Глава пятая
Антарктида; море Росса; борт ледокола «Михаил Громов» СССР; Ленинград; Балтийское морское пароходство Апрель – июнь 1985 года
Антарктида готовилась к продолжительной зиме. День становился все короче. Бледное солнце, если его не заслоняла облачность, ненадолго появлялось над горизонтом и, проплыв по короткой дуге, снова исчезало.
Кукушкин стоял у края вертолетной площадки, держась за леерное ограждение. Вокруг было светло, но солнце пряталось за толстым слоем облачности. Низовая метель несла по-над ледяным покровом снег. Позади пилота был намертво пришвартован к палубе вертолет. Одетые в брезентовые чехлы лопасти слегка покачивались, а стальные швартовые тросы издавали на ветру странный гул.
Михаил с тоской смотрел вдаль. Эту картину он наблюдал изо дня в день; сейчас он пытался отыскать в ней хоть какое-то изменение, хоть какую-то деталь, не замеченную ранее. Тщетно.
«Должно быть, в этом снежно-ледяном мире ничего не меняется миллионами лет», – с тоской подумал он.
Глянув влево, он вдруг заметил фигуру человека, вышедшего на палубу из надстройки. Приглядевшись, Кукушкин узнал Петрова, решительно направлявшегося к опущенному по правому борту штормтрапу.
– Андрей Николаевич! – окликнул пилот бывшего капитана.
Тот остановился.
– Привет, авиация. Ты чего тут трешься?
– Надеялся солнце увидеть, пока не стемнело. Надоело в темноте сидеть – для вдохновения вредно.
– Вот оно что…
– А вы чего?
– Тоже вот подышать вышел.
Михаил кивнул на снаряжение, прикрепленное к поясу Петрова.
– Подышать с фалом и ракетницей?
Улыбнувшись, моряк промолчал.
– Может, помощь требуется?
– Требуется, – кивнул Андрей Николаевич.
– Я готов. Что нужно делать?
– А ничего. Просто никому не говори, что видел меня.
– Хорошо, – удивленно пробормотал вертолетчик.
* * *
Цимбалистый сидел в своей каюте и кормил Фросю. С продуктами на судне стало туговато, но для единственной собаки у экипажа всегда находился лишний кусочек. Кто подбрасывал из своих старых запасов сахар, кто ломтик копченой колбасы, кто сало. В общем, питалась всеобщая любимица пока неплохо.
Внезапно за иллюминатором промелькнул силуэт спускавшегося по штормтрапу Петрова. Заметив тень, Фрося громко гавкнула.
Удивленно промычав, боцман повернул голову и посмотрел на светлое пятно. За иллюминатором никого не было…
Спустившись на лед, Петров поправил воротник теплой меховой куртки и двинулся в сторону скопления ледяных валунов. Он надеялся взобраться на самый крупный, и с его высоты осмотреть округу.
Идти, борясь с сильным ветром, пришлось минут 15.
Наконец, бывший капитан преодолел несколько сотен метров и с трудом взобрался по скользкой поверхности на вершину. Достав из-под одежды бинокль, он посмотрел в одну сторону, в другую…
Видимость из-за поземки была отвратительной. С борта судна казалось, что высота снежных вихрей небольшая, а на деле выходило, что в слое пяти-семи метров было видно не дальше четверти мили.
Чертыхнувшись, Петров спрятал бинокль. И вдруг заметил, как внизу – вблизи основания валуна – что-то блеснуло. Он хотел аккуратно спуститься вниз, да не получилось – валун неожиданно ожил. Послышался треск ломающихся льдин, из образовавшейся трещины выбило фонтан воды.
Твердь под ногами качнулась. Потеряв равновесие, капитан упал и неуправляемо заскользил вниз. Следом за ним с вершины покатились куски льда.
Сильно ударившись о заснеженный лед, Петров на миг потерял ориентацию. Ракетница отлетела на полтора метра, сверху продолжали сыпаться обломки, один из которых больно тюкнул острым краем в ногу.
Андрей перевел дух, рукавом вытер с лица кровь, осмотрелся.
