Глава 9
Утренняя заря, просыпаясь, приоткрывала ресницы, сквозь которые пробивались первые, еще несмелые, лучи солнца. Казалось, она потянулась… и зябко повела плечами. Алая шаль облаков сорвалась с места и растаяла вдали. Поблекли пурпурные всплески на востоке, и воздух стал прозрачно-голубым.
Пригоршни белых звезд посыпались с неба, стало первозданно свежо и спокойно вокруг.
Завтракали внизу в столовой.
Мирослава и Морис по утрам ели овсянку и пили зеленый чай.
Для Шуры была приготовлена толстенная яичница с колбасой, бутерброды с сыром и маслом, которые он сверху намазывал клубничным вареньем.
Больше всего Наполеонова поражало, что кот тоже ел овсянку.
– Правильно говорят, – ворчал Шура, – какие хозяева, такие у них и коты…
У него в голове не укладывалось: как можно добровольно есть это каждое утро?
После завтрака Мирослава и Шура отправились к своим «Волгам».
Правда, дорогу к гаражу пришлось предварительно расчистить. За ночь опять все занесло снегом.
И все-таки было приятно смотреть на пушистые холмы кристальной чистоты, слегка позолоченные лучами солнца.
– Какой у вас тут воздух! – невольно вырвалось у Наполеонова, – не воздух, а волшебное зелье зимы…
Воздух, действительно был удивительно чистым, прозрачным, напоенным свежестью выпавшего за ночь снега.
– Шура, ты оказывается романтик, – улыбнулась Мирослава.
– А то ты об этом раньше не знала, – отозвался Наполеонов. – Так я поживу у вас денька три?
– Я же сказала: живи, сколько хочешь, – отмахнулась Мирослава. – Поедем, уже девятый час.
Две Волги медленно проплыли по заваленной снегом дороге коттеджного поселка. Однако и по шоссе ехать было немногим лучше.
– И когда у нас дороги начнут чистить, – ворчал Шура.
До отделения добирались больше сорока минут.
… В кабинете Наполеонова пахло растворимым кофе. На окне цвела большая красная герань.
Шура закрыл дверь на ключ изнутри, сел за стол напротив Мирославы и положил перед ней снимки.
– Что же это такое? – невольно вырвалось у Мирославы.
– Как видишь…
– Дай подумать… На обоих бокалах отпечатки обеих женщин. Но…
– Вот именно, но!
– Постой, Шура! Если они поменялись бокалами, то на четыре пальца Маревой ложится один палец Замятиной во встречном направлении. И так же во встречном положении на другом бокале должен лечь большой палец Маревой на четыре Замятиной.
– Ага…
– Если же повернули поднос, то отпечатки должны лечь друг на друга: в одном направлении четыре пальца Маревой на четыре Замятиной и один – Замятиной на один Маревой. Так?
– Так, – согласился Наполеонов.
– У нас же на одном бокале – четыре пальца Маревой на большом Замятиной в одном направлении, и один Маревой – на четырех Замятиной в одном направлении…
– На другом бокале большой палец Замятиной с той стороны и в том направлении, что и четыре пальца Маревой и четыре пальца Замятиной ложатся на один Маревой в одном направлении.
– Ерунда получается…
– Нет, Шура, если бы они обе были правшами, то при вращении подноса четыре пальца Замятиной легли бы на четыре пальца Маревой и один на один, так же легли бы пальцы Маревой на пальцы Замятиной. Одна из них была левшой.
– И кто же?
– Ты же общался с Замятиной. И что?
– Она правша.
– Значит, Марева левша.
– Я сейчас сойду с ума! – Шура стал быстро ходить по кабинету, – что нам это дает?
– Пока ничего…
– Спасибо, Мирослава Игоревна, умеете вы успокоить человека в трудную минуту.
– Шура, нужно ехать к Замятиным.
– Зачем?
– Посмотреть шкаф, ящик, где лежали лекарства, поговорить с Мариной Ивановной.
– Поехали! – махнул рукой Наполеонов.
– Прихвати с собой Незовибатько.
– Угу.
Шура поднял трубку и набрал номер телефона.
– Черт, – вырвалось у него минуту спустя.
– Что случилось?
– Незовибатько на выезде. Раньше завтрашнего дня не получится.
