Глава десятая

После обеда Севченко собрал команду и полярников в кают-компании. На повестке дня собрания стоял важный вопрос об усилении режима экономии. Из-за последних событий топлива на борту оставалось критически мало, а ледокол «Новороссийск» находился еще слишком далеко. От решения данного вопроса зависело многое.

В первых рядах сидели Петров, Банник, Черногорцев, Зорькин, кок Тимур, Тихонов, Беляев и Кукушкин. После прошедших похорон лица у всех были хмурые.

Севченко обвел присутствующих взглядом и сразу предоставил слово Черногорцеву.

– Топлива осталось немного – кот наплакал, – сказал тот, встав с места и обернувшись к «зрительному залу». – Если урежем отопление и перестанем давать свет, то запасов все равно надолго не хватит.

– Выражайтесь конкретнее, – попросил Валентин Григорьевич. – Насколько его хватит?

– Максимум – трое суток, – ответил старший механик. И безрадостно добавил: – Так что, если «Новороссийск» не поспеет – замерзнем.

– Должны успеть, – подал голос Зорькин.

Постукивая карандашом по столу, Севченко молчал, отчего многие присутствующие чувствовали себя неловко. Ведь это по их милости «Громов» с экипажем оказался в таком затруднительном положении.

Паузу прервал Тихонов.

– Товарищ капитан, а со мной что теперь будет? – произнес он виноватым голосом. – Под арест, а потом под суд?

Севченко поднял взгляд и посмотрел на него так, будто видел впервые.

– Тогда уж всех, – встрял Беляев.

На эту реплику капитан намеревался ответить, но его прервал грохот – в кают-компанию ворвался Цимбалистый. Тяжело дыша, он принялся мычать и энергично жестикулировать. При этом под его ногами, поскуливая и лая, путалась Фрося.

«Зрители» загудели.

– Что? – не понимая боцмана и морщась от поднявшегося шума, переспросил Севченко.

Еще более распаляясь и злясь оттого, что до команды не доходит смысл его жестов, боцман описывал руками большую дугу, изображая айсберг, и тыкал пальцем в сторону кормы.

– Я не слы… Кто-нибудь его понимает? – начал раздражаться Севченко.

Цимбалистый был в отчаянии. Его никто не хотел понимать! Проклятые голосовые связки не работали, а изъясняться жестами он толком так и не научился.

Бросив безнадежное занятие, он попросту махнул рукой, призывая последовать за ним, и выскочил в коридор.

Опытного боцмана никто раньше не видел в таком возбужденном состоянии. А потому в зале кают-компании задвигались стулья – народ устремился к выходу.

Первыми за Цимбалистым побежали Петров и Севченко…

Когда народ вывалил из надстройки на палубу и переместился ближе к корме, причина беспокойства боцмана стала ясна.

– Мать моя!.. – тихо простонал Севченко, оценив резко изменившуюся дистанцию до айсберга.

Цимбалистый трижды кивнул, показывая, что именно это он и имел в виду.

Подошедшие Банник, Зорькин, Кукушкин, Беляев и несколько матросов подавленно взирали на безрадостное зрелище. Огромная ледяная гора, покрытая снегом, угрожающе покачивалась в полумиле. При этом, яростно разламывая льдины, она на приличной скорости продолжала приближаться к судну.

Держась за поручни ограждения, Банник заглянул за борт. И тут же в ужасе отшатнулся: двигаясь к «Громову» льдины дыбились, наезжали друг на друга и издавали жуткий треск. Самая верхняя поднялась настолько высоко, что едва не достигла уровня палубы.

– Шо творит, а! – пробасил он. – Прямо на нас лезет, гад!

Положение было критическим. Матросы и полярники растерянно переглядывались. У бледного Кукушкина от ощущения собственного бессилия перед природной стихией на глазах навернулись слезы.

– Все, отходились, – сплюнул за борт Зорькин.

– Спокойно, товарищи, – сказал Петров, внимательно наблюдая за движениями «Семен Семеныча». – Это может стать нашим шансом.

– Шо? – недоуменно переспросил Банник. И ткнул пальцем в ледяную гору: – Вот это?..

