Все время, пока дети были на ковчеге, Боб изо всех сил старался молчать. Ему столько раз приходилось командовать в бою, что роль молчаливого наблюдателя его почти убивала. Проблема заключалась в том, что, о чем бы он ни подумал, Цинциннат или кто-то другой из детей почти всегда именно так и поступали.

Шлемы передавали данные на один из компьютеров «Геродота», создавая трехмерную модель их передвижений на голодисплее главного компьютера Боба. Картинка оставалась неполной – камеры шлемов охватывали далеко не все, – но на этой основе начинала возникать карта ковчега. Хоть какая-то польза.

Когда крыбы в своих яслях набросились на детей и Боб увидел, как два существа вонзают клешни под шлем Карлотты, он едва не умер. Сердце несколько раз тяжело подпрыгнуло в груди и зловеще замерло. Сработало несколько сигналов тревоги. Боб даже почувствовал пронизывающую боль в левом плече и руке – предвестник конца.

Но автоматика ввела лекарства в его вены, и пульс пришел в норму.

«Какая нелепость – крыбы могли убить меня самого лишь потому, что мне хотелось постоянно наблюдать за детьми», – подумал он.

Отец боялся за детей и одновременно ими гордился. Не зная никого, кроме друг друга и Великана в течение пяти из шести лет своей жизни, они понятия не имели, насколько маленькими на самом деле кажутся. Слова, которые они произносили, до сих пор приводили его в изумление, аналитические способности и сообразительность казались просто невероятными. «Если я выглядел таким же на улицах Роттердама, – подумал Боб, – неудивительно, что сестра Карлотта меня спасла. Я не принадлежал к тому миру».

Точно так же эти дети смотрелись бы совершенно неуместно в первом классе американской школы или в Финляндии – пережидая, пока им не исполнится семь. Карлотта могла бы получить любой диплом инженера, Эндер – защитить докторскую, поскольку большая часть его работы годилась на диссертацию, если бы Боб сумел заставить его как следует ее написать. Цинциннат был способен поступить в любую военную академию мира и стать лучшим курсантом, если бы не его возраст и рост, а также тот факт, что никто из взрослых бы за ним не пошел.

И тем не менее взрослые пошли за детьми во время последней Третьей войны с жукерами. И одним из этих детей был он, Боб. Он посылал людей на смерть и, в отличие от Эндера, знал об этом.

Но одно дело – посылать взрослых солдат, каждый из которых был добровольцем, в бой, где высока вероятность погибнуть. Посылать же шестилетних, пусть даже самых умных, единственную надежду новой расы, – подобное невозможно было даже представить.

И все же Боб их послал, поскольку знал, что они должны испытать себя. Когда он умрет, им придется взять на себя всю ответственность за мощный корабль, а если все получится так, как он задумывал, – также за ковчег жукеров и новую планету. Теперь он знал, что они к этому готовы.

Его, однако, бросало в холод при мысли о том, что сообщал Эндер о своем разговоре с трутнями. Как же быстро он научился понимать тех, кто не имеет языка! И какую отвагу проявил, позволив им проникнуть в свой разум! Но то, что они ему рассказали, выглядело просто невероятным. Жукеры-рабочие обладают собственным разумом? И королевы ульев его подавляют?

Подобное даже не упоминалось в книге Эндера Виггина «Королева улья». Либо Эндер, сын Боба, чего-то не понял, либо его другу Эндеру Виггину лгала королева в коконе, которую он возил с собой от планеты к планете.

«Бедняга Эндер! – подумал Боб. – Как они тебя нашли? Как отдали в твои руки сокровище своей расы? И почему ты взял на себя такую ответственность?»

«Королева улья» изменила мнение большинства людей, так что теперь Эндера Виггина называли Эндером Ксеноцидом, а его победа стала известна как чудовищное военное преступление. И все это Эндеру Виггину пришлось вынести, чтобы поменять представление о народе, который, как он считал, он полностью уничтожил.

Однако когда жукеры встретили Виггина и когда он писал «Королеву улья», королева, с которой он разговаривал, должна была знать про этот ковчег. Королева на колонистском корабле тогда еще не умерла. Однако Виггина заставили поверить, что единственный выживший представитель вида жукеров находится в его руках. Сколько еще было таких же древних кораблей? Сколько их послали жукеры за те годы, пока Межзвездный флот добирался до всех их известных колоний? Кто знает – возможно, у чужаков уже имелась сотня планет и они просто пережидали.

Одно можно было сказать точно: Бобу требовалось самому поговорить с этими трутнями. Ему нужно было знать все, что знали они, ибо, похоже, они знали все, что знала королева улья.

А может, и нет. Возможно, она лишь использовала их для слежения за кораблем и управления рабочими. Она могла многое от них утаить. Зачем ей рассказывать им все? Таким образом она общалась с другими живыми королевами, но зачем ей поступать так же с низшими существами – орудиями, рабами?

И все же он должен был выяснить, что знают трутни, – хотя бы для самого себя. Не то чтобы он не верил сообщениям Эндера – мальчик попросту слишком многого не понимал, для того чтобы вести содержательную мысленную беседу.

Проблема заключалась в том, что вряд ли трутни сами явились бы к Бобу. Покинуть корабль? Именно ответственность за него поддерживала их жизнь в течение столетия, прошедшего после смерти королевы. Даже сейчас они жили надеждой, что сумеют спасти ковчег, найдя другую королеву. Оставить корабль они никак не могли. Что мог предложить им Боб?

Если он намерен узнать правду о королевах ульев, ему придется самому отправиться к ним.

На корабле дети выполняли просьбу трутней, уничтожая одичавших крыбов. В экосистеме и покоях королевы вполне хватало домашних крыбов, и после истребления диких жизнь самцов могла стать более терпимой. Они получали возможность вдоволь есть слизней, и их благодарность людям – вернее, антонинам (или бобитам) – наверняка не знала границ.

Если, конечно, жукеры вообще могли испытывать благодарность. Неужели трутни тоже вводили их в заблуждение?

Детям потребовалось несколько часов, чтобы очистить корабль под руководством самцов, показывавших им каждый закоулок, где могли таиться дикие крыбы. В итоге Боб узнал кое-что еще – ментальные способности трутней позволяли им ощущать присутствие крошечных мозгов крыбов. На что были бы способны рабочие, если бы королева улья оставила их в покое? Возможно, они вполне могли сравниться с трутнями.

«Переговаривались» ли они непосредственно друг с другом? Или королева сразу же почувствовала бы подобную беседу и прекратила ее?