– Хорошо, – сказала Мирослава, поднимаясь, – поедем завтра.
– Где встретимся? – спросил Шура.
Мирослава искренне расхохоталась.
– Что смешного? – удивился Наполеонов, – ах, да! Я же ночую у вас! Тогда до вечера, – махнул он рукой.
– До вечера, только сначала отопри кабинет.
Шура достал ключ, открыл дверь, – у меня куча дел, – пожаловался он.
– Ничего, справишься, – улыбнулась Мирослава и быстро пошла по коридору.
Шура посмотрел ей вслед. Вздохнул и вернулся к себе.
У него действительно, было еще несколько дел, кроме убийства Елены Маревой, и все их нужно было раскрывать…
* * *
Когда Мирослава вернулась домой, Морис уже расчистил снег и занимался бумагами.
– Я что-то проголодалась, – сказала Мирослава, заходя в приемную и присаживаясь на край стола.
– Тогда будем обедать, – отозвался Миндаугас.
– Надеюсь, заодно и поговорим, – подумал он про себя.
– Хорошо, встретимся в столовой через полчаса, – сказала Мирослава и вошла к себе в кабинет.
Волгина села за стол, положила перед собой чистый лист бумаги и уставилась на него. Минут десять она сидела неподвижно, казалось, ни о чем не думая.
Потом откинулась на спинку кресла, резко встала, прошлась по комнате и снова села на прежнее место.
Замятина Марина Ивановна была ее клиенткой. Она нуждалась в ее помощи. И в то же время все указывало на то, что убить Мареву могла только ее подруга Марина Замятина.
Мирослава покинула кабинет и спустилась в столовую.
Вся комната была залита солнцем. Пахло грибами…
Если не смотреть в окно, то можно было подумать, что наступило лето…
Возле зеленой пальмы тихо журчал фонтан, на подставках в горшках цвели тюльпаны, нарциссы, в длинной плошке на полу зеленела кошачья трава. Дон валялся на солнце кверху брюхом, зажмурив глаза.
Его кошачье величество было накормлено и принимало солнечные ванны, поэтому, когда вошла Мирослава, он только издал тихий, короткий звук приветствия, но не пошевелился.
– Даже не верится, что за окном зима, – вздохнула Мирослава, присаживаясь за стол.
– Когда на улице тянется долгая сырая осень, вы мечтаете о зиме, о белом снеге.
– Ты, как всегда, прав, – улыбнулась Мирослава, – но теперь я хочу весну.
– Скоро будет, – пообещал Миндаугас.
– Пахнет грибами…
– У нас на обед шампиньоны.
– Прекрасно!
Они ели молча, Морису казалось, что Мирослава о чем-то сосредоточенно думает, но она просто наслаждалась едой.
И лишь когда они вымыли посуду и принялись за чай, Миндаугас тихо спросил:
– Ну что там с отпечатками? Разобрались?
– В общем, да… – ответила Волгина. – Марева была левшой. Но я не вижу, как это может помочь расследованию. – Шура тоже разочарован, – добавила она. – Кажется, капитан слишком много ждет от меня.
– Вы никогда не обманывали его ожиданий, – заметил Морис.
– Ты преувеличиваешь. Я же не волшебница, а всего-навсего детектив.
Мирослава замолчала, склонившись над чашкой чаю.
– Вы не хотите еще раз поговорить с Мариной Замятиной?
– Да, я собираюсь сделать это, но завтра.
– В нашей практике уже не раз случалось, что клиент оказывался под подозрением.
Волгина промолчала.
– Однако ваше чутье еще ни разу не подводило вас, – продолжил Морис.
– Не подводило, – кивнула Мирослава, – но сейчас, понимаешь, Шура прав: никто не мог отравить Мареву кроме Замятиной. Никто!
Мирослава решительно тряхнула головой.
– И все-таки, я уверена, что в ее смерти виновна не Марина.
– Вы думаете, она сама? – удивился Морис.
– Нет. Это исключено. Насколько я вникла в сущность Елены Константиновны, она не тот человек, чтобы по доброй воли лишить себя жизни.
– Но другие члены семьи, если даже допустить у них наличие мотива, не имели возможности. Пиво отравил тот, кто его принес! Замятина утверждает, что его принесла Марева. Но никто не может это подтвердить.