Лед под огромным валуном раскололся, кривая трещина прошла буквально в трех шагах от него. Она расширялась на глазах, вода по какой-то причине выплескивалась, заливая одежду Андрея.
Его правую ногу придавил крупный кусок льда. До ракетницы в таком положении не дотянуться. А рядом лежало то, что несколько секунд назад привлекло его внимание своим блеском.
– Кубик? – изумленно прошептал он, выкапывая из снега разноцветную игрушку.
Находка изрядно озадачила. Однако сейчас было не до нее.
Капитан попытался высвободить зажатую ногу. Не получилось. Накрывший ее кусок льда был слишком тяжел.
Внезапно послышался сильный всплеск и громкое сопение.
Петров замер, затем медленно повернул голову. Неподалеку от него на лед из образовавшейся трещины выбирался морской леопард. Это был взрослый матерый самец длиной около трех метров и весом под 300 килограммов. Судя по поведению животного, ничего хорошего Андрею эта встреча не сулила.
* * *
Многократно побывав в Антарктиде, Петров был наслышан об этих хищниках. Он отлично знал, как быстро они расправляются с обычными тюленями, с пингвинами и с довольно крупной рыбой. Знал и о случаях нападения морских леопардов на человека.
Представители этих хищников не боялись нападать даже на небольшие суда. А еще они могли выпрыгнуть из воды, чтобы схватить неосторожного человека за ногу. Объектами подобной охоты, как правило, становились сотрудники антарктических исследовательских станций.
Причиной агрессивного поведения леопардов не являлось их желание напасть именно на человека. Причиной служили повадки и склонность неожиданно атаковать из воды животных, находящихся на краю льдин. Ведь из воды морскому леопарду трудно распознать, кто именно станет объектом его охоты.
– Спокойно, брат. Это ты меня окатил водой с ног до головы? – проговорил Андрей. И подняв кубик, спросил: – Твоя игрушка? Понимаю… Ценная штука.
Не сводя глаз с леопарда, он осторожно приподнялся на локтях и переместился ближе к ракетнице.
Ощетинив усы, леопард рыкнул, но с места не двинулся. Вероятно, «объект» в объемной теплой одежде оказался несколько больших размеров, чем он предполагал, заметив его из-под воды.
– Спокойно, спокойно… – твердил Петров, продолжая подбираться к оружию.
Еще дважды повторив движение, он протянул руку и нащупал ракетницу. Заиндевевшими от холода пальцами Андрей обхватил рукоять и направил толстый ствол на хищника.
Он уже был готов выстрелить, но в последний момент поднял ракетницу вверх.
– Если не возражаешь, кубик я заберу. Но с меня салют. Договорились?
Бахнул выстрел. В небо взлетела красная ракета.
Испугавшись, леопард поспешно отступил к трещине и исчез в темной воде.
Кукушкин все это время торчал на вертолетной площадке и с беспокойством поглядывал в сторону группы больших белых валунов. Именно в том направлении полчаса назад ушел бывший капитан Петров. В последний раз он видел его крохотную фигуру на вершине самого высокого валуна.
Потом фигурка исчезла, и пилота охватило волнение.
Несколько раз он порывался отправиться в рулевую рубку и доложить обо всем Севченко или кому-то из комсостава. Но Петров просил молчать, поэтому Михаил медлил. Бегал вдоль лееров, трясся от волнения и холода. И ждал…
Вдруг со стороны валунов в небо взвилась красная ракета.
– Оп-па, – выдохнул Михаил, провожая ее взглядом. – Красная. Не иначе Андрей Николаевич попал в беду!..
Спустя несколько секунд он уже спешил по скользкой палубе к надстройке. А еще через минуту сбивчиво докладывал Баннику об ушедшем к валунам Петрове.
* * *
Через 30 минут несколько членов команды, включая врача Долгова, второго помощника Банника и волочившего за собой сани боцмана Цимбалистого, подошли по оставленным на снегу следам к ледяному холму.
С подветренной стороны Петрова не было.
– Андрей Николаевич! – крикнул Банник.
Тишина.
Моряки обошли валун.
– Капитан!
