Книга:
Крылья ворона, кровь койота
Назад:
ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Хельдер ведет высокоинтеллектуальные беседы, Майя наконец признается, где кулон, а Адам понимает, что у него огромные проблемы
Дальше:
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой Хельдер пытается отличить сон от яви, Адам узнает, что он ничего не знает, а Майя обнаруживает пропажу
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Майя и Адам устраивают Стремнину, а Хельдер наконец добирается на службу
Дышать было очень трудно. Похоже, разреженность воздуха свойственна основаниям всех островов, вне зависимости от физических законов, распространенных на них. О том, что он мог опять очутиться на Запретном, Хельдер предпочитал не думать.
Парень с трудом сел, огляделся по сторонам: любой остров, по сути, представляет собой конус, парящий в пустоте, вершиной вниз и плоской стороной вверх. Та обычно называется основанием, но здесь, на островах, привыкли так называть коническую, нижнюю, нежилую часть острова.
Сейчас, когда парень находился на конической поверхности, казалось, что где-то впереди, у горизонта, мир сходится под прямым углом, обрываясь в бесконечность… Так, это вершина. Ну или, если смотреть со стороны, самая нижняя точка. Плоская, жилая сторона сейчас находится как раз за спиной.
Хельдер медленно встал, повернулся: рыжие камни, плоская линия горизонта — именно в той стороне должна быть жилая поверхность какого-то из многочисленных островов. Значит, нужно идти туда.
Кстати, а где та пленка, через которую он вывалился наружу? Она порвалась или как?
Поверхность, на которой сейчас стоял Хельдер, казалась везде одинаковой, но когда парень попытался сделать осторожный шаг в сторону, левая нога по щиколотку погрузилась в землю и, похоже, никаких препятствий так и не встретила: еще чуть-чуть, и точно провалишься. Крапчатый рванулся назад.
Нужно как-то отметить этот провал. Очень уж интересный вышел разговор с тем, кто назвал себя Первым. Настолько интересный, что эту беседу обязательно следует продолжить, получив из диалога наибольшее количество выгоды. Сейчас на это нет времени, но ведь после службы оно появится. И опять же, время — понятие такое же нестабильное, как и пространство, кто его знает, что произойдет в будущем.
Парень обхлопал карманы. Отметка должна быть, с одной стороны, заметной, а с другой — понимать, что она обозначает, должен только Хельдер. Не приведи Первый сюда заглянет тот, кто запер койота в камере. Если рядом с отверстием будет лежать платок с вышитыми инициалами Крапчатого, может получиться весьма неловкая ситуация.
А вот если, например, здесь выложить несколько крупных камней горкой… Тогда останется точно так же отметиться наверху, и можно не бояться, что не обнаружишь это симпатичное окошко, которое вероятнее всего служило разновидностью воздуховода. Весьма своеобразного воздуховода, надо сказать, учитывая разреженность атмосферы в нижней части острова.
А может, у этого выхода была иная цель?
Впрочем, размышлять об этом времени нет. От нехватки кислорода перед глазами уже начинали мелькать мушки, а до начала службы оставалось, по расчетам Хельдера, всего ничего.
С трудом доковыляв до обрыва, он остановился. Рыжий камень основания острова резко обрывался, и было видно, что там, за гранью, трава прорастает прямо из вертикальной стены и растет горизонтально. Ну это если смотреть с той точки, на которой сейчас находился Хельдер. Понятно, что из-за изменения направления притяжения сейчас все кажется расположенным неверно, словно вырастающим из вертикальной стены. Где-то внизу виднелись так же странно расположенные деревья, стены… Впрочем, толком рассмотреть, что же находится там, на жилой поверхности, было невозможно: казалось, что все плывет, качается, словно окутанное какой-то легкой туманной дымкой. А может, это просто начинала кружиться голова у самого путешественника.
Что не могло не радовать, ни одной живой души поблизости не наблюдалось. Только и надо, что рвануть вперед, рухнуть в бездну — и упасть с небольшой высоты в траву: далеко все равно не шагнешь. Но что-то еще останавливало Хельдера.