Почему они погибли, когда умерла королева? Почему трутни остались живы? Если уж на то пошло, они были от нее более зависимы, и тем не менее, когда она легла и умерла, они улетели.

Слишком много вопросов.

– Задание выполнено, – сообщил Цинциннат. – Прошу разрешения вернуться на «Геродот».

«Отлично, – хотелось сказать Бобу. – Дай обниму тебя, мой мальчик!» Но если он действительно хотел сделать то, что собирался сделать до того, как умрет, ему требовалось больше информации.

– Вы очень устали? – спросил он. – День был долгим.

Цинциннат оглянулся на остальных:

– Устали, но… это ты к чему?

– Нужно сделать еще две вещи, – сказал Боб. – Эндер должен взять образец у трутней, которого хватило бы, чтобы выделить их геном и сравнить его с геномом из мертвого кокона. Таким образом мы сможем сравнить самца и самку, трутня и рабочую особь.

– Ты хочешь выяснить, почему трутни не умерли? – спросил Эндер.

– Возможно, это какая-то болезнь, поражающая только самок. Но в таком случае почему рабочие умерли только после смерти королевы, причем все сразу?

– Может, они уже умирали. Трутни мне об этом не говорили.

– Но трутни ведь не умерли, – сказал Боб.

– Попробую с ними договориться, чтобы они дали мне сделать биопсию какой-нибудь части тела, содержащей их геном. Может, у них сохранились какие-нибудь останки.

– Соплеменников, которых они ели?

– Разные виды – разные правила, – вырвалось у Карлотты.

– А ты, Карлотта… – начал отец.

– Тебе следовало помолчать, – бросил ей Цинциннат.

– Я уже все спланировал, – сказал Боб. – Карлотта, пока Эндер будет брать образцы, ты должна придумать, как мне попасть в их экосистему.

Дети замолчали.

– Нет, – наконец проговорила Карлотта.

– Когда они строили свой ковчег, наверняка предполагали, что придется в больших количествах выгружать с корабля растения и животных, чтобы доставить их на планету. А значит, точно таким же путем я могу попасть внутрь.

– Это тебя убьет, – сказал Эндер.

– Ты состыкуешь «Пса» с грузовым отсеком «Геродота». Если открыть оба люка и отключить гравитацию, любой шестилетка сумеет затолкать меня в «Пса».

Шутка насчет шестилетки нисколько не позабавила детей.

– Отец, – сказал Цинциннат, – ты слишком слаб. Что тебе тут нужно такого, чего не можем сделать мы?

– Поговорить с трутнями, используя весь мой запас знаний, – честно ответил Боб.

– А мы не можем доставить их к тебе?

– Даже намекнуть не пытайтесь. Если ты предложишь забрать их с ковчега, они запросто могут решить, будто мы пытаемся похитить у них корабль. Они могли бы сами вас попросить, но они только что видели, как вы подчистую истребили всех диких крыбов. И они помнят все то, что помнила их королева о смертях всех остальных королев ульев во время Третьей войны с жукерами. Почему бы им не предположить, что на уме у нас только смерть?

– Если ты умрешь в пути… – начала Карлотта.

– Я мог умереть год или два назад. Я радуюсь каждой минуте своей жизни, пока могу видеть, как вы становитесь теми, кем должны стать.

– Что-то Великан расчувствовался, – заметил Цинциннат.

– Смотри, не утони в собственных великанских слезах, – сказал Эндер.

Старые шутки, семейные привычки…

– Вы знаете, чего я от вас хочу. Если я умру, пытаясь добыть для вас больше данных, – что ж, пусть будет так. Вы прекрасно обойдетесь и без них или в конце концов выясните все сами. Но я могу и не умереть, из чего мы и будем исходить. Думаю, вы будете очень рады узнать то, что узнаю я – если доживу.

Все снова замолчали. На голодисплее Боб увидел, как они снимают шлемы, думая, что так он не будет их слышать. Обычная детская наивность.

Разговор их был коротким, но в основном сводился к тому, как уговорить Великана отказаться от своей затеи.

Когда они снова надели шлемы, Боб не дал им сказать ни слова.

– У вас есть работа, – сказал он. – Карлотта, возвращайся с планом, как мне попасть в экосистему, или не возвращайся вообще. Эндер, возьми образец.

– А что делать мне? – спросил Цинциннат.

– Оставайся с Эндером и охраняй его. Вряд ли Карлотте что-то угрожает.

– Нет, сэр, – возразил Цинциннат, – мы останемся вместе и будем охранять Эндера, пока он берет образец у трутней – если сумеет. А потом пойдем с Карлоттой.

– На это потребуется больше времени, а вы уже устали.

– Как ты сам сказал, на корабле теперь безопасно. Мы можем поспать, а завтра заняться делом.

Цинциннат был прав. Да и как Боб мог сказать: «Вы должны как можно скорее все сделать и вернуться, поскольку до завтра я могу не дожить»? Главный его аргумент заключался именно в том, что умирать он не собирался.

– Великан думает, – заметил Цинциннат.

– Угу, мысленные волны проходят сквозь вакуум, и от них мне хочется в туалет, – сказал Эндер.

– Ну вот, опять, – вздохнула Карлотта.

– Думаю, вполне нормально напустить в штаны, когда кто-то впервые проникает в твой разум, – сказал Эндер. – Если этого еще не случилось, то вполне может случиться сейчас.

Они вели себя так по-детски и вместе с тем так по-взрослому. На их плечах лежало бремя целой расы. Но все равно это были дети, добродушно подшучивавшие над своим старым калекой-отцом.

– Делайте, что было сказано, и поскорее возвращайтесь, – велел Боб.

– Скажи «пожалуйста», – попросила дочь.

– Скажи «есть, сэр», – парировал отец.

Последовала короткая пауза.

– Есть, сэр, – сказала Карлотта.

– Вот так мне уже больше нравится, – похвалил Боб.

– Это не считается как «пожалуйста»! – возмутилась Карлотта.

– Все равно ничего больше не получишь.

Боб тоже порой умел пошутить.

В конце концов обе проблемы решили трутни. Когда Эндер попросил у них образцы, они тут же отодрали кусочки собственной кожи. Если им и было больно, самцы ничем этого не выдали. А потом они повели Карлотту в ту часть корабля, где проходили погрузочные операции.

Спроектирована она была весьма искусно. С передним краем огромного цилиндра экосистемы соединялось второе колесо, почти такого же диаметра, но намного меньшей глубины. Оно могло вращаться как вместе с экосистемой, так и независимо от нее, замедляясь и останавливаясь по отношению к остальному кораблю. Движение его было эквивалентно действию шлюза.

