Глава 12

Блистательная мадам Легаре возвращалась домой по парижским улицам пешком, в сопровождении Мишеля де Лафевр. После всех этих треволнений в Иерусалиме, она могла себе позволить немного расслабиться.

Мишель был высокий молодой человек с какой-то особенной, звериной красотой. Богатейший отпрыск знатной французской фамилии, талантливый архитектор, известный ловелас, славившийся своим непостоянством, он почему-то любил иногда показать свою грубость и распущенность, которая, по большому счету, была ему не свойственна. Гали любила иногда проводить время с подобного рода субъектами.

— Ну ты утерла нос Родье, — сказал, смеясь, Мишель и попытался ущипнуть Гали.

Де Лафевр вспоминал, как Гали удалось поставить на место одного видного знатока русской живописи, который утверждал, что женщина и искусство, а также искусствоведение — понятия несовместимые.

Гали мягко отвела руку Мишеля и вошла в дом. Она была недовольна, что ей приходится приводить этого самца сюда, но отделаться от него сегодня не представлялось возможным. Он был очень злопамятным, обиды запоминал надолго и не прощал никому. А его расположение могло еще очень пригодиться Гали. К тому же на сегодняшний вечер у нее не было особых планов. Так почему бы не поразвлечься, не совместить, так сказать, полезное с приятным?

Он начал раздевать ее прямо в коридоре. Гали не нравилась такая бесцеремонность. Ведь она не давала никаких поводов.

— Подожди, — сказала она, — мне нужно сделать один звонок.

Мишель нехотя выпустил ее из объятий.

Гали прошла в комнату, думая, кому бы позвонить. Взгляд упал на листочек, который оставил ей Жан и который она небрежно вложила в записную книжку. Что же, так тому и быть.

— Алло, Жан? — сказала Гали, набрав номер и дождавшись, когда абонент возьмет трубку.

— Вам нужен Жан? Сейчас я его позову, — раздался в трубке мелодичный женский голос.

Гали не успела удивиться: ее внимание было отвлечено Мишелем, зашедшим в комнату. Он стоял в дверях, внимательно прислушиваясь к разговору. Зрачки его сузились, как у дикого зверя. Он понял, что с ним играют. Это только раззадорило Гали, и она не стала выяснять у Жана, кто эта милая девушка, что взяла трубку.

— Жан, привет, дорогой, — томно сказала она, — как жизнь?

— Гали, я так рад, что вы позвонили! Вы ведь простили мне ту дерзость, правда?

— Конечно простила, — Гали с удовольствием заметила, что Мишель крадучись, как тигр за добычей, направляется к ней. Она стояла вполоборота к нему и как бы ничего не видела, — и чтобы доказать это, приглашаю тебя на танцы, завтра вечером, пойдет?

Мишель настиг ее и рванул сзади молнию. Прекрасная грудь Гали словно выпорхнула из тесной клетки. Мишель стал ласкать ее, по-хозяйски обхватив Гали сзади, и осыпая страстными поцелуями шею любовницы.

— Ну что, ты согласен? — продолжала Гали разговор.

— Конечно, — восторженно отвечал Жан, — где встречаемся?

— Завтра в семь, где обычно, — только и успела сказать Гали, когда Мишель, горящий от возбуждения, повалил ее на пол.

Гали не стала возражать. Ей нравилось дразнить Мишеля, но она всегда чувствовала грань, за которой возбуждающая злость перерастает в обиду, и никогда не переступала ее.

Он рвал на ней платье, срывал ажурные трусики, неистово впивался в губы. Он словно бы хотел смять ее, подчинить себе, проглотить целиком, без остатка. Навалившись на нее сверху, он брал ее ожесточенно, с боем, как завоеватель. Она кусалась, царапалась, извивалась, как кошка. Но наконец сдалась, и позволила ему овладеть собою, вернее отдалась ему с той раскрепощенностью и страстностью, с какой делала это всегда. Они достигли пика наслаждения вместе и синхронно разжали объятия, когда напряжение спало.