Он и сам не мог понять, почему все еще не сделал шаг вперед. Казалось бы — чем больше находишься на основании, тем меньше шансов выжить. Не хватит воздуха, пройдет новая волна искажения, способная пронизать безвоздушное пространство между островами, и все. На рыжих камнях останется еще один труп. Сколько здесь всего погибших за сотни лет существования островов? Хельдер — далеко не первый идиот, решивший прогуляться по нижней части острова. И где они теперь, эти самоубийцы, рискнувшие шагнуть за край обрыва?
Надо было как можно скорее решаться. Хельдер должен был выбраться наверх.
Ради своей цели.
Ради Имке, которая без старшего брата навсегда застрянет в этом болоте у магосвалки.
Он зажмурился, затыкая рот инстинкту самосохранения: тот сейчас орал благим матом, требуя вернуться назад и нырнуть в дыру, из которой Хельдер только что выбрался.
Три…
Два…
Шаг.
Падение было коротким. Как и предполагалось, из-за небольшого шага в пустоту Хельдер оказался не так уж и высоко над землей, когда направление силы тяжести изменилось, а потому долго падать не пришлось. Другой вопрос, что направление падения изменилось, а потому парень рухнул лицом вниз и чудом успел выставить руки вперед, стараясь смягчить приземление.
Чуть-чуть удалось. Ладони, правда, ссадил, но это в самом деле такая мелочь!
Разлеживаться было некогда. Хельдер глубоко вздохнул свежий воздух неизвестного острова, качнулся набок, переворачиваясь на спину. Рядом с парнем вырастал из земли дымный столб, уходя высоко в поднебесье, перекрещиваясь с другими полосами, создавая черную решетку, перекрывшую голубое небо.
Домовой остров.
Далеко он с него не сбежал.
Правда, тут возникал новый вопрос. Решетка, перекрывшая небо, предназначалась для защиты от проходящих волн флуктуаций, — именно поэтому Домовой остров считался самым безопасным. Энергия искажений затрагивает физические предметы. Получается, пересечь чему-либо или кому-либо эту решетку нельзя. Причем в обе стороны. Но Хельдер ее пересек. Совершенно спокойно. То есть либо решетка держит чисто энергетические колебания, либо, учитывая силу флуктуации, вынесшей Хельдера к темнице Первого, защита, поставленная сотни лет назад Серыми, уже не действует.
Над головой пролетела двухголовая сиреневая птица. Желтые клювы были направлены в разные стороны, и, увидев преграду, создание не смогло определиться, куда же ему лететь, направо или налево, не успело затормозить, врезалось в дымовой столб… И осыпалось горсткой пепла.
Защита работала.
Хельдер сглотнул комок, застрявший в горле: защита очень хорошо работала.
И времени на то, чтобы понять, почему она — к счастью! — не сработала в случае с Хельдером, сейчас не было.
С трудом поднявшись на ноги (пусть Первый или тот, кто им притворялся, и подлечил вымотавшегося Крапчатого, но сейчас, после такого удара, ему внезапно очень захотелось полежать на травке), парень осмотрелся.
Этот край острова был пустынен, лишь зеленая трава пробивалась сквозь землю… Вдали виднелся небольшой лесок с шевелящимися ветвями, а из-за него выглянули на мгновение и вновь пропали, растворившись в воздухе, высокие шпили храма. Кажется, у Хельдера все-таки остается шанс вовремя добраться на службу…
Адам с трудом встал с дивана. В голове шумело, а перед глазами порхали зеленые бабочки. Это можно было бы списать на последствия потрясения, если бы не постоянно меняющийся цвет обоев в комнате. Сейчас он был как раз сиреневым в зеленую крапинку. Причем эта самая крапинка на месте не сидела, беспокойно и беспорядочно снуя из стороны в сторону. Стоило сфокусировать на этом взгляд — и голова кружилась еще сильнее. А потому Адам поспешно перевел взор на Имке, только что открывшую ему глаза на творящийся вокруг кошмар (он-то надеялся, что все ограничится аномалией!).
Впрочем, девушка насладиться своим триумфом не успела: на кухне громыхнуло, словно с полки упало что-то тяжелое.
Имке изменилась в лице:
— Мэнжи! Я совсем про него забыла! — И выскочила из комнаты, оставив гостей одних.
