Глава одиннадцатая

В операционном блоке заканчивалась подготовка к операции.

Уснувшая Галина лежала на специальном столе в центре операционной. Над столом ярко горели сферические светильники. Анестезиолог расположился у своей аппаратуры недалеко от выхода. Там же на стене находилась подводка медицинских газов: кислорода и закиси азота.

Мебели и оборудования в операционной было мало – только самый необходимый минимум: три инструментальных столика, подставки для биксов и капельниц, наркозная аппаратура, электрокоагуллятор. Вся остальная техника, обеспечивающая помощь бригаде и жизнедеятельность пациента, была сосредоточена в соседней комнате – аппаратной.

Ассистенты и операционные медсестры докладывали профессору о готовности к операции:

– Катетер установлен.

– Трубка для вентиляции легких установлена.

– Перистальтика кишечника активизирована…

– Хорошо. Приступаем, – спокойно отвечал профессор Акулов. – Делаем низкий поперечный разрез по Керру – Гусакову…

Ледокол «Новороссийск» полным ходом шел к дрейфовавшему «Громову». С каждым днем температура воздуха опускалась в среднем на два-три градуса, но погода после опасных 40-х широт казалась сказочной. И только крепкий ветерок, иногда поднимавший двухбалльную волну, портил это впечатление.

В рулевой рубке кипела будничная работа.

Склонившись над картой, начальник экспедиции Манугаров с капитаном Митрохиным отмечали пройденный за минувшие сутки путь. Невзирая на свою «древность», «Новороссийск» выдавал неплохой ход – почти прямая линия пути на карте продлилась на добрых 350 миль. Руководителя спасательной экспедиции этот факт радовал.

Помимо Манугарова и Митрохина на мостике присутствовал рулевой матрос, один из помощников капитана, а также Сафонов. Последний, заложив руки за спину, расхаживал вдоль ряда окон и о чем-то размышлял.

Ничто не могло отвлечь его от этих глубоких размышлений. Даже робко приоткрывшаяся дверь и появившаяся на пороге Людмила.

Он заметил ее случайно. Дошел до последнего окна, развернулся на каблуках, сделал пару шагов в обратном направлении… И вдруг увидел то, чего не должно было быть в рулевой рубке.

– Мостик – место для вахты и командного состава, – надменно процедил он. – Когда вы понадобитесь, я скажу.

Услышав строгую фразу, Манугаров отвлекся от карты, заметил у двери молодую женщину и поймал ее умоляющий взгляд.

– Скоро будем на месте, – негромко сказал он, поняв причину беспокойства. – Скоро, милочка, скоро…

Люда благодарно кивнула и покинула мостик. Ответ удовлетворил ее лишь отчасти, на душе все равно было неспокойно.

Руководитель спасательной экспедиции вновь склонился над картой, вздохнул и еще тише произнес:

– Мы-то дойдем. Главное, чтоб на «Громове» нас дождались…

Вертолет выписывал виражи вокруг айсберга и ледокола.

На самом деле эти виражи из-за сильного ветра скорее походили на изрядно вытянутые эллипсы. Подвернув на ветер, Ми-2 терял скорость и долго боролся с ним, пока не пролетал объект осмотра. Затем он приступал к развороту, во время которого потоки воздушных масс норовили снести его к айсбергу. В результате мимо подходившего к глыбе судна он проносился на бешеной скорости. И снова приступал к долгому развороту…

Севченко мало волновали эти детали – сидя в правом кресле, он внимательно следил за процессом сближения «Громова» с исполинской глыбой. Только поднявшись на «вертушке» в воздух, Валентин Григорьевич смог оценить ее форму и истинные габариты. Они поражали. Много на своем веку он повидал айсбергов. Встречались иногда экземпляры и больших размеров. Да только никогда ранее не приходилось иметь с ними столь «тесных» отношений.

«Михаил Громов» на полном ходу раздвигал мелкие льдины и приближался к «Семен Семенычу». На удалении полутора-двух кабельтовых он немного подвернул вправо и взял курс точно на полынью, что опоясывала чернотой айсберг с северо-запада.

