Глава 6. Другой, «волшебный» мир
С художником Виктором Храповым она познакомилась через несколько дней у входа в Дом кино, как и предполагал муровец. Храпов был эстетом, бабником, настоящим художником, человеком, которого, кажется, знало пол-Москвы. Знакомство произошло так.
Как ни странно, человека, о котором говорил старшина, она вычислила легко и свободно именно по описанию Ярослава. Она сразу увидела его. Но раньше Галю, несмотря на близорукость, о которой говорил старшина, заприметил он — невысокого роста человек, стремительно приближавшийся к входу. Вокруг него теснились какие-то вызывающе одетые женщины, несколько высокорослых и эффектных мужчин как-то терялись рядом с ним, напоминая статистов. «Это с ним какие-то финны или норвежцы», — подумала Галя. Человек, только что внимательно посмотревший на нее, оказался с ней рядом.
— Красивые девушки не должны скучать, — поклонился он ей как знакомой и, элегантным движением руки придержав дверь, пригласил следовать за собой.
К этому отнеслись как к должному. Небольшая толпа расступилась, приняв ее, и снова сомкнулась. Теперь неожиданно счастливая Галя была окружена живым кольцом шумных, словно бы постоянно празднующих что-то, гуляк. Это было ново, любопытно, как обещание другой жизни. Может быть, это и есть та самая дверь, за которой скрывается совершенно другой неизвестный ей волшебный мир. Где нет «флотских», фраеров, марух и «малин». А люди там умные, открытые, честные, добрые, которых не нужно бояться и ждать от них удара в спину.
Спутники динамичного и остроумного человека отнеслись к ней сразу как к равной. Галя толком не понимала, что происходит сегодня в Доме кино, но скоро все оказались в ресторане. А она рядом с новым знакомым, который ни на мгновение не упускал ее из поля зрения.
— О! Я едва к вам протолкался, — первым делом сказал он, провожая Галю к одному из столиков. — Виктор, Виктор Храпов.
— Гали, — ответила она, — Бережковская. — А я знаю, кто вы.
— А Бережковская — это моя любимая набережная, — добродушно проворчал он, — вы, верно, там и живете?
Он посмотрел на нее, как естествоиспытатель, добродушно и хищно одновременно. Так подумала Гали.
— Почти, — ответила Гали с улыбкой. — Но я не скажу, где… Нас могут подслушать.
— О, да, — согласился он, потешно озираясь по сторонам, — тут все только и делают, что смотрят и слушают. А потом говорят, говорят… Такие дела тут творятся. Все искусство проклятое. Предлагаю выпить за знакомство. Вы ведь от… Он снова посмотрел на нее необыкновенно.
— Да, — улыбнулась Гали, — я — от… Но не будем об этом.
— Да, тем более, что…
Он не стал договаривать, махнув кому-то рукой и небрежно поприветствовав по-французски. Казалось, что этот изысканный и славный Храпов заранее определил ее место в своем окружении. Это было немного странно, но все же соответствовало духу праздника, который здесь царил. Гали вскоре поняла, однако, что придуманные Виктором ее родственные или дружеские связи не играют решающей роли. Он просто увлекся ею.
— За наш долговременный союз, — поднял он тост. — Я никогда не ошибаюсь. Мы всегда будем друзьями.
— Всегда, — согласилась Гали, — правда, это придется как-то осмыслить.
— Ничего нет проще, красавица, — улыбнулся Храпов, — вы просто готовая модель для студии.
Кажется, она поняла, за кого принял ее модный художник. Но в очередной раз ошиблась.
— Я несколько раз встречал вас на Арбате, — проговорил он. — А потом мне говорит мой лучший друг…
— Это была не я, — возразила Гали, между тем чувствуя, что обаяние собеседника и некая тайна, окружающая это знакомство, пьянят ее.
— Пяточка, — улыбнулся собеседник, — и такой чудесный упор стопы, царский и одновременно домашний, так может ходить только юная владычица средневекового замка. Знаете, на кого вы похожи?
