Капитан отдела контрразведки ДСТ Огюст Лампиду среди коллег был известен как Ален Делон и Москвич. Он действительно слегка походил на обаятельного красавца — кумира всех женщин. Огюст с улыбкой отзывался на знаменитое имя, — слегка вскинув голову и повторяя жест, знакомый миллионам кинозрителей, небрежно поправлял (абсолютно без надобности) легкие темные волосы. Прозвище номер два рекомендовалось произносить исключительно за глаза — рискнувший обратиться к Лампиду подобным образом получал врага на всю оставшуюся жизнь. Лампиду, выпускник Льежского университета — одного из старейших в Европе, — имел степень бакалавра, специализируясь на изучении истории народовольческого движения царской России девятнадцатого века. Предмет изучения (как и русский язык) Огюст знал превосходно — причины раскола партии Бакунина «Земля и воля» на две самостоятельные партии — «Народная воля» и «Черный передел» — с «таким прошлым» Советский Союз способен угрожать всему миру. На жутком терроре революции 1793 года в собственной стране Лампиду, как истинный француз, предпочитал внимание не акцентировать.

Разумеется, амбициозного патриота заметили и, после соответствующей обработки, направили на стажировку в Москву. Исторический факультет МГУ им. Ломоносова пополнился красавцем ученым из Франции. Студенческая компания с восторгом приняла в свои объятия молодого француза, который умел веселиться, всегда готов был помочь и с искренней щедростью водил коллектив в буфет, когда до стипендии оставалась неделя, — он пришел в ужас, обнаружив, насколько его содержание разнится от стипендии товарищей по учебе. Ко всему прочему, способность Огюста говорить на родном языке московских друзей позволяла молодому человеку чувствовать себя как дома в любой компании. Ему пришлось признать, что русские женщины прекрасны, даже несмотря на то что они носят. Не зря Запад исстари ездил в Россию за женами. Огюст хорошо знал историю государства, которое на данном этапе ему откровенно не нравилось. Женщины — другое дело. Стоит ли добавить, что у прекрасной половины факультета обаятельный француз пользовался неизменным успехом.

Наконец влюбился и сам Огюст. Его сердцем завладела синеглазая аспирантка Оля Калинина. Знакомство состоялось в читальном зале «над аркой», под которым имелся знаменитый буфет — он же, в сороковые годы, анатомический театр 2-го МГУ. Оля, нагруженная горой книжек, проходила мимо стола, за которым работал Огюст, и ее роскошная коса коснулась щеки француза.

— Извините, — смутилась девушка, увидев, как он, не поднимая глаз, недовольно дернул плечом. — Не сердитесь, — повторила Оля, и вот тут, на свою беду, Огюст увидел «обидчицу».

— Давайте я помогу донести ваши книги, — пробормотал молодой человек и немедленно представился: — Огюст.

— Оля.

Ольга жила в симпатичной однокомнатной квартире неподалеку от университета. Москвичка, она снимала жилье на пару с подругой, тоже аспиранткой. Наташа вечерами прирабатывала на почте — разносила газеты, сортировала письма. Домой возвращалась поздно. И Ольга, чьи родители оплачивали все расходы дочери, фактически владела квартирой. Роман протекал бурно и красиво. Огюст преподносил любимой духи, всегда дорогие, обязательно — розы. Оля, принимая цветы, встречала его нежным поцелуем и вела в комнату. На белоснежной скатерти ослепительно сверкали в ожидании шампанского два чудесных хрустальных бокала, выпрошенных дома у мамы.

— Отнеси это в морозилку, — просил Огюст девушку, передавая тяжелую бутылку «Советского шампанского». — Полусладкое. Твой вкус.