Вагонетки входили в колесо по его краям с пяти рельсов, ведших к покоям королевы. Как только вагонетка оказывалась полностью внутри колеса, оно начинало вращаться, пока его скорость не уравнивалась со скоростью вращения экосистемы. Затем внутрь экосистемы открывались люки – и домашние крыбы заполняли вагонетки слизнями. Когда люк закрывался, колесо останавливалось, воссоединяясь с кораблем.

С грузом все происходило иначе. Над рельсами, ближе к сердцевине, располагались пять громадных люков размером шесть на шесть метров, движение которых синхронизировалось между колесом и экосистемой. Однако по другую сторону колеса все пять выходили в громадный грузовой отсек. Поскольку он не вращался, там была невесомость, и в отсеки вокруг можно было загрузить предметы намного более длинные, чем глубина колеса.

В свою очередь, в грузовой отсек можно было попасть через два столь же огромных шлюза. Карлотта велела шлему провести подробные расчеты, после чего пришла к выводу, что «Пес» вполне поместится в тот из шлюзов, что побольше.

– Мы можем завести «Пса» целиком в грузовой отсек, а потом в невесомости переместить тебя через грузовые люки в экосистему, – сообщила она.

– Значит, не так уж это и невозможно, – сказал Боб. – И может быть, я даже это переживу.

– Нет, не переживешь, – отозвалась Карлотта. – Центробежная сила внутри экосистемы создает слишком мощный гравитационный эффект – втрое больше, чем ты испытываешь сейчас. Когда ты вплывешь в экосистему, с тобой ничего не случится – ты ничего не будешь весить. Но потом тебе придется спуститься на ее поверхность. Если мы просто тебя отпустим, ты будешь двигаться не с той же скоростью, что и поверхность цилиндра, и удар тебя убьет. Или ты можешь спуститься по лестницам, которые используют жукеры, постепенно приобретая скорость вращения цилиндра и спокойно добираясь до пола. Вот только способен ли ты карабкаться?

– А замедлить вращение они не могут? – спросил Боб.

– Можно спросить, но… они выбрали такую скорость не просто так. Она лучше всего подходит для растений.

– И ты считаешь, что растениями они рисковать не станут?

– Экосистема – часть их миссии. Мы не только не принесли им королеву в коконе, которая, как они полагают, находится в руках людей, но еще и собираемся подвергнуть опасности их растения?

– Вероятно, они уже читают картинки у нас в голове, – прервал ее Эндер.

– У меня нет никаких картинок.

– Нет, есть, – возразил Эндер.

– Правда? – спросил Боб. – Ладно, давайте так. Представьте, будто стоите рядом со мной. Вы своего роста, я – своего. Я лежу здесь, в грузовом отсеке, а вы стоите рядом. Вообразите это.

– Уже вообразили, – сказала Карлотта. – Нам ничего больше не оставалось.

– И что это дало? – спросил Цинциннат.

– Подумайте, – предложил Боб.

Они подумали, и Цинциннат сообразил первым:

– Понятно. Ты примерно такого же роста по отношению к нам, как королева улья по отношению к ним.

– Почти верно, – согласился Боб.

– И ты наш отец, – добавил Эндер. – Так же как королева улья была их матерью.

– Но не наша самка, – вмешалась Карлотта. – Никакая ты не королева улья.

– Даже не пытайтесь на это намекать, – предупредил Боб. – Просто покажите им наши размеры, скажите, что я ваш единственный оставшийся в живых родитель и могу попасть к вам в ковчег, только если они замедлят вращение экосистемы. Объясните насколько. Пусть решают, что при этом произойдет с почвой и корнями.

– Они наверняка спросят, как надолго нужно замедлить вращение, – сказал Эндер, – поскольку это повлияет на рост растений.

– Тогда скажите им – пока не умру или не вернусь на свой корабль. Скажите, что вряд ли я проживу очень долго, но хочу встретиться с ними на их ковчеге, пока жив. Если останусь жив после разговора с ними – вернусь назад, и они смогут восстановить прежнюю скорость.

– И как долго ты собираешься с ними разговаривать? – спросил Эндер.

– Не нравится мне все это, – пробормотала Карлотта.

– Пока не пойму все, что сумею, о том, что случилось с их королевой. Скажите им, что мне нужно знать, отчего она умерла, чтобы вы не заразились, когда переберетесь на ковчег.

Все трое в замешательстве переглянулись.

– Я вам уже говорил, – сказал Боб, – эта планета – ваше будущее. Вам придется целиком перенести лабораторию в экосистему и заняться созданием кишечных бактерий, способных переваривать местные белки и безвредных для вас и ваших будущих детей. Когда вы сможете жить исключительно за счет экосистемы жукеров и того, что она производит, вы будете готовы к колонизации планеты.

– А если мы не захотим? – спросил Цинциннат.

– Захотите, – ответил Боб. – Вы ведь хотите, чтобы наша раса выжила, и лучшего шанса нигде не будет. Мы это уже обсуждали. Только теперь при этом присутствуют трутни, способные видеть картинки у вас в голове.

– Почему ты думаешь, что трутни с нами согласятся? – спросил Эндер. – Их собственный вид вымирает, они последние, и у них нет надежды оставить потомство.

– Скажите им, что я ваш отец. Самец. А когда я умру, они должны усыновить вас и стать вашими отцами, научив всему, что знают сами. Скажите им, что мы не совсем люди – мы отличаемся от остальных представителей нашего вида. Так что когда вы заселите планету, вы положите начало новому разумному виду и всегда будете считать этих трутней своими отцами.

– Вряд ли они понимают, что значит «усыновить», – заметил Эндер.

– Еще как понимают. Помнишь? Ты говорил, что, когда королева улья умерла, но так их и не съела, они восприняли это как великую честь, поскольку она передала их новой королеве. Вот только найти ее они не смогли.

– Это не усыновление, это повторный брак, – поправил Цинциннат.

– Близко к тому, – согласился Боб. – И все равно – скажите им. Попытайтесь провести аналогию между их видом и нашим. Пусть попробуют понять, насколько вы малы и как коротка ваша жизнь. Вам потребуется вся возможная помощь, чтобы выжить.

– Почему бы и нет? – сказала Карлотта. – Это даже не ложь.

– Вы никогда не знали королеву улья, но с их помощью вы можете стать подобными ее детям, – продолжал Боб.

– Мы все поняли, отец, – мягко остановил его Эндер. – Не нужно объяснений.