– Никто…
– А если Марева хотела покончить с собой? – быстро произнес Морис.
– Это приходило мне в голову…
– Но каким-то образом бокалы поменялись местами.
– Да, то, что поменялись, это точно, – задумчиво обронила Мирослава.
– У Замятиной были причины для самоубийства – депрессия, потеря ребенка, ссора с любимым.
– Интересная версия, Морис…
– Но вам она не нравится, – усмехнулся он.
– Не в этом дело. Я сама не могу понять, но что-то не дает мне покоя…
– Счастливая Елена и несчастная Марина… – проговорил Морис.
– Вот-вот. Если бы Замятина решила убить себя, то после неудавшейся попытки она могла предпринять новую. Вместо этого она бежит к детективу.
– Скорее всего, она боялась, что в убийстве обвинят ее любовника, Сергея Фролова.
– Возможно. Но что помешало ей написать предсмертную записку и в ней сознаться в непреднамеренном убийстве подруги? Что?!
– На первый взгляд – ничего, – парировал Морис, – но она могла испугаться.
– Чего?
– Не знаю, как объяснить, но попробую… Представьте, человек решается умереть и делает попытку, но вместо него умирает другой человек. Неудавшийся самоубийца пугается самого вида смерти. Он смотрит на случайную жертву и думает: это должно было быть со мной! В его душе просыпается ужас! Первобытный ужас. Срабатывает инстинкт самосохранения. Понимаете?!
– Пытаюсь… Но по-моему это слишком сложно.
– Ничуть!
– Давай рассуждать. Марина собиралась расстаться с мужем и выйти замуж за Сергея Фролова. Но прежде она хотела расстроить свадьбу своей подруги.
– Когда человек в депрессии, он сам не знает, чего он хочет.
– Возможно. Однако дела Замятиной не были так уж плохи. Марина отказалась от приема лекарств.
– С ее слов! – не сдавался Морис.
– Ты не забыл, что у нас сегодня ночует Шура? – неожиданно переменила Мирослава тему разговора.
– Разве об этом можно забыть! – фыркнул Морис.
– Он непременно захочет торт, – вздохнула Мирослава, – ума не приложу, как в него лезет столько сладкого?!
– Я тоже, – откликнулся Морис, – но для Шуры торт я уже купил.
– Когда успел? – удивилась Мирослава.
– Вы в управление, а я – в кондитерскую, потом расчистил дорожки и занялся делами.
– Морис! Ты сокровище!
– Приятно это слышать из уст работодателя, – усмехнулся Миндаугас.
– Нет, серьезно! Ты сокровище!
Морис внимательно посмотрел в глаза Мирославы, потом взял ее руку, коснулся губами кончиков ее пальцев; поднялся из-за стола, собрал чайные чашки и составил их в мойку.
– Морис, – тихо позвала Мирослава, – ты не сердишься на меня?
– С чего вы это взяли? Вроде бы мне не за что на вас сердиться. Тем более сегодня.
– Не знаю. Ты какой-то необычный.
– Это плохо?
Мирослава рассмеялась, – это не плохо, это непривычно.
– Я собирался сегодня ненадолго отлучиться, – сказал Миндаугас.
– Да, конечно. А я, пожалуй, поднимусь в свой кабинет.
– Вы уверены, что до вечера обойдетесь без меня?
– Вполне.
Несколько минут спустя Мирослава услышала, как Морис вывел из гаража «БМВ»…
Она отыскала Дона, сладко спящего на кровати, взяла его на руки, поцеловала в сонную усатую мордочку и, положив его на плечо, отправилась в кабинет.
Дон не пытался протестовать. Возможно, своим крошечным, но благородным сердцем он чувствовал состояние хозяйки.
Положив кота на кресло в кабинете, Мирослава снова погрузилась в раздумья о деле своей клиентки.
Дон же потянулся, позевнул и, свернувшись в клубок, громко захырчал.
Его мурлыканье всегда благотворно сказывалось на душевном состоянии и работоспособности Мирославы.
– Все хорошо! – вслух произнесла она, – все хорошо!
За окном шел снег. Крупные хлопья цеплялись друг за друга и колыхались в воздухе, как вологодское кружево…
В этом году зима была щедра на морозы и снегопады.
