Глава 5. Глобус Америки: страна и мир глазами американцев

В одиночестве

Можно бесконечно спорить, кто, как и почему победил в холодной войне, да и была ли там вообще победа одной из сторон и т.д. Для некоторых социальных слоев в России это все еще слишком горячая тема, чтобы беспристрастно и быстро найти ответы на все эти вопросы. Оставим эту дискуссию будущим историкам. Но уже сейчас можно сказать, что и холодная война, и победа в ней (примем для удобства за основу распространенную версию событий) оказали огромное влияние на мировоззрение и политическую культуру Америки. О чем именно идет речь? С одной стороны, безусловно, как и любая другая большая страна со всеми признаками собственной, отличной от других цивилизации, Америка имеет устойчивую ценностную основу, которая не меняется в зависимости от изменения политической обстановки в мире. С другой стороны, Америка – страна сравнительно молодая. Даже очень молодая. Некоторые любители исторических параллелей любят сравнивать возраст США с возрастом Большого театра в Москве. Я на самом деле не уверен, что это комплимент Большому театру или даже России. Потому что неизбежно возникает вопрос о том, как Соединенные Штаты за столь короткий период существования стали и продолжают оставаться страной номер один в мире, как они столь успешно решили тяжелейшие задачи, которые перед ними ставила их непростая история. Добившаяся безусловных и очень впечатляющих успехов молодая страна всегда, так или иначе, но выглядит определенным укором старым странам, которые, потеряв динамизм развития, гордятся только своими прошлыми успехами и солидным возрастом. Как бы там ни было, но такие грандиозные исторические события, как холодная война и ее окончание, не могли не оказать заметного влияния на мировоззрение американского общества и истеблишмента. Да что там говорить – эти события оказали огромное, поистине фундаментальное, историческое воздействие на мировоззрение и политическую культуру России, страны, как известно, гораздо более древней, чем Соединенные Штаты.

Соединенные Штаты оказались после окончания холодной войны в гордом одиночестве на самой вершине политического Олимпа мира. Освободившись от противостояния с СССР, они возгордились. Перефразируя фразу из советской телевизионной классики, «воздух свободы сыграл дурную шутку с Соединенными Штатами». Действительно, какое государство не возгордилось бы, став единоличным и полноправным лидером глобального мира, не имеющим никаких ограничений и сдержек собственной воли. Кроме, конечно, своего здравого смысла и трезвого анализа. Очевидно, США немного не хватило именно последних составляющих. Мне кажется, что у Америки после 1991 года как бы несколько «снесло крышу», и она стала делать очень серьезные ошибки во внешней политике, причем одну за другой. А у какой страны не снесло бы? Представьте себе, что холодную войну выиграл бы СССР… Но, так или иначе, внешняя политика США в период после окончания холодной войны доказывает одну простую и очевидную вещь: любая монополия всегда является самым коротким путем к ошибкам и просчетам. Без «адвоката дьявола», каким был, в частности, Советский Союз, Соединенные Штаты почувствовали себя свободными от любых противовесов и сдержек, как говорится, «наломали дров».

Поразительно, но оказалось, что страна, которая внутри себя устроена так демократически и является примером такого устройства для других стран, страна, которая внутри себя всячески – законодательно, экономически и даже психологически – борется с любыми попытками монополизировать ту или иную сферу, сразу согласилась быть абсолютной монополией во внешнем мире. Как любая традиционная монополия, США также не только «примирились» со своей монопольной ролью, но и стали всячески оправдывать и защищать эту роль. Что, впрочем, делает любая монополия в такой ситуации. Америка во внешней политике стала, если хотите, «глобальным Газпромом» периода «нулевых» годов. На фоне ее внешнеполитических ошибок просчеты или неправильные, а то и агрессивные действия во внешней политике других стран выглядят, мягко говоря, небольшими сбоями и недоразумениями.