И они приступили к переговорам. На этот раз самцы дотрагивались до всех троих, а потом дети сказали, что ощущение было потрясающее – будто они читают мысли друг друга посредством трутней, что позволяло слить воедино мысленные образы в их головах. План сработал – его одобрили представители обеих рас.

Потом дети вернулись назад. Боб снова пилотировал для них «Пса» и на этот раз пристыковал его прямо над грузовым люком – «Геродот» был рассчитан и на это. Вскоре створы открылись, и над головой Боба появился другой потолок, намного выше.

Он даже не догадывался, какой клаустрофобией страдал все эти годы и как давил на него потолок по мере того, как он все больше рос. Но когда потолка не стало, на душе у Боба сразу же полегчало и он даже почти обрадовался.

Дети, однако, не радовались – они боялись, что могут случайно его убить во время перехода.

– Это нечестно, – заявила Карлотта, – возлагать на нас такую вину.

– Вы в любом случае ни в чем не виноваты, – успокоил Боб. – Я предпочту умереть, занимаясь чем-то полезным, а не валяясь, словно дыня.

Растущую на земле дыню они никогда не видели.

До перехода предстояло еще многое сделать. Боб настоял, чтобы сперва перенесли все лабораторное оборудование. Он также показал всем троим секретные грузовые отсеки и продемонстрировал работу искусственных маток – естественно, ничего в них не вводя.

– Оплодотворение в пробирке – распространенная практика, как и извлечение яйцеклетки, – пояснил он. – Вы сможете всему научиться по ансиблю. Матки, однако, не столь распространены, поскольку на многих планетах они незаконны.

– Почему? – спросила Карлотта.

– Потому что неестественны или лишают суррогатных матерей средств к существованию. Причин много, но все они сводятся к одному: наличие искусственных маток предполагает, что женщины не нужны, а многих женщин это сильно беспокоит.

– Но женщины же все равно производят яйцеклетки, – сказала Карлотта.

– Есть способы без них обойтись. И без мужчин тоже. Ни один из полов на самом деле не нуждается в другом для воспроизводства. Некоторые общества пытались так жить, но эволюция в конце концов берет свое – растет недовольство, и общество либо возвращается к традиционным способам, либо люди его покидают, пока не остается лишь горстка фанатиков. Это человечество, Карлотта. Всегда ли есть смысл в его поступках?

С едва скрываемой тревогой Боб наблюдал, как дети учатся у трутней строить в экосистеме герметичные лаборатории. Подобная технология была на ковчеге хорошо известна, поскольку на планете им потребовалось бы немало времени, чтобы найти или выкопать туннели и пещеры. Детям приходилось использовать план временных покоев королевы – рассчитанное на взрослых оборудование никуда бы больше не поместилось.

Как только лаборатория заработала, Эндер попросту самоустранился от дальнейшего участия в подготовке к переезду отца.

– Может, в геноме жукеров найдется что-то для нас полезное. И не только для переваривания пищи.

В итоге всей подготовкой пришлось заниматься Цинциннату и Карлотте. Они всерьез обсуждали, не попытаться ли соорудить для Боба скафандр.

– На случай, если где-нибудь нарушится герметичность и произойдет утечка воздуха, – сказала Карлотта.

– Милая моя девочка, – рассмеялся Боб, – как же ты меня жалеешь! Но если случится утечка, я просто умру. Когда выходишь в космос, приходится полагаться на технику и надеяться, что она исправна.

– Но что, если…

– Карлотта, скафандр бы убил меня, даже если бы каким-то чудом работал. Он создает давление, но это не то же самое, что обычная атмосфера, и не может ею быть. Так что я все равно бы умер, а потом у тебя возникла бы проблема, как выковырять меня из скафандра, чтобы ввести мои останки в экосистему.

Карлотта расплакалась.

– Отец, – сказал Цинциннат, – ты слишком жесток к чувствам своей дочери.

– А что, она думала, что меня похоронят? Кремируют? Выбросят в космос? Ты же сам ей говорил, когда собирался от меня избавиться: в моем теле слишком много ценных ресурсов.

– Это было еще до того, как мы встретили ковчег, – покраснел Цинциннат. – И я вовсе не горжусь тем мальчишкой, которым тогда был.

– Ты все тот же мальчишка, – сказал Боб. – Ты всегда думаешь на шесть шагов наперед. И тебе не хватает терпения. Я не держу на тебя зла, но никогда ничего не забуду – особенно того, в чем ты был прав.

– Вряд ли во многом.

– Вообще говоря, вы все трое оказываетесь правы чаще обычного и учитесь на собственных ошибках.

– Великан хочет сказать, будто я идиот, но выше среднего идиота?

– Почти верно, – подтвердил Боб.

Он полагал, что сможет перебраться на ковчег всего через несколько дней, но Карлотта действовала методично и неспешно, проверяя все подряд. Она также настояла, чтобы с «Геродота» перенесли компьютеры, подключили их и соединили в сеть в экосистеме. А потом зашла речь о главном.

– Я хочу перенести ансибль, – сказала девочка.

Боб такого не ожидал.

– В конце концов ты так и поступишь, – ответил он, – но твоя сеть и так прекрасно действует между кораблями. Ты можешь подсоединиться к человеческим системам связи и оттуда.

– Я собираюсь соорудить еще один ансибль, – сказала Карлотта. – Для надежности. И он нужен мне там как образец, чтобы не мотаться туда-сюда.

– Технология ансибля – до сих пор тщательно оберегаемая тайна, – заметил Боб.

– Мы с Эндером ее взломали пару лет назад. Думали, ты рассердишься, и потому ничего тебе не говорили.

– Вы взломали те части технологии, которые было позволено взломать. Я все видел.

– Мы потом нашли остальное и тоже взломали. Пока ты спал. Уж поверь мне.

Так что времени на все ушло несколько больше, чем предполагал Боб, и он крайне тревожился за ансибль, боясь за устройство больше, чем за самого себя. Ансибль был ниточкой, связывавшей их с человечеством, а Боба – с его последним оставшимся в живых другом, Эндером Виггином. Впрочем, это вовсе не означало, что они хоть раз разговаривали или хотя бы обменивались сообщениями. Кто знает – может, Эндер Виггин вообще не вспоминал о Бобе, а если даже и вспоминал, то считал его давно умершим. Виггин скрывался от самого себя, от Эндера Ксеноцида. Теперь он говорил от имени мертвых. Никто не знал, что он именно тот самый Говорящий от Имени Мертвых, – его просто считали одним из многих, число которых постоянно росло. Возможно, для него это было и к лучшему. Но Эндеру Виггину приходилось сосредоточивать свое внимание на живых и недавно умерших, для разговоров с которыми его призывали. У него не оставалось времени на собственное прошлое. Вероятнее всего, он даже бежал от своего прошлого. Боб считал, что, если сейчас он объявится Эндеру Виггину, вряд ли тот сочтет это проявлением дружбы. Скорее всего, просто поинтересуется, что ему нужно, и пожалеет, что вообще ответил.