За время выполнения вертолетом следующего виража, ледокол преодолел эту дистанцию и вплотную подошел к глыбе. И снова ее размер поразил бывалого капитана – в какой-то момент монолитное ледяное тело полностью закрыло собой корпус отнюдь не маленького судна.

Но внезапно что-то взволновало Севченко. Подняв бинокль, он пробормотал:

– Почему они сбавляют ход? Зачем?..

– Что? – оглянувшись на пассажира, переспросил Кукушкин.

– Ничего – не отвлекайся от управления! А то ветер размажет нас о верхушку этой чертовой ледышки…

Спустя несколько секунд Валентин Григорьевич понял, в чем дело, и, затаив дыхание, стал пристально смотреть на сползавшую по сколу макушку айсберга.

– Молодцы, что вовремя заметили и не полезли… – шептал он. – Молодцы…

После падения глыбы ледокол еще раскачивался на поднятой волне, но все же медленно отползал назад.

Тихонов успел прийти в себя и снова встал к штурвалу. Прибежавший с носа Банник достал из аптечки бинты и перевязал его разбитую голову.

Петров же вернулся к управлению судном. Оглянувшись на Еремеева, он скомандовал:

– Стоп машина! Полный вперед!

– Машинное, стоп! Полный вперед! – продублировал тот команду капитана.

Черногорцев откликнулся не сразу. Сначала динамик издал шелест, сменявшийся стуком, затем «дед» забористо матюкнулся и, наконец, ответил по форме:

– Понял. Даем вперед полный…

Остановившись на пару секунд, винт начал с ускорением вращаться в другую сторону. «Михаил Громов» вновь двинулся вперед.

– Лево руль! Курс – 210, – четко отдавал приказы Андрей.

– Курс – 210, – подкручивал штурвал Тихонов, пока Банник заканчивал перевязку.

– Так держать.

– Есть так держать…

Судно маневрировало и вновь готовилось пройти мимо проклятого айсберга. Важно было точно вписать его корпус между отвесной ледяной стеной, закрывавшей небо, с одной стороны, и кромкой неподвижного толстого льда – с другой. Сложности добавил и конусообразный кусок вершины, качавшийся после падения в той же полынье.

– Право руль! Курс 230.

– Курс – 230.

– Старший помощник, средний вперед.

– Машинное, средний вперед!

– Машинное на связи. Даем средний…

Нос «Михаила Громова» с необычайной осторожностью опять поравнялся с глыбой. Корпус плавно подвернул вправо и прошел впритирочку с ее монолитной стенкой. При этом другой борт аккуратно отодвигал в сторону обломок вершины и едва не касался острых выступов ледяной кромки неповрежденного толстого льда.

– Лево руль, – корректировал движение Петров. – Курс – 225.

– Курс – 225.

«Громов» плавно подвернул влево, четко вписываясь в полынью и филигранно обходя по дуге неровности «Семен Семеныча».

Стоявший на крыле мостика Еремеев завороженно смотрел на проплывавшую слева ледяную стену, до которой при желании можно было дотянуться рукой.

– Не отвлекаться, – вернул его в реальность появившийся рядом Петров. – Неужели не видишь, что корму заводит на препятствие?

Старпом посмотрел назад и только теперь заметил сближение кормы судна с айсбергом.

– Лево руль! Курс – 210, – уже отдавал приказ капитан.

– Есть лево руль, – четко реагировал Тихонов.

Штурвал сделал несколько оборотов влево. Корма замедлила сближение и, не дойдя до «стенки» одного метра, пошла параллельно ей…

Через две минуты судно полностью разминулось с ледяной глыбой.

Все, кроме Тихонова, высыпали на левое крыло мостика и, не веря своим глазам, смотрели на оставшуюся за кормой ледяную гору.

– Господи… – шептал старший помощник, – прошли…

Банник с уважением посмотрел на Андрея.

– Товарищ капитан…

– Да, – откликнулся тот.

