Владимир Венгловский
Там, где мы есть
1. Упыри и непогода
С утра шел рыбный дождь, а это была дурная примета. Ежели, например, с неба сыплет манная каша, то это к сытному обеду, а вот рыбой и зашибить может, почище града. И падала не какая-нибудь мелкая иваси, а здоровенные рыбины, среди которых Пшемеку, попавшему в самый эпицентр непогоды, встретились:
ставрида и сельдь атлантическая;
рыба-пила, от которой несло убийственным перегаром, рыба-молот и рыба-лопата, попытавшаяся сразу закопаться, но, придавленная палтусом, не успела и перестала жить;
черный марлин, черная акула и черная пиранья, в чьей стае белый амур выглядел угнетаемым меньшинством;
рыба-клоун и рыба-кукушка, успевшая прокуковать только один раз, так как до земли было недалече;
морской язык, губан и южный нижнерыл;
круглый скат, прямоугольный скат и скат-многогранник;
падала такая экзотика, как финта и уару, и даже рыба фугу; последнюю Пшемек без труда опознал, так как ее подавали в одном восточном ресторане, но вкусившему ее первым попутчику стало нехорошо, и Пшемек есть рыбу не стал;
напоследок свалился пятнистый клыкастый губан, названия которого Пшемек не знал, но, когда рыба шлепнулась ему за шиворот, сразу понял – именно губан и именно клыкастый. А пятнами любой пойдет после произнесенных Пшемеком фраз, в которых смешались польский и латынь, выученная еще на первом курсе академии. Со второго его с треском выгнали за амурные дела с дочкой ректора.
Наконец, рыбный дождь сменился самым обычным, мокрым и проливным, и Пшемек, ругая на всяк лад непогоду и стараясь защитить от влаги футляр со скрипкой, зашлепал по лужам. Он заприметил корчму издалека – одинокое покосившееся здание стояло на распутье дорог. Душа измученного жаждой и непогодой скрипача возликовала. Окрыленный Пшемек, разбрызгивая грязь, рванул к спасительному убежищу, предвкушая пиво и курицу с такой зажаренной корочкой, что пальчики оближешь.
Хух! – дымный аромат, в котором смешались табачок из люлек, жарящееся, истекающее соком мясо и еще нечто необъяснимое, присущее лишь корчмам Малороссии, шибанул в нос. Пшемек поспешил занять столик в темном углу.
– Эй, корчмарь!
Посетителей было не так много. Скрипач пробежал взглядом, выискивая хозяина-корчмаря, как вдруг… Матка боска, что это?! Вон у краснолицего пьяницы там, где у нормального человека нос иметься должен, свиное рыло торчит. А у тех двух, за соседним столом, что напоминают купцов-неудачников, пропивающих заработанные гроши, хвосты коровьи из-под штанов высовываются и нетерпеливо по полу марш похоронный выстукивают. Пшемек протер глаза – вроде и не пил еще, и палтусом его не так сильно пришибло, чтоб черти мерещились. И не только они – вон у беседующих неподалеку парубков кожа серая, того и гляди, кусками отваливаться начнет, будто они только сегодня из могил повылазили.
Пшемек уже решил делать ноги, не привлекая внимания, как на его плечо опустилась рука.
– Не спеши, мил человек.
Пшемек скосил глаза – длинные пальцы заканчивались скрюченными когтями. Затем скрипач перевел взгляд на владельца руки. Красные глаза на бледном лице смотрели на Пшемека, как обычно смотрят на приготовленную курицу.
«Упырь! – ахнул скрипач. – Колдун местный. Прямехонько на их шабаш попал».
– Сыграй что-нибудь душевное такое, чтоб слезу пробило, скрыпаль, – сказал упырь. – Потешь нас перед смертью.
– Чьей? – поинтересовался Пшемек. Голос предательски дал петуха.
– У тебя есть сомнения на этот счет?
Сомнений у Пшемека не было. Он посмотрел на лежащий возле тарелки нож – не ахти какое оружие, но просто так помирать не хотелось. Несмотря на внешнюю хрупкость телосложения, Пшемек побывал за свои двадцать два года не в одной драке – по пьяни, просто так и с ревнивыми мужьями.
– Даже и не думай, – ухмыльнулся упырь, демонстрируя желтые зубы. – Я заколдован, и обычным оружием меня не взять. Играй, ну! Можешь даже спеть напоследок, ежели умеешь.
Когти впились сильнее, пробивая кожу. Из кармана упыря выскочил маленький бесенок, процокал по столу копытцами, исполнив что-то наподобие гопака, и утащил нож подальше от скрипача.