Но если королева улья лгала Эндеру, если книга была основана на лжи, значит Виггин посвящал всю свою жизнь защите обмана, пытаясь найти дом для представительницы чуждой расы, имевшей свои планы, но не говорившей, в чем они заключаются.

Если все это окажется правдой, решил Боб, он найдет способ послать сообщение другу, пусть даже не называя себя.

Наконец пришло время отправиться в путь.

Бобу тяжело было даже подняться на борт «Геродота» вместе с малышами, когда он оставил на Земле Петру и остальных младенцев, ибо их нормальные дети тогда действительно были младенцами, только учившимися говорить и делавшими первые неуверенные шаги. Всевозможные попытки приспособить обстановку к его потребностям не слишком его волновали – он знал, что даже более высокий стол и более просторное кресло скоро станут для него бесполезны, и не собирался делать новые, зная с самого начала, что в конечном итоге придется лежать на спине или на боку в грузовом отсеке при минимальной силе тяжести.

Но на корабль он тогда все же вошел своими ногами. Теперь же Карлотта сбросила силу тяжести до нуля, а затем включила гравитатор, который соорудила на «Псе», и его начало медленно увлекать вверх. Карлотта и Цинциннат поднимались вместе с ним, поворачивая его в воздухе, пока он не оказался на выложенном мягким материалом полу «Пса».

Все это время Бобу было очень страшно. Невесомость когда-то казалась ему почти естественной, однако при его размерах вызываемое ею ощущение падения – словно на вершине американских горок, только длившееся без конца, – повергало не в радостный трепет, но в смертельный ужас. Настоящего падения он никогда бы не пережил. Даже если бы просто споткнулся и упал, хрупкие кости разлетелись бы вдребезги и он никогда бы не выздоровел. Человеческие тела не рассчитаны на рост в четыре с половиной метра.

План Карлотты в ее совместном с Цинциннатом исполнении сработал идеально. Боб вообще ничего не почувствовал, не считая страха, – ни царапины, ни даже боли в мышцах, настолько мягко он опустился на пол «Пса».

И только теперь понял, что рядом с ним нет компьютера.

– Карлотта, – сказал он, – мы не можем взлететь, пока я не подключился к сети, чтобы управлять «Псом». Принеси мне мой голотоп.

– Мы знаем, как ты пилотируешь корабли, отец, – рассмеялась Карлотта. – У тебя это отлично получается, но траектория, которую ты каждый раз рассчитывал для нас, тебя убила бы. Корабль поведет Цинциннат, и вместо часа полет займет большую часть дня. Так что спи спокойно.

– С Цинциннатом у руля?

На самом деле Боб ощутил скорее облегчение, чем досаду. До этого он пилотировал «Пса» из неподвижной точки в грузовом отсеке «Геродота». Находясь же внутри, он двигался бы вместе с кораблем, испытывая те же перегрузки, но не находясь при этом в кресле пилота. Дети предвидели подобную проблему и нашли неплохое решение.

Впрочем, не идеальное – то и дело давала о себе знать неопытность Цинцинната. Но у него все равно получалось лучше, чем могло бы получиться у самого Боба, а когда они вплыли в открытый шлюз в боку ковчега, отец мог лишь восхищаться, как искусно сын остановил «Пса» прямо в воздухе.

Гравитатора здесь не было – фокусировка плохо работала внутри вращающихся объектов, в особенности рядом с планетой. Либо гравитационная фокусировка, либо центробежная сила, но не то и другое вместе.

Отсек внутри колеса был достаточно длинным для того, чтобы тело Боба не торчало наружу. «Хорошо спроектировано, – подумал он, – в самый раз для великанов».

Лишь когда скорость колеса сравнялась со скоростью медленно вращающегося цилиндра экосистемы, он понял, насколько изобретательными оказались дети и почему им потребовалась целая неделя. На такой высоте Боб почти не ощущал силы тяжести. Затем открылся люк, и экосистема впервые предстала его собственным глазам.

Облегчение, которое он испытал, увидев высокий потолок на «Геродоте», даже в малой степени не могло сравниться с нынешним. Окружавшее его пространство казалось огромным, а искусственное солнце в центре противоположной ступицы создавало столь идеальную иллюзию, что Бобу на одно головокружительное мгновение почудилось, будто он вернулся на Землю.

Мир вокруг изгибался вверх в обе стороны, образуя отчетливо видимый потолок над головой, с деревьями, лугами и даже маленькими озерами – на самом деле прудами. Но над ними летали птицы – разве кто-то упоминал про птиц? Хотя все деревья были с планет жукеров, Боб никогда не считал себя специалистом по земным деревьям. Ему хватало просто леса. При виде зелени у него перехватило дыхание, и даже встречавшиеся тут и там странные цвета выглядели естественно.

Этот мир не был планетой, но крайне ее напоминал. Боб никогда не думал, что ему доведется вновь оказаться среди подобного изобилия жизни.

Карлотта и Цинциннат соорудили напротив люка помост, и пока они осторожно выводили Боба из отсека в колесе, он понял, что ткань под ним – на самом деле прочная грузовая сетка со стержнями, не позволявшими ей свернуться.

Оказавшись за пределами люка, он почувствовал, что удобно покоится в покачивающемся, словно на волнах, гамаке, и его осторожно несут вниз. Иллюзия гравитации постепенно росла – мягко и естественно, словно он спускался по лестнице.

Сила тяжести была лишь чуть выше той, к которой он привык. Приходилось дышать немного глубже и чаще, но он не задыхался. Он понял, что может здесь жить, по крайней мере какое-то время.

Когда гамак осторожно опустили на землю, к нему начали слетаться птицы, и Боб понял, что это вовсе не птицы. Это были трутни.

Покружившись над ним, они опустились рядом. Затем из находившейся неподалеку лаборатории появился Эндер. Вид у него был радостный, пожалуй даже слишком, – видимо, его исследования шли неплохо. Отец старался следить за научной деятельностью сына, но сеть здесь настраивала Карлотта, и он обнаружил, что она заблокировала или просто не стала создавать черные ходы и тайные каналы, которыми он постоянно пользовался на «Геродоте». Дети лишили его возможности наблюдать за их жизнью, хотя делали вид, будто полностью послушны.

