ГЛАВА 9
В «Марриотте» Ньюаркского аэропорта они прожили всего лишь неделю, но Квентину казалось, что он больше не выдержит. В таких местах можно останавливаться только на одну ночь. Стены тонкие, еда поганая, интерьер еще хуже. Не отель, а погибель для души.
Других, не считая Плам, он почти не видел. Пашкар облетал восточное побережье с Лайонелом и птицей, пытаясь найти саквояж и (или) Пару. Стоппард строил у себя в номере нечто сложное из мелких металлических деталей и выходил оттуда раз в день в замасленном фартуке. Бетси птица снабдила кредитной картой и отправила за покупками, Квентин и Плам на досуге прикидывали, как взломать пресловутые встроенные чары. Задачка будь здоров, мозги можно вывихнуть.
Квентин слышал о таких заклятиях, но сам с ними ни разу не сталкивался. В теории это выглядит так: представьте себе двухмерный мир — бесконечную плоскость с бесконечным множеством плоских объектов. Вы, как трехмерное существо, теоретически можете нагнуться сверху и прикрепить один объект к определенному месту на плоскости. Возможно, вы даже не слишком повредите его, если будете действовать тщательно. В случае встроенных чар та же операция проделывается в трехмерном пространстве, где для закрепления объекта требуется четырехмерный якорь. Это почти столь же трудно, как здесь описывается, крайне хлопотливо и крайне дорого. Четырехмерные пресс-папье, по крайней мере в данной вселенной, не растут на деревьях. Встроенные чары — последнее слово волшебной техники безопасности. Пара, должно быть, хорошо потрудилась, чтобы поставить их, и сделала саквояж практически неприступным для воров — одна только птица думает, что его все-таки можно украсть.
Квентин знал по опыту, что волшебные создания вроде птицы мало что смыслят в магии с технической точки зрения. Зачем им творить волшебство, раз они сами волшебные — в большинстве своем они даже не очень-то и умны. Идеи, которые на этот счет имела их птица (или которые ей кто-то внушил), абсолютно безнадежными не были, но требовали уймы практических разработок, что она великодушно предоставила Квентину с Плам.
Поначалу все шло весело и задача доставляла им удовольствие. Всю неделю они строили графики — сначала на гостиничной писчей бумаге, потом на принтерной, подтибренной в бизнес-центре, потом на оберточной из сувенирной лавки. Однако путь к решению, на первых порах казавшийся хоть и тернистым, но довольно прямым, продолжал разветвляться на вторичные, третичные и четверичные заклинания. Пришлось ввести цветовые коды и купить самую большую, на 120 штук, коробку с цветными карандашами.
О том, какому заклинанию какой цвет присвоить, спорили с излишней горячностью, что должно было послужить им предупреждением. Неделю спустя они добурились до материковой породы, где вопросы, на первый взгляд разрешимые, упорно отказывались решаться. Квентин вообще бросил бы это дело, если б не Элис.
Уже семь лет он думал о ней как о достоянии прошлого. Она не умерла, но покинула его, стала предметом скорби. Потом он увидел ее в зеркале, и прошлое вновь слилось с настоящим.
Это свидание, первое после Гробницы Эмбера, привело в полный хаос его мысли и чувства. Фогг прав: он не соблюдал инструкций, предусматривающих изгнание или уничтожение любой сущности, нарушившей брекбиллскую границу И не желал объяснять, почему. Он знал одно: Элис была близко, так близко, что могла поговорить с ним. Могла убить его или Плам, которую он раньше знал только в лицо, — но не убила. Отчасти он сожалел, что увидел ее, что оказался тогда в учительской, что его очередь обедать с первокурсниками подошла именно в тот вечер. Казалось бы, он достаточно настрадался, потеряв ее, так ведь нет: она выследила его, разыскала, выжила из единственного дома, который у него был. Не зря же он бил ногой в зеркало, загоняя ее обратно. Он понял, что с Брекбиллсом покончено, задолго до того, как Фогг его выгнал. Понял, как только увидел Элис.