— Я не думала об этом, — ответила Гали, — на арбатскую девчонку, нас много…
— Вы похожи, красавица, на Беатрикс, прекрасную невесту, а потом жену знаменитого Фридриха Барбароссы, если вам что-то говорит имя этого рыжебородого рыцаря…
— Да говорит, говорит, — быстро ответила Гали, — правда, она сама сочиняла баллады, подражая трубадурам. А я лишена этого, да и прочих талантов.
— Не говорите о том, чего не можете знать, — серьезно произнес Храпов. — Вы должны шлифовать свой ум…
Этот душистый ворох комплиментов покорил Гали настолько, что она уже не помнила, кто и зачем направил ее сюда, к Дому кино, возле которого она только что стояла сирота-сиротой, а вот теперь неожиданно оказалась среди людей, с которыми ей было так хорошо. И она была тут своей. Это читалось в глазах, в улыбке, в интонации некрасивого, но великолепного человека.
«Где он живет? Где его мастерская? — думала Гали. — Интересно, что чувствуют натурщицы под софитами, когда их со всех сторон рассматривают начинающие художники? Вот бы попробовать». Однако, после этих шальных мыслей она вспомнила о квартире на Остоженке, обещанной старшиной Никишиным.
«Все не так просто, — решила она, — тут есть какой-то подвох, но говорил же хитроумный муровец, что ей и делать-то ничего не надо — только шевельнись… и все исполнится». Насколько шустро придется шевелиться, Гали нисколько не волновало.
— У них тут тра-ля-ля, — с тонкой усмешкой обратилась одновременно к Гале и Храпову красивая сероглазая женщина в агатовых бусах, которые ужасно понравились Гале. — С вашего позволения, я похищу у вас на пару минут этого милого Казанову.
Гали улыбнулась и на хорошем французском высказалась в том смысле, что даже полчаса ничего не решают в столь замечательный день. Храпов рассмеялся, очевидно, сообразив, о чем речь, а женщина посмотрела на Гали с большим интересом.
Нового знакомого не было минут сорок, сначала Гали развлекал как мог некий Леша, приятный молодой человек в модных роговых очках. Скорее всего, к ней отправил его сам Храпов. Лешка болтал что-то о Татарово, куда они непременно на днях поедут, о Николиной горе… А Гали не покидало ощущение, что в этой обширной компании она заняла место, которое пустовало, вот только об этом никто не знал.
— Какие вы тут все интересные, — улыбнулась Гали.
— Вы правы, — согласился Леша, — так все оно и есть. Но все это дело рук вашего Виктора.
— Тсс, — возразила Гали, — вы не знаете себе цены, мон ами… Желая завести со мной роман, не преуменьшайте своих возможностей. Но пусть это останется между нами.
— «Yes», — кивнул Леша и вскоре испарился.
Молодой художник Игорь Хмельницкий, тут же подсевший к ней, понравился Гале сразу…
«Шляхтич», — мысленно окрестила она его. Они мило поболтали о всякой чепухе. Договорились, что пересекутся в обозримом будущем.
— Ты будешь моей, — уверенно сказал он на прощанье, сжав руку Гали выше запястья, на котором красовался бабкин серебряный браслет.
Она внимательно посмотрела на молодого человека и рассмеялась.
— Ну, тогда до встречи… где-нибудь…
А вечером Гали, естественно, оказалась в мастерской Храпова. Несмотря на разницу в возрасте, она прежде всего увидела в нем сорви-голову, озорника, баловня судьбы, не отягощенного никакими узами, кроме дружеских и любовных. То, что Виктор говорил о товарищеских отношениях между ними, тут же было исправлено, сходу.
Он овладел Гали прямо в коридоре мастерской, открыв дверь огромного шкафа, чтобы стало немного просторнее. Она держалась за шею художника, обвив его ногами. А за спиной колыхались какие-то шубы, кожаные пальто, но это не имело значения. Она получила ни с чем не сравнимое удовольствие… С таким человеком, и в самом деле, близкие отношения начинать нужно было именно так. Как оказалось, Храпов изысканно повторил «подвиг» Андрея Белого, описанный в каких-то дамских мемуарах.
— Считай, что мы с тобой теперь познакомились по-настоящему, — смеялся он, открывая бутылку шампанского. — Я не жадный и не ревнивый.