Меж тем во взгляде Севченко промелькнуло понимание прозвучавшего намека. Он с интересом посмотрел на Андрея Николаевича и спросил:

– Предлагаете рискнуть, развернуться и дать «полный»?

Банник пока «не догонял» идею и беспокойно поглядывал то на одного капитана, то на другого. Через несколько секунд и в его сознании случилось просветление. Однако вместо эйфории он с сомнением качнул головой:

– Куда «полный» – через полыньи? Они ж под самой глыбой проходят! Намерены в игольное ушко пролезть? Это же один к десяти. А может, и к ста…

– У вас есть идеи получше? – справился Севченко. – Горючки мало, поэтому предлагаю пустить двигатели в последний момент, когда махина разломает вокруг нас корку. И проскочить мимо айсберга в подветренную зону. Там мы будем в полной безопасности.

Петров с благодарностью посмотрел на Валентина Григорьевича – озвученный им план полностью совпадал с его собственной задумкой.

– Я могу слетать на разведку, – перешел он к делу, – посмотрю, с какой стороны его лучше обойти.

– Ну, нет… Полечу я. Кукушкин, экипаж и матчасть к полету готовы?

Вопрос застиг авиатора врасплох, но он быстро пришел в себя и по-военному ответил:

– Так точно!

Севченко повернулся к Петрову:

– В мое отсутствие примите командование судном.

– Спасибо за доверие, – протянул руку Андрей.

Однако вместо того, чтобы ответить на рукопожатие бывшего капитана, Валентин Григорьевич смерил того презрительным взглядом.

– Это всего лишь безысходность, Андрей Николаевич. Я с вами еще не закончил.

Петров сунул руку обратно в карман.

Развернувшись, Севченко направился к вертолету. Кукушкин спешил следом…

Полярной ночью даже в разгаре так называемых «дневных часов» света недоставало. В привычных средних широтах подобную освещенность называли просто: сумерки. Тем не менее погода в этот день была неплохой. Облачность отсутствовала, видимость – более десяти километров. Разве что свежий ветерок пугал своей силой и непредсказуемыми порывами.

Подготовка вертолета к вылету, как всегда, заняла около часа – дольше всего пришлось разогревать тепловой «пушкой» отсеки редуктора и двигателей, а также кабину. Без разогрева не удалось бы запустить даже хорошо работающий левый движок, не говоря уж о капризном правом.

Пока через брезентовый рукав к «вертушке» поступал теплый воздух, пилот отсоединил швартовые тросы. Снял с лопастей и носовой части кабины чехлы, тщательно осмотрел все узлы и агрегаты Ми-2, проверил уровень масел и заправку топливом. Потом из теплой бытовки приволок и установил аккумуляторы. В завершение подготовки растормозил колеса, а помогавшие матросы уперлись в хвостовую балку, развернув корпус вертолета строго против ветра.

Наконец, все было готово.

Усаживаясь в кабину, Кукушкин думал только об одном: «Лишь бы запустился проклятый правый двигатель! Лишь бы он запустился и в полете внезапно не подвел!..»

Запуск он решил начать именно с него. Проверив напряжение в сети, выполнив все необходимые манипуляции, он нажал на кнопку «Запуск», открыл стоп-краном подачу топлива…

И по растущим оборотам турбины компрессора понял, что двигатель «схватился» – начал работу.

Просияв, авиатор быстро запустил второй движок и махнул стоявшему в сторонке Севченко: «Садитесь!» Тот устроился в правом кресле, защелкнул на животе замок привязного ремня, нацепил на голову наушники гарнитуры, приготовил бинокль.

Зачитав карту перед взлетом, Кукушкин увеличил обороты и запросил по радио условия.

Радист Зорькин получил у вахтенного консультацию и сразу же продиктовал в эфир параметры атмосферного давления, направление и силу ветра.

– Понял. «Четырнадцать, сто тридцать» – к взлету готов, – доложил пилот.

– «Четырнадцать, сто тридцать», взлет разрешаю.

– Взлетаю…

Разметая с площадки остатки снега, вертолет качнулся и оторвал шасси от натянутой противоскользящей сетки. Повисев полминуты над площадкой, он наклонил нос и начал разгоняться, плавно набирая высоту…

Душа Кукушкина пела. Наконец-то унылую жизнь на «Громове» разбавило разнообразие. Да еще какое!

