Андрей еще в Чисмене заметил, что Лина выглядит как-то иначе, чем другие девчонки. Но сразу не понял, с чем это связано, тем более он так увлекся ею, что было не до мелочей. Лишь потом, уже в Москве, это стало ему понятно. В Лининой одежде, колечках и сережках, манере разговора – в ней во всей, в самой ее сущности – было то, что он условно обозначил как лоск. Даже ее холодноватое спокойствие было частью того лоска, той привычки ценить себя, которая давалась простой и очевидной вещью – ее богатством.

Богатство было, конечно, не ее, а родителей, но она пользовалась им с полным сознанием своего права это делать.

Когда Андрей понял это, их отношения не то чтобы разладились, но как-то… насторожились. Он узнал – не специально, а потому что на курсе это было многим известно, – что ее отец при советской власти работал в Совете министров, потом сориентировался в стремительно меняющейся действительности и занялся бизнесом. И не торговлей пирожками у метро, а настоящим бизнесом в химической промышленности. Вскоре он развелся с Лининой матерью, но с самой Линой отношения, наоборот, укрепил, к третьему курсу взяв ее на работу в свою фирму.

Андрей не следил за всем этим пристально, но узнавал от Лины новости ее жизни каждый раз, когда они опять сближались после более или менее длительной отстраненности – и в годы учебы, и потом, когда Менделеевка была уже окончена.

Сближения происходили бурно – не в смысле выяснения отношений, а в смысле физической тяги друг к другу, – поэтому ему бывало не до того, чтобы расспрашивать о подробностях. Он просто узнавал, что дела ее отца идут успешно, что от широты открывающихся перед деятельным человеком возможностей голову может снести, но у них с отцом не сносит…

Все это она рассказывала ему обычно в постели. Просто потому, что рассказать о своей жизни ей, наверное, хотелось сразу, а когда их в очередной раз прибивало друг к другу, то довольно долго они постель вообще не покидали – в квартире, которую отец купил ей у метро «Университет», или в тех, которые Андрей снимал после окончания учебы сначала на Сходненской, потом на Шаболовке. Поэтому все их разговоры в постели и происходили.

Пока она рассказывала, Андрей пил красное вино из круглого бокала на тонкой ножке, Линина голова лежала у него на плече, в руке она тоже держала бокал с вином, только с белым, которое любила больше красного. Слушал он ее не слишком внимательно: его память – не ума, а тела память – была заполнена картинами только что происходившего между ними, ее поцелуев, объятий, и он думал главным образом о том, что сейчас отставит бокал, возьмет второй у нее из рук и тоже поставит на пол, и все повторится снова, и снова не утолится телесный голод, который он чувствует, как только сходится с нею.

– Андрей, а почему ты не предложишь мне выйти за тебя замуж? – вдруг спросила она.

Он так удивился, что едва вино не пролил. Чуть не спросил «зачем?», да вовремя прикусил язык, чтобы не выглядеть идиотом.

Ему исполнилось двадцать восемь лет, после учебы он поменял несколько фирм, в каждой работал успешно, а в последней его недавно сделали генеральным директором. Он намеревался учиться бизнес-администрированию в Австралии и уже собирал документы для Университета в Сиднее. Меньше всего он думал о том, чтобы жениться.

– Да я как-то не думал… – пробормотал Андрей.

Тоже не слишком умное заявление, надо признать.

– А ты подумай, – сказала Лина. – У меня, знаешь… – По ее лицу пробежала тень. – У меня ведь разные были мужчины.

– Да?..

– Да. Думаешь, легко сразу понять, кто тебе нужен?

– Сразу нелегко, – усмехнулся он.

– Если бы я в семнадцать лет не встретила тебя, то и вообще не поняла бы.

Ого! Андрей такого не ожидал. Лина всегда вела себя с ним так, что у него и мысли не закрадывалось о том, что их отношения выходят за пределы взаимно увлекающего секса. Потому он, собственно, и не настаивал на непрерывности этих отношений, каждый раз сближение происходило по ее инициативе.

«Что ж ты такого про меня поняла?» – подумал он.

И, словно расслышав его мысли, Лина сказала:

– Ты решительный, у тебя интеллект, да-да, это даже в постели чувствуется, и это очень сексуально. И меня к тебе тянет.

Это последнее она произнесла с оттенком недоумения. Как будто сама не верила, что с ней такое может быть.

У Андрея это недоумения как раз не вызывало. Потому что с ним это было точно так же: его тянуло к Лине, и очень сильно. Он не мог объяснить себе, правда, почему чувствует эту тягу только в стадии их сближения, а в стадии отстранения не чувствует никакой тоски по ней или чего бы то ни было подобного.

Но вообще он не слишком об этом задумывался. Его жизнь была насыщенна. У него была интересная работа, была способность стремиться в своей работе к большему, и, поскольку внешностью природа его не обидела, были женщины, которые будоражили его и избавляли от такой вещи, как бессмысленная тяга к той, которой в данный момент нет в его жизни.