После окончания холодной войны и в результате этого события во внутренней политической культуре Америки произошли большие изменения. С одной стороны, США остаются очень демократической по своей сути страной. Но с другой – победа в холодной войне резко усилила и укрепила традиционные мессианские черты американской психологии и привнесла в нее немало черт, напоминающих политическую паранойю, самоуверенность и высокомерие, если хотите. Американская элита стала смотреть на мир слишком снисходительно и покровительственно, отчасти – вольно или невольно – передавая это же отношение всему американскому обществу. Кстати, именно поэтому трагические события 11 сентября 2001 года стали столь неожиданными для США и заставили американское общество отреагировать на них, на мой взгляд, не вполне адекватно.

Вторым важным результатом окончания холодной войны стало окончательное утверждение в США «интеллектуального» (именно в кавычках) преимущества крайне консервативного экспертного, академического и даже просто бюрократического сообщества, которое не только поверило в силу своего интеллектуального анализа, но достаточно активно стало теснить другие международные и национальные интеллектуальные центры. Как результат, именно они стали главным источником советов и рекомендаций для администрации президента Джорджа Буша-младшего. Под общим флагом «неоконов» они предложили широкую и агрессивную программу «продвижения демократии в мире», которая неожиданно даже для меня нашла многочисленных сторонников в рядах американских демократов и либералов. Многие простые американцы, которые до этого не задумывались о роли своей страны в мире и об отношении к ней людей в других странах, стали более активно вникать в мировую политику, защищать позиции своей страны, сидя у себя в гостиных на диванах, попивая пиво в местных барах или поджаривая барбекю на своих задних двориках. Стали на время этакими диванными проводниками демократии по всему миру.

Хотя такая «внешнеполитическая направленность» американского общественного мнения длилась не очень долго, она сумела оказать определенное влияние на умонастроения всего американского мейнстрима. Американская система ценностей, во внешней части которой стояла старая идея мессианства, идея Америки как лидера, модели, примера, идеала и защитника всего «свободного мира» от международного коммунизма во главе с СССР, нашла, как казалось им, свое окончательное историческое подтверждение. К этому историческому опыту Америки легко добавлялись еще два фактора: демократические антикоммунистические революции 1990-х годов в Восточной Европе, приведшие к полной интеграции стран этого региона с Западом, а также безусловные успехи Японии, Германии и других стран, построивших демократии и свободные рынки в условиях нахождения там американских войск и многочисленных баз США. Иными словами, Америка сравнительно легко поверила в образ себя как «мирового добра», а образ американского солдата превратился в умах простых американцев в стереотип «политического модернизатора», «демократизатора» мира и «освободителя народов» от своих и чужих диктаторов в пользу американского военного присутствия. Этот стереотип побудил США к операции во Вьетнаме, а позже – в Ираке и Ливии. Если во Вьетнаме США действительно боролись с мировым коммунизмом, то во всех последующих значимых конфликтах противник был гораздо менее осязаем. Поэтому зачастую казалось, что США ввязываются в очередную военную операцию не просто с целью уничтожить своего врага, а, скорее, для того, чтобы укрепить свой имидж главного и единственного архитектора нового мира. В том числе и в своих собственных глазах.

Эта тенденция отнюдь не оборвалась с затуханием «арабской весны» и военными действиями в Сирии. Повторю: при всей своей короткой памяти, чем американцы хорошо известны в мире, они на самом деле всегда очень цепко и последовательно играют в долгую игру, в долгую стратегию в политике. Они могут – иногда очень болезненно и безнадежно – проиграть ту или иную внешнеполитическую битву, схватку за временное доминирование в том или ином регионе мира, но при этом всегда стараются выиграть всю «внешнеполитическую войну». Кто наблюдал матч по хоккею на льду с участием американских или канадских команд, поймут, что я имею в виду. Даже когда разрыв в счете не дает, казалось бы, никаких шансов на перелом в игре, а времени остается совсем мало, обе команды играют на пределе возможностей, как будто в матче установилась временная ничья. Азарт не снижается, силы никто не жалеет, о расслаблении нет и речи. И часто отстающая команда каким-то чудом выигрывает проигранный было матч или по крайней мере сводит его к ничьей.