Естественно, за французским стажером-историком наблюдали, как за каждым иностранцем. Что, кстати, практикуют спецслужбы в любой стране. Визиты Огюста Лампиду не составляли тайны для Комитета государственной безопасности, поэтому Оля вскоре узнала, что встречается с врагом Советского Союза и может получить массу неприятностей. Об отце и говорить нечего — ведущий инженер НИИ Минобороны терял не только работу. Оля испугалась. Между прочим, ее никто не обманывал — Огюст успешно совмещал научный процесс с выполнением поручений французской разведки весьма деликатного характера. Стажировка подходила к концу, она действительно многое дала Лампиду-историку, который умел находить время и на университет, и на романы. И на службу отечеству. Все у него складывалось замечательно, но погубила парня любовь приврать и похвастаться. Причем ему требовалась аудитория. Склонный к авантюризму, честолюбивый Огюст со студенческой скамьи видел себя Джеймсом Бондом — тогда подвиги агента-007 снились ему по ночам, а теперь заветная мечта становилась явью. И поездка в Москву служила первым этапом реализации смелой мечты.

Недели за две до отъезда в Париж Лампиду решил устроить пирушку. По случаю блистательного завершения стажировки и еще более прекрасных перспектив. Пригласил он товарищей из Франции, таких же стажеров. Разумеется, среди них были девушки. Выпили изрядно. Герой дня разошелся и произнес коротенький спич, смысл которого сводился к следующему: «Сегодня я прощаюсь с этой страной. Но завтра я вернусь уже дипломатом, место в нашем посольстве для меня уже готово. И клянусь, что приложу максимум усилий, чтобы разваливать коммунизм изнутри. Салют, камард!» К себе домой Огюст отправился вдвоем с очаровательной Сесиль Лакен — она стажировалась в области русской литературы Серебряного века. Как они провели ночь, Огюст, честно говоря, не помнил — так крепко напился вечером. А наутро во 2-ю службу московского управления из 12-го отдела КГБ СССР пришла дословная запись всех разговорчиков, случившихся на прощальной пирушке Огюста Лампиду. Слова последнего были жирно подчеркнуты красным карандашом. Левый угол страницы занимала резолюция начальника управления генерала Лямина: «Немедленно взять в активную разработку. Пр. переговорить».

Спустя несколько дней Огюст, как обычно, пришел к Ольге. Оба огорчались предстоящей разлукой. «Это ненадолго, дорогая. Я скоро вернусь». Ольга, в отличие от любовника, знала, что больше никогда его не увидит. Истомленные наслаждением, особенно острым перед расставанием, они молча лежали в постели. Вдруг заскрежетал ключ в замке входной двери. «Наташа? — удивился Огюст. — Так рано?»

— Воркуете, голубки?! — Здоровенный мужик принялся дубасить Огюста. — За что, говоришь? А за то, чтобы к чужим женам в кроватку не забирался!

Визжала Оля. На шум прибежали соседи. Появилась милиция. Еще какие-то люди. Через пару часов выяснения отношений и составления протокола Огюст понял, что попался в стандартно устроенную ловушку контрразведки. Зря парень забыл, что он не только стажер. А когда вспомнил, было поздно.

— Я требую представителя французского консульства!

— Пожалуйста, — согласился майор милиции. — Снимаю трубочку.

Приехал сотрудник посольства и увез проштрафившегося Огюста. Карьера секретаря посольства Франции в Советском Союзе бесславно закончилась, не успев начаться. На следующий день Огюст Лампиду возненавидел не только идеологию террористов народной воли и коммунизм, но и все русское. О чем немедленно прознали в ДСТ, где незадачливому стажеру предложили работать в отделе контрразведки. Направление — Советский Союз. А что ему оставалось делать, как не согласиться? Французская контрразведка приобрела в лице незадачливого стажера сотрудника преданного и фанатичного: свирепый защитник западных свобод и ярый русофоб Огюст Лампиду порой озадачивал даже сослуживцев.

Именно этот человек собирался допрашивать Гали.

— Мадам, надеюсь, вы извините нас, но ситуация складывается так, что пришлось причинить вам некоторое неудобство. Понимаю, вы утомлены перелетом, но еще раз — простите.

Обязательное вступление «хорошего» следователя, сменившего «злого», прозвучало на хорошем русском языке. И Гали моментально включила внутренний резерв.