Летать он всегда любил, несмотря на то что некоторые виды летной деятельности давались ему тяжко. Если бы знал сидевший справа Севченко, как непросто ему пришлось пробиваться в специальную вертолетную эскадрилью, обслуживающую ледокольные суда. Сколько нервов он потерял на медкомиссиях, экзаменах, зачетах, в сложных контрольных полетах с маститыми летчиками-инструкторами… И ведь добился своего!

– Куда держим путь, Валентин Григорьевич? – весело спросил он.

– Для начала займи метров 100–150 и облети вокруг «Громова», – приказал тот.

Ми-2 выполнил большой круг, а Севченко внимательно осмотрел систему разломов льда. Рядом с судном сеть трещин пока была скудной, но далее – ближе к айсбергу – она становилась гуще, а сами трещины были шире. Местами даже виднелись темные пятна чистой воды.

Подняв бинокль, капитан выбрал сгусток разломов и приказал пилоту подлететь поближе.

– Сделаем, товарищ капитан, – без прежнего оптимизма ответил тот.

– Ты что, боишься парить над открытой ледяной водичкой? – глянул на Кукушкина Севченко.

– Есть такое дело, – честно признался тот.

– Правильно…

Подправив курс, «вертушка» стала отдаляться от ледокола, стоявшего кормой к надвигавшемуся айсбергу…

Следуя к «Семен Семенычу», авиатор краем глаза посматривал вниз, на темневшие поля чистой воды, и ощущал волны пробегавших по спине мурашек. Над сплошным толстым льдом, способным выдержать посадку большого авиалайнера, летать было не страшно. А вот над водой, в которой человек погибал от холода за две-три минуты – боязно.

Чтобы отогнать дурные мысли, он начал напевать песню из репертуара любимой группы.

– Ночь коротка, цель далека. Ночью так часто хочется пить. Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька. Ты не хочешь спать, ты не хочешь здесь жить…

Осмотрев поле, состоящее из больших и средних льдин, Севченко приказал следовать к айсбергу. Подлетев к нему, пилот уменьшил скорость, чтобы капитан имел возможность детально осмотреть огромную полынью вокруг.

– Давай чуть повыше и облети вокруг него, – крикнул тот и принялся изучать разломы.

По просьбе Петрова Зорькин подключил к трансляции рабочий канал радиостанции – так было удобнее слушать доклады Севченко о ледовой обстановке.

Андрей занял место поближе к динамику, Банник торчал возле переднего ряда прямоугольных окон, Тихонов стоял у штурвала.

– С северо-западной стороны айсберга видна крупная полынья, – информировал Валентин Григорьевич. – Ширина – метров 25–30. Теоретически можем проскочить. Проблема в том, что мы не знаем подводной конфигурации глыбы. И еще – в ее скорости: эта громадина выдает около двух узлов.

– Принял, – сказал Петров. – У наших бортов начали трескаться и расходиться льдины. Готовимся к старту.

– Понял вас. Продолжаю разведку…

Переключив клавишами абонента, Андрей вызвал Черногорцева:

– Машинное – мостику!

– Машинное слушает.

– Запускайте главные.

– Понял, готовим…

Едва он отключил трансляцию, как слева по борту раздался сильнейший треск. Выскочив на крыло мостика, он увидел, как вокруг судна ломаются и приходят в движение последние монолитные пласты льда.

– Пошло дело. – Капитан потер руки, возвращаясь на мостик. Заметив тихо вошедшего Еремеева, обычным рабочим тоном поинтересовался: – Где тебя носит, товарищ старпом?

Тот неуверенно посмотрел на Петрова.

– Становись к переговорному – пора поработать, – сказал капитан так, будто прошлой ночью ничего не случилось.

Ни встречи на юте, ни попытки суицида, ни резкого разговора «по душам»…

Еремеев занял место у переговорного.

– Полный вперед! Лево на борт! – скомандовал Петров.

Тихонов послушно крутанул штурвал, поворачивая перо руля в крайнее левое положение.