– К-хем, – прокашлялся Пшемек, дрожащими руками доставая из футляра старую потертую скрипку и прикладывая к струнам смычок. – «Села птаха билокрыла на тополю. Село солнце понад вэчир за поля», – запел он, лихорадочно выискивая пути к спасению.
Упырь как раз убрал когтистую лапу с его плеча, дабы не мешать незамысловатой мелодии. Но путей к спасению не было. Под курткой противным склизким холодом шевелился губан.
– «Покохала, покохала я до болю молодого, молодого скрыпаля».
Слеза скатилась по щеке упыря.
«Может, не съедят?» – мелькнула у Пшемека мысль.
Черти за соседним столом пододвинули тарелки и аккуратно разложили столовые приборы.
Вдруг входная дверь распахнулась, и сквозь стену усилившегося дождя возникла огромная фигура, закованная в польский латный доспех. Шлем на голове вошедшего был выполнен в виде волчьей морды и полностью закрывал лицо.
– Мне тут главный нужон, – пророкотал голос из-под шлема. – Остальные могут убираться под три ветра.
– Это еще кто такой? – удивился упырь. – Какого беса?
– Я тут ни при чем! – пискнул бесенок и спрятался в кармане упыря.
В корчме наступила тишина, в которой были слышны шлепки запрыгнувшего в корчму в поисках камня бычка-подкаменщика. Все присутствующие обратили взоры к вошедшему.
– Так я не понял, это ты, что ли, тут главный? – Незнакомец наклонил голову и явно попытался сплюнуть на пол, забыв, что он в шлеме. – А, трясця твоей матери!
– Убейте сучьего сына! – заорал упырь.
Нечисть вскочила с мест.
– Вот с этого и надо было починать.
Человек в доспехах вытянул откуда-то из-за спины бандолет и выстрелил. Голова упыря лопнула, как перезрелая тыква. Упырь завалился на лавку и сполз вниз.
– Матка боска, – прошептал Пшемек, прячась под стол.
Перед этим он заметил, как незнакомец отбросил в сторону ружье и выхватил саблю. Потом скрипач видел только ноги – разные: с копытами и босые, в рванье и обутые в ладные сапоги, и воспринимал всё на звук. В корчме визжали, стонали, лязгали зубами, звенели сталью и изысканно ругались, заворачивая такие выражения, которым удивился бы преподаватель латыни Моисей Гриппиус, собиратель фольклора малороссийской глубинки, застукавший, подлец, Пшемека с Марией как раз в разгар любовных отношений.
– Гр-р-р!
Голова чертяки-купца свалилась на пол и выпученными глазами свиньи под яблоками уставилась на Пшемека. Скрипач отодвинулся подальше от лужи вытекающей черной крови.
– А, чтоб тебя!
Пшемек переполз под другой угол дальше от дергающейся упавшей лапы. Затем музыкант выбрался на четвереньках из-под стола, подобрал скрипку и нырнул обратно. Потом перед ним появилась нога с копытом. Пшемек подхватил упавшую вилку и изо всех сил всадил в жирный мосол, с радостью услышав сверху пронзительный визг.
А потом всё как-то внезапно затихло. К столу подошли ноги в сапогах.
– Вылазь, где ты там?
Пшемек с осторожностью выглянул. Незнакомец стоял весь забрызганный кровью и вытирал саблю о плащ валяющегося рядом чертяки, из чьей ноги торчала вилка.
– А ладно ты его, – кивнул незнакомец, пряча клинок в ножны. – Как звать?
– П-пшемек.
– Налей горло промочить, а? Хе-х – совсем пересохло.
Незнакомец взялся за шлем, пытаясь стащить его с головы. Пшемек метнулся к бочонку с пивом. Затем обернулся и…
– Пся крев!
Кружка дзенькнула о пол, оставляя липкую пивную лужу. На Пшемека смотрела собачья морда с голубыми глазами и высунутым красным языком. С выбритого затылка незнакомца по заросшей жесткой щетиной скуле спускался ярко-рыжий оселедец.
– Ага, – ухмыльнулся незнакомец. – Песиглавец я. Рудый Сирко.
– Киноцефал? – удивился Пшемек.
Сирко вроде кидаться и перегрызать острыми зубами горло не собирался.
– Кто?! Сам ты этот самый… Говорю же – песиглавец.
Сирко взял протянутую кружку и попытался опрокинуть ее содержимое в длинную пасть. Пиво потекло по доспехам.
– А чтоб тебе счастья не было! Не смотри! – гаркнул Сирко Пшемеку.
