Глава 10

Поселение хинин, в котором жила семья Югао представляло собою скопище трущоб на берегу реки Канда, к северо-западу от замка Эдо. Крыши из старых тряпок на бамбуковых палках покрывали лачуги из гнилых досок, в которых жили изгои. Рядом на пустыре располагалась огромная свалка, которая отделала это поселение от домов и магазинов захудалого района на окраине Эдо. Над колонией изгоев поднимался дым, закрывающий небо и солнце. Процессия, состоящая из четырех самураев, паланкина, и его носильщиков остановилась возле свалки.

Рейко вышла из паланкина и осмотрелась. От представшей перед нею картиной, ее лицо исказила гримаса: в вонючих кучах мусора, в которых жужжали роившиеся мухи и другие насекомые, возились чумазые дети, крысы и бродячие собаки, искавшие пропитание. Но любопытство все же перевесило ее брезгливость. Раньше она встречала изгоев-хинин из поселений, но никогда не была ни в одном из них. Благородные дамы ее круга придерживались строгих правил, которые не допускали общения с изгоями общества. Стремясь расследовать и узнать все, что она могла здесь о Югао и убийстве, Рейко пошла через заросшую сорняками, топкую землю к поселению. Она была закутана в простой серый плащ из хлопка. Она одела соломенные сандалии, вместо своих обычной сабо, сделанных из лакированного дерева. Волосы Рейко были уложены в простой узел, без каких-либо гребней или лент, а лицо было лишь слегка припудрено и нарумянено. Ее телохранители носили мечи и доспехи, без гербов, которые могли показать, кто их хозяин. Рейко хотела, чтобы ее миссия оставалась в тайне, чтобы выполнить свое обещание Сано.

Приблизившись к поселению, Рейко услышала из лачуг смех и хриплые голоса. Изгои, в основном мужчины, слонялись вокруг костров, на которых жарили соленую рыбу на прогорклом жире. Пятеро мужчин подскочили к Рейко и ее сопровождению. Они были одеты в короткие рваные кимоно и обтягивающие штаны, в руках у них были дубинки, а за поясами кинжалы. У них были грязные лохматые волосы, а в кожу их злобных враждебных лиц въелась грязь.

— Чего вам здесь надо? — спросил один из мужчин охранников Рейко. Его руки были покрыты бандитскими татуировками. Он и его спутники преградили им путь.

— Привет, — вежливо сказал старший эскорта Рейко. Это был лейтенант Асакай, жесткий молодой самурай, который бы в обычной обстановке, приказал бы этим головорезам отойти в сторону и, если бы это было необходимо, рассеял бы их силой. Но Рейко приказала ему и другим быть сдержанными.

— Моя госпожа желает поговорить здесь с некоторыми людьми.

Татуированный человек нахмурился.

— Ясное дело, но здесь я — Его Превосходительство сегун. Вы, самураи, приезжаете сюда, чтобы поднять руку на нас, хинин. Вы думаете, вы можете убить нас только потому, что закон позволяет вам это.

Рейко поняла, что это должна быть общая проблема для изгоев.

— Но, не сегодня.

Он и его люди обнажили кинжалы. Другие изгои вышли из палаток, размахивая палками и кольями.

— Валите отсюда.

— Погоди. — Лейтенант Асакай поднял руки в жесте умиротворения, в то время как его товарищи сгруппировались вокруг Рейко.

— Мы здесь не для того, чтобы вас обижать. Мы просто хотим поговорить.

Он держался спокойно, но, хотя он и его товарищи были опытными бойцами, а группа изгоев состояла из неквалифицированных головорезов, они были в явном меньшинстве. Рейко ощутила укол страха. Она участвовала в боях раньше и больше не хотела этого.

— Я сказал, валите отсюда.

Татуированный лидер говорил с наглым видом человека, который зол на весь мир и которому нечего терять.

— Вали, или умри.

Другие изгои вторили ему с диким, восторженным ревом. Они не стали ждать, когда Рейко и ее охранники уйдут, а быстро их окружили. Лезвия смотрели на Рейко; искаженные злобой лица, горевшие жаждой боя, смотрели на охранников. Заскрипел металл обнаженных телохранителями мечей. Люди со свалки и поселения поспешили посмотреть предстоящую схватку. Смятение заполнило Рейко, потому что ее расследование только началось, а уже она оказалась в беде. Тут раздался громкий, авторитетный голос:

— Что здесь происходит?