Если бы, падая, Гали не опрокинула столик вместе со стоявшим на нем телефоном, Жан услышал бы стоны и вскрики. Но он не услышал. Связь прервалась, и в трубке раздавались лишь короткие гудки.

— Что это была за женщина? Это она должна была позвонить? — спросила его Мари.

Мари была однокурсницей Жана и единственным человеком, у которой был телефон. Вернее, телефоны были и у других ребят, но только Мари могла спокойно выносить ежедневное присутствие у себя в квартире Жана, ожидающего важного, очень важного звонка!

Когда в конце прогулки прекрасная Гали вдруг спросила у него номер, Жан не смог ей сказать, что у него нет телефона и что он вообще живет в общежитии. Поэтому он дал ей телефон девушки, которая никогда не отказывалась помочь ему в трудной ситуации. Он надеялся, что и на этот раз она не откажет.

Он оказался прав. Мари согласилась не только быть добровольной секретаршей, то есть сразу же сообщать, если ему кто-то позвонит, но даже предложила Жану готовиться вместе к занятиям. Глядишь, пока он у нее, и прозвенит долгожданный звонок, и бегать никуда не придется. Так и случилось.

Сегодня они сидели и весело болтали о занятиях, о преподавателях, о том, какой забавный профессор Нуарре, и что голос у него похож на скрип двери, от того самого склада, что отец Жана каждый вечер закрывал на ключ в Марселе. И вдруг этот дурацкий звонок!

И вот теперь Мари обнаружила, что загадочный абонент — женщина с возбуждающим, сексуальным голосом, а вовсе не будущий работодатель Жана, как она думала вначале. Женщина, в которую он влюблен, и которая тоже проявляет к нему благосклонность. Это можно было определить по сияющему лицу Жана, по тому, с каким воодушевлением он стал собираться домой.

— Спасибо тебе, Мари, ты настоящий друг, — радостно сказал ей Жан на прощание, — я твой должник.

Мари грустно посмотрела ему вслед.

После всего Гали с Мишелем еще какое-то время лежали на полу, отдыхали. Мишель положил голову ей на грудь. Гали гладила его волосы и размышляла. Теперь, когда ее любовник удовлетворил свою животную страсть и почувствовал себя победителем, с ним можно было делать все, что хочешь. И Гали думала, как лучше использовать его в ближайшее время.

— Я порвал тебе платье, — виновато сказал Мишель, — прости, я куплю тебе новое платье, нет, дюжину платьев.

«Ну уж нет, мой дорогой, одними платьями ты не отделаешься», — подумала Гали. Но она ничего не сказала, а лишь ласково поцеловала его в губы.

Это была их третья встреча, и Жан надеялся, что она окажется решающей. Они пошли туда, куда хотела она — в дансинг, и сердце Жана радостно сжалось. Гали любила танцевать, а значит, у него есть шанс.

Выглядела она, как всегда, восхитительно. В красном платье с глубоким декольте и распущенными волосами, она чем-то напоминала цыганку. Жан шел рядом с ней, и, как и в прошлый раз, ему казалось, что все мужчины вокруг завидуют ему.

Дансинг оказался очень приятным местом с уютным баром и с просторной танцевальной площадкой. Сбоку находилось помещение для оркестра, впрочем, оркестр — это сильно сказано. Сегодня там играло трио — гитара, саксофон и скрипка. «Что же, легче будет договориться, если Гали захочет заказать какую-нибудь музыку», — подумал Жан.

Но Гали не требовала от него звезд с неба. Похоже, она понимала, что «нищий студент» не располагает особыми средствами, и не хотела ставить его в неловкое положение. Она попросила Жана заказать ей мартини со льдом, а сама села за столик и стала наблюдать за танцующими.

Народу было немного, среди танцующих пар особо выделялась одна — молодой красавец, с великолепным телом и копной черных волос и дамочка преклонного возраста, увешанная драгоценностями, как новогодняя елка. Они танцевали вальс. Дамочка постоянно сбивалась с ритма, наступала кавалеру на ноги и шутливо извинялась. Кавалер относился к этому спокойно и начинал танец снова и снова, попутно поясняя что-то партнерше. Его терпению можно было только удивляться, если не знать, что у него за профессия.

