулся.

– Платить женщине за любовь – это пошло. А брать с них деньги за то счастье, которое щедро им даришь, совесть не позволяет. Вот и разрываешься на части.

– Как я вас понимаю, – заметил гость.

– Благодарю, господин Гурович, что откликнулись на мое приглашение…

Гурович только руками развел.

– Как возможно отказаться, когда выпадает шанс побывать в святилище криминалистики. Это я должен благодарить вас…

В обмене любезностями надо уметь видеть черту, за которую не следует переступать даже самому воспитанному человеку. К таким людям Лебедев не относился. А потому, достав сигарку и повертев ее в пальцах, предложил не тратить времени зря. С этим Гурович был полностью согласен.

– Могу поспорить, что записка моя вас удивила, – сказал Лебедев.

Гурович предпочел ответить легким поклоном.

– Обстоятельства сложились таким образом, что я счел это лучшим решением.

– Искренно в это верю, – согласился Гурович.

– Вам, Михаил Иванович, слишком многое известно и про меня, и про мою репутацию. Загадок городить не будем, не барышни, чтобы в тайны играть… А потому скажу напрямик: возраст мой стремительно идет к пенсии. Так что хотелось бы выйти на пенсию по выслуге лет с надежным чином, скажем, тайного советника, не меньше, и пенсией, которая позволит мне быть веселым и беззаботным старичком. Что скажете?

– Похвальное желание, – отметил Гурович, пока не понимая, куда клонит криминалист. Он старался как можно раньше это уловить, чтобы осталось несколько лишних секунд на принятие решения.

– Красть мне нечего, разве что золотые коронки у трупов. Место мое хлопотное и недоходное, а пенсия все ближе…

– Служба отечеству дает нам намного больше, чем материальные блага…

– Совершенно с вами согласен, – ответил Лебедев. – Но предложение мое не к отечеству, дай бог ему здоровья, а к вам, Михаил Иванович.

– Чем же я могу вам помочь, Аполлон Григорьевич? Я к пенсиям отношения не имею…

– Хотите сказать, что я ошибся, обратившись к вам?

– Не понимаю, в чем может быть ошибка. – Гурович напряженно искал скрытый смысл, который был настолько прост, что он не мог в него поверить.

Следовало ему помочь. Лебедев встал, оказавшись с ним одного роста, прошел по кабинету, пиная попадавшиеся на пути вещи, и вернулся к лабораторному столу. Гурович наблюдал за ним внимательно.

– Я предлагаю вам сделку, – сказал Лебедев, глядя ему в глаза.

– Сделку? – удивился Гурович. – Сделка требует серьезного товара.

– Он у меня есть.

– Что предлагаете на продажу, Аполлон Григорьевич? – Гурович посмотрел по сторонам. – У вас тут есть чем поживиться…

– Предлагаю не хлам, а ценность настоящую: информацию.

– Какого рода? – быстро спросил Гурович, ощутив запах крупной добычи. Ради чего и шел к старому идиоту, каким считал великого криминалиста.

– Информация, которая позволит вам убить столько зайцев, сколько пожелаете… Безграничное поле разрушительных интриг.

– Такая информация дорогого стоит…

– Я с этого и начал, – напомнил Лебедев. – Хочу от вас гарантий, что получу желаемое…

Разные обстоятельства биографии Гуровича указывали, что торговаться он выучился отменно. И когда он состоял пайщиком товарищества «Наука и жизнь», и когда подвизался членом Союза писателей и Вольно-экономического общества, и особенно занимаясь организацией неформальных обедов, банкетов, вечеринок и прочих фиктивных мероприятий. Он понимал, что у любого человека можно сбить цену себе на выгоду. Но только не с Лебедева. С этим господином Гурович предпочел бы не торговаться. Тут надо выбирать: или отказаться сразу, или пойти на его условия. Тем более что старикан хочет не так уж много: Особый отдел мог и не такие сюрпризы организовать, а не только высокий чин и сытную пенсию.

– Товар должен быть добротный, – наконец сказал он без тени шутки.

– Товар первосортный, останетесь довольны.

– Аполлон Григорьевич, мне надо знать, что вы предлагаете.

– Я предлагаю вам информацию о Ванзарове, – сказал Лебедев, наблюдая, какое впечатление произвело его сообщение.

Гурович ничем не выразил, как поразила и напугала его эта фамилия. Он ожидал чего угодно, только не этого.

– Вы совершенно уверены? – спросил он.

– Понимаю, что вас смущает, – сказал Лебедев, не пожалев улыбки. – Наверняка слыхали, что у нас с господином Ванзаровым дружба водится. Это правда. Только дружба не даст пенсии и чина. Иногда надо о себе подумать. Если честно, надоел он мне со своим умничаньем вот как… – Он выразительно провел ладонью по горлу. – Сейчас готов продать его по сходной цене…

– О чем информация?

Лебедев предостерегающе помахал пальчиком и хитро прищурился.

– Э, нет. Я вам все выложу, а вы мне шиш с маслом…

– Не расписку же вам давать! – раздраженно заявил Гурович.

– Было бы чудесно, да вы же не дадите… Будет достаточно вашего слова.

Времени на раздумья больше не было. Надо делать ставку или выходить из игры.

– Слово, – сказал Гуревич, протягивая руку. – Мой шеф, господин Ратаев, о вас похлопочет и все устроит.

Аполлон Григорьевич пожал крепкую и упругую ладонь.

– Тогда по рукам… – И он поманил к себе. Информацию такого сорта даже в пустом департаменте следует доносить исключительно шепотом. Гурович чуть наклонился, он все же был выше ростом, и стал слушать. С первых слов он понял, какое сокровище пришло к нему в руки. Полученные сведения были опасны, как раскаленный клинок, вынутый из кузнечного горнила. И стоили они куда больше, чем какой-то чин и пенсия. Тут можно было такую комбинацию провернуть…

– …и на вас наметил, – закончил Лебедев. – Ну, как, не проторговались?

– Каким образом все это узнали?

– Он мне сам рассказал.

– Почему? – Гурович старательно искал изъян в истории Лебедева.

– Не было выхода… Вся его болезнь с припадком – чистая симуляция. Я это сразу понял, но решил помочь по-приятельски, увести из ваших цепких лапок. А в больнице он мне все и выложил. В благодарность…

– Когда это должно случиться?

– Примерно часа через четыре, может, пять. Он предпочитает глухую ночь…

Гурович посмотрел на часы.

– Благодарю, господин тайный советник, за ваш рассказ, – проговорил он, торопливо застегивая пальто. – Чрезвычайно рад началу нашего сотрудничества… – Он поклонился и быстро покинул кабинет.

Лебедев дождался, когда быстрые шаги затихли в коридоре, и с хрустом распахнул оконную раму, чтобы закурить ужасную сигарку. Холодный ветер мартовской ночи ударил ему в лицо. Облако дыма поползло к красной луне, светившей сегодня особенно ярко. Аполлон Григорьевич пытался вспомнить, куда засунул рыцарский нагрудник. И не мог сообразить.