— Я действительно очень устала и хотела бы все-таки знать, какие претензии имеет ко мне ваша служба? Кажется, я ответила на все вопросы вашего коллеги.

— Совершенно верно, но требуется еще кое-что уточнить.

Однако капитана Лампиду интересовала почему-то история ее замужества. В частности, каким образом оформлялся ее выезд во Францию.

Гали прекрасно понимала систему построения беседы, догадывалась, к чему ведет французский «комитетчик», и резко сменила тему:

— Я хочу позвонить. Это срочно.

— Не волнуйтесь — мы заранее предупредили вашего мужа о том, что сами встретим вас. — Огюст изобразил подобие улыбки, весьма ехидной. — Он ждет вас дома.

Ледяные глаза высматривали реакцию «этой русской». Но и Гали прошла неплохую спецшколу — одну из лучших в мире. Теперь она поняла, что они прекрасно осведомлены о ее отношениях с Легаре. Уже легче. «А спать я имею право с любым — Франция свободная страна. О чем эти болваны дээстэшники мне постоянно талдычат». И она опять, слово в слово, повторила Лампиду то, что только что рассказывала его тучному «плохому» коллеге. Охотно, так же как и в «Моссад», «сдала» (с искренним желанием «помочь стране, которая помогла ей обрести свободу») советских кагэбэшников уважаемому «комитетчику» из ДСТ. Да, конечно, перед отъездом в Париж с ней беседовали, корили за то, что «предает родину». Она плакала, но ведь тогда она уже была мадам Гайяр.

Огюст начинал злиться — дама, которая сидела перед ним, совершенно не напоминала десятки своих соотечественниц, заполучивших свободу через постели «Метрополя» и «Националя» в Москве или «Европейской» в Ленинграде. В этом-то плане ее рассказ напоминал как две капли воды слышанное им в этом кабинете десятки раз. Однако… какая у нее превосходная по быстроте реакция и прямо-таки профессиональная память (записную книжку она явно предпочитала носить в своей голове, и извлечь любой телефон из московского прошлого для нее не составляло труда). Новая «подопечная» ДСТ больше походила на деловую француженку, чем на «несчастную русскую». Огюст это уловил.

Она замечательно чувствует собственную выгоду (вот уж от чего Гали никогда не отказывалась) и в таких случаях охотно шла навстречу. Но стоило ей заподозрить, что Лампиду пытается подстроить ей ловушку и загнать своими вопросами в угол, — Москвич немедленно получал жесткий отпор.

Дама держалась спокойно и уверенно. Почувствовав, что больше из мадам Легаре ничего не вытянешь, Огюст решил, что ДСТ ничем не рискует, затевая оперативную игру с КГБ. На этой наглой, красивой мерзавке — Огюст стал не только русофобом, но и ярым женоненавистником — он возьмет реванш.

— Мадам Легаре, полагаю, паспорт гражданки Франции накладывает на вас некоторые обязательства по отношению к нашей стране. И вы должны доказать ей свою лояльность, более того — преданность.

— Мсье Лампиду, я — гражданка Франции. И если выполнить вашу просьбу будет мне по силам — я ведь не Джеймс Бонд, а всего-навсего обыкновенная женщина, — то, разумеется, постараюсь.

— Думаю, вы справитесь. Вы ведь собираетесь в ближайшее время в Москву? Нам интересно, как реагирует советская интеллигенция на процесс Иосифа Бродского, насколько волнует общественность отношение властей к тем художникам, которые не исповедуют в своем творчестве принцип социалистического реализма. Что думают люди о начинающейся кампании против Солженицына? У вас ведь масса знакомых среди художников, писателей, журналистов. Ничего особенного от вас не требуется — просто покрутиться, пообщаться, а когда вернетесь из Москвы — расскажете мне, что происходит в умах советской интеллигенции. Вот и все.

Гали согласно кивнула:

— Возможно, это у меня получится.