– Машинное, полный вперед, – сказал в микрофон старший помощник. Подумав, добавил: – Приказ капитана.

– Понял, даем полный вперед, – ответил Черногорцев.

Взбеленив за кормой шугу, «Михаил Громов» пошел вперед, набрал ход и наскочил носом на кромку. Лед легко треснул и продавился.

Забирая влево, судно выполняло циркуляцию в пределах небольшой полыньи…

Борясь с сильным ветром, Ми-2 завершил первый вираж вокруг айсберга на высоте двести метров.

– С общей обстановкой ознакомились. Теперь спустись пониже и дай еще один круг, – скомандовал Севченко. – Посмотрим на мелкие детали…

С подводной конфигурацией огромной ледяной глыбы он худо-бедно разобрался. С юго-восточной стороны «Михаилу Громову» проскочить мимо не удастся. Там опытный капитан определил обширное «мелководье», над которым даже не поднималось толковой волны. Так – небольшая рябь, гонимая порывами ветра. Это означало, что часть скрытого под водой огромного тела «Семен Семеныча» располагалась именно там. Осадка ледокола была значительной, и корпус запросто мог наскочить на ледяное препятствие и получить повреждения. А то и вовсе «прилечь» на подводный лед.

Зато с северо-западной стороны капитан заметил глубокую темную воду, испещренную сильным волнением. Значит, этот бок глыбы отвесно уходил на приличную глубину.

Полыньи из-за неспокойного поведения айсберга были достаточных размеров со всех сторон.

– Какую занять высоту? – повернулся к пассажиру пилот.

– Метров сто, – ответил тот.

Вертолет продолжил снижение. Вскоре высота его полета сравнялась с высотой остроконечной верхушки «Семен Семеныча».

– Товарищ капитан, разрешите личный вопрос? – не отвлекаясь от пилотирования, спросил Михаил.

Севченко кивнул.

– А вам самому не страшно?

– Страшно. Очень страшно, – на миг задумавшись, ответил он. – У меня скоро сын должен на свет появиться…

Дверь служебного входа в отделение гинекологии Центральной клиники шумно распахнулась. Медбрат втолкнул по плавному подъему каталку с лежащей на ней Галиной. За медбратом, едва поспевая, шла женщина – врач «Скорой».

В коридоре бригада столкнулась с доктором Акуловым.

– Так, это кто у нас и откуда? – притормозил он.

– Поступил срочный вызов – женщине на улице стало плохо, – доложила врач. – Пока не диагностировали, но подозрение на…

– Ах, это вы, – узнал Акулов Галину.

Та еле заметно кивнула. Выглядела она неважно: бледное лицо, фиолетовые губы, покрытый испариной лоб.

Доктор ощупал ее живот, послушал пульс. И укоризненно покачал головой:

– Я же вас предупреждал.

– Предупреждали… – прошептала она.

– Что же мне с вами делать?..

– А вы отдайте меня молодым практикантам. Пусть они роды и примут.

– Что? – переспросил Акулов.

– Я все понимаю… Вы – профессор. Знаменитость… Если я не справлюсь – у вас возникнут проблемы. Поэтому отдайте меня практикантам. Троечникам. Им же неудача со мной ничем не грозит.

Жестом он велел медбрату, чтобы тот перемещал роженицу к лифту. Затем нажал на кнопку вызова, помог завезти каталку в кабинку и, стоя рядом, мрачно и укоризненно посмотрел на женщину. Потом вздохнул, что-то про себя решив:

– Вы сегодня что-нибудь кушали?

– Нет.

– Хорошо… Муж ваш где?

– Он моряк. Полярник. Сейчас в дрейфе у берегов Антарктиды.

– Координаты его напишите. И остальных родственников тоже.

– Зачем?

– Попытаемся родить, – хмуро ответил Акулов. – Если не справитесь, то…

– Понимаю, – кивнула Галина. – Чтобы тело забрали.

Кабинка остановилась. Двери разошлись в стороны.

– В операционную, – приказал профессор.

Каталка поехала в конец коридора, где светилась надпись «Не входить! Идет операция».