— Я восхищена, — ответила Гали, нисколько не покривив душой. — Только не надо шампанского, у меня с ним связаны плохие воспоминания.
— Иди, выбери сама, что захочешь, — махнул он в сторону шкафа, похожего на броневик. — Здесь все твое сегодня… И завтра тоже.
Она выбрала здоровенную бутылку шотландского виски.
— Славная лошадка Уайт-хорс, серебряная грива, белый хвост, — сверкнув глазами, пробасил Храпов. — Думаешь, что я надерусь, и ты свободна? Ошибаешься. После импортного самогона мой дружок стоит, как солдат с ружьем в карауле.
Храпов оказался любовником и авантюрным, и неутомимым, и, на редкость, искусным. Будучи необыкновенно умным, он понял, что имеет дело с родственной душой. Она догадалась, что попала в сети одного из обаятельных бабников Москвы. Это было замечательной удачей, потому что открывало двери едва ли не всех столичных салонов.
— Знаю, что ты бросишь меня и очень скоро, — говорил Храпов во время нехитрой кофейной церемонии. — Заранее вижу, как топорщат усы мои любимые конкуренты. Да ты увидишь их буквально сегодня.
— А почему не ты меня бросишь? — спросила она.
— Подрастешь — поймешь, — отмахнулся он, закуривая.
— Ты лучше всех, Виктор, — улыбнулась Гали, — ты — мой первый настоящий мужчина, да сам знаешь. Какие еще конкуренты!
— Девочка, ты только начинаешь славный путь, который будет усеян… телами. Кстати, тебя дома не потеряют?
— Теперь уж точно нет, — усмехнулась она и уставилась на Храпова, как будто увидела его впервые.
— Ты удивлена, — спросил Храпов, — что я столь откровенен с тобой? А что такого? Я — циник, но говоря точнее — киник, знаешь, что это?
— Я отягчена интеллектом, — улыбнулась Гали, — не в такой степени, как ты, но две-три сотни книг и несколько альбомов по живописи я все же освоила.
— Обиделась, моя радость, — сокрушенно произнес Храпов.
— Да что ты, Виктор, — отмахнулась Гали, — после того, что ты со мной делал сегодня ночью… Кстати, что это было?
— Господи, как ты улыбаешься, — он смотрел на нее одновременно и ласково, и хищно. — Я должен написать вот это…
— А ты хороший художник? — спросила Гали.
— Черт его знает, — махнул рукой Храпов, — я отличный рисовальщик…
— Что это значит? — удивилась Гали.
— В принципе — все, — ответил он. — Я могу нарисовать идеальный круг. Карандашом, не отрываясь, как циркулем…
— Я поняла, — быстро ответила Гали, почему-то смутившись.
Может быть, впервые и явно она столкнулась с тем, что называлось даром, который дается ни за что, ни про что… А спросила Виктора — хороший ли он художник — просто так, нужно же было сказать что-то серьезное. Ведь из множества людей, с которыми она сталкивалась, было не так уж много тех, кто делал свое дело по-настоящему превосходно. Себя Гали заранее относила к «немногим».
Но то, что Виктор — очень хороший художник, она поняла сразу, увидев его работы.
Утром, выбираясь из постели, Гали сначала встала на корточки, выгнула спину, чтобы как-то прийти в себя, и тут же увидела несколько чудесных эскизов именно в той стороне, куда случайно посмотрела. Обнаженные женские фигуры точно парили в воздухе, как бы прикрываясь тончайшим туманом, но не скрываясь в нем полностью.
Эти мгновенные штрихи, из которых составлялось целое, не имели никакого, казалось, отношения к тому, что было предметом изображения — изящное женское ухо, маленькая крепкая грудь, бесстыдно раздвинутые ноги с темным треугольником курчавых волос.
— Вот это, — она показала в сторону эскизов, так понравившихся ей, — ты сделал недавно?
— Тебе понравилось? — с некоторым недоумением спросил он.