— Обязательно получится, мадам Легаре. Вот моя визитка, если что — звоните. Сейчас я вызову машину, и вас отвезут домой.

— Я все-таки хочу позвонить.

— К вашим услугам. — Относительно довольный финалом беседы Огюст пододвинул телефонный аппарат поближе к Гали.

— Пьер, милый, — проворковала она, — я освободилась. Скоро буду дома.

Серийный «ситроен» с вещами Гали отправила вперед, а сама все-таки решила сначала немного прогуляться пешком. Она обернулась, чтобы взглянуть на «Дом» — так любовно называли сотрудники Управления безопасности территорий свое обиталище. Гали мысленно поблагодарила Анатолия за науку, за бесконечные, как ей казалось, часы инструктажа. ДСТ — опасный противник. Первое прикосновение к собственной шкуре она сегодня ощутила. Забавно: когда агент КГБ Гвоздика впервые (а бывать здесь ей придется часто) переступила порог ДСТ, в тот самый день вышел на свободу Жорж Пак. Самый ценный советский агент, когда-либо задержанный во Франции тем самым ДСТ, приговоренный к пожизненному заключению, он был досрочно освобожден после личного вмешательства президента Жоржа Помпиду. «На ход исторических событий влияют два рода людей: те, кто говорит, — политики, и те, кто действует, — разведчики и финансисты», — утверждал знаменитый английский писатель Грэм Грин. Жорж Пак — ярый антикоммунист и ревностный католик — был именно такой личностью. За годы сотрудничества с Кремлем он передал советской разведке план системы защиты Западного Берлина, секретные бюллетени НАТО по изучению Кубы и Африки, схему расположения американских радаров в Турции и многочисленные концепции по эшелонированной обороне западноевропейских стран. Перспективный план НАТО по обороне рубежей в Европе оказался в Москве тоже благодаря Жоржу Паку.

Когда перебежчик с Лубянки Голицын (предают, как известно, свои) предупредил ДСТ, что на самом верху действует агент Кремля, ему сначала не поверили. А когда выяснили где и кто — развели руками. Агентом Кремля оказался руководитель пресс-службы посла Франции в НАТО Жорж Пак. Богат, закончил Высшую школу Эколь Нормаль, где подружился с Жоржем Помпиду; карьерные перспективы — отличные; малейшие зацепки для шантажа — отсутствуют. Пак не попадал ни под одну из известных ДСТ категорий агентов. Никто не мог понять, каким образом завербовали мсье и зачем ему это? Пака взяли под неусыпный контроль. «Шпионы все до одного рано или поздно попадают в картотеку, — считал Роже Бибо, основатель французской контрразведки. — Надо только уметь этой картотекой пользоваться». В субботу 10 августа 1963 года инспектора ДСТ увидели, как на вокзале Сен-Лазар Пак взял билет второго класса до Версаля. Немедленно предупредили коллег в Версале. Жорж сошел с поезда и пересел на местный автобус. Вышел в милом местечке Фошероль. Был полдень, и звонили колокола. Единственная улочка вела от вокзала к главной площади. Жорж прошелся по улице раз, дошел до конца, повернул обратно. Сомнения исключались — Пак кого-то дожидался. Голубой «Пежо-403» с парижским номером медленно вкатывался в Фошероль. А за рулем… Машину вел собственной персоной Владимир Хренов, второй секретарь постоянного представительства СССР при ЮНЕСКО. И хорошо известный ДСТ как полковник КГБ. Все! Минута, и — птичка в клетке. Заморосил дождик, и Пак нырнул в кафе, где сидел за кружкой пива инспектор ДСТ. Он моментально спрятался за широкими листами «Фигаро». «Пежо» проехал через Фошероль, развернулся и снова появился на главной улице. Он искал Пака, а тот пережидал дождик в кафе, нервно поглядывая на часы, и вдруг с оглушительными воплями сирены и мигалкой на площадь влетел эскорт местной жандармерии: у кого-то «увели» мотоцикл, и власть наводила порядок.