Адаму, только вставшему с дивана, такое резкое изменение темы разговора совершенно не понравилось. Кто его знает, кто такой этот Мэнжи и почему про него нельзя забывать. Происходи все дома и будь у него кулон, большинство проблем можно было бы решить на три счета, а сейчас…
Парень ничуть не сомневался, что Имке говорит правду и он действительно оказался в другом мире. Только так можно объяснить тот холод, что одновременно обжигал и замораживал, то головокружение, да и вообще все непонятное, что творилось вокруг. Была, правда, небольшая трудность.
Во-первых, в Стае никто никогда не говорил о возможности существования «параллельных миров». Речь шла только об аномалиях. Во-вторых, непонятно, почему аномалию, с которой все началось, увидела девчонка, не относящаяся к Стае (как ее там зовут? Майя?). Можно, конечно, на миг допустить, что она сама могла происходить из аномалии — другого мира, случайно попала в наш… Но тогда она бы и удивлялась нашему, а не хлопала глазами, разглядев черное небо и парящие развалины. Из этого всего, кстати, выплывает третий вопрос: как Адам мог попасть сюда? Да еще и с этой самой девчонкой, которая сидит, хлопает глазами и отказывается реагировать на системные раздражители?
И, пожалуй, сейчас, пока еще удается держать себя в руках, не сползая в глубокий обморок, самое время попытаться привести эту девчонку в чувство. В конце концов, кем бы она ни была, «посланницей иных миров» или кем-то еще, вытаскивать ее в нормальную жизнь все-таки придется.
Адам решил начать издалека, насколько позволяло самочувствие (спрашивать новую знакомую о каких-нибудь отвлеченных рыбках, птичках и погоде не позволяло головокружение):
— Так тебя зовут Майя?
Девушка перевела на него пустой взгляд:
— Что? А, ну да.
— Адам.
Обычно имя Верина вызывало вполне определенную реакцию. Девушка же, как ни странно, даже не заинтересовалась:
— Ага, хорошо.
Из коридора послышался шум, грохот, что-то упало на пол, кто-то с топотом промчался по соседней комнате. Даже Адам удивился. Майя же лишь покосилась на дверь, но происходящее никак не прокомментировала. Перевела взгляд на собеседника. Но при этом смотрела не на него, а словно сквозь. Это уже само по себе напрягало.
Явно надо было что-то менять.
Иначе, если так и дальше пойдет, когда Адам отправится искать свой кулон, девица так и продолжит сидеть в прострации. И что потом делать? Будет совершенно не весело, если Адам вернется домой, а девушка из обычного мира — да еще и способная видеть аномалии! — застрянет в этом мелькании реальностей.
Психология никогда не была сильной стороной Верина. В школе ее не изучали, институт парень заканчивал специализированный, с заточкой под работу в Стае, специализация у него изначально на оперативника была, а там, извините, упор идет на энергию и аномалии, а не на то, как пудрить мозги цивилам. Под такие ситуации отдел зачистки есть. Именно это и объясняет, как в голову Адаму вообще могла прийти дурацкая идея взять девицу за плечи и хорошенько встряхнуть…
Голова девчонки мотнулась вперед-назад, зубы клацнули.
А в следующий миг мир взорвался перед глазами.
А еще, кажется, на кухне вновь раздался какой-то грохот.
Впрочем, Адам этого уже не слышал.
До места пришлось бежать. Пусть у Хельдера сейчас не было никакой возможности проверить, который час, но он почему-то был уверен, что у него осталась всего пара минут до начала службы. И секунды неумолимо убегали в вечность.
Еще несколько мгновений. Еще несколько ударов сердца. Еще несколько…
Если вначале пришлось бежать средь высокой травы, разбрызгивавшей в разные стороны сиреневые колокольчики, то уже вскоре парень выскочил на улицу. Первое время пришлось поплутать, но вскоре показались знакомые дома — в этом, богатом, квартале они были почти постоянно стабильны, а если и изменялись, то не чаще чем раз в месяц.
До храма Первого Хельдер добрался совершенно вымотанным. Одно дело, когда ты чинно и спокойно идешь по улице, зная, что обязательно успеешь, и совсем другое — когда мчишься вперед, искренне надеясь, что опоздаешь в крайнем случае всего на пару оборотов.