— Это гениально, — ответила Гали, — но ведь они или она — не столь красивы…
— Да ничего, — ответил Виктор, — для меня натура не имеет значения. Настоящей красоты в мире не так много… — он посмотрел на Гали. — А к этим, — он махнул рукой, — ты не ревнуй. Помнишь, у Гогена есть картина с таким названием?
— Да, помню, — ответила Гали. — Там такая дама с плоским коричневым лицом, у нее нос картошкой. А что, ты мне за ночь сплющил мой великолепный нос?
— Да нет, — Храпов всмотрелся в лицо Гали, точно впервые видел ее. — Ничего я не сплющил. А вот ты напомнила мне о том, что время летит стрелой.
— Ты про что? — простодушно спросила она. — Я здесь, вот она я… ты ведь любишь меня.
— Да, — крайне серьезно ответил он, — это не обсуждается. Черт, я и не думал вчера, куда вляпался. Я скажу тебе одну вещь, пока не забыл: никогда не связывайся с такими, как я. Понятно?
— Почему?
— Я же говорил, что мы с тобой похожи… Ну, смекай, моя радость.
— Я о чем-то догадываюсь, но смутно.
— Ну и правильно, что смутно. Темны воды.
Храпов с самого начала поставил себя так, что никаких шансов управлять этим человеком Гали не имела. Это немного обидело ее, ведь вместе с Храповым в ее жизнь пришло нечто необыкновенное — приближение зрелости, о которой она думала с радостью, трепетом и инстинктивным страхом рано состариться. Откуда взялись такие мысли? Может быть, это уроки Софьи Григорьевны, может быть что-то другое… Верно, стены арбатской коммуналки были пропитаны каким-то духом, делающим блеклыми и молодость, и блеск, и прелесть… А вот с этим Гали согласиться не могла никак.
Подружка ее, Варвара, как-то обмолвилась, в очередной раз восхищаясь фигурой Гали:
— На твоем месте я обдирала бы московских художников, как липку. Понимаю, что натурщицей быть противно, но для тебя — это семечки… как я думаю. Двадцать минут унижения и полный карман…
— Мелочи, — фыркнула Гали. — Они же бедные, как церковные мыши.
— Не все, — парировала подруга. — Хочешь, сосватаем тебе богатенького творца?
— Только молодого, — съязвила Гали, — старые греховодники меня интересуют мало. Разве что в виде исключения. Она тут же вспомнила про Хмельницкого.
— Неделя прошла, а до нас не дошла, — резюмировал Храпов, просыпаясь в объятиях Гали.
— Почему неделя? — спросила она. — Намного больше.
— Такая пословица, — ответил он.
— Что это за агрегат? — спросила Гали, показывая на старинное сооружение с большим колесом и какими-то металлическими пластинами.
— Это станок, — ответил Храпов, — деньги печатать.
— Ты серьезно? — испугалась она.
— Да что ты, — успокоил ее художник, наливая себе виски. — Картинки всякие печатать, офорты, автолитографии. Я когда-то занимался этим. А сейчас что-то лень. Уж больно кропотливая работенка.
— А мне покажешь?
— Нет.
— Почему? Я хочу знать.
— Разумно, — неожиданно согласился Храпов. — Ты смышленая и можешь много добиться, ну, например, в искусствоведении.
— Ты серьезно так считаешь? — изумилась Гали, впервые подумав, что, действительно, могла бы стать специалистом в этой сфере. Только в Москве неофициальной, потому что ее интересовала Москва другая. Другую Москву ей когда-то открыл Макс Зотов.
— Вот черт, совсем забыл, — внезапно нахмурился Храпов, — давненько не был я в «Национале».
Она поняла, что милый Виктор шутит, он просто собрался выгулять ее.
— Нас туда не пропустят, — заныла Гали, подыгрывая ему, — там же вечное спецобслуживание.
— А мы представимся какими-нибудь специалистами, — рассмеялся Виктор, натягивая штаны. — Выбери мне пиджак и галстук. Кстати, а как у тебя со вкусом?
— Да никак, — ответила Гали, — ты мне больше нравишься голым.
— Ты даже не представляешь, дорогая, насколько изменилась Москва за последние несколько лет, — говорил Храпов, усевшись за руль автомобиля и мягко трогаясь с места.