Парень был жиголо — человек, развлекающий дам за деньги. В его обязанности входило подсаживаться к дамочкам за стол, ухаживать за ними, танцевать, поддерживать светскую беседу. То есть делать все то, что обычно делает кавалер, только, разумеется, не бескорыстно.

— Во дает, — сказал Жан, подходя к столику с бокалом мартини для Гали и рюмкой коньяку для себя.

Эти слова относились к тому самому парню-жиголо, который сейчас танцевал с партнершей рок-н-ролл. Он увлекал ее за собой, подбрасывал, кружил на месте, и она, словно обретя второе дыхание, отплясывала, как шестнадцатилетняя девчонка. Пусть невпопад, но зато с каким задором!

Гали с жадностью наблюдала за этой парой. Она так любила танцы! Горячие, страстные, стремительные. Они пьянили ее, как бокал хорошего вина. Возбуждали, как ласки опытного любовника. Это тоже было высокое искусство. Искусство, в котором она стала профи. Но, как и в области любовных утех, многое зависело от партнера. А с ними-то ей последнее время как раз и не везло.

Черт, этот парнишка будет занят еще очень долго. Не в правилах жиголо бросать свою партнершу. Даже ради такой женщины, как Гали. Это непрофессионально. А ведь она, пожалуй, даже заплатила бы ему, чтобы он стал ее кавалером. Потому что деньги — самый простой способ получить желаемое. Если они есть, конечно. А ей хотелось заполучить этого танцора, здесь и сейчас.

— Гали, если бы я заказал тебе чай, то сказал бы сейчас, что он остынет, — сказал Жан. Ему очень не понравилось явное внимание Гали к молодому танцору.

Гали сделала маленький глоток. Тьфу, что за гадость! Этот мальчишка не может даже сделать правильный заказ. Гали поставила бокал на стол, думая, как бы наказать Жана за свое плохое настроение.

— Может, пойдем танцевать, — робко спросил Жан.

— Ну что же, пойдем. Вам дается шанс, месье Фурье.

Если Вы не сумеете угодить мадам Легаре, а угодить ей очень сложно, она покинет Вас навсегда. Не в мир иной, конечно, что вы, есть места приятнее. Просто она вычеркнет вас из списка особей мужского пола, достойных ее, пусть мимолетного, внимания.

Жан вывел свою партнершу в центр танцевальной залы. Музыканты доиграли последние такты рок-н-ролла. Наступила тишина. И в этот момент Жан понял, что не бывает ничего случайного. Быть может, он встретился с той маленькой девочкой из предместья Марселя именно для того, чтобы она привела его в школу танцев. И чтобы он мог не ударить в грязь лицом перед самой прекрасной женщиной на свете. Та девочка, как же ее звали?.. Но вспомнить ее имя Жан не успел. Грянули первые аккорды танго — самого любимого танца Жана.

Как только Жан начал танец, Гали поняла, что нашла в нем достойного партнера. Он властно вел ее вперед, разворачивал, отталкивал, бросал и ловил в последнюю минуту. Каждый шаг, каждое движение было точным, выверенным, и в то же время вдохновенным, как импровизация. Это был танцор от Бога. Его сильные руки обжигали ее сквозь тонкий шелк платья. Его стремительные движения возбуждали, раззадоривали ее. Она словно слилась с ним в единое целое, чувствовала малейшее движение, нет, даже просто намек на движение, и отвечала, и подчинялась, потому что он был сильнее, потому что он был прав.

Это был экстаз, любовное безумство, симфония, построенная на консонансах. Это было больше, чем оргазм, потому что длилось неизмеримо дольше. Гали только оставалось отдаваться этому безумству и кричать: еще, еще, еще!

После танго они танцевали вальс, рок-н-ролл, чарльстон. Они не останавливались для передышки — она была им не нужна. Им хотелось вновь и вновь наслаждаться движением, музыкой, свободой, друг другом.