Осторожный «пежо» выполнил плавный маневр и отбыл в сторону, противоположную той, откуда явились жандармы…

И хотя контакта не произошло, в ДСТ не сомневались: Жорж Пак — советский разведчик. Его задержали через пару дней с пакетом секретных материалов, когда Пак уходил с работы.

— Я мирный человек, — сказал Жорж Пак, когда ему предоставили слово для защиты. — Я не люблю Советы, но также убежден, что американцы в силу их примитивных концепций являются опасными поджигателями войны. Короче, я решил: чтобы избежать международного конфликта, необходимо уравнять существующие силы.

Невероятно, но факт — француз Жорж Пак, католик и антикоммунист, стал советским разведчиком ради блага всех стран.

Ничего этого Гали не знала. Как и то, что именно ей придется встретить еще одного французского борца с американской гегемонией…

Рядом проезжал серый «пежо». Она подняла руку. Сев в машину, Гали до самого дома придумывала, что и как ей сказать Пьеру. А что услышит она в ответ?

Легаре встретил ее в синем шелковом халате, который так нравился Гали.

Входя в гостиную, Гали еще не имела ясного представления, с чего она начнет разговор: с израильской истории, похожей скорее на лихо закрученный детектив, с вопроса в лоб Пьеру о его тайных связях с людьми Визенталя или с ДСТ.

— Ну наконец-то! До твоего звонка я не находил себе места. Я уже хотел ехать к своему приятелю в ДСТ — выручать тебя. Правда, телефон его, как назло, молчит уже битых три часа. Как ты? С тобой все в порядке? Надеюсь, они принесли тебе извинения?

— Дорогой, все нормально, не волнуйся. Все, что я сейчас хочу, — это принять ванну и выспаться. А потом мы с тобой обо всем поговорим. Хорошо?

Она прижалась к Легаре, нежно обняла его, и так они молча постояли несколько мгновений. Отстранившись, Гали, на ходу снимая одежду, направилась в ванную комнату.

— Принеси мне, милый, немного виски со льдом, — бросила она устало.

Двухчасовой сон вернул Гали относительную бодрость и возбудил у нее зверский аппетит. Обедали молча. Легаре терпеливо ждал, пока Гали сама заговорит.

— Когда-нибудь ты очень пожалеешь, что связал себя с русской шлюхой… — неожиданно резко начала Гали.

— Продолжай.

— Представляешь, весь этот шум они подняли всего-навсего из-за того, что мой московский номер телефона оказался в записной книжке какого-то макаронника. Он в Москве участвовал в переговорах с Внешторгом.

— Поясни, а лучше расскажи все от начала до конца. Меня твое задержание в аэропорту очень беспокоит.

— Ну хорошо, тогда слушай. — И, передразнивая сотрудника ДСТ, произнесла официальным тоном: — Мадам Легаре предъявляется обвинение, хотя пока не официально, в краже конфиденциальной коммерческой информации у государственного служащего Италии. С этим макаронником я однажды встретилась в гостинице «Метрополь» и согласилась зайти к нему в номер выпить бокал мартини. Как ты понимаешь, в этом же ничего нет предосудительного — Гали взглянула на Легаре, ожидая поддержки. Пьер никак не отреагировал. — В его документах, которые находились у него в номере, — продолжала Гали, — была указана окончательная цена сделки, на которую могли пойти итальянцы. Русские каким-то образом узнали эту цифру, в результате чего сэкономили несколько миллионов долларов. Может быть, он сам продал эту цифру русским, а меня решил подставить… Проклятый макаронник! — Гали яростно теребила салфетку.

— Ну а при чем тут Франция? Я что-то не понимаю.

— Это, видимо, был совместный франко-итальянский проект, не знаю точно…. Да какая разница! Я была до крайности возмущена! Наговорила им там всяких гадостей. На этом и расстались. Похоже, они не ожидали от меня такой реакции. И, кажется, мне удалось посеять у них сомнение в моей виновности.