Скрипач сделал вид, что обернулся, продолжая исподтишка наблюдать, как песиглавец лакает языком пиво из кружки.
– Хех! – сказал Сирко, вытирая ладонью мокрые губы и доспехи на груди. – Совсем другое дело. Эх, жаль, что я главного завалил. Ведь только спросить собирался. Хоть бери сам себя за руки хватай. Как же теперь мертвого спросишь?
– Э-э-э… – проговорил Пшемек, указывая за спину Сирка.
– Чего? – поднял правое ухо Сирко.
– Э-э-э…
Позади песиглавца вставал упырь. Раны на его голове затягивались прямо на глазах.
– Его обычное оружие не берет! – выпалил Пшемек.
Сирко развернулся, вытаскивая из-за пояса пистоль, и бабахнул в лоб упырю. Голова повторно взорвалась кровавыми осколками, и упырь грохнулся на пол.
– Предупреждать надо, – проворчал Сирко. – После серебряной пули точно не встанет. Тьфу ты! Опять грохнул.
Песиглавец присел на корточки возле упыря и потыкал его дулом пистоля.
– Готов, кажись.
– Что спросить-то хотел? – поинтересовался Пшемек. – Может, бесенок знает? Тут у него в кармане сидел.
Бесенок выскочил и бросился к выходу. Пшемек метнул вилку и пригвоздил хвост бесовского отродья к полу.
– Молодец! – похвалил песиглавец.
– Не бейте, я все скажу! – завизжал бесенок, тщетно пытаясь освободиться.
– Его знаешь? – Рудый Сирко достал из сумки намалеванный портрет и присел к бесенку.
Бесенок взглянул на портрет и забился в истерическом припадке.
– Не знаю! Не знаю! Отпустите!
– Врет, – утвердительно сообщил скрипач.
– Вру, – согласился внезапно притихший бес. – Но если скажу – не жить мне больше на этом свете.
– Таким, как ты, на том свете только и место, – сказал Сирко и приставил к голове беса дуло пистоля: – Го– вори!
– Если скажу, с собой возьмете? Под эгиду.
– Под что? – спросил Сирко.
– Мы возьмем, – сообщил Пшемек.
– Не понял, – удивленно приподнял ухо песиглавец. – А с каких это пор появилось «мы»?
– Так я с тобой пойду, – уверенно сказал Пшемек. – Песню сложу про твои подвиги. Храбрый герой в старинных доспехах сражается с нечистью – когда еще в жизни такой шанс представится? И кажется, что именно тебя я искал для того, чтобы исправить окружающую действительность.
– Чего? – переспросил Сирко.
В его голубых глазах виднелась такая бездонная пустота, что Пшемек только крякнул от досады.
– Хорошо, – наконец кивнул Сирко, задумчиво пожевав кончик оселедца. – Песни я люблю. Будешь петь по вечерам, тешить измученную душу. Ладно, бес, пойдешь с нами. Говори, что собирался!
– К Пас Юку идти надо, он скажет, как найти колдуна! Век мне в аду жариться вместо грешников, ежели вру!
2. Жаба и петух
– Может, спалим бесовскую хату? – предложил Пшемек.
Дождь уже прекратился, но небо всё еще было затянуто свинцовыми тучами.
– Дерево мокрое, легко не сгорит, – задумчиво сказал песиглавец. – Тут магия надобна. Благо, меня моя Василисушка кое-чему научила.
Он достал из сумки красное перо, подбросил в воздух и заговорил:
Лети, лети, перышко,
Через вест на ост,
Через зюйд на норд,
Возвращайся, сделав оборот.
Лишь коснешься ты земли —
Будь по-моему вели.
Инсендио! Парацетамолус и Транквилизаторус!
Явись птица-хвеникс!
Захлопали крылья, и на соломенную крышу корчмы приземлился красный петух.
«Кукареку!» – закричал он и пробежался по крыше, размахивая крыльями, из-под которых вылетали искры. Солома занялась, и уже через минуту корчма полыхала горячим пламенем. Стало жарко.
– Отойдем? – предложил Пшемек. – Не устаю дивиться чудесам этого мира. Кто твоя Василисушка – великая чародейка?
– Жаба она, – сказал Сирко. – Вот.
Он запустил руку в сумку и бережно выудил оттуда большую зеленую жабу, называемую в простонародье «ропухой». Затем подбежал к ближайшему придорожному камню, перевернул и схватил не успевшего спрятаться в норке дождевого червя.
– Кушай, любимая!