– Они хотят говорить с тобой прямо сейчас, – сообщил Эндер.

– Пока ты не умер, – сухо добавил Цинциннат.

– Тогда начнем, – сказал Боб.

Трутни взлетели ему на грудь. Казалось, они почти ничего не весят, но тут Боб понял, что большую часть своего веса они компенсируют с помощью крыльев.

– Им нельзя сидеть у меня на груди, – объяснил Боб. – Хоть они и маленькие, я не выдержу их веса – просто не смогу дышать. Но если они будут стоять рядом на земле, могут касаться моей головы, так же как касались ваших.

– Они хотят воздать тебе почести, как их новой королеве улья, – сказал Эндер, – но им не хочется тебя при этом убить.

Сын присел и коснулся головой челюстей одного из трутней, мгновенно передав сообщение. Самцы соскользнули с тела Боба и собрались вокруг его головы.

Они уже куда лучше общались с людьми, чем тогда, когда впервые пытались заговорить с Эндером. Образы появлялись медленно и мягко, ощущения напоминали, скорее, намеки.

Сперва Боб говорил вслух, что передают ему трутни. Эндер, который тоже касался их и все видел, подтвердил, что отец хорошо их понимает.

Вскоре ему составила компанию Карлотта, а потом ее сменил Цинциннат. Самцы тоже работали посменно, оставаясь с Бобом по двое.

Так продолжалось день и ночь. Трутни просыпались и засыпали. Самому Бобу казалось, будто в основном он все время спит и видит долгий, прекрасный, захватывающий сон, всю историю жизни трутней, все, что они знали о своей королеве, о других королевах, о рабочих, об истории всего. Они знали невероятно много и знали напрямую, без отвлекающего посредничества языка.

Но по мере того как сон продолжался, час за часом, день за днем, Боб замечал все больше пробелов, оставшихся в их знаниях. Он задавал вопросы и получал ответы, которые, как им казалось, он хотел услышать; они не могли видеть того, чего не могли видеть. Они считали, что знают все, но Боб теперь понимал, что королева улья скрыла от них самую жизненно важную и опасную информацию.

Как и остальное человечество, Великан полагал, что вся колония жукеров обладала единым и единственным разумом, что рабочие являлись для королевы тем же, чем пальцы или ступни для человека, – лишь ее частью, не имеющей собственного сознания. Но, как понял Боб, познав жизнь рабочих в воспоминаниях трутней, все это была ложь, невероятная, ужасная ложь. Рабочие имели интеллект, собственные мысли и желания, но королева использовала их как хотела, отбрасывая прочь как нечто несущественное, когда нужда в них отпадала. Если рабочая особь сопротивлялась воле королевы, даже предлагая лучший вариант действий, та просто прерывала с ней связь и глазами находящихся поблизости жукеров наблюдала за смертью непокорного раба.

И королеву это вполне устраивало, поскольку главным, что внушало им страх, был бунт рабочих. Трутни не помнили ни о чем подобном – да и откуда? Но Боб знал, что расслабленный вид королевы на самом деле обманчив. Она скрывала свои опасения от трутней, как скрывала от всех. Боб, однако, умел читать мысли так, как это умеют люди. Не имея возможности связываться напрямую, люди научились читать эмоции по внешним признакам. У большинства это получалось весьма хорошо, у некоторых – довольно плохо. Боб владел этим искусством великолепно, но виной тому была не любовь. Любовь притупляет наблюдательность – ты ищешь всему самое лучшее объяснение. Ненависть точно так же ослепляет – ты предполагаешь худшее. В детстве исключительно ради того, чтобы выжить, Боб научился предсказывать вероятные поступки людей по внешним намекам, которые те невольно демонстрировали. У королевы улья не было лица, выражение которого человек мог бы прочесть. Впрочем, это и не требовалось – она скрывала чувства, которые хотела скрыть, но не последующие, и Боб просто догадывался, что чувствовала королева до этого. Он был уверен, что его интерпретация полностью верна, а если даже и нет, то верна настолько, насколько это возможно.

Боб провел во сне три дня. В отличие от королев ульев, он не пытался ничего скрывать, выложив начистоту перед трутнями всю свою жизнь, дав им ощутить, что значит быть человеком, мужчиной – несущим ответственность за других, но в конечном счете самостоятельным субъектом, обладающим свободой выбора до тех пор, пока он осознает последствия этого выбора.

Трутни восхищались им, а иногда пугались – например, мыслей об убийстве. Боб дал им понять, что считает убийством разрыв связи между королевой и рабочей особью, отчего та погибала. Но трутней лишь забавляло его явное непонимание сути, – мол, она не такая, как ты, не как вы, люди, тебе просто не понять. Подобных слов они не говорили, но до него доходили их эмоции: удивление, терпение, пренебрежение, словно у взрослых, разговаривающих с не по возрасту развитыми детьми. Примерно так, как говорил с собственными детьми сам Боб, когда им еще не исполнилось двух лет и они еще не начали самостоятельно учиться.

Наконец трутни отступили, и Боб заснул по-настоящему, глубоко и спокойно. Не без сновидений, но те были обычными и приятными, как часто бывает во сне. Кошмары его не мучили.

Когда он проснулся, был ясный день. Он лежал под навесом, защищавшим его лицо от прямых солнечных лучей. Было тепло, в воздухе чувствовалась влага.

– Мы прикрыли тебя, пока ночью шел дождь, – сказала Карлотта. – Им приходится организовывать осадки по крайней мере раз в четыре дня в летний сезон, как сейчас. Но на время вашего разговора они его задержали.

– И каков итог? – спросил Боб.

– Ты меня спрашиваешь? – удивилась Карлотта.

– Я многое узнал, но самым интересным оказалось то, что кое-чего королева им никогда не показывала. Они не могли поверить, что чего-то не хватает, считали, что она была полностью с ними откровенна, но во что им еще было верить? Их жизнь была окружена ложью, которую королева для них создавала.

– Я слышала, что так поступают родители, чтобы защитить детей, – сказала Карлотта.

– Я тоже это слышал, – отозвался Боб. – Вероятно, без этого не обойтись. Просто слишком уж большое разочарование для исследователя вроде меня.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила дочь.

– Физически? Взгляни на приборы и скажи, жив я или нет.

– Сердцебиение в норме. Другие показатели тоже отличные – для человека твоего роста.