— Куда мне, — ответила Гали.
— Ты — ласточка перемен, — рассмеялся Храпов. — Только не осознаешь это. У Рэмбо есть элегия, она называется «Париж заселяется вновь», если захочешь, я прочту ее тебе… в переводе этого, вашего певца евреев, Эдуарда Багрицкого. Ох, роскошная и циничная вещь… Так вот, сейчас с Москвой происходит то же самое…
— Кем же она заселяется, Виктор? — спросила Гали. — Ты знаешь, иногда я не люблю Москву. Да и ты мечтаешь увидеть Париж и умереть.
— А ты посмотри вокруг, — голос его приобрел менторские нотки. Гали уже знала, что сейчас пойдет возвышенный монолог.
— Иностранные туристы, появились проститутки, представляешь, кинозвезды из-за бугра ошиваются, вон тот хмырь в шляпе, — он махнул рукой в сторону какого-то мужика, — явно валютчик… лепота, радость моя. Сегодня, например, я познакомлю тебя с самим Грегори Пеком…
— Да ну? — удивилась Гали. — Он что, приехал в Москву?
— Нет, это Грегори Пек отечественного разлива, но хорош, хорош, не хуже натурального.
— Ты мой Пигмалион, — вдохновенно воскликнула Гали, — с твоей помощью я стану Галатеей.
— Хм, — с уважением посмотрел на нее один из лучших художников Москвы, — в этом, несомненно, есть зерно истины. Не зря же мы встретились. Кстати, а на кой ты приперлась тогда к Дому кино?
— Пришла защитить тебя от порчи и сглаза. Смотри, сколько людей вокруг тебя питаются твоей энергией.
— А ты что, это видишь?
— Скорее чувствую. А если честно, то чтобы помочь тебе расстаться с жизнью безболезненно.
Храпов несколько раз говорил ей — и вполне серьезно, что не проживет долго. «Но ты же здоров, как бык-производитель, Виктор, — возражала она, — ты — победитель».
«В том-то все и дело, — цинично отвечал он, — добавь еще, что у меня есть все. Но пойми, что мне это не нужно… А другого нет… кроме тебя… Но мне будет очень больно расставаться с тобой, когда придет время».
Храпов притормозил у пересечения улицы Горького с площадью, и вскоре они, праздно и весело болтая на гастрономические темы, направились в кафе «Националь», культовое место Москвы времен «оттепели».
Как и во многих других злачных местах столицы, Храпова здесь прекрасно знали. Швейцар чуть ли не под козырек взял, издали увидев его с новой спутницей.
— С дороги, шестерки, туз идет, — улыбнулся он, мгновенно оценив достоинства новой пассии.
Гали была немного уязвлена, почувствовав себя на секунду очередной роскошной декорацией или рекламным щитом, который Храпов сварганил на ходу, не прилагая особых усилий.
— Начнем обряд инициации, — улыбнулся Храпов, открывая бутылку шампанского.
— Чего-чего?
— Посвящения…
— Во что, интересно знать…
— Да кто его знает… там видно будет. Я пью за тебя, а ты за все, что хочешь.
— За тебя, Виктор, — с пафосом произнесла Гали, — похоже, что это второй твой дом…
— Вроде того, третий — четвертый, — ответил Храпов. — Только не думай, что я от этого в восторге.
— Да что мне до них, — усмехнулась Гали, имея в виду красивых молодых людей, которых в кафе было полно. Это был молодняк, детки партийной номенклатуры. Она с брезгливостью подумала, что все еще идет той же самой дорогой, которая началась на вечере в 110-й элитной школе, когда она познакомилась с генеральским сыном. Но, похоже, что другой дороги нет и в помине. Внезапно ей стало предельно ясно, почему так скучно талантливому Храпову. Да он же вертится, как белка в колесе, без всякой надежды вырваться из этого круга.
— Слушай, Виктор, — неожиданно для себя спросила она, — а ты вообще не был за границей?
— Нет, — пожал он плечами, — даже в Улан-Баторе не был. Да на хрен он мне нужен. А без Монголии, голуба моя, Франции не видать, как своих ушей.