Второй помощник встал по стойке смирно и, нарочито выпятив грудь, добродушно пробасил:

– Трепещу!

Все это время Севченко неотрывно наблюдал за эволюциями «Громова».

Он прекрасно видел сход огромного куска льда с вершины айсберга. Правда, предупредить Петрова не успел – заметил движение лишь в тот момент, когда она подъезжала к краю скола. Да и что толку в предупреждении? Ледокол – не велосипед. За три секунды не остановишь.

Видел он и эволюции ледокола. Все они были своевременны и безупречны по исполнению. Но самое главное – они спасли судно от падавшей глыбы и позволили избежать столкновения с айсбергом.

Когда «Михаил Громов» прошел впритирку с ледяной стеной и выбрался на относительно чистую воду, Валентин Григорьевич откинулся на спинку кресла, с облегчением вздохнул и убрал ненужный теперь бинокль. Дело было сделано.

В такие моменты редкой удачи не грех бы и закурить.

– Сигареты есть? – спросил он у пилота.

– Нет.

– Жаль.

– Вы же не курите.

– Не курю. Но сейчас не отказался бы. Кстати, сколько у нас топлива?

Михаил бросил взгляд на топливомер и доложил:

– Минут на тридцать. Можем еще полетать.

– Куда нам еще летать? – криво усмехнулся Севченко. – Как только «Громов» отойдет подальше от «Семен Семеныча», готовься к посадке.

– Понял…

Пока ледокол шел слишком близко к ледяному препятствию, о посадке не могло быть и речи. Кукушкин прикинул, где должно будет находиться судно для осуществления безопасного снижения. Потом рассчитал в уме схему захода против ветра на данную точку.

И приуныл. Схема выходила крайне неудобной.

То, что ледокол двигался строго против ветра – пилота устраивало. Но теперь «Громов» был с подветренной стороны айсберга, а это означало, что глиссада снижения пройдет вблизи ледяной верхушки. И данный факт уже не радовал.

Конечно, можно было «поиграть» курсами захода, но только самую малость – большей вольности не позволяла предельная сила ветра. Подставь под такой ветер левый или правый борт «вертушки» и закрутит ее, как детскую юлу. А других вариантов попросту не имелось, ведь топлива на борту оставалось впритык.

Озадаченный вертолетчик для большей уверенности решил сделать пробный заход на безопасную точку, к которой двигался ледокол.

Выполнив расчетный четвертый разворот, он встал на курс точно против ветра. И сразу понял, что это не вариант – глиссада «пробивала» макушку «Семен Семеныча».

«Черт», – выругался он про себя и слегка подправил курс, чтобы пройти на безопасном удалении.

Продолжая имитировать заход на посадку, Ми-2 снижался и слегка уменьшал скорость. Вершина айсберга увеличивалась в размерах и наплывала слева, закрывая горизонт и часть сумеречного неба. Много ниже, расталкивая льдины, двигался «Михаил Громов».

Вертолет побалтывало, но в целом снижение выглядело устойчивым и стабильным.

Внезапно его резко швырнуло вправо и вниз. Побледнев, Кукушкин с трудом выровнял аппарат, отвернул подальше от вершины и прекратил снижение.

– Что это было? – насторожился Севченко. – Почему нас так шибануло?

– Должно быть, воздушный поток разбивается вершиной «Семен Семеныча» и происходит сильное завихрение, – пояснил авиатор, хотя и сам не был уверен в правильности догадки.

– А зачем ты снижался рядом с айсбергом? Разве нельзя зайти другим курсом?

– В другой раз зашли бы. А сейчас сила ветра не позволяет.

– Почему?

– При подходе к палубе под углом к ветру, когда скорость вертолета снизится до минимума, он закрутит нас, и мы шваркнемся об лед.

– Точно? – с сомнением спросил капитан.

– Процентов девяносто.