Сирко сунул червя жабе. Пшемек решил пересмотреть свои планы путешествия вместе с песиглавцем.
– Ты сумасшедший, да?
– Нет, – сказал Сирко. – Василисушка – любовь моей жизни. Нас вместе чародей заколдовал. Он нам воду подсунул из лужи с заколдованного места. Я превратился в этого… Как ты назвал?
– Киноцефала.
– Неплохо звучит. Да, в кино… цефо… В песиглавца. А моя Василисушка – в жабу. Правда, красивая?
Сирко поднял жабу на раскрытых ладонях. Жаба посмотрела на Сирко томным взглядом и щелкнула языком пролетающую мимо муху.
– Я с ней в одну сумку не полезу, – сообщил бес.
– Прыгай ко мне в карман, – сказал Пшемек. – Ты это… – обратился он к Сирку. – Я думал, что ты с рождения такой.
Сирко поднял правое ухо.
– Не-а. Заколдованный я.
– Неужели шляхтич?!
– Казак я, – обиделся Сирко. – Это ты у нас лях. А я – казак! По доспехам не суди – я их с одного пана снял. Плохо обо мне отозвался.
Сирко продемонстрировал дырку от пули на панцире в районе сердца.
– А… Э… Думаешь, что, убив колдуна, ты разрушишь заклятье?
– Не знаю. Но, как говорил мой воевода Джуга, по прозвищу Дам-лычку, попытка – не пытка, в лоб не ударят.
В небо с ревом и оставляя в воздухе дымный след, взмыл красный уже слегка прожаренный петух, но тут же приземлился возле друзей. Запахло обедом. Остатки корчмы с шумом обвалились.
– Ты его изгонять не собираешься? – кивнул на петуха Пшемек, за что заработал от птицы обвиняющий взгляд.
– Кабы знать как, – вздохнул Сирко. – Я только первую часть заклинания помню. Да ладно, будет продуктовая заначка на черный день. А что ты говорил по поводу исправления действительности? – поинтересовался он, засовывая в рот кончик оселедца.
– Сядь, – сказал Пшемек, указывая на лежащее бревно. – Разговор будет не быстрый, а очень даже медленный и неторопливый.
Товарищи сели. Петух принялся разгребать невдалеке землю, разбрасывая угольки.
– На первом курсе академии, – начал рассказывать Пшемек, – пан Моисей Гриппиус поведал нам об интересной теории мироустройства, что всё, оказывается, существует только тогда, когда его кто-нибудь наблюдает.
Сирко вынул изо рта оселедец и задумчиво на него посмотрел.
– И значит, если на это всё никто не смотрит, то оно и существовать перестает, – продолжил Пшемек. – Следовательно, жизнь вокруг меня является реальностью, потому что я ее наблюдаю. Люди, звери, деревья, камни, лягушки – они все существуют, потому что здесь есть я. Ведь я себя чувствую, значит, я настоящий, а остальные мною выдуманы.
Правое ухо Сирка поднялось и вновь опустилось.
– Я жил и вертелся в собственном окружении, – рассказывал Пшемек, вспоминая Марию, которая больно охоча была на любовные забавы. – А потом заметил, что многое идет не так, как я хочу. То, что выгнали из академии, – черт с ним, я и сам этого желал, да и Мария уже порядком успела наскучить. Но то, что в мою жизнь начали вмешиваться неприятные мне личности в виде сборщика податей и мужа последней возлюбленной, сломавшего мне мизинец, это означало, что мою теорию надо откорректировать. Значит, вселенная вертится не только вокруг меня. Есть еще кто-то реальный, вносящий помехи в мое мироустройство. Эй, Сирко, проснись!
– Я не сплю, – встрепенулся Сирко, – просто глаза на минуту закрыл.
– Я о чем? – сказал Пшемек.
– О чем? – поинтересовался Сирко.
– О том, что кроме меня есть еще реалец, который пагубно влияет на мою вселенную, пытается ее разрушить и подчинить себе. Я ясно выражаюсь?
– Вполне, – сказал Сирко, снова закрывая глаза.
Ему представлялся вкусный обед из множества блюд, который он однажды вкушал на обеде у князя, куда его взял с собой воевода Дам-лычку. А князь в то время изволили отведать:
на первое – белужью уху,
на второе – красную икру с сельдереем и запеченными патиссонами,
на третье – раков, пойманных на возвышенностях после сезонного свиста, когда их панцирь тонок, а мясо становится нежным, как птичьи языки,
на четвертое – французское блюдо, которое воевода назвал не иначе, как «эта тварь еще дергается и пищит»,
на перекус – вишню «под шафе»,
на закусь – трюфеля, которые сотник Небейбаба чуял за милю, уж очень он до них был охоч.