Изгои повернулись на звук. Их круг разредился, Рейко увидела мужчину, а затем двух других, которые шагали к ней. Старшему было около сорока лет, у него было неприветливое лицо, но с правильными чертами, которые оттенялись щетиной усов; в поднятом кулаке он держал копье. Его кимоно, штаны и кольчуга имели такой же внешний вид, как и грязная одежда других изгоев, но были сделаны из шелка. Его волосы были зачесаны и смазаны в аккуратный пучок. У него была благородная походка самураев, хотя его темя не было выбрито, и он не носил меча. Его люди напоминали других изгоев, они были из простолюдинов. Он остановился и критическим взглядом оглядел толпу.

— Мы просто пытаемся избавиться от этих нарушителей, прежде чем они создадут нам неприятности, — сказал татуированный бандит.

Человек с подозрением изучал сопровождение Рейко.

— Я — Канаи Джугаемон, староста этой деревни.

Каждый человек в обществе имел свой статус, каждый район имел назначенное должностное лицо, даже поселение хинин. Двойное имя Канаи означало, что выходец из касты воинов.

— Кто вы?

Лейтенант Асакай пробормотал Рейко:

— Наверное, нам лучше говорить правду.

Рейко не видела какого-то другого выбора.

— Я дочь судьи, — сказала она. Но, по крайней мере, она могла скрыть свою связь с канцлером Сано.

— Меня зовут Рейко. Мы здесь, потому что мой отец попросил меня, кое-что выяснить в деле об убийства семьи женщины по имени Югао.

Староста посмотрел на нее и как будто был удивлен, что она говорила за себя, а также тем, что она сказала. Он сделал знак изгоями опустить оружие и те подчинились. Когда Рейко задавалась вопросом, как самурай стал их лидером, он спросил:

— Ваш ли отец судья Уэда?

— Да, — осторожно сказала Рейко, потому что услышала недоверие в его голосе.

— Судья Уэда меня понизил в должности, до статуса хинин. Он сделал то же самое для многих людей здесь.

Недоброжелательный гул толпы подтвердил сказанное. Рейко пожалела, что назвала имя отца, чье имя не могло принести ей пользу среди изгоев. Ее телохранители приготовились к атаке.

— Но слово судьи есть закон, — мрачно, с оттенком фатализма, сказал Канаи.

— Я полагаю, что это означает, что мы должны разрешить его дочери, — он махнул копьем в толпу, — заниматься здесь своими делами.

Хулиганы и зрители отошли. Рейко вздохнула с облегчением. Ее охранники, переведя дыхание, вложили мечи в ножны.

— Что именно она хочет сделать? — Староста спросил лейтенанта Асакайя.

— Вы должны спросить у нее.

Канаи выглядел сильно озадаченным необычным обстоятельством, что дочь судьи расследует преступление. Он взглянул насмешливым взглядом на Рейко.

— Сначала я хотела бы увидеть место, где произошли убийства, — сказала Рейко.

— Как вам угодно.

Староста пожал плечами, недоумение все еще не покидало его.

— Но я бы посоветовал оставить это занятие. Должны же вы понять, что вам тут совсем не рады.

Он направился в поселок. Двое из охранников Рейко шли перед ней и другими; товарищи старосты замыкали шествие. Когда они шли между хибарами, жители смотрели на них с угрюмым любопытством. Некоторые последовали за Рейко и ее охраной и вскоре у нее была длинная свита. Рейко оставалось только надеяться, что в дальнейшем о ее расследовании не станет широко известно, что могло нанести вред Сано.

Растоптанная земля под ногами была ровной и твердой, а ее поверхность гладкой и грязной от воды пролитой женщинами после стирки белья или чистки рыбы. Неприятный запах отходов жизнедеятельности человека из застойных выгребных ям вызывали отвращение Рейко. Тут очевидно не было организовано никакого ночного вывоза фекалий. На кострах сжигали мусор, который собирали на свалку, здешний же мусор никто не убирал. Рейко чувствовала, что ее носки и подол уже пропитались здешней грязью. Как могут эти люди жить в таком убожестве?

Ее процессия достигла лачуг. Крошечные хибарки, сбитые из досок сгоревших домов и прочих строительных отходов, словно одеяло, сшитое из лоскутов старых тряпок, высотой едва достаточные, чтобы человек мог встать внутри. Их окна были покрыты грязной бумагой, а крыши сделаны из соломы или разбитых плиток. Слышались споры и визг детей. Рейко прошла под развешанной между лачугами рваной одеждой. Она и ее сопровождение протиснулось мимо мужчин играющих в кости, в узком переулке перешагнули через пьяницу, который лежал без сознания. У одной лачуги, мужчина отсчитывал монеты в руку неряшливой женщиной.