Но подспудно Андрей помнил ее всегда. Умом ли, телом ли, но помнил. И всегда готов был возобновить с ней отношения. А это что-нибудь да значит; только сейчас, после Лининых слов, он это осознал.

Надо было что-то ей сказать. То есть не просто сказать, а что-то ответить на ее предложение. Черт, что за идиотизм – женщина делает ему предложение жениться на ней! А он молчит.

– Выходи за меня, – сказал Андрей. – Выходи за меня замуж.

Он сам не понял, почему сказал это. Просто вдруг почувствовал, что это правильный шаг. Так иногда бывало в работе: он принимал решение мгновенно и по первому впечатлению спонтанно, но потом оказывалось, что оно было продуманным. Просто думал он в таких случаях особым способом. Используя большее, чем обычно, количество нейронных связей, может.

Услышав его слова, Лина расхохоталась. Андрей не понимал, что это значит.

– А я загадала, – сказала она наконец, заметив выражение его лица.

– Что загадала?

– Если ты ничего не спросишь и замуж позовешь, то будет нам счастье.

– А если нет?

Ему стало любопытно, что происходит у нее в голове.

– А на нет и суда нет. Занялись бы любовью.

Любовью они, впрочем, тоже занялись, и немедленно. Андрей приподнял Лину под мышки, посадил себе на живот, и удовольствие, которое они испытали друг от друга в следующие полчаса, неожиданно оказалось таким острым, какого они не знали прежде.

– Люблю, когда мужчина умеет быть лихим и точным одновременно, – сказала Лина, когда наконец упала головой ему на грудь и отдышалась.

– В чем лихость и в чем точность?

Андрей вытер пот со лба.

– Не в том, что сейчас было! – засмеялась она. – Хотя и в том тоже, кстати. Но знаешь… – Она встала, принесла еще вина, налила ему и себе. – Ты мне нужен не только как любовник, но именно как муж.

– То есть?

– То и есть. Давай вместе работать, а?

– Так, – сказал он. – Интересный разговор после секса.

– А попробуй улучи просвет в этом занятии! – засмеялась она. – Да и не все ли равно когда? В общем, отец мне выделил завод. Под Подольском. Синтез полимеров. Смолы, лаки, бакелиты. Есть лаборатория. В перспективе расширение, компаунды можно будет производить отдельно. Заказчиков на них море, ты же знаешь.

Это он действительно знал. Фирма, в которой Андрей сейчас работал, как раз и занималась поставками лаков, эмалей и этих самых компаундов – термопластичных электроизоляционных составов.

– Так ты меня на работу, что ли, нанять хочешь? – хмыкнул он.

– Я хочу, чтобы ты стал моим партнером, – спокойно и как всегда внятно ответила Лина. – Мужем и партнером. Мы с тобой будем отличной парой. Во всех отношениях.

Странно, должно быть, они сейчас выглядят. Лежит на кровати голый мужчина, рядом сидит в кресле голая женщина и обсуждают свое бизнес-партнерство.

Но в ту же минуту, как он это подумал, Андрей самым острым, самым ярким и новым образом увидел Лину. До чего же хороша! Длинноногая, высокая – почти одного с ним роста, – с чистым, без следов косметики, лицом и острым взглядом.

Надо быть полным придурком, чтобы отказаться от такой женщины. И с какой стати, собственно, отказываться? Тем более что она так хороша в постели, и за десять лет, которые они знают друг друга, им не надоело друг друга любить.

– Мне хочется многого, Андрей, – сказала Лина.

– Многое – это что? – поинтересовался он. – Шубы, лодки, бриллианты?

– Бриллианты у меня есть. Шубы не ношу из принципа, нельзя убивать животных. На лодках не хожу – морская болезнь. Нет, совсем другого я хочу… Жить сильно, понимаешь? Красиво, ярко. Но…

Она замолчала.

– Ну-ну, говори, – сказал Андрей.

Ему было чрезвычайно интересно.

– Я не хочу превращаться в бизнес-бабу, – выпалила она. – А когда все время руководишь, такая опасность реальна. Всё на тебе, за всё отвечаешь одна… У меня начальственные нотки уже постоянно в голосе звучат. Даже мама недавно заметила.

– И посоветовала тебе выйти замуж?

– Я и без советов понимаю, что это нужно. И я постоянно ловлю себя на том, что думаю о тебе. Как только задумываюсь о своей жизни всерьез, сразу у меня в мыслях возникаешь ты. Это кое-что значит, по-моему.

Полчаса назад, уже предложив Лине выйти за него, Андрей все-таки думал, что не прочь бы еще погулять холостяком. Но теперь эта мысль уже казалась ему мальчишески глупой. А мальчишества в нем вообще-то даже в детстве не было.

– Ты хочешь свадьбу? – спросил он. – Когда?

– Да хоть завтра! – засмеялась она. – Ты удивишься, но – да, я хочу белое платье и Венецию.

– Почему я должен этому удивляться? – пожал плечами Андрей.

– Потому что считаешь, что я не романтичная. Думаешь, забыла, как мы сидели в Чисмене над прудом, я секунды считала, когда ты меня поцелуешь, а ты рассуждал о формальной логике?