В животе заурчало. Сирко поднялся с твердым намерением отправиться на поиски еды.
– Подожди! – остановил его Пшемек. – Я думаю, что ты тоже реалец. Уж больно ты неординарная личность, песья морда, чтобы я тебя выдумал.
Сирко вынул пистоль и приставил дуло ко лбу Пшемека.
– Я и обидеться могу на песью морду.
– Да будет тебе, – отвел пистоль в сторону Пшемек. – Я – реалец, ты – реалец, так чего же нам ссориться? У тебя тоже неприятности, а это значит, что у нас может быть общий враг. Бес, расскажи еще раз, где живет твой Пас Юк?
– Ожидает вас дорога дальняя да опасная. Через бамбуковые рощи с белыми медведями в черных масках, через селения со странными узкоглазыми людьми. Позолотите ручку, расскажу с подробностями, которые обычно скрывают от детей младше шестнадцати.
– Я тебе сейчас хвост отстрелю, – достал пистоль Сирко.
– Понял! – поднял лапки бес. – Всё расскажу, только не бейте.
3. Дальняя дорога
Дорога была дальняя да опасная, во время которой Пшемек и Сирко переняли манеру местных жителей называть друг друга не иначе, как братцами, а скрипач еще и сложил стих, именуемый на здешний лад «гренкой»:
Считает кукушка
Одиночества время.
Бросил я камень —
Докуковалась.
4. Братец Пас Юк
– Вона она, хата Пас Юка, – пискнул бес, выглядывая из кармана скрипача.
– Пошли, братец Пшемек? – сказал Сирко, раздвигая заросли бамбука, и, сняв шлем, первым вошел в сумрак покосившегося старого строения.
– Ко-ко-ко? – спросил красный петух.
– А ты здесь останься, – обернулся Сирко. – Спалишь еще хату, неудобно получится.
Петька взлетел на растущий у хижины банан и нахохлился.
Братец Пас Юк сидел на бамбуковом коврике, скрестив ноги столь витиеватым образом, что Пшемек принялся было про себя разгадывать эту головоломку, но потом мысленно махнул рукой, и на его ум пришли лишь фраза «разрубить гордиев узел» и поза номер шестьдесят четыре из восточного трактата, который они изучали вместе с Марией, прерываясь на практические занятия. Из-под широкополой соломенной шляпы братца Юка торчали длинные шевелящиеся усы. Над его головой висели полотенца с иероглифами «путь меча», «путь направо», «путь налево» и «выхода нет». Перед братцем Юком стояли тарелка с суши и блюдце с соусом.
– Путь к тебе, сэнсэй, был долог и опасен, – поклонился Пшемек. – Явились мы спросить у тебя совета.
Братец Юк пошевелил усами и раскрыл рот. Суши, совершив подъем с переворотом, выпрыгнула из общей кучи и плюхнулась в тарелку с соусом. Затем, старательно обмазавшись, отправилась по воздуху в рот к братцу Юку. Сирко облизнулся.
– Лучше у чёрта спросите, что у тебя в кармане сидит, лях, – пробубнел жующий братец Юк. – И вообще – убирайтесь к чёрту вместе с вашим чёртом.
– Но… – уже было собирался что-то сказать Пшемек, как следующая летящая суши, изменив свою траекторию, бросилась прямиком к его открытому рту.
Песиглавец щелкнул челюстями наперерез и – бац! – проглотил летящий продукт.
– Недурно, – ухмыльнулся братец Юк. – А ну, еще раз! Хоп! Смотри – опять поймал! Вот это реакция! А еще быстрее… Молодец! Хватит, а то всё сожрешь. Лучше говорите, зачем пришли?
Сирко отодвинул Пшемека и вышел вперед.
– Я хочу убить колдуна, который меня заколдовал, – резко сказал он.
Летящая суши остановилась на полпути ко рту Пас Юка и шлепнулась на пол.
– Ладное дело задумал, – сообщил братец Юк через минуту. – Но убить его – занятие непростое. Колдун находится вне наших миров, сидит в высоком замке на железном троне, выложенном из мечей поверженных врагов. С главной башни, над которой горит его недремлющее око, обозревает он окрестности, и никто не скроется от его взора. Иногда спускается он в миры других реальцев («Я прав!» – толкнул Пшемек локтем в бок Сирка) и ходит в виде одноглазого старика с вороном на плече, ищет, кому бы еще пакость какую устроить.
– Зачем? – поинтересовался Пшемек.