— Они тебя будут еще вызывать? Они заставили тебя подписывать какие-либо бумаги? — с беспокойством спросил Пьер.

— Нет, просто этот тип, который беседовал со мной, дал мне визитку и сказал, что, если я что-то вспомню, они готовы меня выслушать. Вот и все!

— Да, неприятная история…. Не хотелось бы, чтобы в ДСТ на тебя завели досье.

«Мои дела в России идут совсем не плохо, и мне совершенно не нужно никаких осложнений», — подумал он про себя. Вслух же сказал:

— Я постараюсь узнать, что на самом деле за всем этим стоит. Странно, что из-за этой истории они устроили такое шоу в аэропорту…. Тебе следует быть предельно осторожной. Ты новая гражданка Франции и многого не знаешь. Не участвуй ни в каких политических разговорах, держись подальше от коммунистов и других левых.

Гали сделала испуганное лицо.

— Особенно остерегайся сотрудников советского посольства.

— А ты можешь узнать, в чем там, вообще, дело?

— Я постараюсь. Думаю, что смогу.

— Дорогой, для меня самое главное — чтобы ты мне верил. Я очень дорожу нашими отношениями. Ты так много для меня сделал. Далеко не каждый мужчина пойдет на то, на что пошел ты. Я это очень ценю и буду предана тебе до конца… Я не хочу, чтобы между нами были какие-то недоговоренности или тайны. Ведь это такое счастье, как говорят русские, — жить душа в душу.

Гали произнесла это с такой искренностью, с такой эмоциональной убежденностью, что невольно сама на какое-то мгновение поверила своим словам. Но только на мгновение…

— Я очень люблю тебя, а значит, верю и готов…..

Что он готов сделать ради нее, Гали не услышала, так как закрыла ему рот поцелуем.

Он нежно прижал ее к себе, поглаживая по голове, как ребенка. Сквозь тонкую ткань платья она ощущала надежное тепло его ладоней, скользящих по спине. Ее ноги ослабели, и она медленно опустилась на пол.

— Что с тобой, дорогая? — Испуганный Пьер встал на колени рядом с Гали.

Не в силах что-либо ответить, она шмыгнула носом. Пошарила в кармане платья. «Куда делся этот чертов платок?!» Господи, ноготь сломался. Гали заплакала — горько, в голос, как плачут дети. Такое случилось с ней всего один раз в жизни, когда она училась во втором классе. Яркий вишневый, с цветной ажурной сеточкой на заднем колесе велосипед Аньки Калининой снился Гале Бережковской неделю. Анька позволяла дотронуться до блестящего руля и даже позвонить в звоночек, но кататься не разрешала. «Пусть тебе мама купит». Когда восьмилетняя Галя поняла, что велосипеда у нее не будет — «Потому что нет денег, доченька», — она забралась в дальний угол общего коридора и, забившись между пыльными сундуками, дала волю слезам. Приблизительно в это же время, не по возрасту рано, девочка твердо усвоила, что Москва слезам не верит.

Гали не сразу поняла, что плачет, пока заботливые руки Пьера не обхватили ее дрожащее тело. Неприятности последних дней — одно за другим — терзали ее усталую душу. Ненавязчиво предусмотрительный Моше с его вкрадчивой вежливостью: «Ваши отношения с КГБ касаются только вас», Натан: «Я случайно проезжал мимо гостиницы и готов подбросить вас в аэропорт». А этот жирный «жандарм» с глазами, которые одновременно смотрят и влево и вправо! Отвратительный и злобный Огюст: «Проверка на полиграфе — дело добровольное — так диктует закон. Но если вам нечего бояться…» Гали — уверенная и несгибаемая, раз и навсегда принявшая жестокие законы охоты, не совершившая ни одного прокола — рыдала и не могла остановиться. А когда Легаре нежно бормотал:

— Успокойся, родная моя, — он готов был отдать все, что угодно, лишь бы она не плакала, — я рядом, — рыдания становились еще сильнее. Самый совершенный и отлично налаженный механизм работает в строго отведенном режиме. Перегруз не испортит машину, хотя сбой программы произойдет. Обязательно. Гали — Гвоздика — была обыкновенным, из плоти и крови, человеком. Благодаря профессионализму и воле она не допустила «сбоя программы», но живой человек обязан реагировать на стресс. Иначе ему не выжить.