Так американцы ведут себя и во внешней политике – с отступлениями, поражениями, обходными маневрами и прорывами, но двигаются и двигаются дальше и дальше, имея в виду конечную цель. Их не смущают временные поражения и не радуют временные победы, они упорны и очень хватки в своих намерениях, а их внешняя политика в гораздо меньшей степени связана с тем, кто именно занимает Белый дом. Во внешней политике США мне напоминают танк, который, извините за грубость, прет со своими национальными интересами, не принимая в расчет интересы тех, кого он подминает в этот момент под себя. С определенной точки зрения это очень эффективная внешняя политика.

Плохо это или хорошо для мира – вне дискуссии. Для Америки это, безусловно, хорошо. К примеру, могу напомнить, что столицы всех тех государств мира, которые героически освобождала от фашизма Советская армия в ходе Второй мировой войны, сегодня являются столицами государств – членов НАТО, а Германия, занятая в 1945 году войсками армий СССР, является одним из инициаторов широких санкций, наложенных на Россию после известных событий в Крыму и на Востоке Украины. И таких примеров – от Кубы до Вьетнама – можно привести много во всех частях света. Долгая игра американцев приносит им – пусть не сразу – ощутимые победы, а обидные проигрыши быстро забываются, не оставляя, как это случилось с СССР, слишком уж болезненных ран в исторической памяти американского народа. Под бессмысленные разговоры о «скором распаде Соединенных Штатов», «конце эпохи доллара», окончании американского доминирования и т.д., которые десятилетиями идут в России, США продолжают оставаться ведущей силой мировой экономики и политики. А все их политические противники, которым казалось, что они вот-вот возьмут верх, лежат в политических руинах разной степени измельченности.

Конечно, история – штука малосговорчивая, упрямая и своенравная, однако американская нацеленность на долгие политические игры, умение подняться над текущей ситуацией и оценить «большую картину» не может не вызывать уважения и признания. Более того, повторюсь, в целом это качество отнюдь не является чем-то присущим всему американскому обществу, американскому образу жизни и мышления, которые во многих отношениях отличаются краткосрочностью интересов, дискретностью и большой нестабильностью. Но как страна Соединенные Штаты удивительно стабильны и живучи в своем долгосрочном видении. Вот и победа в холодной войне только укрепила уверенность американской элиты и общественного мнения в правильности такого подхода. Америка как бы получила по итогам холодной войны награду за терпение и выдержку.

Но, повторюсь снова, этот «орден Победы» был получен Америкой с нагрузкой в виде изменений в системе ее собственных ценностей и приоритетов. Главное в этом изменении заключалось в том, что власти США решили, что во имя блага страны, безопасности ее граждан и благополучия ее экономики вполне можно чуть-чуть, изредка обманывать собственных соотечественников, прятать от них информацию, следить – вопреки Конституции и законам – за теми из них, кто вызывает подозрения, прослушивать телефонные разговоры и просматривать электронную почту. Демократия, по мнению самих американских властей, в определенном смысле слова делала Америку беззащитной перед врагом, ибо подразумевает открытость, прозрачность, предсказуемость и законность. Америка, по сути, в ходе холодной войны привыкла к постоянному осадному положению, к постоянной готовности к мобилизации, к чрезвычайной ситуации и необходимости моментальной контратаки, в том числе ядерной. Окончание холодной войны заметно снизило запрос на такую политику, однако события 11 сентября 2001 года вновь привлекли к ней правительственный интерес.

В России очень любят говорить – кто с иронией, а кто с убежденностью – о феномене осажденной крепости. Но мало кто понимает, что в результате холодной войны, а потом войны с терроризмом в Америке тоже есть немалое количество людей, которые чувствуют, что их страна также (вернее, для них без «также») находится в положении осажденной крепости и все вокруг стремятся ее захватить и развалить до основания, убить как можно больше американцев. Да и жители многих других стран чувствуют себя приблизительно так же. Так что не только россияне страдают (или наслаждаются) этим расстройством, но и часть жителей США вкупе с жителями многих ведущих стран мира. Вообще сегодня складывается такое впечатление, что сегодня почти каждая страна – от Турции и России до Бельгии и Малайзии – чувствует себя осажденной крепостью и ведет себя соответственно. Но Соединенные Штаты, конечно, задают тут главный тон, так как живут в режиме постоянной готовности к отражению нападения. Причем не только извне, как в годы холодной войны, но и изнутри, где могут действовать террористы.