Если будет больше, Мист Харб голову оторвет и скажет, что так и было.
Выскочив на площадь перед храмом, Хельдер остановился, судорожно хватая ртом воздух. Как ему во время бега удалось никого не задеть и не сбить с ног, осталось загадкой: на службу спешил не один Лейден. С одной стороны, это радовало: раз люди идут, значит, он еще не опоздал, а вот с другой… Надо же как-то пробиться вперед!
Храм, как всегда, поражал воображение. Парень видел это здание почти каждый день уже на протяжении семи лет и все равно всякий раз чувствовал себя так, словно узрел его впервые. В какой-то степени так оно и было: в этом средоточии почти стабильных домов богатого района текучий и изменчивый храм казался вырванным из другой реальности, но все-таки… Это ведь все равно оставалось одно и то же здание.
Хотя бы потому, что одна характеристика оставалась неизменной. В отличие от остальных зданий, храм Первого не просто менял свой внешний вид, он словно тек по временной линии. Вот центр площади пуст, через мгновение появляются вбитые в землю сваи основания, проявляются из воздуха и возносятся ввысь стены, возникают из пустоты крыши и высокие шпили, украшенные выкованной из золота головой койота. Замок из песка. Сказочное творение безумного скульптора. Тонкие шпили башен и цветные витражи; созданные словно из переплетений веток колонны и каменные розы; скульптуры, которые через миг, кажется, оживут; и тонкое плетение золотой патины, застрявшее в складочках и морщинках. Все это держится несколько мгновений. И начинает постепенно исчезать. Рушатся камни, обваливается — только снаружи, внутри находиться совершенно безопасно, — крыша, стены порастают вьюнком, засыхающим уже через миг. Храм исчезает.
Исчезает для того, чтобы через пару минут на этом же месте проявился новый храм. Каждый раз новый. Каждый раз другой.
Хельдер отдышался, наблюдая, как в ворота храма — в те недолгие секунды, пока здание существовало, находилось на пике своего расцвета, — заскочили служащие, дождался появления нового сооружения и решительно шагнул вперед, через один из трех входов-порталов.
Неужели он действительно успел?!
Золотой койот, стоящий на задних лапах у дальней стены, выронил серебряный шар, упавший в плетеную корзину.
Успел.
Хельдер, лавируя меж такими же пришедшими на службу, осторожно пошел вперед, оглядываясь по сторонам и стараясь запомнить, как храм выглядит сегодня. Это пригодится как минимум для того, чтобы определить, где сейчас «рабочее место» Хельдера.
Итак, что мы имеем.
Облаченная в золотую казулу фигура, замершая перед расписанным в цвет ляпис-лазури алтарем. Серебристый камень стен украшен сценами из жития Первого. Колонны, возносящиеся под потолок и напоминающие деревья, поддерживающие прозрачно-синий небесный свод. Хрустальные люстры, нежно позванивающие под порывами легкого ветерка, врывающегося в узкие окна-бойницы… И черные круги на полу. Часть из них уже была занята другими служителями.
Хельдер на миг зажмурился, собираясь с силами, и шагнул в центр ближайшей окружности.
Работа ведь не должна приносить радость, верно?
Все было, как и всегда.
Разнесся по зданию серебристый голос певца, начавшего молитву Первому. Невидимый, скрытый где-то наверху хор подхватил песнопение.
По границе круга вознеслись иссиня-черные стены, отрезая парня от остальной части храма. Закружилась у ног серебристая дымка, поднимаясь все выше, окутывая все вокруг. Туман выпускал жадные щупальца, мягко прикасавшиеся к коже, ластившиеся к телу, скользящие по одежде. И каждое прикосновение отзывалось вспышкой боли. Сперва легкой, едва заметной, потом — все усиливающейся.
В тот миг когда Крапчатый был уже готов взвыть от боли, туман пропал. Сгинул, как только смолкли последние звуки молитвы.
Исчез для того, чтобы через несколько минут появиться снова.
Впрочем, это было лишь начало. А значит, — это Хельдер знал прекрасно, — худшее ждало впереди.