– Колдовать легче, когда вокруг царит хаос. В каждом из миров он принимает новый вид и новое имя. Где-то его называют Сауроном, где-то – Волан-де-Мортом. В вашем мире он выбрал имя Басаврюк. Но имена не важны. Важна его суть. Убить колдуна еще никому не удавалось, так как пистоль у него заговоренный – никогда промаха не знает, пули точно в цель летят. Кроме того, он владеет всеми известными видами борьбы и имеет десять черных поясов. Попасть в его мир – еще сложнее. Для этого надо достичь нирваны и выйти за пределы обычного существования. Для подобного требуется двадцать лет упорных занятий медитацией, но вам такой вариант явно не подойдет.
Братец Юк достал из миски две суши – с красной и синей начинкой и подержал их по одной на каждой ладони.
– Какую выбрать – синюю или красную, как думаете? – задумчиво произнес он.
– Ты не отвлекайся, уважаемый братец, – нетерпеливо сказал Пшемек. – Ты дело говори.
Братец Юк съел обе суши и продолжил:
– Есть еще, конечно, грибы… но эту версию тоже отклоняем. Остается только взгляд волшебного существа, в котором тонет сознание.
5. Загляни в глаза чудовищ
– Как посоветовал братец Юк, надобно нам с тобой, братец Сирко, найти братца Вия, – сказал Пшемек. – Можно еще вырастить василиска, если Петька снесет яйцо, которое высидит твоя жаба, но процесс этот долгий, трудный и научно не доказанный.
– Ко-ко-ко! – возмутился красный петух.
– Во-во – братец Петька тоже против. Значит, остается искать братца Вия.
Искомый объект нашли неожиданно быстро. Буквально на следующий день друзья оказались в деревне, где молодой монах Хо Му отпевал безвременно усопшую дочь местного мандарина. Еще при жизни славилась она колдовством, поэтому в пагоду, где усопшая находилась перед погребением, боялся заходить даже сам мандарин. Для отпевания удалось затащить только братца Му, снабдив его хорошей закусью с выпивкой. С последней получился перебор, потому что братец Му упорно видел зеленых чертей, лезущих из всех темных углов пагоды. Чтобы уберечь рассудок, он сделал, как советовал ему психотерапевт, братец Фре – обвел вокруг себя мелом на полу личное пространство, в которое не проникнет ни один зеленый чертик.
«И помни, – сказал братец Фре, поглаживая седую бороду. – Я всегда мысленно буду рядом. Большой брат следит за тобой».
В последнюю ночь вместе с чертями выползло еще одно порождение психоанализа – братец Вий, у которого была длинная борода и длинные веки. Как говорили в народе, если к тебе явился братец Вий – всё, сакура для тебя больше не расцветет.
Хо Му зажмурился. По слухам, после своего появления братец Вий должен просить поднять ему веки, но свидетелей этого дела не оставалось – все, кто заглянули в его глаза, больше не живут. Вдруг раздался грохот выстрела, и Хо Му подпрыгнул от неожиданности. Зеленые черти попрятались по темным углам.
– Подними ему веки, братец Пшемек, – сказал кто-то.
Хо Му открыл глаза и увидел, что возле поверженного братца Вия склонились двое.
– Тяжелый, зараза, – произнес один из них. – Надо бы перевернуть. Подсоби, братец Сирко. Эх-х-х… Взяли. Ну и толстый, чертяка. Он точно готов? Надо же мертвому в глаза заглянуть, чтобы мозги не изжарились. Извини, братец монах, что помешали.
Хо Му увидел поглядевшую на него собачью морду и снова зажмурился.
Пшемек приподнял массивное веко братца Вия и заглянул в его оранжевый ромбовидный зрачок. Окружающее исчезло. Осталась лишь бездна кипящего пламени, в которую Пшемек летел сломя голову. Раздавались пришедшие из прошлого слова братца Юка: «Посмотрите в глаза мертвого Вия – этого должно хватить. Ваш мозг освободится от оков придуманной вами реальности, и вы окажетесь в безмирье. Но помните – это тоже неправда. Новая псевдореальность попытается засосать вас своей рутиной, но вы не поддавайтесь. Вы должны найти выход вовне».
Посмотри в глаза, я хочу сказать,
Я забуду тебя, я не буду рыдать,
Я хочу узнать, на кого ты меня променял, —
надрывался магнитофон на столе.
Джульбарс положил на грудь Пашке свою тяжелую голову, что тоже не способствовало спокойному сну.
– Пошел вон, псина, – столкнул его с дивана Пашка и перевернулся на другой бок, но сон больше не шел.