Сам по себе распад СССР и становление независимой и демократизирующейся России не сильно повлияли на эту сторону американской политической культуры. Напротив, в истеблишменте страны за время после 1991 года укрепились два твердых убеждения. Первое заключалось в том, что Россия, мол, по своей исторической природе и национальной сути всегда стремится к экспансии и расширению, независимо от того, какой режим в ней установлен и кто ею сейчас управляет. То есть Россия в этом смысле является опасной для США страной в любом ее варианте – демократическом, коммунистическом, авторитарном и т.д. Другая позиция заключалась в том, что США должны всячески способствовать установлению демократических институтов внутри России. Если они будут созданы и начнут функционировать, то внешняя политика России будет все-таки подчинена демократическим нормам и правилам.

Таким образом, считали в Вашингтоне, можно попробовать обуздать экспансионистскую и авторитарную природу этой страны. В начале перестройки преобладали сторонники второго взгляда на Россию. Они судили об ее развитии по тому, как в ней создавались и функционировали традиционные институты демократии. Однако то, что эти институты быстро стали функционировать вопреки своим демократическим предназначениям, вносило немалое смущение в их души, взгляды и теории. Как результат, особенно после крымских событий, в США верх стали брать сторонники иной точки зрения, которые призывали судить о России (как, впрочем, и любой другой стране мира) почти вне зависимости от того, что происходило внутри ее, какова там идеология и расклад сил, а делать упор только на анализ ее внешнеполитических шагов. Таким образом, позиции традиционных реалистов в политике США постепенно брали верх над позициями идеалистов. Впрочем, никто, естественно, не гарантирует, что последние рано или поздно не сумеют отыграть свои позиции назад.

То, что «экспансионизм всегда присутствует в загадочной русской душе», а «Россия – страна, которая может мирно жить сама с собой, только непрерывно расширяясь территориально», стало отправными точками этой идеологии и отношения к России. Ни распад СССР, ни падение мирового коммунизма, ни роспуск Варшавского блока и т.д. не изменили скептического отношения многих представителей правящей в США элиты к России как государству. На мой вопрос: «С кем же США боролись в годы холодной войны – с коммунизмом или СССР?», который я постоянно задаю разным представителям истеблишмента Америки – от президентов до конгрессменов и мэров городов и политических экспертов – наиболее частый ответ, который я слышу до сих пор: «Конечно, мы воевали с СССР». Хотя потом изредка следуют уточнения насчет коммунизма, картина мира закончившейся холодной войны для многих осталась незыблемой – СССР был врагом. В какой степени врагом США сегодня является Россия – для многих в Америке неочевидно. Однако представлять некоммунистическую Россию как некий антипод коммунистического СССР они не готовы. Кто может – берет паузу для ответа, кто не может – судит по Крыму и Восточной Украине. Понятно, что ни в какой стране мира политики паузу брать не могут.

Кстати, примерно такие же рассуждения можно наблюдать в Соединенных Штатах в последние годы в отношении другой растущей мировой державы – Китая. Однако здесь американское общественное мнение проявляет гораздо большую сдержанность. И неудивительно – объем торгового товарооборота между двумя странами не оставляет места для политически рисковых шагов ни той, ни другой стороне. В американо-китайских отношениях создана мощная финансовая подушка безопасности. Настолько мощная, что она принудила власти США снизить накал критики Китая в области прав человека, а также решительно воспротивиться идее независимости Тайваня. Люди, компании и страны в американо-китайских отношениях зарабатывают деньги. В американо-российских отношениях деньги только теряются. Но даже в далеком от внешней политики общественном мнении США есть инстинктивное понимание того, что нельзя сразу раздражать обе страны – и Россию, и Китай. А вот играть на их противоречиях можно и нужно. Как это делать – вопрос пока открытый.