– Здесь!.. – послышался слабый голос из-за кучи ледяных обломков.
– За мной! – скомандовал Банник и заскользил по склону ледяного холма.
Петрова они нашли среди многочисленных обломков, присыпанных сверху свежим снегом. Его нога была зажата острым краем большого ледяного куска; сам он сильно продрог и едва мог говорить.
– Ну шо? Предлагаю навалиться всем вместе. – Второй помощник уперся в край ледяного фрагмента.
Цимбалистый, Долгов и два матроса боцманской команды дружно оттолкнули обломок, освободив ногу бывшего капитана.
– Спасибо, – проговорил тот слабым голосом.
Пострадавшего уложили на сани. Боцман с матросами «впряглись» в упряжку и потащили сани к судну.
– Бегом! – скомандовал Банник, подталкивая сани сзади.
Видимость в снежной метели была отвратительной. Длинный силуэт «Михаила Громова» едва просматривался сквозь белую пелену. Лежащего на санях Петрова уже била дрожь – мокрая одежда заледенела. Четверо моряков тянули фал, периодически падали на «ухабах», поднимались и снова тянули…
Наконец, процессия добралась до правого борта ледокола. Наверху вдоль леерных ограждений стояли члены экипажа. Матросы опустили на лед сеть, в которую спасательная команда осторожно переложила Петрова.
– Вира! – прогремел Банник.
Сетка плавно пошла вверх. Остальные взбирались на борт по штормтрапу…
За всем этим с правого крыла мостика молча наблюдал Севченко.
Сеть с бывшим капитаном поднялась до уровня палубы, где за нее ухватились десятки заботливых рук. Андрея Николаевича освободили из пут и быстро потащили к ближайшему входу в надстройку.
Когда процессия исчезла из поля зрения, Севченко зло сплюнул и вернулся в тепло рулевой рубки…
– Куда несем? – вопрошал Банник, взбираясь первым по трапу. – В медблок?
В этой ситуации командование перешло к судовому врачу.
– Сначала в его каюту, – распорядился Долгов. – Если потребуется, я подготовлю медблок для приема…
* * *
Петров в своей одежде лежал на кровати. Рядом на столике сверкал разноцветными квадратиками кубик Рубика. Несколько человек из команды топтались у входной двери. Склонившись над пострадавшим, Долгов кромсал ножницами заледеневшую одежду, которой с каждой минутой на теле бывшего капитана становилось все меньше и меньше.
Освобожденная кожа была красной; Андрея колотил озноб…
Когда одежды не осталось совсем, доктор обработал тело каким-то раствором, а на наиболее пострадавшие участки наложил бинтовые повязки. Затем укутал капитана двумя одеялами, а сверху накрыл теплой форменной курткой.
Сев на стул рядом с кроватью, Долгов налил в стакан спирт, поднес к губам Андрея Николаевича:
– Выпейте. Сейчас это необходимо.
Тот попытался, но зубы стучали о край стакана и не позволяли сделать полноценный глоток.
В этот момент толпа у двери расступилась – в каюту вошел Севченко.
Долгов доложил:
– Обморожение. Вторая степень. Но, уверен, выкарабкается.
– Почему покинул судно? – не слушая доктора, спросил капитан.
– Я так понимаю, путь искал, – ответил за Петрова Долгов. – Чтоб нам продолжить движение.
– Кто был в курсе, что он спустился на лед?
Моряки недоуменно переглянулись.
– Н-никто не знал, – прошептал Андрей.
Покачав головой, Севченко усмехнулся:
– Опять врете?.. Кукушкин рассказал о ваших замыслах. Здесь я командую, товарищ Петров! Пора уже это запомнить.
– Лучше х-хоть что-то д-делать, чем н-ничего! – нашел в себе силы сказать Петров.
Ответом был неприязненный взгляд.
Но бывшего капитана это не остановило, и он кивнул на лежавший на столе кубик:
– В-взгляните на это. П-помните, как давно вы б-бросили его за борт? А он оказался рядом – всего в 300 метрах. В-выходит, я был прав – л-льдины тащит в попутном н-направлении. А т-точнее, их толкает айсберг.