— Да нет же, почему?
— Я не член КПСС, милая, — усмехнулся Храпов. — Да и не сочувствую, говоря по правде. На мои партвзносы они могли бы построить еще пару-тройку психушек для инакомыслящих.
— Не надо так громко, — взмолилась Гали.
— А! — отмахнулся Храпов. — Эту хохму еще год назад высоко оценили на Лубянке. А для пользы дела они же пустили слушок, что я с ними… хм… связан…
— Там работают очень остроумные люди? — удивилась Гали.
— Конечно, — ответил Храпов, — но только их великолепное остроумие неизвестно никому.
— А кто настучал на тебя?
— Сейчас увидишь, — подмигнул он. — Шучу… Познакомишься с героем «Римских каникул».
Двое молодых людей довольно-таки бесцеремонно, как показалось Гали, уселись на свободные стулья за их столиком.
— Привет, — сказал один, обращаясь к Храпову.
— Добрый день, мисс, — поздоровался с Гали второй, одновременно поклонившись Храпову, а первый повторил это движение в сторону Гали.
Эта мизансцена была разыграна безупречно.
— Салют, конкуренты, — приветствовал их Храпов, привычно обрадовавшись.
— Два мушкетера, — обратился он к Гале. — Имена подбери сама.
Все трое тут же рассмеялись, точно вспомнив что-то приятное, но известное только им.
— Гали Бережковская, — представил ее Виктор, — дитя арбатских дворов, осторожно, ей покровительствует Диана Римская.
Красавец, действительно, похожий на Грегори Пека, поднял вверх большой палец, после чего представился:
— Феликс Воробьев.
— Юрий Пайчадзе, — отрекомендовал второго Храпов, — Мы знакомы, почитай, с детства. И все еще терпим друг друга.
— Игорек, — позвал Храпов официанта, — еще пару шампанского.
— Я пью «Столичную» сегодня, под настроение, — признался Феликс.
Феликс показался ей на редкость милым и смышленым. Она догадалась, что он сразу же стал играть — для нее. Это было приятно.
— Налетают мрачные мысли, Виктор, — говорил он через несколько минут, опрокинув одну за другой пару рюмок. — В этой кафешке любил выпивать Юрий Олеша. И вот какой сон он рассказал однажды. Просыпается он на чердаке, паутина, летучие мыши, тоска… И тут приходит смерть. Посмотрела на него и спрашивает: «Ты кто такой?». Он, соответственно, представился. «А что умеешь?» «Я все умею называть другими словами». Во как. «Ну, назови меня…»
Храпов усмехнулся.
— Ну и что? Другие называли.
— Кто? — удивился Феликс.
— Баратынский, например. «Смерть дщерью тьмы не назову я» и так далее…
— Хм, — задумался Феликс, — старик, спиши слова, а то я точно свихнусь…
Пайчадзе и Воробьев, как видно, забрели сюда только похмелиться и вскоре откланялись.
Феликс на прощание посмотрел на Гали как-то особенно и пригласил Храпова вместе с ней в гости к себе на дачу.
В бурном вихре новой московской жизни Гали пришла в себя не сразу. Как она объяснит свое долгое отсутствие матери? Врать не хотелось. Но, к счастью, и не пришлось. Все устроилось весьма странным образом.
Как только она появилась в «моссельпромовском доме», Софья Григорьевна, ни о чем не спрашивая, с порога заявила:
— Боже, какая ты жестокая, дочь!
— А в чем дело? — изумилась Гали, понимая, что она виновата перед матерью.
— Нельзя же так обращаться с женихом, милочка, — продолжала Софья Григорьевна. — Он же без тебя и дня прожить не может. Есть хочешь?
— Нет, — пожала плечами Гали, — Макс, что ли, нарисовался?
— Звонила его мама, — с пафосом произнесла Софья Григорьевна, — чудесная женщина, царственная, как она тебя любит! Просила быть понежнее с ее сыном, что-то с ним сейчас не то…
— Где он? — растерянно спросила Гали, мгновенно забыв о Храпове, о «новой» Москве.