Они были в центре внимания публики. Жиголо с пожилой дамочкой были забыты. Люди, ранее танцевавшие, рассеялись по столикам. Они не решались, да я не хотели вставать на пути у парочки. Ведь не часто увидишь такое. Нет, они предпочитали наблюдать со стороны за вихрем, носившемся по танцевальной площадке. Вихрем, состоящим из Жана и Гали.

И только тогда, когда сил почти совсем не осталось, они сели за столик. Под шквал аплодисментов.

«Дрянной мальчишка!» — подумала Гали. — Зачем он потратил предыдущий вечер на глупые прогулки по Парижу, зачем пытался произвести на нее впечатление застарелыми лекциями. Как будто этим можно пленить искушенную женщину! Лучше бы сразу повел ее в дансинг. Он обладал таким сокровищем, умением танцевать, и посмел скрыть это от нее! Негодник!

Гали действительно была довольна проведенным вечером.

А потом они еще долго бродили по ночному Парижу, начиная танцевать то у здания Пантеона, то у Люксембургского дворца.

Они очень устали в тот вечер. Но Жан все же сделал еще одну попытку остаться у Гали на ночь. А Гали, хоть и позволила проводить себя до самого дома, все же не пустила его. Зато поцеловала. Сама. Долгим волнующим поцелуем. И захлопнула за собой дверь.

Жан возвращался домой и с удовольствием перебирал в памяти все события сегодняшней встречи.

На этот раз все пошло как по маслу. Он был на высоте и доставил наслаждение Гали. Ее отношение к нему изменилось, он это чувствовал. Все было хорошо. Тогда откуда это странное ощущение пустотного провала? Словно где-то в глубине души образовалась крохотная дырочка, в которую медленно утекает радость, осознание победы? Что это за ложка дегтя в бочке с медом?

Что такое случилось сегодня, что заставило его мучительно рыться в памяти вместо того, чтобы просто торжествовать? Неужели воспоминание о той девочке? Как же ее все-таки звали? Да, точно, Жени!

Они познакомились, когда Жану было тринадцать лет. Он брел по морскому берегу с независимым видом, вырабатывая походку боцмана. А она наблюдала за ним сверху и смеялась. Потому что он действительно выглядел смешно — худенький мальчик, шагающий вразвалку. Мальчик, желающий быть похожим на моряка, но не являющийся им. А ведь были ребята, что в его возрасте уже плавали юнгами, и не на каких-то там катерах, а на самых настоящих кораблях. Но разве ему отец позволит!

И вдруг сверху посыпались мелкие камушки. Это Жени нечаянно столкнула один ногой, а тот вызвал маленький камнепад.

— Ты чего тут делаешь? — недовольно спросил Жан девочку.

— Если ты хочешь владеть своим телом, пошли со мной, — вместо ответа сказала она.

«Владеть телом» — эти слова ассоциировались у Жана в период полового созревания со вполне определенными понятиями, и он, заинтригованный, пошел вслед за этой загадочной девочкой, зовущей его в мир эротических фантазий.

Но все оказалось гораздо проще. Жени привела его в танцевальную школу мадам Лекре. И та, оценив природные данные Жана, взялась обучать его танцам, хотя обычно новичков его возраста не брали.

Жени любила верховодить. Она попросила мадам Лекре, чтобы та поставила ее в пару с Жаном и поскольку была ее лучшей ученицей, ей не отказали. Жан оказался способным учеником, и вскоре оказался одним из лучших танцоров школы. Во многом ему помогла именно Жени. Он вспомнил то ощущение легкости, полета, которое возникало у него каждый раз, когда он вел в танце эту хрупкую девочку.

Жан вспомнил и тот день, когда они впервые поцеловались. Они бродили тогда по набережной, разговаривали о замке Иф и спорили о том, на каком именно уступе могла стоять Мерседес, ожидая своего возлюбленного. Он тогда спросил у нее, а она стала бы ждать его всю жизнь.

— Конечно нет, — сказала тогда Жени и засмеялась. А потом вдруг поцеловала его сама и убежала.