Напомню, что на протяжении всей второй половины XX века Соединенные Штаты в большей или меньшей степени придерживались в отношении СССР политики, предложенной еще в 1946 году Джорджем Кеннаном в «длинной телеграмме» в Вашингтон, где он обосновал невозможность нормального сотрудничества с СССР и изложил принципиальные позиции США в отношениях с Москвой как политику максимального сдерживания советской экспансии без прямого вооруженного противостояния США и СССР. Однако все эти годы американцы не переставали считать, что логика советской политической жизни, идеологический фанатизм, пренебрежение ценностью человеческой жизни и необходимость поддержания лояльности в своем социалистическом блоке может подтолкнуть советские власти к войне против Запада, даже ядерной, позволяющей уничтожить противника даже ценой собственного краха. Справедливости ради надо сказать, что такая же уверенность в агрессивности Запада, особенно США, была и у подавляющей части советского общества, а также у руководства СССР. Однако реальной войны все же не хотел никто, и любое приближение к ней каждый раз до предела активизировало переговорный процесс между Москвой и Вашингтоном.

Через 10 лет после окончания холодной войны один из идеологов «национальной исключительности» США (не буду называть его фамилию, дабы не привлекать внимания к его фигуре – не в нем конкретно дело) писал: «Америка – не обычная часть мира. В мире со времен Римской империи еще не было подобной силы, более могущественной, чем любая другая сила. Именно из-за этой своей силы Америка имеет право и может изменять правила, менять ожидания, перекраивать и создавать новую реальность. Как это делать? Только через безапелляционное и неумолимое демонстрирование своей воли». Подчеркну, что эти слова были написаны задолго до начала глобальной войны с терроризмом, но стали чуть ли не своеобразным манифестом большинства внешнеполитических акций Вашингтона в последнюю четверть века.

Однако в реальности, конечно, все обстояло несколько по-иному. Американцы ведь понимали, что в ходе холодной войны имели дело с противником, старающимся избегать риска и стремящимся поддерживать статус-кво. В этих условиях, как писали тогда в разного рода национальных стратегиях безопасности США, оптимальной обороной было кеннановское «сдерживание». Слов нет, американцам хотелось, чтобы хотя бы одно поколение смогло прожить без масштабной войны, тем более с равноценным противником. Того же, безусловно, хотелось и советским лидерам, которые сами прошли Вторую мировую войну. Как результат, в годы холодной войны ни один американец не погиб на территории США по вине Советского Союза или его социалистических союзников. Обе страны тогда испытывали политическую потребность в напряженности, не перерастающей в реальный военный конфликт. Холодная война была, говоря словами Маргарет Тэтчер, «выиграна без единого выстрела». С ее окончанием та модель быстро перестала удовлетворять потребности американской элиты и приказала долго жить.

Конечно, глобальный мир действует в обе стороны, равномерно и неумолимо распространяя свое влияние и на тех, кого «глобализуют», если можно так выразиться, и на тех, кто «глобализует». Во времена президента Билла Клинтона большинству американцев не приходило в голову, что процесс глобализации не является односторонним – насколько США расширяют свое проникающее воздействие на другие страны, почти настолько же эти страны начинают воздействовать на США. Но второй процесс начался несколько позже и мягче, что отчасти дезориентировало американцев. Тем не менее снова подтвердилось, что третий закон Ньютона – «действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе – взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны» – вполне действует и в общественной сфере, в том числе в международной системе. Другое дело, что противодействие начинается, обретает силу и ощущается далеко не сразу, что частенько и сбивает с толку политиков и экспертов. Кроме того, частенько приобретает неприемлемые формы.

Вспомним историю. Соединенные Штаты были долгое время практически избавлены от сухопутного вторжения на свою территорию (вернее, главную, материковую территорию страны). Сегодня очевидно, что они больше не застрахованы от мировых проблем, несчастий, бед и катастроф. Наверное, нынешнее поколение американцев – первое в новейшей истории, которое знает это по своей собственной жизни. Очевидно, что по мере углубления глобальных процессов, мировых противоречий и проблем США будут становиться все более уязвимыми, менее защищенными и отсюда – менее влиятельными. Период их сравнительной безопасности, когда Америка была защищена океанами и расстояниями, ракетами и очень благожелательно расположенными к ней соседями, похоже, проходит. Сегодня американскому обществу просто необходимо возвращаться к опыту европейских стран в XX веке, которые прожили весь век в условиях постоянной внешней опасности и – как результат – стали достаточно националистическими, хотя и в рамках демократических по своим политическим и социальным параметрам государственных устройств. Перед США сегодня стоит этот же вопрос – насколько глубоко в стране сложится настрой на агрессивность к внешнему миру, на постоянное осадное положение, на атмосферу подозрительности и страха, на подготовленность к реальной войне? Насколько США готовы на ограничения собственных демократических гражданских свобод и прав, отказ от мощной защищенности частной жизни и т.д.?