Севченко задумчиво молчал.
Долгов же взял кубик, повертел в руках. И спросил:
– И что это значит? Неужели айсберг может нас нагнать?..
* * *
Усталый Кукушкин брел по коридорам надстройки.
Два последних года летной карьеры он часто мотался на кораблях по морям и океанам. Но в такую передрягу, когда судно вмерзло в лед и медленно дрейфовало в неизвестном направлении, он вляпался впервые. До этого все было четко и ясно – спроси любого моряка на завтраке в кают-компании, когда будем в порту, и тут же получишь исчерпывающий ответ. С точностью до одного часа.
А что теперь? Теперь на «Громове» никто не знал, что будет через день, через неделю, через месяц. Никто, несмотря на то что на ледоколе по странному стечению обстоятельств оказалось целых два капитана.
Возле каюты Петрова пилот внезапно столкнулся с Банником, Еремеевым и Тихоновым.
– Здрасьте, – пробурчал он.
– Тебе чего здесь надо? – недовольно спросил старпом.
– Доктора ищу. Он случайно не здесь?
– Здесь. А зачем он тебе понадобился?
– Думал, может, снотворного у него попросить? Не могу больше. Только бы отключиться, чтоб ничего этого вокруг не видеть. Противно, сил нет.
Банник добродушно потрепал его по плечу:
– Бывает, приятель. Это дрейф – никуда не денешься. Сходи, прогуляйся по палубе, подыши. Может, отпустит.
– Полдня сегодня гулял. Слева лед, справа лед, под ногами лед. На палубе еще хуже, чем тут.
– Шо поделаешь?.. От депрессии наш доктор не вылечит. Это только в Ленинграде пройдет – там климат способствует.
– Ты у боцмана гитару попроси, – подсказал Тихонов. – Ему без голоса она пока не нужна, а тебе все какое-то занятие. Играть-то умеешь?
Кукушкин намеревался ответить, но тут дверь каюты Петрова резко распахнулась, и в коридор вышел Севченко.
– О, товарищ капитан! – оживился Банник. – Ну шо он там?
– Ни шо! – раздраженно огрызнулся Севченко. – С этого момента все покидают судно только с моего разрешения! – И, повернувшись к Еремееву, добавил: – Понятно, товарищ старпом? Лично отвечаете за исполнение моего приказа!
– Понятно, – буркнул тот, проглотив обиду.
Не произнеся больше ни слова, капитан направился к трапу.
– И шо он такой нервный? Шо я такого сказал?.. – не понимая, пожал плечами Банник.
И дернул ручку двери каюты Андрея Николаевича.
* * *
После ухода Севченко, Долгов никого не пускал в каюту Петрова.
– Доктор, может, кровь нужна? – сквозь узкую щель поинтересовался Банник. – У меня самая распространенная группа.
– Какая к черту кровь?.. – отмахнулся тот.
– Или еще чего? – кричал из-за плеча второго помощника рулевой Тихонов. – Вы только скажите!
– Покой ему нужен. И асептические сухие повязки. Так что проваливайте…
Оставшись наедине с пострадавшим, врач сел рядом с кроватью и все же заставил его сделать пару глотков спирта. Проглотив обжигающее «лекарство», тот упал на подушку и прошептал:
– С-сколько лет х-хожу на «Громове» с этими л-людьми, а не перестаю удивляться их г-героизму и ч-человечности.
Долгов улыбнулся.
– Это нормальное поведение нормальных мужиков. А героизм… сдается мне, что это немного другое.
– Вы так д-думаете?
– Уверен. Хотите расскажу одну историю? Время у нас есть – до следующей перевязки часа полтора.
– Чего ж не п-послушать – р-рассказывайте…
Приоткрыв дверь в туалетную комнату, доктор закурил.
– До того как устроиться на суда, я работал в одной из ленинградских клиник, – начал он. – Отделение было сложное, да и вообще работа, скажу я вам, не для слабонервных. Как-то дежурил ночью; дежурство выдалось спокойным – даже удалось поспать. А под утро забегает в ординаторскую сестра из приемного: «Доктор, пациент тяжелый в первой операционной!» Я бегом туда, бригада уже на месте. На столе девочка лет пяти. Пока стерилизовался и готовился, узнал подробности.