– Не похоже, чтобы я что-то ел, – заметил отец. – Но все остальное оборудование на своих местах. Я нормально испражнялся?

– Кал и моча в полном порядке. Местные черви воротили от них нос, но растения счастливы, – по крайней мере, ни одно пока не погибло.

– Значит, моя жизнь имеет смысл.

Он снова заснул, а когда проснулся в следующий раз, стояли сумерки и трое детей собрались вокруг него.

– Отец, – проговорил Эндер, – я должен тебе кое-что сказать. Плохое и хорошее. В основном хорошее.

– Тогда говори, – разрешил Боб. – Не хочу умереть во время преамбулы. Переходи сразу к сути.

– Тогда вот она: жукеры нечаянно научили меня, как излечить нашу болезнь. Мы можем запустить нормальные человеческие параметры роста и его завершения, не отключая ключ Антона.

– Как?

– Когда мы увидели, как погибают отрезанные от королевы жукеры-рабочие, я подумал – они не любят ее, их сердца вовсе не разбиты. На самом деле они должны воспринимать ее смерть как освобождение, но тем не менее они умирают. У меня возникло подозрение, что королевы каким-то образом изменили геном рабочих, так же как они изменили крыбов. Но я ошибался. Геном жукеров в высохших коконах ничем, по сути, не отличается от генома трутней и самой королевы. Разница вовсе не в геноме.

– Тогда в чем? Не заставляй меня гадать.

– Дело в органеллах, вроде наших митохондрий. Королевы могут вырабатывать бактериальный бульон в особых железах, которые у рабочих и трутней носят лишь рудиментарный характер. Потом они заражают этими бактериями яйца рабочих, и бактерии поселяются в каждой клетке их тела. Эти органеллы отвечают за мысленную связь между королевой и рабочими. Они ощущают ее присутствие, а когда она исчезает, они одновременно прекращают метаболизм во всех клетках.

– Органеллы как полиция мысли, – горько проговорила Карлотта. – Вот ведь сволочи.

– Тираны, – поправил Боб. – Они постоянно тревожились, что их дочери могут взбунтоваться. Органеллы придавали им душевное спокойствие, позволяли иметь намного больше дочерей, чем они могли бы непосредственно подчинить себе силой мысли.

– Да, – кивнул Эндер. – Трутни – результат естественной адаптации. Они способны расширять пределы мысленной досягаемости королевы. Но даже если с ней связаны двадцать самцов, она может одновременно контролировать самое большее несколько сотен рабочих. Некоторые в любом случае могли от нее ускользнуть. И некая королева изобрела порабощающую органеллу. А может, множество королев пробовали разные варианты и делились результатами, пока не остановились на одном.

– Но самцам они его так и не дали, – вставил Боб.

– Им это было ни к чему. Самцы постоянно находились в команде королевы, что бы ни случилось. Они обожали ее, льнули к ней, постоянно знали о каждой ее мысли…

– О каждой мысли, которую она считала нужным им сообщить, – снова поправил отец.

Эндер кивнул:

– Каждая королева вырабатывает в себе эту органеллу и вводит ее в яйца рабочих. Самцы же остаются такими, какими их создала эволюция. Но все рабочие подвергаются этой операции поголовно, и королевы прекрасно отдают себе отчет в том, что делают.

– Создают полностью покорных рабов, – вставил Цинциннат. – И превосходных солдат. Они сражаются и умирают по ее приказу. С теми, кто пытается возражать, она прерывает связь, и они все равно умирают. Не жизнь, а сплошное отчаяние. Возможно, когда королева всерьез уделяет им внимание, они любят ее так же, как и самцы. Но потом ее внимание переключается на что-то другое. Связь, однако, сохраняется – иначе они просто погибнут, – и они не смеют даже помыслить о том, как ее ненавидят. Но они ведь действительно ее ненавидят?

– Кто-то больше, кто-то меньше, – ответил Боб. – Это страшная тайна королев ульев. Но, Эндер, как все это может помочь решить проблему антонинов?

– Бобитов, – поправил Цинциннат.

Бобу понравилось, что они предпочитают использовать эту форму его имени.

– Органеллы. Мы пытались работать непосредственно с геномами живых индивидуумов. Волеску создал наше отклонение от нормы, когда мы были эмбрионами, всего лишь горсткой клеток. Но – живые организмы из миллионов клеток? Попытки менять геном на лету предпринимались не раз и порой даже удавались – в случае крайне простых изменений.

Эта история была Бобу знакома.

– Гигантизм неотделим от интеллекта. Значит, это невозможно.

– Но гигантизм – вовсе не результат, это отсутствие выключателя, вернее, переключателя. Мы не можем добавить выключатель, не разрушив интеллект. Но мы можем ввести переключатель в органеллу.

Так просто и после слов Эндера – даже очевидно. Нет, все же не вполне очевидно.

– Нельзя просто взять и создать органеллы для людей, – сказал Боб. – Клеточные митохондрии существовали задолго до появления человека. Они воспроизводятся при делении клеток. Королевам же приходилось вводить свои органеллы в каждое яйцо.

– Верно, – кивнул Эндер.

– Вот тут-то и начинается самое интересное, – пообещала Карлотта.

– Мы используем вирус, чтобы ввести фрагмент измененного гена в естественную митохондрию. Клетки получают выключатель, который сработает в нужное время.

– По крайней мере, мы так считаем, – вставил Цинциннат.

– Что ж, зрелости мы пока не достигли, – резюмировал Эндер. – Придется подождать. Но одно точно – изменение произошло во всех клетках наших тел.

– Так вы уже это сделали? – спросил Боб, чувствуя, как отчаянно бьется сердце.

– Спокойнее, спокойнее, отец, – проговорила Карлотта.

– Конечно сделали, – ответил Цинциннат. – Какой смысл ждать?

– Без моего разрешения?

– Мы его уже получили. Когда ты поделился с нами своими планами насчет этой планеты. Она принадлежит нам. И тела тоже принадлежат нам. Ты в любом случае бы сказал, чтобы мы как следует подумали, взвесили все за и против, а потом решали сами. Вот мы и подумали, пока ты спал, а потом решили, и Эндер впрыснул нам в легкие аэрозоль с вирусом. И пока он распространялся в наших телах, мы даже немного заболели.

– Но теперь нам уже лучше, и наши тела не отвергают перемену, – добавила Карлотта.