Здесь процветали пороки.

Дым закрывал атмосферу, как вечные сумерки. Здесь стояло такое зловоние, словно наружный воздух не может сюда проникнуть. Тот факт, что ее отец приговорил людей к этой жизни, был неприятен Рейко, даже если они заслужили наказание.

— Это здесь, — сказал Канаи, остановившись у лачуги. Две особенности отличали ее от других установленный на одной стороне навес и белые кристаллы соли, насыпанные на пороге, чтобы очистить место, где наступила смерть.

— Там не так много, чтобы видеть, но смотрите все, что вы хотите.

Он приподнял висевшую над входом тряпку цвета индиго.

Под взглядом наблюдающих изгоев, Рейко вошла вовнутрь. Мутный дневной свет проникал сюда через два окна. Резкий металлический и неприятные запахи гниющей плоти и крови стоял в воздухе. Рейко закрыла горло, ее подташнивало. На полу она увидела темные пятна, где кровь пропитала утрамбованную землю. В лачуге была только одна комната плюс ниша под навесом, все пространство было меньше, чем спальня в ее доме. Она не могла поверить, что четыре человека могли жить здесь. Комната была пуста, за исключением глиняного очага в углу.

Канаи сказал от двери:

— Соседи разграбили все, что можно было унести — посуду, одежду, прочие тряпки. Люди здесь настолько бедны, они не стесняются грабить мертвых.

Рейко увидела, что не может найти здесь никаких доказательств. Но, хотя она чувствовала, как загрязнение смерти просачивается в нее, и отчаянно хотела вздохнуть свежего воздуха, она осталась, надеясь впитать обстановку места преступления. На одной из стен были зубчатые надрезы ножом. Рейко рассчитывал тридцать восемь, возможно, очков игры в кости. Она чувствовала затяжные эмоций гнева, ужаса и отчаяния.

— Простите мое любопытство, — сказал Канаи. — Но почему судья послал вас расследовать убийства?

— У меня есть некоторый опыт такой работы.

Рейко воздержалась от рассказа о своей работе с Сано.

Староста нахмурился в недоумении, ведь женщины обычно не расследуют преступления. Затем он пожал плечами, абсолютно равнодушный ее объяснению мотивов судьи.

— Но разве не все уже решено? Югао была арестована.

— У судьи и меня есть сомнения в том, что это она убила свою семью.

— Ну, я не знаю, — сказал Канаи. — Насколько я могу судить, Югао виновата.

— Почему это?

— Я был здесь в ту ночь. Я обнаружил убийство. Я задержал Югао.

Рейко планировала поиск первого свидетеля на месте происшествия после осмотра места убийства, а теперь удача избавила ее работы.

— Расскажите мне, что случилось.

Выражение лица старосты говорило, что он не понимает, почему она не хочет просто принять его слова как истину, не утруждая себя общением с хинин, но он снова пожал плечами.

— Я и мои помощники патрулировали поселение. Постоянная бдительность это единственный способ, чтобы следить за порядком.

Рейко отметила, что его дикция выдавала в нем представителя высшего класса. — Мы услышали крики, доносившиеся с этой стороны. Рейко представила его и его людей с факелами, патрулирующих темные закоулки поселка, горящие костры, ночные драки и услышала крики женщин.

— К тому времени как мы достигли этого дома, крики прекратились. Мужчина лежал там.

Канаи указал на пропитанные кровью пятна на полу.

— Я думаю, что он умер первым. Он был в постели. Его жена и его младшая дочь лежали там и там. Рейко последовательно следила, как его указательный палец показал на два других места, с другой стороны комнаты, где пол был пропитан кровью.

— Здесь их зарезали. Вы можете увидеть кровавые следы.

Рейко также увидела, что кровь забрызгала доски стен и предположила, что в момент, как лезвие полоснуло их, две испуганных женщин пытались выбежать.

— Все жертвы имели много ножевых ран по всему телу. Они также имели порезы на руках, потому что они пытались защитить себя.

Канаи вошел в лачугу и стоял в центре.

— Югао сидела здесь, в окружении трупов. Ее лицо было измазано кровью, вся ее одежда также была в крови. Она держала в руках окровавленный нож. Он покачал головой:

— Я до того видел жертвы убийств — они совсем не редки здесь, но это потрясло меня. Я сказал Югао, — Милостивые боги, что случилось?