Понемногу Гали начала успокаиваться. Первая улыбка сквозь невысохшие слезы. Все страхи остались позади. «Эге, голубка, так и до истерики недалеко, — осудила себя Гали. — Нехорошо!» Она легко поднялась, мягко отвела руки Пьера:

— Погоди, Пьер. Я — быстро. — Она подошла к бару. Достала бутылку мартини и наполнила снова себе бокал, положив туда два кубика льда с оливкой. Перед тем как подойти к Пьеру, Гали сняла платье, оставшись в одних прозрачных черных трусиках, подчеркивавших ее точеные бедра и готовых соскользнуть на пол в любой момент. Высоко поднятые, закрученные узлом волосы открывали прелестную линию шеи. Непокорный завиток ласкал атласную кожу. Гали, обнаженная, — соперницей ей могла быть разве что Афродита — подошла к Легаре сзади, обняла.

— Вот и я.

Пьер выпустил из рук бокал с мартини. Хрустальные осколки весело брызнули и засияли на паркете. Легаре поднял Гали на руки («о, бедный Пьер!») и отнес в спальню. Они жадно целовались, словно встретились после долгой разлуки, тесно прижимаясь друг к другу, Гали радостно ощущала, как растет и давит на нее мужское естество Легаре. «Халат. Зачем он тебе, Пьер?» — со смехом она избавила любовника от бесполезной одежки. Она сейчас не замечала морщин Пьера, его мягкое, давно потерявшее упругость тело жаждало ее, и Гали отвечала пылко, неистово. Опьяненная вожделением, она ласкала и ласкалась, удивляя самое себя, — такого с ней не случалось уже давно. Она гладила его спину, целовала — от шеи до пяток, испытывая острое наслаждение, когда проводила кончиком языка по самым потаенным уголкам тела Пьера. Она снова и снова хотела чувствовать его в себе. Благодарный за трепетный зов, который вливал в него все новые и новые силы, Легаре яростно вошел в нее, Гали приняла его, обхватив плотную спину мужчины стройными ножками.

— Ты позволишь мне отдохнуть? — Пьер задыхался от усталости и счастья одновременно.

— Ни за что!

Наконец Гали немного устала. И они лежали умиротворенные, напоенные блаженством, переживая — каждый про себя — прекрасные мгновения.

— Пьер, где мы будем ужинать? — нарушила молчание Гали.

— Тебе решать, дорогая. — Легаре с удовольствием остался бы дома.

— Тогда— «Ritz»! — Она вскочила и начала его тормошить.

Солнце устало погружалось за кроны деревьев бульвара. Нагретый за день воздух был плотным и горячим. Гали стояла у окна, провожая взглядом последнюю полоску светила, удалявшегося на покой. Она испытывала какое-то непередаваемое словами состояние единения с окружающим миром. Ей казалось, что в нем должны царствовать мир, покой и гармония. И любовь. В такие моменты она ощущала, что тело теряет границы, она переставала чувствовать его. Казалось, стоит только легонько оттолкнуться от пола — и можно повиснуть в воздухе. Надо было возвращаться в реальный мир. Гали после хорошего секса всегда чувствовала себя просто превосходно. Усталость как рукой снимало, голова становилась ясной: охотник отдохнул и снова вышел на тропу.

Гали решила не форсировать события, хотя ей очень хотелось узнать, что же такого Легаре сделал для израильской разведки, что они знают и помнят его. Внутренний голос подсказывал ей, что надо просто ждать случая, когда эта история всплывет сама по себе.