– И что же п-произошло? – с тревогой смотрел на Долгова Петров.
– Ее семья попала в автомобильную аварию. Отец, мать, она и братик-близнец. Девочка пострадала больше других: удар пришелся в левую заднюю дверцу, у которой она сидела. Мать, отец и братик почти целы – так… царапины, гематомы; у отца только легкое сотрясение мозга. Им помощь оказали на месте. А у девочки переломы, рваные раны и большая потеря крови.
Вспомнив своего пятилетнего сына, Андрей покачал головой.
Долгов продолжал:
– Пока готовили операционный стол, пришел анализ крови, а заодно известие о том, что именно второй отрицательной в нашем холодильнике нет. Состояние критическое – девочка «тяжелая», счет на минуты и доставить кровь из соседней клиники не успеваем. Срочно делаем анализ крови родителей. У отца и матери – не подходит. Вспоминаем про брата-близнеца, и у него, конечно же, оказывается вторая отрицательная. Иду в приемное…
Судовой врач сделал две короткие затяжки. Затушив окурок, бросил его в урну, вернулся к кровати и включил стоявший на столике электрический чайник.
– Сейчас чайку попьем. Вам горячее не помешает.
– Что было дальше, д-доктор?
– Дальше… Мама девочки сидела в приемном вся в слезах. Отец бледный, с трясущимися руками. У мальчика в глазах отчаяние, по щекам размазаны слезы; одежда перепачкана кровью сестрички. Я подошел к нему, присел напротив на корточки. И говорю: «Твоя сестричка сильно пострадала в аварии. Ты знаешь об этом?». – «Да, – всхлипнул он. – Когда в нас врезалась машина, она сильно ударилась и заплакала. Я держал ее на коленях, пока она не уснула». Спрашиваю: «Ты хочешь ее спасти?» Он решительно кивает. «Тогда мы должны взять у тебя кровь». – «Для нее?» – перестав плакать, с надеждой глядит на меня. «Для нее». Мальчуган раздумывал ровно секунду. Потом тяжело задышал и опять кивнул. Подзываю жестом медсестру, представляю: «Это тетя Люба. Сейчас ты пойдешь с ней в процедурный кабинет, и она возьмет у тебя кровь. Тетя Люба очень хорошо умеет это делать, и тебе совсем не будет больно». А вот то, что случилось потом, я до сих пор забыть не могу…
Долгов выключил закипевший чайник, сыпанул в заварочную колбу заварки и поинтересовался:
– У вас случайно малины нет?
– Н-нет.
– А меда?
– И м-меда нет. Только сахар.
– Жаль. Полагаю, если у кого и была – уже не осталось. Малина сейчас была бы в самый раз. Ладно, обойдемся сахаром…
Он соорудил два стакана крепкого чая, помог Петрову лечь повыше, подал ему стакан.
– Пейте понемногу, чтоб хорошенько прогреть пищевод.
Капитан кивнул; обжигаясь, сделал первый глоток. И в ожидании продолжения посмотрел на врача.
– Так вот… Пацан потянулся к матери, обнял ее и сказал, что очень ее любит. Потом точно так же попрощался с отцом и даже поблагодарил его за какую-то покупку, – продолжил тот. – Люба увела его в процедурную, а я вернулся в операционную. Операция прошла успешно, и я перевел девочку в реанимацию. А возвращаясь в ординаторскую, вдруг заметил мальчонку на кушетке в процедурной – Люба оставила его отдохнуть после забора крови. Подошел к нему, присел рядом, поинтересовался самочувствием. А он: «Где Таня?» – «Спит, – отвечаю. – С ней теперь все будет хорошо. Ты ее спас». И вдруг он спрашивает: «А когда же я умру?» Я сначала даже не понял вопроса. Отвечаю с улыбкой: «Очень не скоро. Когда совсем стареньким станешь». И тут меня осенило – мальчуган на полном серьезе думал, что умрет сразу после того, как у него заберут кровь. Поэтому и прощался с родителями.