В оттенках его бесстрастным тона чувствовалось волнение.

— Она посмотрела на меня, совершенно спокойно, и сказала — «я убила их». Ну, это было очевидным. Так что я сдал ее в полицию.

Фактически он повторил то, что сказал досин во время слушания дела Югао в суде. Его описание той ночи произвело яркое впечатление на Рейко, которая сейчас чувствовала себя более чем когда-либо склонной полагать, что именно Югао виновна в убийстве, как она и утверждала на суде. Тем не менее, Рейко не могла завершить свое расследование на основании показаний одного свидетеля, который прибыл на место происшествия после того как произошло убийство.

— Когда вы шли сюда, в ту ночь, вы не встретили тут никого вокруг, кроме Югао? — спросила Рейко.

— Только некоторых жителей, которые вышли из своих домов посмотреть, чем вызван переполох.

Позднее Рейко решила определить, возможно, соседи заметили кого-то возле дома до убийства, или скрывающегося после него.

— Хорошо ли вы знали эту семью?

— Ну, в общем, достаточно. Они жили здесь более двух лет. До окончания срока наказания им оставалось приблизительно шесть месяцев.

— Что вы можете рассказать мне о них?

— Главу семьи звали Таруйа. Ему когда-то принадлежал развлекательный балаган в квартале Риогоку. Он был богатым, важным купцом, но когда он стал хинин, получил работу в качестве палача в тюрьме Эдо.

Это была одна из самых низших профессий для назначенных изгоев.

— Его жена O-Аки и Югао зарабатывали немного денег на шитье. Младшая дочь, Умеко, продавала людям себя. — Староста указал на нишу. — Она обслуживала их здесь.

— Мне нужно знать, почему Югао убила свою семью, если она это сделала.

— Она не сказала мне, но она не очень хорошо ладила с ними. Они часто ссорились. Соседи постоянно жаловались на шум. Конечно, в этом нет ничего необычного. Если есть одна вещь, которую я узнал за семь лет, что нахожусь в этом аду, так это то, что, когда люди несчастны и заперты вместе, то это закончится дракой. Какая-нибудь мелочь, вероятно, стала последней каплей, после чего злоба Югао перелилась через край.

Здесь Рейко увидел шанс ответить для себя хотя бы на один вопрос:

— Почему Югао и ее семья стали изгоями?

— Ее отец совершил кровосмешение с Югой.

Рейко знала, что инцест с родственницей была одним из преступлений, за которые человек может быть понижен до статуса хинин, но она, тем не менее, была потрясена. Она слышала сплетни о мужчинах, которые удовлетворяли свои плотские похоти со своими дочерями, но не могла понять, как отец мог делать настолько извращенные, отвратительные вещи.

— Если отец Югао был преступником, то, что здесь делали Югао и ее мать и сестра?

— Это были три беспомощных женщины, не имеющие денег на жизнь. Они полностью зависели от Таруйи. Они вынуждены были переехать сюда с ним или умереть с голоду.

Это означало, что вся семья, в том числе Югао разделила наказание главы семейства. Это казалось несправедливым, но по законам Токугавы часто наказания несла вся семья преступника. У Рейко участилось сердцебиение, потому что она выявила вероятный мотив, по крайней мере, одного из убийств. Она представила, что должна была чувствовать Югао, замаранная и опозоренная своим отцом, как она должна была возненавидеть отца, которого ей надлежало уважать и любить? Что если ее вспыльчивость в эту ночь воспламенилась в убийственный гнев?

Рейко оглядела лачугу. Ее воображение представило как жильцы: мужчина и три женщины сидели за своим ужином. Лица отца Югао, ее матери и сестры были нечеткими, только Югао выглядела такой, какой Рейко ее видела в здании суда. Рейко услышала их сердитые голоса, возникшей ссоре способствовала жизнь в ужасных условиях, постоянного недоедания и общего позора. Она предположила, как они бросаются посудой и дерутся, проклиная друг друга. И, возможно, преступная связь, за которую они все оказались в этом ужасном месте, не прекратилась. Рейко представила себе, что произошло в этой грязной лачуге в ту ночь. Она увидела как темные фигуры, Югао и ее отца, в постели накладываются на большое окровавленное пятно на полу.

Он хватает ее, руками затыкает ей рот, чтобы заглушить крики, после чего набрасывается на нее. Рядом на своих кроватях спят ее мать и сестра. После отец слазит с Югао и засыпает, а она кипит гневом. Унижение этой ночи переполняют чашу терпения Югао.

