– Несомненно, сэр, – здесь недостает целой главы – – из книги вырвано десять страниц – но переплетчик не дурак, не плут и не ветрогон – и книга ни капли не пострадала (от этого изъяна, по крайней мере) – а напротив, стала совершеннее и полнее без пропущенной главы, чем была бы с ней, что я сейчас докажу вашим преподобиям следующим образом. – Пользуясь этим случаем, я даже ставлю сначала вопрос, не окажется ли этот эксперимент столь же удачным и в отношении ряда других глав, – – но если мы займемся экспериментированием над главами, с позволения ваших преподобий, конца ему не будет – довольно с нас экспериментов. – Покончим же с этим делом.

Но прежде чем приступить к доказательству, позвольте доложить вам, что вырванная мною глава, которую вы все читали бы в настоящее время вместо той, что вы читаете, – содержала описание сборов и поездки моего отца, дяди Тоби, Трима и Обадии с визитом в ***.

– Поедем в карете, – сказал отец. – А скажи, пожалуйста, Обадия, мой герб переделан? – Впрочем, рассказ мой сильно выиграет, если я начну его иначе. Когда к гербу рода Шенди присоединен был герб моей матери и наша семейная карета перекрашивалась к свадьбе моего отца, случилось так, что каретный живописец, – потому ли, что он выполнял все свои работы левой рукой, подобно Турпилию Римлянину или Гансу Гольбейну из Базеля, – или же в промахе этом повинна была скорее голова художника, чем его рука, – или, наконец, все, так или иначе связанное с нашим семейством, расположено было уклоняться влево, – словом, к позору нашему, вышло так, что вместо правого пояса, который законно нам полагался с царствования Гарри VIII, – – в силу одной из этих роковых случайностей выведен был наискось по полю герба Шенди левый пояс. С трудом верится, чтобы такой умный и рассудительный человек, как мой отец, мог быть настолько обеспокоен подобным пустяком. Когда бы он ни услышал в нашем семействе слово карета – все равно чья, – или кучер, или каретная лошадь, или наем кареты, как сейчас же начинал жаловаться на унизительный знак незаконности, выведенный на дверцах его собственной кареты; он не мог войти в карету или выйти из нее, не обернувшись, чтобы взглянуть на герб, и не дав при этом обета, что нынче он последний раз ставит туда ногу, пока не будет убран левый пояс. – Но, подобно дверным петлям, герб принадлежал к тем многочисленным вещам, относительно которых в книге судеб постановлено – чтобы люди вечно на них ворчали (даже в более рассудительных семьях, чем наша) – но никогда их не исправляли.

– Вычищен ли левый пояс, я спрашиваю? – сказал отец. – Вычищено, сэр, – отвечал Обадия, – только сукно на подушках… – Мы поедем верхом, – сказал отец, обращаясь к Йорику. – За исключением разве политики, духовенство меньше всего на свете смыслит в геральдике, – сказал Йорик. – Какое мне дело до этого, – воскликнул отец, – мне просто будет неприятно явиться перед ними с пятном на моем гербовом щите. – – Бог с ним, с левым поясом, – сказал дядя Тоби, надевая парик с бантом. – Вам, конечно, все равно, – ну так и поезжайте делать визиты с тетей Диной и с левым поясом, коли вам угодно. – Бедный дядя Тоби покраснел. Отец уже досадовал на себя за свою несдержанность. – Нет – милый брат Тоби, – сказал отец совсем другим тоном, – но я боюсь за свою поясницу; от сырого сукна на подушках у меня опять может разыграться ишиас, как в декабре, январе и феврале прошлой зимой, – поэтому садитесь, пожалуйста, на лошадь моей жены, братец, – а вам, Йорик, надо ведь готовить проповедь, и самое лучшее, стало быть, поехать вперед – а я уж сам позабочусь о брате Тоби; мы с ним потихонечку тронемся за вами.

Глава, которую мне пришлось вырвать, содержала далее описание этой кавалькады, возглавляемой капралом Тримом и Обадией, которые медленным шагом, как патруль, ехали бок о бок на двух каретных лошадях, – – между тем как дядя Тоби в расшитом позументом полковом мундире и в парике с бантом держался рядом с отцом, погружаясь попеременно в ухабы и в рассуждения о преимуществах учености и военного дела, смотря по тому, кто из них начинал первым.

Но картинное изображение этой поездки, если его критически разобрать, оказывается по стилю и манере настолько выше всего, что мне удалось достигнуть в этой книге, что оно не могло бы в ней остаться, не причинив ущерба всем прочим сценам и не разрушив также необходимого между двумя главами равновесия и соразмерности (в добре ли или во зле), от чего проистекают правильные пропорции и гармония произведения в целом. Сам я, правда, еще новичок в литературном деле и мало в нем понимаю – но, мне кажется, написать книгу, по общему представлению, все равно что напеть вполголоса песню, – вы только не сбивайтесь с тона, мадам, а возьмете ли вы низко или высоко, это не важно. – —

– Этим и объясняется, с позволения ваших преподобий, почему некоторые низменнейшие и пошлейшие сочинения расходятся очень хорошо – (как Йорик сказал однажды вечером дяде Тоби) посредством осады. – Услышав слово осада, дядя Тоби насторожился, но не мог взять в толк, зачем она здесь понадобилась.

В следующее воскресенье мне предстоят проповедовать в суде, – сказал Гоменас, – так просмотрите мои заметки. – Вот я и стал напевать заметки доктора Гоменаса, – переливы отличные, – если и дальше в таком же роде, Гоменас, мне нечего вам возразить, – и я продолжал напевать – под впечатлением, что песенка в общем сносная; и до сего часа, с позволения ваших, преподобий, я бы никогда не обнаружил, как она вульгарна, как пошла, как безжизненна и бессодержательна, если бы не раздалась вдруг посреди нее одна мелодия, такая чистая, такая прелестная, такая божественная – она унесла мою душу в иной мир; между тем, если бы я (как жаловался Монтень в схожем положении) – если бы я нашел скат пологим или подъем нетрудным – я бы наверно попался впросак. – Ваши заметки, Гоменас, – сказал бы я, – хорошие заметки; – но то была такая отвесная крутизна – настолько отрезанная от остального произведения – что с первой же взятой нотой я улетел в иной мир, откуда долина, из которой я поднялся, показалась мне такой глубокой, такой унылой и безотрадной, что никогда не найду я в себе мужества снова в нее спуститься.

Карлик, который сам же дает мерку для определения своего роста, – – можете быть уверены, является карликом не в одном только отношении. – На этом мы и покончим с вырванными главами.