Вскоре надпись потухла. Это означало, что одна операция завершилась и в недрах операционного блока началась подготовка к следующей…

Кромсая носом поврежденные края полыньи, «Михаил Громов» заканчивал циркуляцию, разворачиваясь в обратную сторону – курсом на айсберг.

На мостике происходила деловая суета: Петров сосредоточенно смотрел вперед, Тихонов подкручивал штурвал, Еремеев прокладывал на карте курс, Банник торчал на крыле мостика и наблюдал за соприкосновением льдин с бортом. До айсберга оставалось меньше мили.

Петров подошел к переговорному, взял микрофон и вышел в эфир:

– «Четырнадцать, сто тридцать», ответьте «Громову».

– «Громов», «Четырнадцать, сто тридцать» отвечает, – послышался напряженный голос Кукушкина.

– Как обстановка?

– Без изменений. Направляйтесь правее айсберга.

– Ясно, обходить айсберг будем с северо-запада.

– Правильно поняли.

– «Четырнадцать, сто тридцать», интересуют ваши действия. Когда планируете посадку – до прохода нами айсберга или после?

Посовещавшись с Севченко, пилот доложил:

– «Громов», мы будем контролировать ваш проход с воздуха. Посадку планируем сразу после прохода.

– Топлива на борту достаточно?

– Пока с запасом.

– Понял вас. Двигаюсь к айсбергу…

Отключив связь, капитан повернулся к Баннику:

– Пора.

Кивнув, второй помощник поднял воротник куртки, подхватил переносную радиостанцию и направился к выходу…

Галину довольно быстро приготовили к операции и перенесли на операционный стол. Вскоре рядом появился Акулов – в хирургической спецодежде, в маске и очках, в медицинской шапочке, полностью закрывающей волосы. Только на руках пока не было стерильных перчаток.

– Как себя чувствуете? – справился он.

– Нормально, – прошептала женщина. – А где практикант?

– Какой еще практикант?.. – устало поморщился он. – Буду принимать сам. Надеюсь, вы не против?

Галина нащупала его теплую ладонь и легонько сжала слабыми пальцами.

– Спасибо…

Доктор сухо кивнул. Дав указание ассистентам, он удалился заканчивать подготовку.

Первым приступил к работе анестезиолог: пропунктировал периферическую вену, прослушал работу сердца и легких, поднес к лицу Галины маску и попросил спокойно через нее подышать…

Спустя несколько минут над дверью операционной загорелась надпись: «Не входить! Идет операция».

Сознание постепенно покидало Галину. Последнее, что она запомнила – склонившиеся над ней лица людей в марлевых масках…

При всех странностях жесткого характера Валентин Григорьевич Севченко был практически идеальным мужем. Не пил, курил редко, в любимой Галине души не чаял. Всегда и всюду, если не был занят на судне, появлялся вместе с супругой. Так ведь нередко происходит, когда на работе у человека проявляются одни черты, а в домашней обстановке – совсем другие.

От проживающих по соседству подруг и знакомых Галя не раз слышала о запредельной строгости мужа, о его требовательности и нетерпимости к разгильдяйству.

Но, во-первых, как-то не очень в это верилось – ведь с ней он всегда был добр, нежен и ласков.

А во-вторых, будучи тоже любящей и верной супругой, она обязана была его защищать от грязных слушков и нападок.

– Полагаю, на флоте по-другому нельзя, – спокойно отвечала она на завуалированную критику Валентина. – Если ваши мужчины хотят возвращаться домой из рейсов живыми и здоровыми – пусть терпят.

Все в их семье складывалось замечательно и ровно. И чувство у них было настоящим и сильным. И отдельную благоустроенную квартиру Севченко получил, еще не став капитаном – 12 лет назад с жильем в Балтийском пароходстве было попроще. И денег на мебель, технику и одежду вполне хватало – Валентин зарабатывал неплохо, да и Галина без дела не сидела.

Вот только с рождением ребенка как-то не заладилось. Поначалу было не до детей: работая третьим, да и вторым помощником, Валентин не вылезал из рейсов и ремонтов, а Галя попросту боялась, что одна не справится.