Вот уж чего он тогда не заметил, так это чтобы Лина считала секунды до поцелуя! Наверное, он и тогда чего-то в ней не понимал, и сейчас не понимает. Что ж, еще один пункт интереса к ней.

Свадьба состоялась все-таки не назавтра, потому что Лине хотелось покапризничать. Она долго выбирала платье, летала для этого в Париж, в Париже не выбрала, но узнала, что такое, как хочется, есть в Лондоне, и оно действительно ей понравилось…

Андрея она попросила заказать для нее букет невесты, приведя его этим в замешательство, но ненадолго. По цветочным салонам он ходить, конечно, не стал, но в первом же каталоге, который открыл у себя на рабочем компьютере, обнаружился голландский мышиный горошек. Название показалось ему смешным, но цветы понравились: в них, кремовых, бежевых, розовых и сиреневых, была деревенская простота и очевидная для него изысканность.

Когда в день свадьбы Лина увидела букет, то сказала, что и предположить не могла, чтобы у мужчины мог быть такой точный вкус. Андрей удивился – ему казалось, для того, чтобы понять, что эти цветы хороши, никакого особенного вкуса не требуется.

В Венеции пробыли неделю. Андрей попал туда впервые, у него была некоторая настороженность по отношению к этому городу: думал, что увидит помадную декорацию к пошлому спектаклю про любовь. Но Венеция оказалась обшарпанная, дома, вода в каналах, львы и ангелы – все здесь было каких-то невероятно живых цветов, и все ему понравилось.

Подольский завод синтеза полимеров работал хорошо, но для расширения производства требовались инвестиции. Взяли кредит и, забыв про Венецию, погрузились в дела. С помощью своего личного кредита Андрей выкупил у Лины часть акций; партнерство так партнерство. Она была не против, и дальше они вкладывались в производство уже на равных.

Линины родители давно жили отдельной друг от друга и вполне благополучной жизнью. Оба отнеслись к зятю с несколько отстраненной доброжелательностью. Андрея такой стиль отношений более чем устроил.

Его маме Лина не то чтобы не понравилась, но душевной близости с невесткой она не почувствовала. Мама ни словом, ни взглядом не дала это понять, но он все-таки догадался. Андрей уже десять лет жил с ней в разных городах и виделся лишь несколько раз в году – она ни за что не хотела оставить своих подруг, Томск, тихий свой мир и переехать к нему в Москву, – но между ними душевная близость как раз была, потому он и понял. Что ж, мамам обычно не нравятся избранницы сыновей, где-то он что-то такое слышал. И ничего, все живут прекрасно.

В общем, жизнь пошла правильным ходом. Андрей удивлялся лишь тому, что это не потребовало от него каких-то особенных усилий. Он просто работал, за работу свою отвечал и в работе своей стремился достичь большего, чем имел. Это было в самом деле просто и естественно для него, и он не предполагал, что такие нехитрые действия принесут ему прочное положение в жизни. Ему казалось, для того, что называется солидным словом положение, требуется какое-то особенное, выше собственной головы усилие. Но оказалось, ничего такого не требуется.

Поразмыслив над этим, он понял, что особенное это усилие было совершено не им. Он заканчивал школу, был студентом и относился к жизни как к будущему, а какие-то люди в те годы делали что до́лжно под заполошные крики, что они-де разрушители всего великого. И вот потому, что они тогда, хоть и с кучей ошибок, но все-таки сделали что до́лжно, теперь он, Андрей Стрельбищенский, обыкновенным своим усилием получает в своей взрослой жизни то, что было заложено ими в годы его юности как раз ценой усилия необыкновенного.

Это было настолько очевидно для него, что, подумав об этом однажды, больше он к таким размышлениям не возвращался.

До того времени, когда все, что создавалось как его будущее и существовало как его настоящее, вдруг стало уходить из-под ног, как во время землетрясения, рассыпаться, рушиться…

Андрей заметил и осознал это всеобщее крушение раньше, чем большинство людей вокруг него. Но никогда еще собственная догадливость не была для него такой горькой.

Луна ушла из просвета между шторами, и ее место сразу же заняла звезда. Какая, Андрей не знал, он не разбирался ни в звездах, ни в созвездиях. Звезда мерцала не таинственно, а просто и ласково, поэтому смотреть на нее было приятно, как приятно бывает смотреть на человека, у которого нет ни единой темной мысли, и это главное в нем, а потому понятно с первого на него взгляда. Да!.. Именно это – отсутствие чего-либо скрытого, лживого – было главным в Марине. И потому так легко ему было ехать с ней в ночной тишине, и потому он подумал о ней теперь и улыбнулся, вспомнив, с какой наивной серьезностью она сказала, что не каждый стал бы тратить свое время на незнакомого человека и что грипп очень опасен.

Это воспоминание было последним в длинной сегодняшней ночи. Андрей хотел остановить его в себе, закрепить в сознании… И не успел – сон охватил его. Но не напрасно оно появилось в нем, это воспоминание: впервые за весь последний год его сон был спокойным и ясным.