Она встает, берет нож и вонзает его в грудь отца. Он просыпается, воя от боли и неожиданности. Он пытается отнять у нее нож, но она полосует его руки и наносит все новые удары. Их крики будят мать и сестру. В ужасе они хватают Югу и оттаскивают ее от отца, но уже слишком поздно — он мертв. Но Югао в бешенстве уже не знает, что делает. Она поворачивает нож на свою мать и сестру. Она преследует их, рубит и колет, а они кричат от ужаса. Их ноги оставляют кровавые отпечатки на полу, пока они не падают безжизненно.

Югао видит, что натворила. Ее жажда мести удовлетворена, ее безумие сменяется неестественным спокойствием. Она садится, держа в руках нож, и ждет, что будет дальше.

Голос старосты прервал мысли Рейко.

— Достаточно ли того, что вы увидели?

Видение исчезло, Рейко моргнула. Теперь у нее была правдоподобная версия того, почему и как были совершены убийства, но это было всего лишь предположение. Ей нужны другие доказательства, чтобы подтвердить его, прежде чем она скажет отцу, что Югао был виновна, и он приговорит ее к смерти.

— Я видела достаточно, — сказала она. — Теперь я хотела бы поговорить с соседями семьи.

Может быть, они видели нечто, что Канаи не заметил. Может кто-то еще вошел в лачугу и совершил убийства? Была ли Югао намеченной жертвой? Это оставило бы вопросы о том, почему она выжила и призналась, но Рейко все еще чувствовала, что не имеет достаточно информации об этом преступлении.

— Не могли бы вы провести меня вокруг поселения и представить меня?

Канаи посмотрел на нее с нетерпением.

— Все, что вы хотите, но я думаю, что вы теряете время.

Интерес Рейко к жизни хинин распространился на этого человека, который бы стал ее добровольным, хотя и скептическим, помощником.

— Могу ли я спросить, как вы стали хинин?

Его лицо потемнело от волнения, он отвернулся от нее.

— Когда я был молод, я влюбился. Она была горничной в чайной.

Он говорил, как будто каждое слово содрали его кнутом.

— Я был самураем из гордой, древней семьи.

Намек на улыбку на его лице говорил, что он получал удовольствие, рассказывая о своем падении.

— Мы хотели пожениться, но мы принадлежали к разным мирам. Мы решили, что если не можем жить вместе, то должны вместе умереть. Однажды ночью мы вышли к мосту Регоку. Мы связали себя веревкой. Мы поклялись в вечной любви. А потом мы прыгнули.

На подобных историях строились сюжеты многих пьес театра Кабуки. Двойные самоубийства пар влюбленных были популярны среди представителей разных сословий.

Рейко сказала:

— Но, как же вы…

— Еще живы, — продолжил Канаи.

— Когда мы упали в реку, она утонула почти сразу. Она отказалась от своей жизни легко. Но я, — он вздохнул. — Это было, как будто мое тело обладало собственной волей и не хотело умирать. Когда течение отнесло нас в сторону, я изо всех сил держался за связывающую нас веревку, но она развязалась. Я поплыл к доку. Там меня нашел полицейский. Ее тело выловили внизу по течению на следующий день, а я был осужден на изгнание.

Это было стандартное наказание для лиц, переживших подобное самоубийство.

Когда Рейко еще раз оглядела его мрачную фигуру и поняла, что Канаи все еще оплакивает свою возлюбленную.

— Мне очень жаль. Может быть, если я поговорю о вас с моим отцом, он простит вас.

— Спасибо, но не беспокойтесь, — сказал Канаи с тем угрюмым выражением, которое было на его лице, когда она увидела его в первый раз.

— Меня приговорили лишь к одному году изгнания. Сейчас я могу уйти в любой момент, когда захочу. Сейчас я нахожусь здесь добровольно.

— Почему?

Рейко не могла поверить, что кто-то добровольно может жить здесь.

— Я был слишком труслив, чтобы умереть. Как самураю мне нет оправдания! — резко сказал Канаи.

— Она мертва. Я жив. Пребывание здесь — мое наказание.

С видимым усилием его лицо приобрело обычное, безразличное выражение.

— Но вы пришли сюда не за тем, чтобы выслушать мою жалкую историю. Пойдемте со мной — я познакомлю вас с соседями Югао, — он сказал, когда они выходили из лачуги.

— Из моего примера вы должны усвоить один урок, который должны помнить, при расследовании этих убийств: Некоторые люди, которых обвиняют в совершении преступлений, на самом деле виновны.