Через неделю приятель Легаре из ДСТ пригласил его пообедать в небольшой уютный ресторанчик, расположенный в живописном уголке Булонского леса. За столом живо обсуждали последние скандальные истории с премьером Франции и его секретаршей, и Легаре наконец получил долгожданную информацию. Дело выглядело следующим образом: неудачной продажей завода заинтересовалась контрразведка Италии. Через некоторое время они вышли на члена делегации — участника переговоров с Внешторгом, на которого пало подозрение в сотрудничестве с КГБ. Его начали трясти, угрожая всякими неприятностями и даже судебным преследованием. Отбиваясь, он назвал Гали и перевел стрелки на нее, утверждая, что только она могла просмотреть документы по сделке, пока он спал в гостиничном номере. Ему не очень-то поверили, хотя на всякий случай вычислили Гали и направили запрос в ДСТ. Из ДСТ ответили итальянцам, что проведено расследование, изучены все материалы, с мадам Легаре проведена беседа, на которой она категорически отклонила всякие обвинения в своей причастности к этому делу. По результатам расследования написано заключение, из которого явствует, что у Гали «перышки» чистые. Материалы сданы в архив. Вот и все.

Свободный полет «кремлевской ласточки» продолжался…

Почему спецслужбы СССР, Франции и Израиля так «возились» с Гали?

Она интуитивно разгадала, что движет оперативным сотрудником — агентуристом. Им движет запах «жареного»: он нацелен на получение результата на своем участке работы. Запах «жареного» — это в переводе с жаргона получение информации, сигнала о чем-либо, что может нести угрозу безопасности страны. Контрразведчики одним миром мазаны, где бы они ни сидели — в Москве, Париже, Тель-Авиве. Разница только в национальных почерках спецслужб и профессиональных качествах личности опера.

Естественно, КГБ был заинтригован выходом на Гали ДСТ и «Моссад». У кого из начальства поднимется рука сдать такое дело в архив как неперспективное? «Дело хлеба не просит» — часто употреблявшаяся пословица в коридорах Лубянки. Каждый раз, когда Гали приезжала в Москву, она припасала для Анатолия что-нибудь «жареное». При этом она никогда и никому из сотрудников спецслужб не вешала лапшу на уши. Она просто научилась, рассказывая о чем-то оперу, умело расставлять акценты, подогревая к себе интерес. Ни Анатолий, ни Моше, ни Огюст — никто из них не верил Гали полностью (и даже наполовину). Но каждый из них в силу нацеленности на победу рассчитывал, что триумфатором в конечном счете будет он.

ДСТ занималось с Гали, как с действующим агентом КГБ. Она представляет опасность для Франции — следовательно, с нее нельзя спускать глаз. Еще лучше — перевербовать и затеять игру с КГБ. И основания для ее перехода на сторону ДСТ тоже есть. Ведь все-таки Гали уехала из СССР, продемонстрировав и терпение, и выдумку, и хитрость, и актерские способности. Допустим, рассуждал капитан Огюст, она не работает на КГБ. Тогда ей удалось перехитрить Лубянку и улизнуть. И даже получить возможность навещать родственников. «Моссад» тоже ничего не терял, поддерживая контакт с Гали, — секретов ей никаких не доверяли, а даже с паршивой овцы можно содрать клок шерсти…

Гали, как канатоходец, постоянно рисковала, сотрудничая сразу с тремя (!) спецслужбами. Они были сильнее ее — каждая в отдельности и, не дай бог, все вместе взятые. Но в этом риске она находила особое удовольствие. Гали принадлежала к тому типу людей, которые любят играть в «русскую рулетку» с пистолетом. Спецслужбы были ей нужны: КГБ — чтобы приезжать в Москву к матери и сестре; ДСТ — чтобы спокойно обустроиться на новой родине; «Моссад» — кто знает, вдруг пресловутый голос крови когда-нибудь проснется, и ей захочется жить на земле предков. Короче, спецслужбы отнюдь не были лишними в хозяйстве мадам Гали.

Она, в свою очередь, отлично помнила свои обязательства. И счастливый случай, которыми столь богата судьба этой женщины, не заставил себя ждать.