– А через несколько лет посмотрим, сработал ли наш план, – сказал Эндер. – Если нет – останется время попробовать еще раз. Или попробовать что-нибудь другое. Но в любом случае изменение унаследуют наши дети. Бобитам не придется принимать какие-то таблетки или как-то перестраивать свой организм, чтобы нормально расти в соответствии с заложенным в генах механизмом, который мы передадим нашим потомкам.

– Если подходить формально, – заметила Карлотта, – то передам его я.

– Не стану спорить, – согласился Эндер.

Боб почувствовал, как к глазам подступают слезы. Не стоило даже тратить силы на то, чтобы попытаться их смахнуть, – пусть увлажняют местную почву.

– Так как… хорошая работа, да? – спросил Эндер.

– Великолепная, – похвалил Боб.

– Есть один вопрос… – начал Цинциннат.

– Нет, – сказал отец.

– Ты даже не хочешь выслушать? – спросила Карлотта.

– Вы хотите предложить проделать то же самое со мной. Но уже слишком поздно. То, от чего вы лишь слегка захворали, может меня убить. А если даже и сработает? Я уже настолько вырос, что сердце сможет поддерживать мою жизнь, только если я буду лежать и существовать как растение.

– Ты же все время думаешь, – заметила Карлотта. – Значит, для твоего мозга крови хватает.

– Но мне больше незачем все время думать. Вы сделали все сами: организовали экспедицию на чужой корабль; спасли умирающих инопланетян – в той степени, в какой их вообще можно было спасти; намерены адаптироваться к питанию чужими белками…

– Земные растения и животных мы тоже собираемся разводить, – сказал Цинциннат. – Карлотта жить не может без картошки.

– И сами излечились от смертельного генетического заболевания, – закончил Боб. – Все, что от вас теперь требуется, – хранить свое существование в тайне от обычного человечества.

– Мы знаем, – кивнула Карлотта, – потому и забрали у тебя ансибль.

Воцарилась тишина.

– Ты ведь собирался рассказать своему другу Эндеру Виггину правду о королевах ульев? – наконец прервала молчание девочка.

– Да.

– Мы об этом догадывались, – сказал Цинциннат, – но Виггин не умеет держать язык за зубами. Он написал «Королеву улья». Он всегда говорит правду, даже если ее последствия ужасны.

– Нам придется скрываться и дальше, – произнес Эндер. – И этот ковчег тоже должен остаться тайной, поскольку, если Межзвездный флот о нем узнает, они обязательно предположат, что есть и другие колонистские корабли, с живыми королевами, и начнут их искать.

– Мы пообещали трутням, что не подвергнем опасности выживание расы жукеров, – добавил Цинциннат, – потому они и согласились с нами сотрудничать.

Значит, подумал Боб, посылать сообщение Эндеру Виггину все-таки не придется. Что ж, оно и к лучшему. Эндеру незачем о нем что-либо знать в последние дни его жизни. Да и что толку предупреждать? Он знал Виггина лучше, чем кого-либо другого, не считая, возможно, его сестры Валентины, и понимал, что тот в любом случае освободит заключенную в кокон королеву, как только найдет подходящее место, и никакие предупреждения не помогут.

– Даже с этим у вас все получилось на славу, – сказал Боб. – Маленькие самоуверенные ублюдки.

– Мы родились в законном браке, – возразила Карлотта. – По крайней мере, так ты нам говорил.

В ту ночь он спал лучше, чем за все пять долгих лет в космосе. Его детям больше ничто не угрожало, – возможно, они вылечились и наверняка могли сами о себе позаботиться. И всего этого он добился сам – если не напрямую, то хотя бы тем, что воспитывал их людьми, способными за себя постоять.

Утром все были слишком заняты, и Боб просто лежал, прислушиваясь к звукам природы на лугу. Он не знал названий местной живности, но в траве что-то прыгало, чирикало и квакало; какое-то мелкое создание мягко приземлилось на него самого, а потом куда-то уползло или спрыгнуло. Он стал частью местной жизни, в круговорот которой вскоре предстояло полностью включиться его телу. Пока же он был просто счастлив.

Возможно, когда он умрет, обнаружит, что та или иная религия все же была права. Может, там его будет ждать Петра, которая начнет его бранить:

«Где тебя носило?»

«Я должен был завершить свою работу».

«Все равно ведь не сумел – пришлось завершать детям».

И другие – сестра Карлотта, спасшая ему жизнь; Проныра, которая тоже спасла ему жизнь ценой собственной; его родители, хотя он впервые встретился с ними лишь после войны; его брат Николай.

Боб снова проснулся. Он даже не знал, что заснул, но дети теперь собрались вокруг, и вид у них был встревоженный.

– У тебя был легкий сердечный приступ, – сказал Цинциннат.

– Это называется «счастье», – объяснил Боб.

– Новое название, – заметила Карлотта. – Не уверена, что оно приживется.

– Но сердце ведь бьется, – сказал отец.

– Да, хотя и чересчур быстро, – кивнул Цинциннат.

– Хочу вам кое-что сказать. Больше всего в жизни я любил вашу мать.

– Мы знаем, – отозвалась Карлотта.

– Я любил и других, но ее – больше всех на свете. Потому что кое-что мы сделали вместе. Мы сделали вас.

Боб начал поворачиваться на бок.

– Эй, что ты делаешь? – требовательно спросил Цинциннат.

– Я тебе не подчиняюсь, – ответил Боб. – Я – твой отец. Я – Великан.

– У тебя только что был приступ, – сказал Эндер.

– Думаешь, я сам не чувствую?

Он осторожно приподнялся на локтях и коленях. Подобную позу он не принимал уже около года, с тех пор как перестал пытаться перевернуться. Он сомневался, что ему вообще это удастся, но все же встал на четвереньки, словно младенец, тяжело дыша.

«Не могу», – подумал Боб.

– Знаете, чего бы мне хотелось? – тихо произнес он. – Постоять на этой лужайке и пройтись под лучами солнца.

– Что же ты сразу не сказал?! – воскликнула Карлотта.

Они заставили его снова лечь на гамак, затем осторожно усадили, а потом поставили на ноги. Сила тяжести почти не ощущалась, но он все же стоял в полный рост, хотя его слегка удерживал гамак, и дышал полной грудью.

– Пройдусь, – сказал Боб.

Колени подгибались, словно ватные. К нему подлетели трутни, цепляясь за его одежду и помогая устоять. Дети собрались вокруг его ног, помогая сделать шаг, затем другой.

Он почувствовал, как его лицо согревает солнце, как проминается под ногами земля, как его поддерживают те, кто его любит.

И этого ему было вполне достаточно.

– Пожалуй, прилягу, – сказал Боб.

Он лег.

А потом умер.