Когда же вопрос дозрел, вдруг оказалось, что у нее проблемы по женской части и, чтобы забеременеть, нужно долго и серьезно лечиться.

Несколько лет ушло на поиски хороших врачей и лечение, прежде чем они услышали долгожданное: «Все в порядке. Теперь дело за вами…»

И все равно Галине не удалось забеременеть сразу. А когда все получилось, ей уже исполнилось 42.

– Затянули вы, милочка, – сказал на приеме все тот же врач. – Тяжело вам придется рожать. Вы готовы рискнуть?

Супруги переглянулись. Они давно все решили, но уверенности не было. Был страх. Она боялась за будущего ребенка. Он боялся и за ребенка, и за нее.

И все же они согласились.

– Что ж, тогда примите мой настоятельный совет понаблюдаться на последних месяцах беременности у моего однокашника – профессора Акулова, – сказал доктор и чиркнул на листочке номер телефона с адресом клиники. – Это настоящий профессионал своего дела и к тому же прекрасный человек. Я позвоню ему и похлопочу за вас…

Пока все события развивались по плану. «Громов» уверенно двигался навстречу гигантскому айсбергу, прокладывая путь среди колыхавшихся на волнах льдин и раздвигая корпусом их обломки. На борту ледокола шла обычная для ледового перехода работа.

Петров стоял у ряда прямоугольных окон и смотрел на приближавшуюся ледяную глыбу. Пока она была на приличном удалении, ее размеры скрадывались. А теперь она росла и увеличивалась с каждой минутой, закрывая собой добрую половину сумеречного неба.

Тем не менее капитан оставался безмятежным и сосредоточенным. Чего нельзя было сказать о старшем помощнике. Колдуя над морской картой, он периодически бросал обеспокоенный взгляд то на верхушку «Семен Семеныча», на круживший вокруг нее вертолет, то на Петрова.

Еще более взволнованным выглядел рулевой матрос Тихонов. Удерживая курс прямо на глыбу, он нервничал до такой степени, что по лбу катились крупные капли пота. Ведь именно он управлял судном, и именно от него зависело, успеет ли оно вовремя отвернуть в сторону. Да, приключений в его послужном списке было предостаточно, но в такой жуткой передряге он оказался впервые.

Банник по приказу Петрова отправился на бак, и теперь его одинокая фигура была хорошо видна с мостика. Изредка он подносил к губам микрофон переносной рации и, исходя из ближней ледовой обстановки, корректировал курс.

– Мостик, по курсу крупная льдина, – слышался его голос в динамике такой же радиостанции, висевшей рядом с рабочим местом Петрова. – Пять влево.

Капитан транслировал приказ рулевому, и Тихонов крутил штурвал, корректируя курс.

Когда до айсберга оставалось менее трех кабельтовых, Андрей дал команду:

– Право руля! Курс – 225.

– Есть право руля, курс – 225, – с облегчением выдохнул Тихонов, вращая колесо штурвала.

Проламывая лед, судно повернуло вправо – точно на черневшую полынью с северо-западной стороны исполинской глыбы.

Впереди по курсу «Громова» льдины стали собираться в «гармошку». С одной стороны их поддавливал гонимый ветром «Семен Семеныч», с другой – шедший навстречу ледокол. В результате они вставали дыбом, лезли друг на друга, переворачивались или с треском ломались.

Ощутил искусственное давление и айсберг. Он покачнулся, замедлил движение. От внутреннего напряжения и внешнего давления по его подводной части стремительно прошла вертикальная трещина. Пострадала от сотрясения и покрытая снегом вершина – одна из ее частей откололась, но, слегка съехав, осталась на месте. Вниз полетели лишь мелкие куски.

«Михаил Громов» в этот момент находился в пределах полыньи, а его нос поравнялся с краем айсберга.

Стоящий на баке второй помощник первым заметил угрозу. Пригнув голову, он закричал в микрофон радиостанции:

– Мостик, наверху «Семен Семеныча» шо-то не так! Летят крупные осколки! Видать, мы его потревожили! Кабы не прихлопнуло нас!

Петров схватил бинокль, присмотрелся к вершине… И обнаружил готовую ринуться вниз отколовшуюся часть верхушки.