От ответа на этот вопрос, в частности, зависит, как долго и насколько драматично будет проходить процесс постепенного, но неизбежного ухода Соединенных Штатов с первой позиции на глобальной арене. То, что это случится, вообще не является для меня предметом большого спора. Правильно было написано на кольце царя Соломона: все проходит и это пройдет. Эпоха доминирования Америки, спору нет, не может длиться бесконечно. Думать иначе было бы неисторично и непрофессионально. Главный вопрос тут в том, что ее упадок может носить постепенный характер и продолжаться на протяжении жизни многих поколений американцев, которые будут тем временем жить своей обычной – очень высококачественной по мировым стандартам – жизнью. Или же он будет стремительным, отчасти напоминающим упадок СССР и всего восточного социалистического блока.

Второй вопрос – как угасание Америки повлияет на глобальный мир, кто придет ей на смену в качестве лидера? Сегодня большинство наблюдателей убеждены, что на смену Америке придет Китай, который сегодня все больше и больше проявляет себя как неамериканская альтернатива для всего мира. Я лично, например, отношусь к «синоскептикам», если можно так выразиться, не верящим в то, что Китай станет новым единоличным мировым гегемоном. Не буду здесь выдвигать свои аргументы – это тема другого разговора. Но, думаю, что все же можно уже спорить о том, сколько мирового господства потребует себе будущий Китай и в какой степени он будет настаивать на политическом, экономическом и культурном подчинении других стран, особенно своих соседей. Может, это будет не просто Китай, а вкупе с Индией или большим Востоком. Но сегодня для мира другой вопрос является актуальным и важным: готова ли – и насколько готова – Америка к собственной глубокой эволюции, с тем чтобы избежать уверенного попадания в безальтернативную траекторию своего потенциального упадка?

Конечно, неизбежный для истории человечества упадок Америки не приведет к уходу в историю американских ценностей и завоеваний. Они уже стали и станут еще в будущем полноценным достоянием всего мира. В конце концов, именно Америка прямо или косвенно научила своих азиатских конкурентов всему, в чем они постепенно начнут брать верх над «учителем» – от ценностей до институтов, от рецептов успехов до диагнозов провалов. Как справедливо писал Динеш Д’Суза, в определенном смысле нынешний подъем Востока – эта показательная и очень американская история успеха. Основатели Америки хотели в 1776 году создать универсальный рецепт успешности не только для своей страны, но и для всего мира. Они и в «Декларации независимости» написали не «все американцы», а «все люди»… Понятно, что история – штука безжалостная и эти идеи наверняка переживут сами Соединенные Штаты, чьим политическим видением они были в свое время рождены. Меня лично немного разочаровывает, что рецептами основателей Америки так или иначе воспользовались многие страны, приспособив их под свои особенности, но не Россия. Тем не менее историческое соревнование моделей продолжается…

Скорее, важно помнить, что менталитет простого американца первоначально полностью складывался в иных по сравнению с менталитетом простого россиянина или европейца условиях. Практически всегда Америка была, в отличие от других стран, в значительной степени защищена от нападения на свою материковую территорию со стороны других государств, хотя, надо признать, несколько таких нападений в начале американской истории все же было, а также нельзя забывать про удар японцев по Перл-Харбор, приведший к вступлению Соединенных Штатов во Вторую мировую войну. Однако факт остается фактом: почти всю свою историю население, бизнес и истеблишмент США были избавлены от тяжелейших военных тягот и всякого рода бедствий, вызываемых войнами, внутренними революциями и внешними экономическими катастрофами, которые оказывали бы подавляющее воздействие на жизни простых американцев. От таких факторов в новой и новейшей истории пострадало население множества существующих в современном мире стран, в том числе европейских, включая Россию и все остальные постсоветские государства. Главной экономической катастрофой для современных США до сих пор была Великая депрессия, которая сильно ударила по уровню жизни народа и его уверенности в завтрашнем дне. Однако, во-первых, она была давно – в настоящем «американском средневековье», если мерить историю США хронологически: она разразилась всего через полтора века после создания страны. Во-вторых, по сравнению с теми экономическими потрясениями, которые пришлись на долю жителей других стран, эта действительно черная полоса в экономике США продолжалась сравнительно недолго и была эффективно купирована достаточно умелыми действиями правительства страны без вмешательства извне.