По комнате стелился запах жареной курицы, и хотелось есть. Кукушка в настенных часах прокуковала дважды.
– Пашуня, вставай, дорогой, обед готов!
Это Машка с кухни. Надо вставать. Павел поднялся, потянулся и, с третьей попытки попав в шлепанцы, прошел на кухню. За ним с надеждой заполучить косточку потрусил Джульбарс. Машка в розовом платье и бигуди поставила на кухонный стол запеченного целиком бройлера и села на табурет, скрестив ноги.
«Поза номер шестьдесят четыре», – непонятно откуда вспомнил Пашка.
Он подошел к Машке, обнял ее за талию. Под складками халата нащупывались первые жировые отложения, и Пашке стало грустно. А была же жизнь! Как они в корчме чертей порубили! Стоп, нахмурился Пашка, какие черти? Он заметил, что к его майке пристегнута шариковая ручка, подарок друга из Германии, на которой то пропадало, то появлялось изображение ехидно улыбающегося бесенка. Пашка нагнулся и поцеловал Машку в губы. Потом посмотрел ей в глаза.
Машины зрачки были оранжевого цвета и имели форму ромба. Пашка утонул в них с чувством возникшего дежавю.
6. Стреляй первым
Друзья шли по дороге, освещаемой вечерним солнцем. Впереди, над черным лесом, возвышалась темная башня. Пшемеку вспомнилось, что к ней шли многие, но еще никто не вернулся назад. Не улыбнулась удача даже герою древности, Клиствуду, что так исправно владел мечом под названием «кольт», не дошел он до черной башни. Следом отправился его друг и соперник братец Ли Кли, но что случилось с ним, Пшемек не помнил. Вспоминались только начальные слова песни, сложенной про героев:
Я буду Кольтом бить неверных,
А вы, мой друг, разите Ремингтоном.
Пускай о нас слабают рок-балладу,
А не какую-нибудь глупую попсу.
Стены башни были украшены граффити и пиками с надетыми декоративными черепами. Пшемек остановился и задрал голову. Солнце спряталось за деревьями, и из-за башни с осторожностью выглянул месяц.
– Как бы нам его выманить?
– Кого? – спросил Сирко.
В правой руке песиглавец сжимал бандолет, в левой – пистоль, заряженный серебряной пулей, – в отличие от Пшемека он был начеку и готов к бою. Чтобы лучше видеть, он снял шлем.
– Колдуна! – уточнил скрипач. – Не станем же мы просто кричать: «Я вызываю тебя на бой, сучий сын!»
– А это идея, – сказал Сирко. – Я вызываю тебя на бой, Басаврюк! – прокричал он, и петух на плече у Пшемека оглушительно прокукарекал.
– Пошел вон, курица! – спихнул его на землю скрипач. – Не думаю, что поможет.
Но Сирко не обратил на его слова внимания.
– Басаврюк! – прокричал он вновь.
– Ук… Ук… Ук… – ответило лесное эхо.
– Я знаю, ты здесь, Басаврюк!
– Ук… Ук… Юк… – поперхнулось эхо.
– Ку-ку, – сказала сумасшедшая кукушка.
– Я вызываю тебя на бой, Басаврюк, сучий ты сын. Прямо здесь и сейчас! Или ты трусливый слабак, колдун?
Притихшее эхо прислушалось к происходящему.
– Думаешь, он придет? – спросил Пшемек.
Сидящий в кармане бес поскуливал от страха.
– Он уже тут, – оскалился Сирко и стремительно обернулся.
Басаврюк стоял в тени под деревьями. Размеренным медленным шагом он вышел на освещенную луной дорогу. Одет он был в кожаные штаны и куртку, на его голове была шляпа.
«Братец Ли Кли!» – мелькнула у Пшемека мысль.
Скрипач попятился. Ему захотелось спрятаться куда-то далеко-далеко. Желательно в уютную корчму и поближе к пышнотелым девкам.
За поясом Басаврюка блестел пистоль, покрытый заморской витиеватой чеканкой.
– Узнал? – поинтересовался Сирко, прищурившись.
– Узнал, – кивнул колдун. – Тебя называют Псом. А неплохо у меня тогда получилось!
– Ты должен его расколдовать, Басаврюк. – Пшемек сам удивился собственному голосу, доносящемуся, словно со стороны. «Господи! Кто ж тебя за язык тянет?!» – Расколдуй, иначе Сирко тебя убьет.
– Шутники, – сказал Басаврюк. – Я ничего и никому не должен.