— Сейчас на даче, — ответила мать. — Помирись с ним. Его мама говорит, что вы поссорились… И что с ним сделалось!
— Да я не против, — согласилась Гали. — Я хоть сейчас поеду. Она была счастлива, что ничего не надо объяснять матери.
— Я ведь предупреждала, что ты можешь испортить ему жизнь, — нахмурилась она. — Ты себя еще не знаешь.
— Не знаю, — кивнула Гали, — не дано. Ты хочешь, чтобы я поехала немедленно?
— Ну, конечно же, нет, — отмахнулась Софья Григорьевна, — а ты как считаешь?
— Поеду, пожалуй, но не сейчас, — сказала Гали.
Храпов, потеряв ее из поля зрения на несколько дней, казалось, исчезновения не заметил, а возвращение принял как должное. Она появилась у него утром, а к вечеру они уже катили в авто на дачу Феликса Воробьева.
Московский «Грегори Пек» обрадовался ее приезду. А Храпов в тот вечер все внимание сосредоточил на какой-то длинноногой блондинке.
— Чисто деловые отношения, — подмигнул он Гали, — после все объясню.
С этой дамочкой он вскоре растворился в живописных сумерках старой дачи. А неутомимый Феликс увел совершенно обескураженную Гали и как-то незаметно овладел ею.
Гали проходила свои университеты. Храпов преподал ей урок общения в постели с «человеком-быком», «буйволом», удовлетворявшим, прежде всего, свою страсть и уже по ходу дела ее страсть. Он никогда не спрашивал ее, что и как она хочет. Он просто брал ее, когда и где ему хотелось. Гали училась безропотно следовать мужской воле, полностью растворяя свое Я в его желаниях.
Феликс был полной противоположностью. Только в самом начале он проявил качества «мачо», легко сломив ее слабое сопротивление. Но далее она почувствовала себя царицей — любое легкое движение, любое ее желание, даже не произнесенное вслух, удовлетворялось с особым изяществом и обожанием. На обнаженном теле Гали не осталось ни одного дюйма, к которому бы не прикоснулись губы и руки Феликса. Он был неутомим, и Гали чувствовала, что доставляет ему огромное удовольствие.
Наутро она с изумлением смотрела на двух мужчин, которые вели себя так, будто ничего не произошло.
«Ты дождешься, — сказала себе Гали, — в следующий раз Виктор предложит кувыркаться втроем с этой белокурой стервой. Но этого не будет никогда». Никогда?…
Так получилось, что следующим в ее «списке» оказался настоящий иностранец, после мнимого Грегори Пека настоящий, хоть и мелкотравчатый — Мишель Готье, корреспондент журнала «Пари Матч». С ним Гали познакомила в том же самом «Национале» Валентина Кустинская, какая-то там кузина ее старинной подруги Варвары.
Двери в кафе «Националь» для Гали теперь были открыты всегда. Кустинская, встретив ее там, поначалу удивилась, но тут же сделала вид, что ничего такого у нее и в мыслях не было.
— Как там Варька? — спросила Гали, поздоровавшись. — Есть хочу смертельно. Замуж не собирается?
— Зачем? — усмехнулась Кустинская. — Да ты сама знаешь. Она очень переменилась…
Что она должна была знать, Гали как-то не заинтересовало. Может, Варвара стала лесбиянкой, какая разница. Но то, что Валентина ждала француза, Гали подкупило.
— Да так, ничего особенного, — поморщилась откровенная Кустинская, — журналист, но не демон. Галантный мужик, правда, в остальном — тьфу. Зато всегда надушен, накрахмален.
— Французский шпион, — ответила Гали, налегая на антрекот.
— Завербованный нашими, — усмехнулась циничная Кустинская. — Хочешь его?
— Нет, — ответила Гали, — у меня есть…
— Француз всегда на что-нибудь сгодится. Ну, духи подарит, на авто прокатит. Машина у него — песня.
Готье появился минут через тридцать. Гали уже собиралась уходить, но милостиво согласилась задержаться еще на полчаса, заметив, что француз просто остолбенел, только посмотрев на нее.
«Он мой, — решила Гали, — но только по расписанию. Черт, как много нужных мужиков».