Привыкшие за последние годы к зимней слякоти жители возмущались: когда же наконец будет тепло?!
Мирослава вспомнила как давным-давно, в раннем детстве, она жила некоторое время с прабабушкой и прадедушкой в частном деревянном доме, построенном еще до отечественной войны.
Вокруг дома был сад из вишневых, яблоневых и сливовых деревьев.
Была зима, но в доме всегда было тепло, благодаря русской печи.
Маленькой девочкой Мирослава могла часами, не отрываясь, смотреть на пламя.
Прабабушка частенько присаживалась рядом. Спицы мелькали в ее руках.
В доме почти всегда пахло пирогами, наваристым борщом и сухими травами, развешенными в сенях и на кухне.
Прабабушка была большой мастерицей рассказывать различные истории и случаи из собственной жизни.
Потом бабушка и дедушка забрали ее обратно в благоустроенную квартиру.
Но они довольно часто навещали старенький домик на краю обрыва и сад, а потом …
Мирослава выросла. Она собиралась идти по стопам деда, но вольнолюбивый характер привел ее к профессии частного детектива.
И теперь уже нет не только прабабушки и прадедушки, но и бабушки с дедушкой.
Однако ей часто казалось, что они всегда рядом. Никого и никогда она не любила так сильно, как своих бабушку и дедушку. Они заменили ей родителей, которых у нее, собственно, никогда не было… Вернее, родители, конечно, были, но она так рано потеряла их, что даже лиц мамы и папы не помнила.
И вот теперь у Мирославы был свой дом и сад.
В доме всегда было тепло. И еще с ней в доме жили Дон и… Морис.
Дона она обожала! В своих чувствах к Морису она не могла разобраться, да и не пыталась. Она привыкла, что он всегда рядом, что на него можно положиться.
Волгина опасалась двух вещей:
Первое: Морис Миндаугас любит ее.
Второе: Морис Миндаугас не любит ее.
Если он любит ее, то рано или поздно скажет об этом, и ей придется разбираться в своих чувствах. А она так дорожит его дружбой! Его надежностью!
Если он не любит ее, то наступит день, когда ей придется искать другого помощника в делах, а это так непросто!
О, если б ситуация стабильности могла длиться вечно!
Чаще всего ей казалось, что именно так и будет.
Но порой бесстрастные глаза Мориса вдруг становились пронзительно-голубыми, точно морские волны расступились, обнажая до дна безмерную глубину души.
В такие минуты Мирославе хотелось крикнуть, – о, море, море! Ускорь прилив! Закрой все гладью тихих вод…
Дон спрыгнул с кресла и забрался на колени хозяйке. Потянулся на задних лапах, уткнулся мокрым носом в щеку Мирославы, тронул лапой выбившийся из ее прически локон и попытался поймать его зубами. Красный острый язычок мелькнул между острых сахарно-белых клыков. Дон недовольно муркнул и уткнулся породистой головой в грудь хозяйки.
– Не спится тебе? – спросила Мирослава, ласково поглаживая кота.
Дон, выгибая спину, стал тереться о ее руки. Его мокрый прохладный нос щекотал ее ладони.
Мирослава приподняла кота и тихо сказала в черное бархатное ухо:
– Я очень люблю тебя, но прости, солнышко, ты мешаешь мне работать.
Кот что-то пробормотал на своем языке, спрыгнул с колен хозяйки и забрался на кресло, демонстративно погрузившись в сон.
* * *
Морис набрал номер телефона своего старого приятеля.
– Алло, – трубку взяла секретарша.
– Александра Ивановича, пожалуйста.
– Кто его спрашивает?
– Морис Миндаугас.
– Минуточку…
Через пару секунд Морис услышал в трубке голос друга.
– Алло, Морис?
– Здравствуй, Саша.
– Рад тебя слышать. Как дела?
– Неплохо. А у тебя?
– Великолепно!
– Я знаю, что ты очень занят, но, может быть, мы пообедаем вместе?
– Нет проблем. «Глобус» устроит?
– Вполне. Через полчаса?
– Подъеду. Пока!