– То есть он ж-жертвовал жизнью ради с-ссе-стры?
– Именно. Теперь понимаете, какой он совершил подвиг?
– П-понимаю.
– Вот так. Столько лет прошло, а у меня до сих пор мурашки по спине, когда вспоминаю эту историю.
– Д-действительно, геройский поступок, – согласился капитан, делая очередной глоток.
– Андрей Николаевич, я вот чего хотел спросить…
– С-спрашивайте.
– Что будет, если айсберг нагонит наше судно?
Петров помрачнел.
– Худо нам п-придется. Но надеюсь, что этого не с-случится…
* * *
Часом позже Севченко сидел в своей каюте и, рассматривая испачканный маслом рюкзак, вспоминал первый день пребывания на «Громове».
Внезапно в дверь постучали. Встав, он повернул в замке ключ. На пороге стоял Долгов с медицинским чемоданчиком в левой руке.
Севченко посторонился, позволяя доктору войти. Тот молча прошел до стола, открыл чемоданчик, достал термометр и стетоскоп.
– Пасть открой, – сказал он, повернувшись.
Капитан послушно открыл рот и зажал губами вставленный градусник.
Долгов пристроил в ушах трубки стетоскопа и выдал следующую команду:
– Тельняшку.
Севченко задрал тельник, после чего врач с минуту внимательно слушал дыхание и сердцебиение пациента.
– Все, медосмотр закончен, – сказал он, поворачиваясь к чемоданчику.
– Чего такой злой? – шепелявя из-за термометра, спросил Валентин Григорьевич.
– Сам не догадываешься? Валь, ты никогда серьезно не задумывался, почему у тебя нет друзей?
– Я считаю, что их нет из-за зависти.
– Из-за какой к черту зависти?!
– К моему богатому внутреннему миру и незаурядной внешности.
Долгов с размаху забросил стетоскоп в открытый чемоданчик.
– Почти сто человек сидят в одной клетке, и у всех нервы на пределе! А ты только и знаешь, что гайки закручивать!
Капитан предпочел не развивать тему. Оправив одежду, он уселся на койку и спросил:
– Как дома?
– Никак, – плюхнулся рядом доктор.
– Кто тебя вообще в рейс пустил с таким диагнозом?
– Медик медику всегда поможет, – вздохнул Долгов. – Раз уж суждено сдохнуть, то лучше последние дни быть при деле. Да и чего я забыл на берегу? Была б моя воля – вообще бы в порт не возвращался.
– Сплюнь.
Долгов постучал по деревянной стенке каюты и вытащил изо рта старого приятеля термометр. Проверив его показания, спрятал в футляр и убрал в чемоданчик.
– Валь, – тихо попросил он, – ты если что… В холодильник меня не пихай. Лады? Я лучше… в море.
– С ума сошел?! Какие тебе похороны в море? Мы с тобой еще три десятка рейсов отходим!
– С тобой?! Да ни в жисть! Это ж никаких нервов не хватит!
– Володя, мы с тобой в двенадцати тысячах миль от Ленинграда, – устало проговорил Севченко. – Одни среди этой белой каши. И мне в отличие от тебя очень хочется домой. Пойми, единственное, что может помочь в этой ситуации – железная дисциплина. Или ты посоветуешь что-то другое?
Долгов встал. Порывшись в чемоданчике, вынул упаковку таблеток и швырнул на стол.
Выходя из каюты, сухо сказал:
– По одной после еды. Для профилактики…
* * *
Долгову накануне похода в Антарктиду исполнилось сорок пять. Он был грузноват и медлителен в движениях. Приятное смугловатое лицо украшала ровная темная бородка. Любимой одеждой в полярных широтах у него был толстый свитер из верблюжьей шерсти с широким шейным отворотом.
Несколько лет назад Долгову довелось работать судовым врачом на ледоколе, которым командовал Севченко. Тогда они и сошлись, сдружились за мензуркой медицинского спирта. Доктор ведь странное существо – снаружи напоминает человека, а внутри хранит массу информации о людских недугах и сам вроде как никогда не болеет. С ним можно, не стесняясь, поговорить о чем угодно; выслушать кучу историй и даже попросить совета о здоровом образе жизни. Ну, так, для поддержания беседы.