Подумав, Валентин Григорьевич проворчал:

– Тогда делай, как знаешь. Ты же как-никак – профессионал…

Второй круг Кукушкин максимально затянул, дожидаясь, пока «Громов» отдалится от «Семен Семеныча» и допыхтит до нужной точки. Оттягивать заход на посадку было нельзя – стрелка топливомера давно покачивалась в опасной зоне около нуля, а на приборной доске горело табло «Осталось топлива 300 литров». Движки у Ми-2 прожорливые, и данного запаса хватало всего на 15 минут полета.

Еще до вылета пилот поинтересовался у Севченко продолжительностью предстоящей разведки.

– Думаю, минут 20 будет достаточно, – тот не придал вопросу должного значения.

Однако позже планы изменились, и в воздухе пришлось пробыть гораздо дольше.

«Эх, знать бы, что так сложится… Тогда заправил бы и дополнительные баки, – вздохнул Кукушкин. – Сейчас попросил бы Петрова отойти подальше от этой глыбы и садился бы без хлопот. А теперь думай, как выкрутиться! Одни проблемы из-за этих начальников!..»

Да, проблемы были, и заход приходилось строить в опасной близости от торчащего над белой пустыней заснеженного пика.

Основной топливный бак был почти пуст. Вертолет значительно потерял в весе, и его швыряло ветром все сильнее – авиатор едва успевал реагировать на шквальные порывы.

Вершина приближалась, опять наплывая слева. «Громов» успел отдалиться на полмили, и край его правого борта выглядывал из-за белого силуэта «Семен Семеныча».

Сидевший рядом Валентин Григорьевич с беспокойством поглядывал то на побелевшую от напряжения правую кисть Кукушкина, то на ледяную громадину, полностью закрывшую обзор через левое остекление кабины.

Ми-2 трясло и кидало все сильнее. Обороты несущего винта «плавали»; режим работы двигателей из-за постоянного перемещения рычага «шаг – газ» тоже менялся.

Севченко перевел взгляд на пилота и увидел, как по его лицу стекают крупные капли пота…

Самое отвратительное началось на траверзе вершины. Вероятно, в этом месте скорость завихрения воздушного потока достигала максимума, к тому же он резко менял направление почти на 90 градусов.

Несмотря на значительное удаление от айсберга – между машиной и его боком было не менее сотни метров, – влияние мощного потока ощущалось все сильнее.

Вначале машину отбросило в сторону и сильно крутануло.

Кукушкин выправил вертолет, смахнул с лица пот и продолжил снижение.

В следующую секунду их швырнуло в сторону глыбы. Двигатели взвыли, а обороты винта, наоборот, просели. Пилот заложил правый крен и вернул машину на нужный курс.

Валентин Григорьевич посмотрел на ледяную стену.

Еще немного, и она останется позади. Впереди уже был виден весь силуэт «Громова» – как на ладони. До спасительной кормовой площадки оставалось меньше полумили.

– «Громов», «Четырнадцать, сто тридцать», – запросил Кукушкин.

– «Четырнадцать, сто тридцать», «Громов» на связи, – ответил Петров.

– Площадку наблюдаю, к посадке готов.

– Посадку разрешаю. Ветер – 240 градусов, 15 метров в секунду.

– Условия принял. Разрешили…

Айсберг почти прошли; до площадки оставалось метров 600. Сидящие в кабине мужчины немного расслабились.

Но ненадолго – в следующий момент «вертушка» едва не перевернулась. Сильнейший порыв так саданул слева и сверху, что крохотный летательный аппарат моментально потерял половину высоты и был отброшен вправо от айсберга метров на 100.

– Держитесь! – крикнул Кукушкин, пытаясь выровнять машину.

Опасный крен устранить удалось. А вот с потерей высоты дело обстояло хуже – винт опять потерял обороты, и движкам не хватало мощности быстро его раскрутить.

Ми-2 снижался на отдельно плавающие льдины, которые несколько минут назад раздвинул своим корпусом «Громов».

«Только не в воду! – с ужасом думал пилот, доворачивая вправо к толстому льду. – Если уж суждено грохнуться, то лучше на лед. Там хоть обгоревшие косточки останутся… Ну, давай-давай-давай, родимый!..»