«Глобус» – элитное кафе. От других оно отличалось не только хорошей кухней и уютом, но и тем, что здание кафе было круглым, на небольшом постаменте. Крутая лестница вела к стеклянной двери. Внутри почти всегда звучала тихая музыка. Интерьер был выполнен в голубых, серебряных и бархатно-синих тонах. Светильники имитировали Млечный Путь. Искусственные звезды меняли положение в зависимости от времени года.
Морис подъехал к кафе первым. Неспеша поднялся по лестнице, отворил дверь, шагнул внутрь. Давненько он здесь не был…
Едва Миндаугас успел заказать столик, как в кафе вошел Александр Савельев.
Увидев Савельева, официант тотчас бросился к их столику. Александр Иванович был частым и желанным гостем «Глобуса».
– Что будем заказывать? – улыбнулся Савельев.
– На твой вкус, – небрежно бросил Морис
– Тогда, братец, все, как обычно, – сказал Савельев счастливо улыбающемуся официанту.
Кухня в «Глобусе» действительно была потрясающей и сама обстановка располагала к доверительной беседе.
Минут через сорок Савельев спросил:
– У тебя проблемы или так… соскучился? – прищурив карие глаза, он внимательно вгляделся в бесстрастное лицо Мориса.
– Соскучился, – обронил Миндаугас, – давно не виделись.
– Да, – согласился Александр, – пару месяцев точно.
Савельев начинал свой трудовой путь на одном из заводов молодым инженером с весьма скромным окладом. Теперь же он был владельцем рекламного агентства. Жил в фешенебельном особняке с любимой женой и трехлетним сыном.
– Морис, почему бы тебе не заглянуть к нам на ужин, например, в воскресенье? – Александр улыбнулся, – Ольга будет рада. Она, кстати, недавно о тебе спрашивала.
– Спасибо за приглашение, – глаза Мориса потеплели, – как сынишка?
– Прекрасно, – Савельев притворно вздохнул, – на днях объявил мне, что собирается стать Робин Гудом.
– Даже так? – рассмеялся Морис.
– Представь себе. Ольга в шоке!
– А ты?
Савельев расхохотался, – а что я? Мой прадед был красным командиром. Я – капиталист или буржуй, как правильно? – Александр снова рассмеялся, – пусть сын сам выбирает свой путь.
– Думаю, ты мог бы успокоить Ольгу – подрастет твой Сан Саныч и утратит бунтарский дух, – заметил с улыбкой Морис.
– Я тоже на это надеюсь, – согласился Савельев, – что ни говори, а богатым быть приятно. Да что я все о себе да о себе, – спохватился он, – как там агентство «Мирослава»? Процветает?
– Да, не жалуемся. Люди обращаются, в основном, состоятельные.
– А сама Мирослава, надеюсь, пребывает в здравии и благополучии?
Морис кивнул.
– Знаешь, Миндаугас, что-то ты мне сегодня не нравишься…
– Шутишь.
– На полном серьезе. Вы случайно не поссорились?
– С кем? – рассеянно спросил Морис.
– С Волгиной, естественно.
– Что ты, дружище, разве с работодателями ссорятся, – попытался отшутиться Морис.
– А почему бы и нет?! – не сдавался Савельев.
– Нет, мы никогда не ссоримся.
– Ты все еще не сказал ей, что любишь? – напрямик спросил Савельев.
– Нет, – Морис качнул головой.
– Почему?!
– Думаю, не время.
– Вот те раз! Что тянуть-то?!
– Навряд ли Мирославе придется по вкусу мое признание, – Морис повертел в руках бокал с вином, – ей и без объяснения все ясно.
– Ты думаешь?
– Предполагаю…
– Но надо же когда-то расставить точки над «i»! – не унимался Савельев. – Эдак ты скоро доведешь себя до состояния тени.
– Я предпочитаю многоточие, – обронил Морис.
– Слушай, Миндаугас, стоит тебе захотеть, и сто красавиц будет у твоих ног.
– Но я не хочу, – спокойно ответил Морис.
– Я не спорю, – сказал Александр, – Мирослава – высший класс, и ты запал на нее, к несчастью, с первого взгляда.
– Почему же к несчастью? – улыбнулся Морис.
– Потому, что нельзя так изводить себя из-за женщины!
– Кто тебе сказал, что я извожусь? – удивился Морис вполне искренне, – я просто так живу.
– Давай по порядку, – начал заводиться Савельев. – Детективное агентство принадлежит Мирославе?