Теперь это все уже не имеет значения. Главное, что она не погибла. Токсичный голубой огонь пожрал лишь ее тело: дух прежней Элис до сих пор заключен в этом пламени, как насекомое в янтаре. Он безошибочно узнал девушку, которую когда-то любил, и теперь уж не бросит ее. Если есть способ ее вызволить, он найдет этот способ. Теперь это его работа.
Нужно, однако, где-то жить, придумать какой-то план, узнать все, что возможно, о ниффинах. Все упирается в деньги; он заработает их, расколов эти чары, но для этого им нужна помощь со стороны. К сожалению, единственный маг, приходивший на ум, жил далеко, на другом континенте — хорошо, правда, знакомом как Квентину, так и Элис.
К предложению навестить Антарктиду Плам поначалу отнеслась без энтузиазма. Там холодно, и добираться сложно, а профессор Маяковский большой мудак. Но она была энтузиасткой по жизни, и Квентин ее быстро уговорил. Это же приключение, и гусыней ей быть понравилось.
— Хотя почему гусыней? Мы можем стать кем захотим!
— Я вообще-то думал о путешествии в человеческом облике. Самолетом.
Плам уже гуглила в своем ноутбуке.
— Сейчас-сейчас. Какая из перелетных птиц самая быстрая?
— Аэроплан.
— Тоже мне маг! Вот, смотри: дупель называется.
— Ты уверена, что он существует в природе? Похоже на картинку из Льюиса Кэрролла.
— «Отмечено, что несколько особей пролетели 6760 километров без остановки за двое суток». Это цитата.
— Угу Из Википедии, — съехидничал Квентин, но через плечо Плам все-таки посмотрел. Вот он, дупель: болотная птичка в форме яйца. Длинный клюв и бурые зигзагообразные полоски, как на морской, не особенно редкой раковине. На супергонщика не очень похож.
— «Самки дупелей в среднем значительно крупнее самцов».
— Для начала нам понадобится их ДНК. Вряд ли мы сможем превратиться, опираясь только на фото из Википедии.
— Почему? У них высокое разрешение.
— Все равно. А мороз? Эта птичка, похоже, не предназначена для антарктических перелетов.
— В том полушарии еще лето.
— Все равно.
— Ну, заладил. — Плам надулась и опять просветлела. — Слушай, чего мы на птицах зациклились? Можно же в рыб превратиться или в китов… синих.
— А что будем делать, когда доплывем до Антарктиды?
— Продолжим плыть подо льдом.
— Это тебе не Северный полюс. Антарктида — материк, сплошной скальный грунт под снегом.
— Тебе видней, Нанук. Или он тоже на севере?
Вообще-то мысль о синем ките запала Квентину в голову. Во-первых, круто, во-вторых, безопасно: их промысел запрещен, и естественных врагов у них нет — ну, разве касатка встретится. Со скоростью, правда, хуже. Самые быстрые среди китообразных, они еле ползут по сравнению с большинством птиц, не говоря уж о дупелях. Синий кит на длинных дистанциях развивает максимум 20 миль в час, такими темпами они два месяца пилить будут.
— Не думаю, что мы сможем взять отгул так надолго, — сказал он.
— Да… хотя жалко. Еще одна мечта умерла на корню.
В конце концов они нашли компромисс. Долететь самолетом до Ушуайи на Огненной Земле, самого южного в мире города — она жмется к заснеженным горам Мартиаль, будто боясь сползти в ледяные воды пролива Бигл. Оттуда, через пролив Дрейка, можно следовать уже в качестве синих китов.
Летели они без багажа, из аэропорта взяли такси до океанского берега. С бетонного причала пролив Бигл, серая полоска воды с ледниками по бокам, и впрямь казался очень холодным, но не обращаться же в китов прямо на суше.
Будь они туристами, рыбаками-спортсменами или контрабандистами, самым разумным было бы нанять катер. Будучи магами, они дождались полуночи, произнесли нужные заклинания и пошли по водам пешком.