«Родимый» отчаянно выл турбинами и терял высоту. Под его брюхом быстро проплывали бесформенные льдины различных размеров. До неповрежденного льда оставалось совсем немного.

Высота таяла. Стараясь дотянуть до твердой поверхности, Кукушкин предпринял последнюю попытку спасти положение: потянул ручку управления на себя, а рукоятку «шаг – газ» немного опустил, помогая двигателям раскрутить винт.

Не вышло. До неповрежденного льда дотянуть было невозможно.

И тогда он принял решение садиться на ближайшую подходящую льдину.

Наблюдавшие за заходом Петров с Банником первыми заметили неладное в поведении вертолета.

Капитан бросился к микрофону:

– «Четырнадцать, сто тридцать», ответьте «Громову»! «Четырнадцать, сто тридцать!..»

В эфире было тихо.

– Кукушкин! Товарищ капитан!..

И снова никто не ответил.

Тихонов с Еремеевым взволнованно переглянулись. А Ми-2, подмигивая красным проблесковым маяком, стремительно терял высоту и уклонялся вправо от глиссады.

– Спасательной команде – тревога! – объявил по трансляции Андрей. – Старший помощник, займитесь спуском на воду спасательного бота!

– Есть! – Еремеев кинулся к выходу.

– Шо за напасть? – прогудел от окна Банник. – Почему молчат и не отвечают?

Петров тяжело вздохнул:

– Думаю, им сейчас не до нас…

Кукушкин слышал запросы Петрова. Однако сосредоточиться, формулируя ответ, перенести большой палец правой руки на кнопку «Радио» и выдать в эфир несколько фраз он не мог – попросту не было времени.

В данный момент он решал куда более сложную задачу: выбирал подходящую для посадки льдину, которых в проделанной полынье было в достатке. Однако пока под снижавшимся вертолетом мелькали только небольшие белые куски, а те, что покрупнее – до сотни метров в поперечнике, – покачивались чуть дальше.

Несущий винт потерял обороты до 60 процентов. Это было катастрофически мало для продолжения горизонтального полета в штатном режиме, но для смягчения аварийной посадки хватило бы.

– Туда! – Севченко ткнул пальцем в сторону выступающего края целого льда.

Оценив траекторию снижения, пилот мотнул головой:

– Не дотянем.

И подвернул к ближайшей большой льдине.

На высоте семь-восемь метров он рванул ручку управления на себя, стараясь загасить поступательную скорость. Одновременно с этим резко увеличил шаг винта.

Вертикальная и поступательная скорости уменьшились, но удар колес о льдину все равно получился сильным. Да еще «помог» сильный боковой ветер.

От удара Ми-2 подскочил. А далее произошло то, о чем и предупреждал Кукушкин: машину закрутило влево, появился сильный правый крен.

Вначале от мощного импульса вращения отломилась хвостовая балка, затем лопасти прошлись по заснеженному льду. Вокруг стали разлетаться их обломки.

Основной фюзеляж плюхнулся на правый бок и заскользил по льду, ковыряя и разметая снег молотившими обрубками несущего винта.

Спустя несколько секунд «пляска» закончилась. Михаил после первого удара о лед успел перекрыть подачу топлива, и двигатели встали, не воспламенив остатки керосина.

Полет закончился полным фиаско для техники, но люди внутри кабины уцелели. Тем не менее радоваться было рано.

Льдина, на которой лежали останки Ми-2, дала трещину. Сначала одну, потом вторую, третью…

Все они тонкой паутинкой расходились от того места, куда «вертушка» в первый раз приложилась своей трехтонной массой.

Над входом в операционный блок по-прежнему горела надпись: «Не входить! Идет операция».

Шумно раскрыв дверь, из блока выскочила молодая медсестра, на ходу застегивая сменный халатик. Заскочив в «апартаменты» старшей операционной сестры, она подбежала к шкафчику со стеклянной дверцей. Покопавшись в связке ключей, нашла нужный, крутанула его в замке. Открыв дверцу, стала искать препарат…

Схватила пачку, сунула в карман халата и поспешила обратно.