– Естественно, она же создала его.
– Но ты в нем сейчас играешь не последнюю роль!
– Надеюсь…
– Мог бы стать компаньоном!
– Не стремлюсь. Да и с чего бы Мирославе предлагать мне партнерство?
– У тебя черный пояс по каратэ! – не унимался заботливый друг.
Морис не выдержал и рассмеялся.
– Чего смешного я сказал?
– Нет, ничего, извини. Кстати, у Мирославы тоже, – спокойно констатировал Морис.
– Что – тоже?!
– Черный пояс.
– Морис!
– Не надо, Саша! Я знаю, ты хороший друг, надежный. Но я сам.
– Конечно, ты всегда сам! И надо же было вам встретиться на той вечеринке! Эх! – Савельев рубанул ладонью воздух.
– Саша, спасибо, что пришел, – взгляд Мориса Миндаугаса выражал почти нежность, – мне было необходимо побыть с тобой, поговорить.
– И это все? – растерялся Савельев.
– Все, – улыбнулся Морис.
– Слушай, Миндаугас, ты ведь знаешь, что я сделаю для тебя все возможное и даже больше! – голос Савельева неожиданно дрогнул.
– Знаю, Саша. Я для тебя тоже. Думаю, что пока нам обоим хватит этого знания, надеюсь, и в будущем ничего не изменится.
– Миндаугас, тебе никто не говорил, что ты что-то из ряда вон выходящее?! – рассмеялся Александр.
– Намекали, – ослепительная улыбка осветила лицо Мориса.
– Приедешь в воскресенье на ужин?
– Приеду, – пообещал Морис.
– Можешь захватить с тобой свою работодательницу, – усмехнулся Савельев.
– Попробую, – ответил Морис.
– Я Ольгу предупрежу заранее.
– Передавай ей привет.
– Передам.
– И Робин Гуду тоже.
– Всенепременно, – усмехнулся Савельев.
Они расстались, довольные друг другом.
– Что ни говори, – думал каждый, сидя за рулем автомобиля, – а старый надежный друг в наше нестабильное время дорогого стоит.
Когда Морис вернулся в особняк, было уже темно. Поземка неспеша, но настойчиво заметала дорогу. По всему было видно, что скоро снова разыграется метель.
Морис поставил автомобиль в гараж и, войдя в дом, поднялся в свою комнату.
Ему захотелось побыть одному. Взяв в руки один из томов толкового словаря Даля, Морис уселся в кресло, открыл заложенную страницу и углубился в чтение. Это всегда успокаивало его.
Миндаугасу вспомнилось, что Мирослава всегда хохотала до слез, когда кто-то говорил о загадочности русской души.
Волгина была уверена, что у каждой души – своя загадка, и не важно, русская это душа, литовская, английская или монгольская – каждая загадочна по-своему.
Вот, кстати, и словарь живого великого русского языка составил не русак по крови: Владимир Иванович Даль по отцу – датчанин, по матери – немец…
Скорее всего, Волгина права, у каждого из нас своя загадка… – подумал Миндаугас.
С Мирославой они встретились за вечерним чаем. Только вспомнили о Наполеонове, как зазвонил телефон.
Мирослава сняла трубку, – детективное агентство «Мирослава» слушает.
– Привет. Это Шура.
– Мы как раз о тебе вспоминали.
– Польщен, – хмыкнул Наполеонов.
– Ты когда подъедешь?
– Тут такое дело… – замялся Наполеонов.
– Говори, не тяни.
– Раньше двенадцати не доберусь.
– Приезжай, когда сможешь.
– Правда?! – явно обрадовался Наполеонов.
– Шура! Ты не исправим!
– Ага, – согласился Наполеонов, – но я не виноват, работа такая.
– Нечего жаловаться на полицейские будни, сам работу выбирал.
Шура вздохнул и собрался еще что-то сказать, но Волгина положила трубку.
Наполеонов послушал короткие гудки и пробурчал, – еще неизвестно, кто из нас неисправим.
– Товарищ следователь, – в кабинет влетел молодой лейтенант.
– Иду, иду, – отозвался Шура, бросил трубку на аппарат, закрыл за собой дверь и спустился вниз.
Метель набирала силу.