Нужно было продержаться еще пять часов.
Как, впрочем, и всегда.
Когда перепуганная Имке влетела в комнату, зажав под мышкой какое-то странно выглядящее малиновое существо, больше всего напоминающее кота, отрастившего десяток разноцветных лап, первое, что она увидела, — это огромная коричневая клякса, расплывшаяся по полу посреди зала. Приглядевшись, девушка поняла, что клякса, по сути, была пятном, выложенным из паркета, и выделялось оно на фоне остальной комнаты прежде всего потому, что сам пол уже успел пару раз поменяться — затянуться ковролином, сменившимся через пару секунд ободранным линолеумом, — а вот пятно все это время оставалось неизменным.
Нежданные гости, притащенные любимым братцем, — чтоб ему на два ранга спуститься! — лежали по разные стороны от кляксы.
Имке выронила из рук притащенного зверя — тот плюхнулся на пол, мотнул головой и уселся, подогнув под себя все десять лапок, — и рванулась к пострадавшим. Впрочем, помощь не потребовалась: гости зашевелились. Адам с трудом сел на пол, сжав ладонями виски: к неприятным ощущениям добавилась еще и головная боль.
Майе же новое потрясение пошло только на пользу. В момент этого странного «взрыва» она почувствовала, как всю ее — от макушки до пяток — прошила молния. С девушки спала та полуленивая дремота, то дурацкое оцепенение, что еще недавно владело ее разумом. Шизофрения? Ну и ладно. Галлюцинации? Да пожалуйста! В конце концов, она уже уяснила главное — не быть чересчур агрессивной. Ну а дальше можно принять правила игры и посмотреть, каким образом болезнь может раскрасить этот мир. В любом случае в ближайшее время все закончится, стоит только на горизонте появиться доброму дяде — доктору с галоперидолом.
— Какого черта?! — тихо простонал Адам. — Что здесь творится?
— А это у вас надо спросить! — фыркнула Имке. — Стоит вас на пару минут оставить, как сразу что-то устроите! Не даете мне с Мэнжи разобраться!
— Мэнжи? — Майя перевела взгляд на диковинное существо, сидевшее у входа. — Это его так зовут?
— О! Властительница ледяного замка ожила! — непонятно обрадовалась Имке. — Ты, оказывается, можешь говорить что-то еще, кроме «это плод моего больного воображения».
Студентка только вздохнула:
— Могу, только пользы особой это не приносит… Так что там с Мэнжи?
Имке оглянулась на диковинного зверя: тот ответил ей долгим скучающим взглядом.
— Ничего с ним, — вздохнула девушка. — По столу только лазил, негодяй.
Существо, как раз поднявшее одну из передних лапок и, кажется, собравшееся по-кошачьи умываться, так и замерло, не донеся конечность до рта: судя по кривой гримасе на мордочке, оно более-менее понимало человеческую речь, и высказывание хозяйки ему не понравилось.
Имке же вновь повернулась к гостям:
— Так что вы тут уже натворили? — И, не дожидаясь ответа, направилась прямо к неизменяющемуся пятну на полу. Присела на корточки рядом, провела ладонью над полом и тихо выдохнула: — Ну ничего себе…
— В чем дело? — забеспокоилась Майя.
Вот стоило только ей чуть прийти в себя и решить, что шизофрения действует по определенным канонам, как сразу же что-то пошло не так.
— В окно глянь, — печально откликнулась Имке.
Солнце, еще недавно висевшее невысоко над горизонтом, умудрилось буквально за полчаса доползти до зенита и, кажется, уверенно начинало катиться вниз.
Последние минуты Хельдер держался на одном честном слове. Он должен выстоять. Он не имеет права упасть. Сдастся, опустится на колени — и опять скатится до ранга Песочного. Он не имеет на это никакого права. Мало того что тогда не получится осуществить свои замыслы, так еще и у Имке будут проблемы. Он должен выстоять, должен справиться.
Туман поднялся уже до груди. В третий или в четвертый раз за эту службу. Песнопения, раздававшиеся из-за черных стен, молотами били по голове, выколачивали всю душу, заставляли сознание мутиться. И было непонятно, от чего хуже — от этого тумана, чьи холодные щупальца обжигали то льдом, то пламенем, или от этой музыки и этих молитв, в которых каждое слово отзывалось новым ударом.