Как бы там ни было, дело он свое знал, любил и за свою практику спас не одну сотню жизней. Кстати, в том злополучном походе, когда ледокол Севченко лишился топлива и дрейфовал, благодаря стараниям Долгова жертв оказалось только двенадцать. Если бы не он – замерзло бы полкоманды, и еще неизвестно, чем для Валентина Григорьевича обернулся бы финал того плавания.
Как и большинство своих коллег-врачей, Долгов был отъявленным циником. Рассказы о человеческом страдании и смерти являлись для него не более чем заурядными застольными байками – рассказал, посмеялся и забыл.
– В начале семидесятых довелось мне поработать сельским врачом в сибирской глубинке. Участок размером с Бельгию: степь, тайга, реки, озера; два десятка деревень, разбросанных на многие километры. Полученный мною опыт в ходе тамошней трудовой деятельности доказывает, что 80 процентов людей по уровню интеллекта не дотягивают даже до простейших, – рассуждал он во время очередной пьянки по случаю дня рождения боцмана или юбилея Октябрьской революции. И, глядя на благодарных слушателей, спрашивал: – Знаете, какая основная причина смерти в нашей стране?
Аудитория молчала.
– Тупость! – возносил он указательный палец в потолок каюты. – Тупость обгоняет и старость, и болезни, и несчастные случаи, и даже потери на войне на добрый десяток процентов.
– А мы думали, ты имеешь в виду сердечно-сосудистые заболевания, – робко возражал кто-то из гостей.
– Ха и еще раз ха! – щедро наливал себе доктор. И для очевидности выводов объяснял методику своих расчетов: – Первый случай. Привозят ко мне пациента, я ставлю диагноз: отравление некачественными продуктами. Вроде бы все буднично и красиво. Но на самом деле причиной отравления является тупость, потому что жадный товарищ сожрал просроченные консервы – ему, видишь ли, жалко их было выбросить. Второй случай. Тяжелейшая автомобильная авария на зимней дороге. С одной стороны, заурядное происшествие, каких на наших дорогах тысячи. С другой – проявление все той же тупости, так как дяденька лихачил на обледенелой дороге на летней резине. Третий пример – типичный БНС.
– Что такое БНС?
– Бытовой несчастный случай. Мужика убило током. Но не просто убило, а когда он снял заднюю крышку включенного телевизора и полез в него отверткой «просто подкрутить яркость». Наконец, происшествие номер четыре: семья в полном составе сгорает в пожаре. Бывает? Да. К примеру, когда неисправна печная заслонка или по каким-то причинам взрывается газ. Тут можно только пожалеть о произошедшем и выразить соболезнования родным. Но в этом случае пьяный глава семьи решил покурить в постели и заснул. Причина прежняя – тупость. То есть мозг этого индивидуума умер задолго до официальной кончины. Поначалу я думал, что такое можно встретить только в глуши. Ничего подобного! Переехал в райцентр, потом в город – и там то же самое. И таких случаев, мои дорогие пациен… то есть товарищи, пруд пруди! До работы на судах я едва ли не каждый день выкорчевывал из разбитых машин трупы с запахом свежего алкоголя; соскабливал с асфальта останки идиотов, светивших себе зажигалкой в горловину бензобака; сметал в пакетик пепел придурков, пытавшихся украсть высоковольтный кабель…
Благодарные «пациенты» слушали и согласно кивали головами.
Несмотря на бьющий ключом цинизм, Долгова в команде любили и уважали. Говорить он мог что угодно, но к своим обязанностям относился чрезвычайно серьезно – людей излечивал от недугов быстро и надолго. А в иных неотложных случаях даже виртуозно исполнял операции: вскрывал гнойные нарывы, удалял аппендикс, штопал ужасные рваные раны…
Полтора года назад Долгов вдруг почувствовал неладное со своим здоровьем: немотивированную общую слабость, длительную изжогу и приступы тошноты, депрессию, плохой сон, снижение аппетита. К тому же его вес стремительно стал уменьшаться.