Через прибой идти было трудновато, но потом они вошли в ритм. На воде их держала только обувь — потеряв равновесие, они сразу бы вымокли. В паре сотен ярдов от берега, когда городские огни начали отдаляться, стало тихо, темно и ужасно холодно.
— По-моему, это кощунство, — сказала Плам. — Такое только Иисусу дозволялось творить.
— Не думаю, что он был бы против.
— Откуда ты знаешь. — Плам сосредоточилась на ходьбе: это напоминало передвижение по надувному замку на детской площадке. — Понравилось тебе в Южном Брекбиллсе?
— Не то чтобы понравилось, но польза была. Я там многому научился.
— Ага. В зверей превращаться было прикольно.
— Точно. Вас в кого превращали, в лис?
— Не-а. В медведей, в тюленей. Лис почему-то больше не практикуют.
В самолете Южный Брекбиллс казался очень далеким, но теперь он, отделенный от них только проливом Дрейка, сильно приблизился, и воспоминания о нем ожили. Какими невинными они с Элис были тогда — даже после того, что случилось с ними в лисьем обличье. Как не умели справляться с большими, обжигающими, неодолимыми чувствами. Жаль, что это не может повториться теперь, когда он стал сильнее и опытнее.
Нет, не так. Гораздо больше жаль, что Элис теперь нет рядом, но он непременно ее вернет.
— А соревнования, кто скорее доберется до полюса, вам устраивали? — спросила Плам. — Спорю, что ты участвовал.
— Факт.
Плам, похоже, уже не терпелось туда вернуться.
— Спорю, ты первым пришел.
— А вот тут ты проспорила.
— Ха-ха! — Ее смех затерялся в волнах. — Чтобы великий профессор Колдуотер так облажался? Кто же тебя побил?
— Маг посильнее меня. Ты-то, конечно, выиграла.
— А то нет. Оторвалась на целую милю.
Взошла неестественно яркая фосфорная луна, но черные воды не столько отражали, сколько поглощали ее. Маги делали большие шаги, переступая через волны, которые здесь были намного выше. Немногие освещенные окна Ушуайи, где жизнь затихала около десяти вечера, казались невероятно уютными. Между прочим, если все пойдет по плану, то их полярное обмундирование, парки и термобелье, пропадет безвозвратно.
Они зашли уже на полмили в пролив — по морским картам, которые смотрел Квентин, более чем достаточно. Остановились, закачались не в такт на воде. Заклинания постарались приготовить заранее. Квентин глубоко подышал, расправляя плечи. Маги редко гибнут от собственной магии, но рассказы об этом начинаются, как правило, именно так.
— Ну что, рванули?
Плам прикусила губу.
— Рванули.
Квентин открыл пластмассовый контейнер. Мерзкая на вид масса внутри была замешана на порошке, соскобленным с безделушки из китовой кости, купленной в антикварной лавке. Оба обмакнули в нее два пальца и помазали лоб.
— Надо бы разойтись подальше, — заметила Плам. — Мы сильно увеличимся, если это сработает.
— Верно.
Они разошлись, точно перед дуэлью, и обернулись лицом в одну сторону. Квентин напрягся, помня, каким неприятным процессом было превращение в гуся. Он вскинул руки и стал медленно опускать их, как дирижер, дающий знак к началу симфонии Малера.
Но на этот раз, как ни странно, все пошло куда лучше, чем он ожидал.
Уменьшение, потребное для превращения в гуся, напоминало выдавливание пасты из тюбика, теперь же происходило как раз обратное. Он раздувался, как воздушный шар, — особенно голова. Парка на нем натянулась и лопнула, испустив пух.
Шея и плечи слились с туловищем, глаза растопырились по обеим сторонам раздувшейся головы. Руки, растущие не столь быстро, сплющились, преобразились в плавники — словно варежки на них натянули — и сползли к талии. Ноги срослись, со ступнями и вовсе творились какие-то чудеса, но его это не слишком тревожило. Самое прикольное вытворял рот: он разъехался до ушей, и полукруглая пятнадцатифутовая улыбка рассекла голову пополам.