На черной стене перед самыми глазами проявилась стайка золотистых жучков. Ловко перебирая лапками, насекомые выстроились в цифру «пятьдесят». Удар сердца — «сорок девять». Удар — «сорок восемь».
Осталось всего ничего. Надо вытерпеть. Надо собраться с силами.
Холодные щупальца тумана подбираются к горлу, щекочут шею, обжигают огненными плетями…
«Тридцать пять».
Легкое дуновение колыхнуло волосы, тонкие пальцы дыма коснулись уха. Боль уже гнездится где-то внутри, ломает все кости, впивается острыми зубами в плоть.
«Семнадцать».
Песнопения звучали все громче. И каждое слово, каждый звук рождал новую ноту боли…
«Пять».
Туман заволакивал весь крохотный «стакан», образованный черными стенами. Были видны лишь золотые точки — насекомые, выстроившиеся в новой цифре.
«Четыре».
Туман был везде. Он заполнял весь «стакан», он клубился перед глазами.
«Три».
Хельдер дышал туманом. Новый вздох — и новый ледяной кинжал вспарывал легкие.
«Два».
Удар сердца отзывался вспышкой боли. Боли, заполнившей весь мир.
«Один».
Время словно замерло. И секунда длилась вечность. И высокая нота песнопений хора звучала, звучит и будет звучать. И нет ни времени, ни пространства. Есть только боль.
Стены капсулы рухнули.
Туман впитался в пол.
Смолкли звуки.
И Крапчатый рухнул на колени, чувствуя, что ему нечем дышать. Перед глазами было черно. Грудь разрывал кашель. Сердце колотилось где-то в горле.
Зрение постепенно возвращалось. Парень вытер рукавом перепачканные губы. Кровь? Нет. Слюна, мокрота. И почему-то мелкие серебристые вкрапления, похожие на металлическую крошку.
У Хельдера не было сил даже на то, чтобы удивиться.
Он смог. Он выстоял.
Как, впрочем, и вчера, и пару дней назад, и еще раньше. Служба — она и есть служба.
И после часового перерыва все повторится снова.
А это значит, что следующие пять часов будут очень долгими.
Пообедать Хельдеру удалось в небольшой забегаловке на соседней улице. Нет, конечно, храм расположен в богатом квартале и местные в такие кафе не ходят, но кто-то вполне логично решил, что служить могут не только дети богатеев, способные за шесть месяцев махом перескочить через пару рангов, но и голытьба, умудряющаяся застревать на каждой ступени на три-четыре года. Понятно, что Лейден относился именно к таким.
Комплексный обед за два тиора оказался совершенно безвкусным. Впрочем, чего же ожидать за такую цену. Хорошо хоть вилка в руке не менялась каждую секунду. С полгода назад Хельдер случайно попал в одну рыгаловку, так там было очень трудно поесть — столовый прибор постоянно менял свой вид. И если приноровиться и подцепить макаронину чайной ложкой, внезапно появившейся в руке вместо вилки, еще можно, то что делать с половником, совершенно неясно.
Поковырявшись в склизлявой каше и проглотив несколько волокон мяса непонятного происхождения, Крапчатый отодвинул тарелку. После службы вообще нет особого аппетита, а уж теперь, после той дряни, которой его попытались накормить…
На соседний стул шумно шлепнулось массивное тело.
— Что кислый такой?
Хельдер покосился на соседа. Так и есть — Рохус Элкинк собственной персоной. Толстый, белобрысый, краснолицый, с белесыми бровями и ресницами. И, как всегда, пышущий счастьем и радостью.
Ему легко быть веселым. Девятнадцать лет, а уже Чепрачный. Естественно, с отцом из Серых это и несложно!
— Голова болит.
— На службе сегодня? — сочувствующе уточнил собеседник.
Хельдер подтянул к себе стакан с каким-то соком — напиток входил в комплексный обед.
— Угу. После перерыва пойду.
На вкус — дрянь несусветная. Как и вся еда в этой забегаловке.