Надо заметить, что во внутренней политике Америки, на мой взгляд, работает намного больше умеренных, рациональных и здравомыслящих политиков, чем во многих других странах мира. Американская политическая система всегда умела ловко отрезать от власти экстремальные и радикальные элементы по мере их попыток пройти в верхние эшелоны управления страной, сохраняя при этом для них все легальные возможности участвовать в политической жизни и политической конкуренции на низовом уровне – уровне травы, как говорят в Америке. То есть на первоначальных, самых низовых этапах идет жесточайшая политическая конкуренция с участием десятков политических сил и кандидатов, общественных движений и групп.

Типичная политическая шутка на эту тему: «Знаете, кто был первым демократом? – Христофор Колумб. – Почему? – Его плавание было профинансировано государством; он сам не знал толком, куда плывет и зачем; когда приплыл в Америку, он понятия не имел, куда приплыл; когда вернулся домой, он не мог объяснить, где был. Чем не демократ?» Чем выше этот отбор проходит по политической иерархии общества, тем конкуренция сильнее, а отсев строже, и в конце концов на финишную прямую выходят представители только политического мейнстрима, оставив далеко за бортом своих конкурентов, представляющих более маргинальные слои избирателей. Я, кстати, не раз своими ушами слышал, как российский президент Владимир Путин хвалил такое политическое устройство США и говорил, что хотел бы, чтобы его разумные и конкурентные принципы постепенно внедрились в России. Но это к слову…

При этом – как в зеркальном отражении – радикально настроенных политиков во внешней политике США намного больше, чем во внутренней. Одна из причин заключается в том, что тут – во внешней политике – нет ни того жесткого конкурентного отбора, ни пристального контроля со стороны избирателей и мощнейшего американского гражданского общества, ни достаточной подпитки от разного рода интеллектуальных и исследовательских центров, которые в подавляющем большинстве концентрируются на проблемах сугубо внутренних. Более того, в последние десятилетия зарплаты в американской политике, особенно внешней, стали уж слишком сильно отставать от зарплат в частном секторе, что привело к изменению приоритетов выпускников престижных американских университетов.

Есть и некоторые содержательные ограничения. Например, в США правозащитная деятельность не считается политической и правозащитники не рвутся в политику, понимая, что права человека нуждаются в деполитизированной защите, а сугубо политические критерии тут только помеха. Правозащитных организаций в США – великое множество, и там работают юристы и врачи, журналисты и учителя, но никто не считает свою деятельность политической, а себя – политиками. Напротив, пошел в правозащитники – забудь про политическую борьбу, республиканцев и демократов, правых и левых. Защищай права человека, независимо от его политических взглядов.

Но как только дело касается внешней политики, правозащитные организации начинают играть большую, иногда решающую роль. Во внешней политике США правозащитная деятельность является политической или, в крайнем случае, становится обоснованием тех или иных политических действий государства. Для простых американцев такие ее обоснования кажутся гораздо более приемлемыми, чем финансовая прибыль, национальные интересы страны, продвижение американских компаний, укрепление безопасности и т.д. Такие обоснования повышают уверенность американцев в том, что именно их страна является моральным лидером мира, образцом демократии и прозрачности институтов, моделью правильной системы ценностей. Что, в свою очередь, является гарантией высокого благосостояния простых американцев и высокой их защищенности – как внутри, так и вовне. Действительно, высокое благосостояние и защищенность американцев отрицать трудно, это очевидные факторы.