Сирко ухмыльнулся и сплюнул.
– Будем стреляться, колдун, – сказал он, опустил бандолет на землю и засунул заряженный пистоль за пояс.
– Будем, – холодно согласился Басаврюк. – Слушай кукушку, песиглавец. Когда она прокукует трижды – ты станешь трупом. Считай, музыкант.
Пшемек не сразу понял, что обращаются к нему. А проклятая кукушка не думала останавливаться.
– Ку-ку, – прокуковала она.
– Р-р-раз, – сказал Пшемек.
– Ку-ку, – сообщила кукушка.
– Два! – выдохнул скрипач.
И… Тишина.
Замолчала кукушка, задумалась о жизни своей птичьей – без семьи и детей.
Замерли друг против друга непримиримые враги. На доспехах одного из них играют лунные зайчики. Нервно вздрагивает кончик правого уха. В массивной фигуре чувствуется напряжение. Ладонь едва касается рукояти пистоля.
Второй стоит расслабленно. Рука как бы нехотя остановилась над волшебным, не знающим промаха пистолем. Но глаза выдают волнение – они неотрывно следят за противником. Левое веко слегка подергивается.
Тишина.
Только слышно негромкое дыхание. Облачка пара в вечернем холоде вырываются из пасти песиглавца. Едва заметно колышется грудь Басаврюка.
А Пшемек вообще, казалось, забыл, что надо дышать.
– Ку-ку! – очнулась кукушка.
«Три!» – хотел заорать скрипач, но Басаврюк уже вскинул пистоль.
Мысль всё равно успела раньше. «Как он быстр», – смог подумать Пшемек, прежде чем Басаврюк спустил курок.
Ба-бах!
Сирко клацнул зубами и пошатнулся. Сердце испуганного Пшемека остановилось. Песиглавец отступил на шаг назад, поднял голову и встретился взглядом с ухмыляющимся Басаврюком.
– Тьфу! – сказал Сирко, выплевывая пойманную зубами пулю.
Затем он вскинул пистоль и выстрелил в Басаврюка. Серебряная пуля вошла точно между глаз и взорвала затылок колдуна кровавыми брызгами.
– Вот и всё, – устало сказал Сирко после того, как тело Басаврюка упало на землю.
– Кукареку! – победно заорал петух.
Песиглавец сел возле Пшемека на землю, достал люльку, с третьей попытки высек огонь и закурил, выпуская замысловатые облачка дыма. Из кармана скрипача осторожно выглянул бес.
– Мы еще живы? – поинтересовался он. – Не верю. Ой! Гляньте – Басаврюк лежит!
Бес спрыгнул и подбежал к мертвому колдуну.
– Люди, вы Басаврюка завалили! Я всегда в тебя верил Сирко! Я знал! Знал! Сирко? Ты чего не рад? Что с тобой?
– Он не стал человеком, разве не видишь? – тихо сказал Пшемек.
Бесенок внимательно посмотрел на песиглавца.
– И так, по-моему, неплохо. И Василиса у тебя такая замечательная. Даже и не подумаешь, что жаба.
– Вот именно, – поднял голову Сирко. – Я ее выдумал, чтобы не так одиноко было. Нет у меня никакой Василисы. Это самая обыкновенная ропуха из болота. А заклинание я у одного бродячего фокусника узнал.
Песиглавец засунул в сумку руку и вынул из нее зеленую жабу, которая с царственным видом умостилась на широкой ладони.
– Подумайте сами, кто за такого, как я, пойдет? Кому я нужен?
– Ты всем нужен! – воскликнул Пшемек. – Я про тебя такую песню сложу! Все девки, как услышат, твои будут! Пойдем, друг! Пойдем! И не скрывай больше свою мор… гм-м, лицо! Незачем прятаться. Ты такой, какой есть. И лучше Сирка нет на всей земле!
– Ты так думаешь? – поднял правое ухо Сирко.
– Конечно! Пошли! Я один шинок знаю – такое шикарное пиво подают! Не чета здешнему. И я уже первые аккорды песни придумал. Вот послушай…
– Уговорил! – воскликнул Сирко и хлопнул Пшемека по спине. – Доброе, кажешь, пиво?
– Х-хе… Х-хе-е, – восстановил дыхание скрипач. – Провалиться мне на этом месте, ежели вру!
– Тогда чего же мы ждем?! – сказал Сирко. – Пошли!
– Подождите меня! – пропищал бес, запрыгивая в карман скрипача.
Все вместе друзья отправились домой по дороге между мирами. И месяц старался изо всех сил, освещая им дорогу.