– Стоп машина! – крикнул он. – Полныйназад!

Винт ледокола бешено закрутился в обратную сторону, но, прежде чем погасить скорость, массивный ледокол продвинулся вперед еще метров на 40. Только после этого он остановился и, «подумав» пяток секунд, двинулся в обратную сторону.

Пока «Громов» сдавал назад, кусок вершины, весом не меньше сотни тонн, двинулся и прополз по ровному сколу. Но не сорвался – зацепился за край, сбросив вниз очередную порцию льда и снега.

Большие осколки сыпались на палубу и разбивались, оставляя чудовищные вмятины, а местами и дыры. При этом ледокол затянуло течением под айсберг; борт истошно заскрежетал о края глыбы.

Внешняя обшивка лопнула. Во всех коридорах ожили звонки громкого боя, подавая сигналы общесудовой тревоги.

– Банник! – крикнул в микрофон переносной радиостанции Петров.

За летевшим с вершины айсберга льдом и снегом из рулевой рубки совершенно не было видно бака. У Андрея похолодело внутри, когда он представил, что второго помощника может ими накрыть.

Но тот ответил:

– Шо хотел, мостик?

– Немедленно уходи оттуда!

– Понял.

– Сумеешь прорваться в надстройку?

– Попробую…

Аварийная команда приступила к ликвидации течи спустя всего три минуты.

И снова – уже второй раз за поход – натужно стучала помпа. Матросы вскрывали горловину цистерны и на карачках ползли под деку. Там они сражались с поступавшей водой паклей, резиной, металлическими пластинами…

И снова ничего не получалось – ледяная вода продолжала хлестать из-под краев заплатки так, что не справлялись два откачивающих насоса.

Тогда к работе привлекли сварного, и тот в жесточайших условиях соорудил два талрепа. Лишь после этого вода перестала прибывать.

А наверху в это время обстановка накалилась до предела.

Дизели работали на полную мощность, винт вспенивал за кормой воду. «Громов» пятился, стараясь как можно быстрее уйти из опасной зоны.

Наконец, «Семен Семеныч» сбросил с себя часть остроконечного пика. Несколько человек, находящихся в рулевой рубке, видели, как кусок льда огромных размеров отделился от айсберга и, плавно набирая скорость, полетел вниз.

Банник успел покинуть бак и теперь вместе с Петровым, Еремеевым и Тихоновым наблюдал за происходящим сквозь толстое оконное стекло.

Правильно оценить расстояние до падающей глыбы было невозможно, ведь никто не догадывался об ее истинных размерах. А потому не знали и последствий: заденет ли она носовую часть корпуса, рухнет ли прямо на нее или пройдет мимо в каких-то сантиметрах. Даже удар по касательной мог привести к печальным последствиям, не говоря уж о прямом попадании.

Петров провожал обломок завороженным взглядом. Его бешено стучащее сердце вдруг замедлило ритм…

Обломок имел форму конуса и, едва заметно вращаясь, летел вниз острием. Когда острие проскочило мимо ледокольного носа, промелькнула надежда. Когда за корпусом скрылась средняя часть, капитан перестал дышать. Настал черед самого широкого элемента. И самого опасного…

От сотрясшего судно удара Банник не удержался на ногах и отлетел к крылу мостика. Петров с Еремеевым устояли, вцепившись в поручень. Тихонова бросило в заднюю переборку; стукнувшись о нее затылком, он упал и потерял сознание.

– Задел или нас подбросило волной?! – крикнул старпом.

– Ясно дело, шо задел, – потирая ушибленное плечо, пробасил Банник.

Андрей Николаевич бросился к лежащему Тихонову…

Никто из членов команды не был готов к такому сильному удару, сотрясшему ледокол.

Занимавшийся обедом Тимур покатился вместе со слетевшими с плиты кастрюлями в другой угол камбуза.

Никто из находившихся ближе к корме матросов не устоял на ногах.

Пострадало от удара несколько полярников.

И даже Черногорцев не удержался в своем кресле – перелетев через панель управления, он упал в метре от нее, в кровь разбив себе лоб.

В коридорах «Громова» опять гремели звонки громкого боя, объявляя общесудовую тревогу…