Нижних зубов как не бывало, зато верхние удлинились и вылезли наружу — скорее усы, чем зубы.
Паника вспыхнула, лишь когда он опрокинулся и ушел под воду. Сейчас ты утонешь, замерзнешь или все вместе, кричали человеческие инстинкты — но ничего подобного не случилось. Вода, ни теплая, ни холодная, ощущалась просто как воздух. Он, правда, пробубнил нечто китовое, пока не заработало дыхательное отверстие, но это было скорее весело.
Потом все устаканилось. Он висел в пустоте, футов на двадцать ниже поверхности. Аэростат «Квентин» запущен: теперь он кит-полосатик длиной с баскетбольную площадку, и ему хорошо.
Несколько минут они с Плам стояли голова к голове. Потом, как-то согласовав это друг с другом, всплыли, выгнули спины, всосали галлоны воздуха и нырнули обратно.
Квентин не помнил, чтобы когда-нибудь ощущал такое спокойствие. Он, синхронно с Плам, взмахнул своим мощным хвостом и поплыл. Почти никаких усилий он при этом не делал — стоять на месте было трудней. Заглотнув огромную порцию воды (глотка без труда все вместила), он выпустил ее назад через эти прикольные зубы (они в самом деле назывались «китовый ус», он вспомнил). Во рту остался вкусный осадок криля; Квентин посмаковал его и проглотил.
Он думал, что в пакет его китовых чувств войдет некое суперокеанское зрение, но на самом деле видел немногим лучше, чем человек. Глаза по бокам головы сужали обзор, и шеи у него больше не было: чтобы перевести взгляд, приходилось вращать глазами или перемещать все свое исполинское тело. Раздражало также отсутствие век и невозможность моргать; со временем эта потребность снизилась, но окончательно не пропала.
Течения указывали дорогу в открытый океан. Выйти туда из пролива Бигл не составляло труда, оставалось лишь выбрать между Тихим и Атлантическим. Они выбрали Атлантику.
Как только Огненная Земля осталась позади, мир Квентина расширился до необозримых пределов. Ничего, что зрение неважное, зато слух…
Океан для синего кита — это огромная резонаторная камера, бубен, натянутый между массивами суши. Благодаря пронизывающим его вибрациям Квентин как бы на ощупь чувствовал очертания и пропорции водной стихии. Будь у него руки, он мог бы нарисовать побережье Чили, побережье Антарктиды и рельеф океанского дна между ними.
Звуки издавала не только необъятная камера, но и сам Квентин: он умел петь.
Его глотка испускала звуковые импульсы, как австралийская труба диджериду или туманная сирена. Океан полон голосов, как коммутатор, или эхо-камера, или тот же Интернет: закодированная информация передается в виде запросов-ответов. Киты все время переговариваются друг с другом, и Квентин присоединился к ним: язык для этого учить не понадобилось.
Великая тайна открылась ему. Киты не просто общались — они творили чары, перекрывая весь океан сетью подводной магии. Многие чары были коллективными; они управляли огромными косяками криля, укрепляли шельфовые ледники. Вспомнит ли он об этом, когда сделается опять человеком? Ну, не вспомнит, так и не надо.
Еще киты сдерживали то, что пыталось подняться из черной бездны, — но что? Гигантских осьминогов? Ктулху? Ископаемую акулу-мегалодона? Квентин так и не узнал этого, что его только радовало.
Кит гораздо больше соответствовал личности Квентина, чем гусь, лис или белый медведь. Громадный мозг с привычной скоростью перерабатывал информацию, но это не значило, что Квентин на сто процентов остался прежним собой. Квентин-кит был спокойным, мудрым, довольным Квентином. Он двигался, как живая планета, сквозь синюю мглу, не боясь никого и не требуя ничего, кроме воздуха и криля. Ширина пролива Дрейка составляет около пятисот миль; его пересечение должно было занять двое-трое суток, но понятие времени интересовало Квентина все меньше и меньше. Время подразумевает какие-то перемены, которых в жизни синего кита почти нет.