Жан вдруг понял, почему вспомнил все это сейчас. Ведь и тогда он испытывал это не сравнимое ни с чем ощущение счастья, радости, восторга. И тогда он раскрепощался, вырывался на свободу, сливаясь в танце с Жени.

Так значит то, что происходит сейчас, с ним уже было? Значит, Гали не единственная женщина, которая может быть в его жизни. Возможно, он вообще ошибся в выборе.

Нет! Жан даже тряхнул головой, отбрасывая предательские мысли. Его любовь к Гали усиливалась одним немаловажным обстоятельством: он хотел ее, хотел страстно, безумно, как никогда не хотел никакую другую женщину. И в этой способности возбуждать его страсть, именно страсть, ей не было равных.

Гали вошла в дом и прислонилась к двери. Как ей было хорошо сегодня! Она прошлась по квартире, любуясь копиями картин. Жана она сопоставила с картинами Матисса. В его манере писать, в крупных мазках, смелой игре с цветом было что-то общее с дикой красотой леопарда, присущей Жану. Такие же смелые, сильные движения, та же порывистость. Гали усмехнулась. Мальчишка ей определенно нравился. Она, пожалуй, с ним еще встретится.

Гали приняла душ и, закутавшись в прозрачный пеньюар, прошла в спальню. Пожалуй, она почитает перед сном. Она взяла какой-то журнал и стала его листать. Сейчас ей нужно легкое, не требующее особого погружения в чтение.

Она перелистывала страницу за страницей, пытаясь вникнуть в новые веяния моды, живописи, киноискусства. Она пыталась уловить, что еще хотел добавить знаменитый критик месье Гровер к своим высказываниям о французском импрессионизме в кино. Но вместо этого постоянно возвращалась мыслями к Жану.

Как он положил ей тогда руки на плечи, властно, страстно. Она тогда чувствовала жар, исходящий от них, даже через платье. Она могла бы почувствовать его и сейчас. Если бы позволила Жану остаться. Тьфу, что за мысли! Гали не привыкла жалеть о принятом и, тем более, исполненном решении. Не будет она делать это и сейчас.

Но перед глазами постоянно вставал Жан. Его сверкающие глаза, дерзкая улыбка. Куда делся тот застенчивый юноша, которого она привыкла в нем видеть! Когда Жан начал танец, он словно бы высвободил свою истинную сущность — свободного, сильного самца. И этого самца Гали страстно желала.

Гали вспомнила его слегка изогнутые, чувственные губы. Как он мог бы ее поцеловать, если бы она хоть раз дала ему волю! Гали провела языком по кончикам губ. Она почувствовала, как напряглось и заныло все тело. От одного воспоминания, подумать только!

Жан тоже думал о Гали. Впрочем, в отличие от нее, для него это уже вошло в привычку. Какая она гибкая! Как молоденькая девочка. Какие у нее замечательные волосы! Они, касаясь его напряженных мускулов во время танца, щекоча их, взвинчивали его до предела, придавали его ощущениям необычайную остроту. А губы Гали! Жан вспомнил, как она поцеловала его на прощание. Эх, ну почему она не дала ему как следует ответить на поцелуй. Жан почувствовал, как напрягается все его тело. И он побежал. Он бежал вверх по улице, пытаясь сбросить энергию, бьющую в нем ключом. Ту, которую его сверстники разрежали очень приятным для них способом, с помощью подружек разных возрастов и национальностей. Но Жан вместо этого бежал, все быстрее и быстрее.

Жан остановился отдышаться. Он чувствовал усталость во всем теле, ноги ныли. Но, не смотря на это, он отчаянно хотел Гали. Если бы это было возможно, он занимался бы с ней любовью до утра, и еще целый день, и еще. Он смог бы, Жан был в этом уверен.

Наконец, он остановился. Так не пойдет. Нужно идти домой, спать. Утром это наваждение рассеется. Жан добрел до общежития, повалился на кровать, и только его голова коснулась подушки, вырубился моментально. И никаких снов ему не снилось.