– Ну и погодка! Нелегкая бы ее взяла! – Шура забрался в автомобиль и включил дворники.
– Шура приедет поздно, – сказала Мирослава.
– Да, я догадался.
– А я собиралась сегодня лечь пораньше, – обронила Мирослава.
– Ничего страшного, ложитесь. А я дождусь Наполеонова. Надо будет его хотя бы чаем напоить. Как он доберется ночью по такой дороге?
– Завтра мы договорились отправиться с утра к Замятиным, – сказала Мирослава.
– Вам что-нибудь пришло в голову?
– Да. Мне, кажется, что завтра или в ближайшее время все разъяснится.
– А что будем делать с Харитоновым? – спросил Миндаугас.
– Откажем, – отрезала Мирослава.
Харитонов – предприниматель из области просил проследить за его женой. Он был уверен, что у супруги имеется любовник, и жаждал доказательств, суля агентству золотые горы.
Но Мирослава принципиально не бралась за подобные дела и никакие деньги не могли ее соблазнить.
– Я уже несколько раз отвечал ему отказом, однако господин Харитонов русского языка не понимает, – фыркнул Морис.
– Когда позвонит еще, переключи на меня, я сама с ним поговорю.
– Хорошо.
В одиннадцать Мирослава поднялась к себе в спальню и едва коснувшись головой подушки, заснула. Дон забрался на постель и растянулся поверх одеяла.
Его сладостное мурлыканье навевало Мирославе безмятежные сны.
Детективу снилась весна… Молодая светло-зеленая трава, голубое, без единого облачка небо и долговязый мальчишка, гоняющий белых голубей…
Сны порой бывают странными и необъяснимыми, и все-таки, углубившись в глубины подсознания, можно было предположить, что весна снилась Мирославе потому, что она ее ждала, а голубей навеяло мурлыканье кота. Что же касается долговязого мальчишки, то он был удивительно похож на двоюродного деда Мирославы в ранней юности… Голубями он увлекался до глубокой старости и в восемьдесят по-мальчишески лихо взбирался на свою голубятню.
Часы пробили двенадцать, когда Морис положил в камин еще несколько поленьев.
За окном бушевала настоящая вьюга. Невидимый ветер швырял в стены дома пригоршни снега и угрожающе завывал под окнами.
Было полпервого, когда Шура, усталый и мучимый угрызениями совести, добрался до дома Волгиной.
Заводя «Волгу» в гараж, Шура на чем свет стоит клял причуды небесной канцелярии.
Морис вышел его встречать.
– Я помогу тебе.
– Да, пожалуйста.
Когда они вошли в дом, Шура, тяжело вздыхая, спросил, – где Мирослава?
– Спит.
– А…
– Шура, ужин на кухне. Отбивные на сковороде. Чай горячий. Коньяк на столе и торт тоже, – Морис улыбнулся. – Оставляю тебя, Наполеонов, наедине с наполеоном.
– А ты?
– Извини, я спать.
– Ладно. Спасибо, что встретил. Я немного согреюсь и тоже лягу.
– Спокойной ночи.
– Спокойной.
Шура, не раздумывая ни минуты, первым делом залез под горячий душ и только потом набросился на еду. Голоден он был, как волк.
Но, вообще-то, на аппетит Наполеонов никогда не жаловался.
Он выпил рюмку коньяка и больше не стал. Пить в одиночестве Шура не любил. Зато отбивные, что называется, проглотил, а потом налил себе чаю и любимым наполеоном наслаждался, едва ли не мурлыча от удовольствия.
Было тепло и тихо. Непогода за окном вскоре стала казаться разомлевшему от еды и тепла капитану Наполеонову нереальной.
Его клонило в сон. Шура выпил еще одну чашку чаю, выключил свет и поднялся в комнату, которая считалась его, чтобы тотчас свалиться в постель.
Наполеонову тоже снилась весна. Он видел во сне, как его мама, Софья Марковна, готовит салат из свежих огурцов с укропом и петрушкой. Белый майонез растекался в глубине салатницы…
Софья Марковна улыбалась сыну, – Шурочка, тетя Рая уехала…
– Ура! – собрался воскликнуть Наполеонов, но сон переместился в иную плоскость, и что-то другое замелькало разноцветным калейдоскопом…