Стон. А Рохуса сюда каким ветром занесло? Он ведь из богатеньких, в таком болоте обедать не будет.
Впрочем, озвучить вопрос Крапчатый не успел, Элкинк сам начал объяснять:
— А я сегодня свободный, шел по городу, захотелось горло промочить, гляжу, ты здесь. Служба — это тяжко!
Еще бы ей тяжкой не быть. Впрочем, не Рохусу об этом судить. По канону в храме должно быть восемь Крапчатых, пятеро Песочных, двое Бурых, трое Дымчатых и всего один Чепрачный. А с учетом того, сколько на одном Домовом острове Чепрачных койотов, им служить полагается хорошо если раз в месяц.
Хельдер нахмурился. Кого-то он забыл. По канону же не менее двадцати служащих… А, ну да, еще один Серый для ведения обряда.
А Элкинк уже успел сменить тему разговора:
— Кстати, ты в курсе? Тебя Рута искала.
Лучше бы он не напоминал!
— В курсе, — кисло согласился Хельдер. — Я уже с ней встретился.
— Да? Ну и как? Она тебе сказала?
— Что?
— Нет? Ну, значит, еще скажет.
— Что скажет-то? — заволновался Хельдер.
Ему совершенно не нравились подобные секреты.
— Узнаешь, — отмахнулся Чепрачный. — Будет лучше, если об этом расскажет она сама…
Происходящее нравилось Хельдеру все меньше. По большому счету стоило взять Рохуса за жабры и потребовать все объяснить, но, к сожалению, ему не дали это сделать.
— О! — Толстяк покосился на мерцающий над дверью символ Первого. — Скоро служба начинается.
Как обычно, не вовремя.
В запасе, конечно, оставалось еще минут пятнадцать, но Хельдер с утра чуть не опоздал, так что сейчас лучше выйти пораньше.
На этот раз Крапчатый успел к самому началу проповеди. А это значило, что можно минут десять постоять у входа в храм и, делая вид, что ты слушаешь ничего не значащие слова, морально подготовиться к следующей службе.
— …и создал Первый мир. И ночь была, и день был. И реальность была, и нестабильность была…
Осталось всего ничего. Осталось каких-то пять часов, и можно идти домой.
— …слушайте и услышите. Что есть наш мир? Острова. Что есть острова? Искажения…
Дома можно чуть-чуть отдохнуть и заняться делом. Зря, что ли, на Запретный мотался?
— …и мчатся искажения, круша реальность. И лишь служба, лишь молитва, что длится изо дня в день, держит этот мир. Не будет службы во имя Первого, не станет и островов…
Кстати, к слову о Запретном. Имке ведь умная девочка. Она должна была выгнать ворона! Потому что дома такое «счастье» совершенно не нужно!
— …и будет так во веки веков! Ибо вечна служба во имя Первого и вечны острова!
Проповедь окончена. Голос, кстати, был незнакомым. Кто-то новенький из Серых читал…
Шаг вперед, встать на свободный черный круг. И немного потерпеть.
Майя не отрываясь смотрела в окно. Она только-только начала привыкать к несуразностям, творящимся вокруг, как мир решил выкинуть новые коленца. И судя по всему, та часть галлюцинаций, которая только что утверждала, что она «не шизофрения», тоже сейчас была малость поражена.
— Это так и должно быть? — осторожно поинтересовалась студентка, наблюдая, как солнце вполне видимо начинает клониться к горизонту.
С такой скоростью обычно летят по небу облака под порывами сильного ветра. Но что это за ветер такой, чтобы заставить двигаться солнце?!
— Не должно, — кисло откликнулась Имке.
— Но есть, — мрачно констатировал Адам.
Странно, но после этого непонятного «взрыва» ему стало легче. Парень еще сам до конца этого не осознавал, но из неприятных ощущений у него пока что оставалась только головная боль. Остальные негативные последствия «попадания в чужой мир» прошли. Перестало бросать то в жар, то в холод, ушло головокружение…
— А я что сделаю, если вы за те пять минут, пока я вас наедине оставила, умудрились Стремнину создать! — раздраженно откликнулась хозяйка квартиры.
— Чего? — покосилась на нее Майя.