Обследование в клинике показало: рак желудка с метастазами в пищевод, легкие и печень.
Он был однажды женат на красивой женщине, но давно развелся. Детей не имел. Ничто его не держало на берегу.
И тогда, легко раздобыв справку об отсутствии серьезных заболеваний, Долгов решил умереть в море…
* * *
«Михаил Громов» по-прежнему стоял посреди полностью замерзшей полыньи. Днем в ясную погоду солнце едва показывалось из-за горизонта; проплыв по его краю и пару часов подразнив пленников своим холодным блеском, оно опять исчезало.
В машинном отделении работал единственный вспомогательный дизель-генератор, обеспечивающий электроэнергией самых необходимых потребителей. В восемь вечера дежурный моторист снижал его обороты до минимальных и отрубал освещение в жилых и общественных помещениях. В работе оставались лишь радиостанции, бортовые огни, теплогенератор. Также без перебоев работало освещение мостика, машинного отделения, радиорубки, каюта капитана и еще нескольких важных помещений.
Покинув каюту Севченко, Долгов дошел по коридорам до своего жилища. Бросив в угол чемоданчик, он плюхнулся на кровать, устало провел ладонями по лицу…
Потом дотянулся до стоявшей на столе фотографии в красивой рамке. Взяв ее, он на пару минут задумался, рассматривая запечатленного человека.
Внезапно свет в каюте погас.
В темноте послышался тяжелый вздох…
* * *
В Ленинграде бушевала молодыми красками весна: светило яркое солнце, день становился длиннее, деревья шелестели молодой листвой, а люди сменили теплую одежду на болоньевые плащи и легкие куртки.
К зданию штаба Балтийского морского пароходства подошла беременная женщина с приятной внешностью, роскошными каштановыми волосами и красивым лицом с правильными чертами. Она была хорошо одета, а обтягивающая юбка подчеркивала стройность фигуры, если не считать выдающегося вперед живота.
Галине было сорок два – довольно опасный возраст для рождения ребенка. Тем не менее для нее и мужа это был последний шанс. Они давно ждали этого счастливого момента и серьезно к нему готовились.
Супруг много лет работал в пароходстве – ходил на современных ледоколах. Галина до беременности занимала одну из должностей в бухгалтерии пароходства, правда расположена она была в нескольких кварталах от штаба.
Оказавшись в холле, она прошла мимо десятка ожидавших людей, приблизилась к каморке, в которой сидел молодой вахтер, и протянула паспорт.
– Здравствуйте. Я к Борису Сергеевичу.
– Не принимает, – не удосужившись поднять глаза, ответил парень.
– У меня муж на «Михаиле Громове».
– Женщина, он не принимает!
– Да что же это такое?! – всхлипнула Галина. – Два месяца связи не дают! Даже не знаю: живой ли…
По всему было видно, что вахтер привык к подобному поведению посетителей. Нахмурив брови и отведя взгляд в сторону, он молчал.
Видя полное равнодушие, женщина схватила свой паспорт и, решительно проходя мимо конторки вахтера, бросила:
– Я жена и имею право знать!
Однако юркий паренек успел вскочить со стула и преградить ей путь.
– Вон сколько желающих! – указал он на стоящих в холле людей. – И все хотят знать.
Галя повернулась и только теперь поняла, что все ожидавшие в холле люди тоже имеют отношение к «Михаилу Громову». Ближе всех стояла Людмила – супруга молодого капитана Петрова. Она, как и многие другие, с сочувствием смотрела на беременную женщину.
– Все, между прочим, родственники. Как и вы, – ворчал молодой вахтер. – А пустить не могу! Я приказ исполняю. Мне не велено…
Внезапно у Галины потемнело в глазах. Пытаясь удержаться, она взмахнула рукой, выронила документ и стала оседать.
– Женщина, что с вами?! – едва успел подхватить ее растерянный вахтер.
Подбежавшая Людмила помогла посадить Галю на стул конторки. И, не мешкая, распорядилась:
– Живо вызывайте «Скорую»!