Он замечал все, но ни о чем не тревожился. Пролив Дрейка славится худшим в мире климатом, но когда Квентин всплывал набрать воздуха каждые четверть часа, волны лишь чуть сильнее обычного били в его гладкую спину. Они с Плам, великие синие боги, плыли бок о бок, и все вокруг воздавали им почести: рыбы, медузы, креветки. Однажды рядом возникла большая белая акула со своей злодейской ухмылкой — зубов столько, точно брекеты ей надели. Идеальная машина для убийства, но в общем миленькая.
Через некоторое время дно стало заметно выше. Он почти позволил себе забыть, зачем они здесь, раствориться в синей китовости — но они не просто так приплыли сюда…
Теперь начнется самое неприятное. Им придется выброситься на берег — хорошо бы на песочек, но скорее всего на каменистую отмель, если не хуже. Не повредить бы шкуру, не поранить непрочное ребристое брюхо. Они обменялись стонами, направляясь к берегу.
Другие киты предупреждали их, что впереди слишком мелко. Осторожно! Смените курс! Игнорировать их было на удивление трудно — Квентин чувствовал себя пилотом падающего боинга-747, которого диспетчеры Христом-Богом заклинают взять рычаг на себя. Но курс оставался прежним, и хвосты пенили воду. Будь у Квентина и Плам зубы, они сцепили бы их.
Очнулся он, лежа лицом вниз под белым небом на черных камнях. Слабый прибой Южного океана обжигал холодом его голые ноги, уже начинавшие коченеть. Так, должно быть, чувствует себя новорожденный, выброшенный из теплого, обволакивающего, питающего моря в ослепительный твердый мир. Хреново, короче.
Квентин сделал единственное, что могло хоть немного утешить: закрыл глаза впервые за трое суток и с минуту не открывал. Он соскучился по своим векам.
Рядом лежала Плам. Минуту назад он не смог бы повернуть голову и посмотреть на нее, но бледный человеческий кумпол совершил это без труда. Она тоже смотрела на него, вся дрожа.
— Последний этап, — произнес он хрипло.
Надо же, губы. И зубы. Он потрогал их языком.
— Последний этап, — повторила Плам.
Квентин кое-как поднялся, но сила тяжести, старый враг, тут же швырнула его обратно. Что за дурацкий способ передвижения. Точно телефонным столбом балансируешь, держа его за один конец.
Они выплыли на узенький полукруг пляжика с черной галькой и серым песком — надо полагать, самый нетропический на планете. Оба, естественно, были голые. В качестве человеческого самца Квентин, возможно, и задавался вопросом, как Плам выглядит без одежды — но кита, который его еще не покинул, одетость или раздетость человеческой особи любого пола интересовала меньше всего. Он вообще с трудом припомнил, как они здесь оказались.
К счастью, свои действия они обговорили заранее, зная, что их мозги не сразу заработают в полную силу. То, что им требовалось, нужно было найти как можно скорей, пока гипотермия не доконала. Квентин шатался как пьяный, сбивая о камни нестерпимо мягкие, розовато-желтые ноги. Ага, вот и перышко, белое с серым. Он выдернул его из груды вонючих слипшихся водорослей.
Привередничать не время — сойдет любая птица кроме пингвина. Ясно вспомнив, в чем их цель, Квентин подпрыгивал на месте, спрятав руки под мышками, и все больше стеснялся своей наготы. Когда и Плам нашла перо, он взял свое в стучащие зубы, и они одновременно произвели заклинание.
На этот раз превращаться было противно. Его даже вырвало потом, но птице это проще, чем человеку, и делает она это гораздо гигиеничнее. Мозг, недолго пробывший человеческим, сжался до размеров столовой ложки. Вовремя сориентировавшись, Квентин проследил, как уменьшается и оперяется Плам — он понятия не имел, что она за птица и что за птица он сам. Посмотрел в ее куркумово-желтый глаз, совершенно круглый, и взлетел вместе с ней.