В принципе термин «стремнина» ей вполне известен. Не дура, в конце концов! Но здесь ведь нет никаких рек! Или шизофрения решила, что теперь самое время давать старым словам новые значения?
— Стремнина, — вздохнула Имке, — это… Пойдемте на кухню, а? Объяснять долго, а там, глядишь, скорость помедленнее будет.
Выходя из гостиной, хозяйка оглянулась на по-кошачьи вылизывающегося малинового зверя:
— И не смей здесь хулиганить!
Тот ответил ей долгим невозмутимым взглядом.
Солнце уже успело коснуться краешком земли.
Набрав из крана полный стакан розоватой жидкости, Имке отхлебнула из него, покосилась на гостей:
— Кисель будете? Нет? Ну и ладно.
Гости меж тем с нетерпением ждали объяснений. И Адам, например, уже заранее точно знал, что ему услышанное не понравится.
Имке неспешно отхлебнула из стакана, раздумывая, как лучше начать свой рассказ. Ничего умного не придумала и вздохнула:
— Говорю сразу, я при храме никогда не была, девушек туда не пускают, могу не до конца правильно говорить. Точно и подробно сможете все у Дерика узнать. Если в двух словах, существует четыре характеристики реальности: длина, ширина, высота и время. Проходящая волна искажения изменяет их все. Если представить реальность, то есть все четыре направления, как плоскость, то искажение выгнет его. Как будто туда упал шар.
— Эйнштейн, — тихо буркнул Адам. — Массивное тело искажает пространственно-временной континуум.
— Что? — не расслышала Имке. Ответа так и не получила и продолжила свои объяснения: — Островов всего существует несколько тысяч. А время везде течет одинаково. Утро одновременно наступает и на Домовом, и на Запретном, да на любом, какой мы ни возьмем. Когда искажений очень много, образуется впадина. И вот все лишнее время, которое могло бы течь по-разному на разных островах, скатывается туда. Это Заводь.
— Черная дыра, — продолжил комментировать Адам. — Вблизи время течет медленнее, чем вдали.
Но девушка уже не обратила на это никакого внимания и продолжала рассказ:
— За счет того, что в Заводь стекает все «лишнее» время, его там скапливается очень много. Тот, кто находится снаружи от Заводи, проживет, например, одну секунду, а тот, кто внутри, — десять. То есть для находящегося снаружи тот, кто сидит внутри, будет двигаться очень-очень быстро. Так что невозможно это даже уловить.
Странно, но на этот раз Адам ничего не сказал. А может, у него просто не было слов?
— Стремнина — наоборот. Когда искажений случается очень мало, мир застревает в стабильностях, они начинают как бы… выпирать. Лишнее время скатывается с них, как с горки. В результате тот, кто находится в Стремнине, видит, что реальность вокруг изменяется очень быстро. Ну вы и сами это видите, — кивнула Имке в сторону окна, за которым медленно начинали сгущаться сумерки.
— И… долго она продержится? — осторожно уточнила Майя, осознав, что в принципе это тоже вполне может укладываться во внутреннюю логику шизофрении.
— Пару дней, — пожала плечами хозяйка. — Потом волны искажений подмоют горку, она рухнет, и течение времени придет в норму. Хотя, может, эта и быстрее рассосется — видите, солнце медленней двигаться начало, наверное, горка стала стачиваться… Думаю, мою и Дерикову спальню Стремнина не затронет — планировка не та.
Адам наконец понял, что ему не нравится во всей этой истории.
— Тебе сколько лет? — поинтересовался он у Имке.
— Шестнадцать, а что?
— И что, у вас все шестнадцатилетние девчонки разбираются в теории относительности? — Адам решил не уточнять, что местная разновидность теории по сравнению с привычной была явно с противоположным знаком.
Имке, честно говоря, не поняла, о какой именно теории идет речь, а потому просто пожала плечами:
— Так это же очевидно. — Она, похоже, даже не обиделась. — Вода мокрая, огонь горячий, нестабильности влияют на течение времени. Дерик, кстати, скоро со службы вернется.
И, к слову о птичках, учитывая «немного нервное» отношение вышеупомянутого Дерика к ворону, это действительно была проблема…