С Мишелем она переспала на следующий день, в квартире этого милого француза, иногда по-детски трогательного. Он оказался внимательным, заботливым и щедрым любовником. Уже на третий день знакомства француз принес несколько журналов-каталогов, которые получали западные дипломаты в Москве для того, чтобы заказывать кое-какие вещи, пользуясь значительными скидками. Гали провела совершенно волшебный вечер в объятиях Мишеля, выбирая для себя красивые вещи. Все это было весьма своеобразной местью и Виктору, и Феликсу. А то, что француз — вовсе не половой гигант, как Виктор Храпов или Феликс Воробьев, а так сказать — «скромный клерк», не имело никакого значения.
Как журналист популярного западного издания Готье автоматически получал приглашения на все сколько-нибудь выдающиеся театральные премьеры, концерты, выставки. Мишель стал для нее прообразом «настоящего француза», которого она непременно однажды встретит. История с Феликсом, которому «прекрасный возлюбленный», «гуpy» Храпов передал ее просто так, на одну ночь, изменило её представление о семье, браке и верности. Наблюдая отношения мужчин и женщин, она начинала понимать, что женщины в большинстве своем хитрее и циничнее мужчин. Они сначала заманивают их в свои сети, а затем используют. Ей нужно было научиться этому искусству.
— Сегодня ты увидишь один из самых красивых московских домов, — небрежно бросил Храпов.
— В каком смысле? — спросила Гали. — Для чего мне видеть его?
— Я как-то рассказывал тебе о русском модерне.
— Да, помню — и что?
Гали чувствовал себя крайне утомленной, и в тот момент не была расположена к каким-либо поездкам.
— Мне кажется, тебе будет более чем интересно, — загадочно ответил Храпов. — Ты плохо себя чувствуешь? Я тоже, говоря честно. Вот вместе и развеемся. Мы едем к Бутману.
— Да? — обрадовалась Гали. — Сразу бы так и сказал.
Она много слышала об этом коллекционере. Храпов давно собирался познакомить Гали с одним из своих приятелей, но почему-то все откладывал.
Настроение Гали заметно улучшилось. Даже звучание этой смешной фамилии «Бутман» показалось живым и теплым.
— А где он работает? — спросила Гали по дороге. Храпов легко вел «Волгу», пробок в Москве в то время не было вообще.
— Да как бы нигде, — рассмеялся он. — Числится искусствоведом в каком-то третьесортном московском музее. Но Эдик — очень богатый человек.
— Богаче тебя? — удивилась Гали.
— Я — другой, — строго ответил Храпов. — Деньги пришли — деньги ушли. Ты меня знаешь. А Бутман — это штучка. Он вроде Скупого рыцаря, помнишь у Пушкина?
— Еще бы, — улыбнулась Гали, — он такой основательный, правда Пушкин из него монстра сделал. Бутман — тоже монстр?
— Я этого не говорил, — отмахнулся Храпов. — Очень милый человек, внешне похож на британского лорда. Не то, что я.
— Зато ты прекрасный любовник, — дипломатично ответила Гали, — и мой самый любимый. Но где же этот модерновый дом?
— Вон, впереди, — махнул рукой Храпов.
— Дом — ничего особенного, — сказала Гали, — таких в Москве множество.
— Сейчас ты заговоришь по-другому.
— Что за прелесть, восхитилась Гали, — показывая на высокую металлическую решетку, которой был обнесен двор дома. — Какой великолепный орнамент… Даже не верится, что вся эта красота сделана кузнецом из железа. Мне кажется, я видела это когда-то…
— В этом орнаменте зашифрована полная и сакральная формула оргазма, — таинственно произнес Храпов.
— Может быть, ты прав, — помедлив, серьезно ответила Гали.
— Хочешь сказать, что ты жила в век модерн?..
— А что? — оживилась она. — Я немножечко верю в переселение душ. Правда, тело у меня тогда было почти такое же… А ты против?
— Да что ты, — ответил Виктор, чем-то озабоченный. — А ты уверена, что у тебя — твое тело?
— Нет, — рассмеялась она, — было другое, но очень похожее.