В коридоре навстречу попался заместитель начальника отделения – тоже известный и неплохой врач.

– Ну как там? – спросил он.

– Плохо, Вениамин Викторович, – на ходу ответила девушка.

– Надежда есть?

– Трудно сказать.

Покачав головой, тот проследовал дальше…

В коридорах «Михаила Громова» оглушительно гремели звонки громкого боя. На палубе полным ходом шла подготовка к спасательной операции: одетые в оранжевые жилеты матросы боцманской команды готовили к спуску один из спасательных ботов.

На мостике было тихо.

Отдав соответствующие распоряжения боцману, старший помощник вернулся в рубку. Взяв бинокль, он стоял на правом крыле и пытался высмотреть людей на той льдине, куда только что упал вертолет. Лежащий на боку красноватый фюзеляж и отломанную хвостовую балку он видел. А вот Севченко и Кукушкина пока не наблюдал.

Вахтенный рулевой матрос облокотился на колонку штурвала и ожидал приказаний.

Петров с Банником склонились над картой. Использовав данные навигационных приборов, они обозначили место судна, отметили положение айсберга и той льдины, где произошла авария вертолета.

– Вот здесь они, – ткнул карандашом в карту Банник. – Почти впритык к «Семен Семенычу».

– Да, – согласился Петров. – И самое отвратительное заключается в том, что он тащит их за собой…

– Мостик, радиорубке! – ожила трансляция голосом Зорькина.

– Мостик отвечает.

– «Новороссийск» на связи.

Андрей Николаевич с Банником радостно переглянулись:

– Переключай!

Спустя несколько секунд послышался запрос:

– «Громов», ответьте! Это «Новороссийск»!

– «Новороссийск», «Громов» на связи, – ответил капитан.

– Кто говорит?

– Петров.

– Плохо слышу! Повторите еще раз!

– Петров на связи! – рявкнул в микрофон Андрей.

– Какой еще Петров! Капитана дайте! – возмутился далекий абонент. – Где Севченко?!

– Я за него, – спокойно отреагировал бывший капитан.

Помимо вахты, на мостике «Новороссийска» находились Манугаров и Сафонов.

Услышав ответ по радио, Сафонов отодвинул микрофон и зло процедил:

– Почему у них в рубке Петров? Они что там, с ума посходили?!

Тем временем Андрей Николаевич продолжал доклад по радио:

– …Капитан Севченко и пилот Кукушкин несколько минут назад потерпели аварию на вертолете в районе айсберга. Срочно нужен ваш вертолет. Через сколько он сможет прибыть в наш район?

– Я буду разговаривать с капитаном! – отрезал Сафонов. – Вам понятно?! Решением пароходства вы отстранены от должности, товарищ Петров! И я не собираюсь…

В этот момент его руку крепко сжала ладонь Манугарова.

Запнувшись на полуслове, офицер Госбезопасности обернулся. Руководитель спасательной экспедиции смотрел на него спокойно и вместе с тем решительно.

– Дай-ка, микрофон, – доброжелательно и почти с улыбкой попросил он.

Манугаров был известным исследователем Арктики и Антарктики, крупным ученым-океанологом, кавалером многих орденов, влиятельным и авторитетным человеком, с мнением которого считались даже в Кремле. Сафонов не посмел ему возразить и безропотно отдал микрофон переговорного устройства.

– «Громов», говорит Манугаров. Наша «вертушка» сможет подойти к вам не ранее чем через два часа. Сами понимаете: подготовка к вылету плюс сам перелет… Так что ранее он подойти никак не сможет.

– Это слишком поздно, – расстроенно проговорил Петров. – Ладно, попробуем сами.

– Постарайтесь, мужики. Удачи…

Руководитель экспедиции отпустил микрофон, и тот закачался на витом шнуре над штурманским столиком.

– Надо еще разобраться, почему капитан Севченко оказался на этом вертолете, а Петров… – негромко возмутился Сафонов.

Однако слушать его Манугаров не собирался. Даже не взглянув в его сторону, он покинул мостик…