Книга: Земля волшебника
Назад: ГЛАВА 19
Дальше: ГЛАВА 21

ГЛАВА 20

Плам требовалось куда-нибудь выйти. В Манхэттене начался апрель, в Брекбиллсе заканчивались зимние каникулы, но некоторые ее бывшие сокурсники еще оставались в городе. Зная об этом, Плам мучилась тоской по своей прежней жизни.
Она не была даже уверена, что после столь бурного ухода они захотят ее видеть, но все исправно явились в подвальчик на Хьюстон-стрит с низкими потолками, продавленными диванчиками и музыкальным ящиком, не захлестнутый волной навороченных арт-коктейлей. Пришла почти вся Лига и еще несколько человек, включая Уортона: в преддверии выхода в широкий мир он примирился с Лигой, которая без Плам, видимо, совсем впала в спячку. Ну что ж, пора оставить младенческое, как говорится в Писании. Главное, что они собрались.
За пивом острили на предмет других посетителей — простецов, маглов или как их еще назвать. Заключали пари, кто из них о чем думает, а Холли говорила, кто победил. Слова и образы она не ловила, определяла только общий эмоциональный тон, но этого обычно хватало. Бар — самое подходящее место для таких игр. Алкоголь делает человеческое сознание прозрачным, как промасленная бумага.
Плам знала, что речь непременно зайдет о Брекбиллсе, и знала, что ей будет больно. Отчасти из-за этого она сюда и пришла: проверить, как отреагирует ее новое «я», уже вкусившее жизни в реальном мире (хотя еще не совсем привыкшее к этому новому вкусу). Боль, к счастью, оказалась терпимой. Новости из замкнутого, мерцающего свечами брекбиллского мирка вызывали сладкую грусть о прежней Плам, простой и полной надежд. Покойся с миром, маленькая моя: новая Плам стоит выше всяческих глупых розыгрышей.
Ей выложили все последние сплетни: пятикурсники перед выпуском возвращались к естественному состоянию, и даже те, кто все пять лет вел себя примерно, начинали наглеть. Мыльный пузырь с мерцающими внутри свечами шел на сближение с планетой реальности: когда они столкнутся, он лопнет, но это случится уже без Плам, жалкого недоноска по сравнению с розовыми, здоровыми доношенными младенцами.
Многие уже определились с планами после выпуска. Дарси станет стажером помощника судьи в Магической судебной палате (архаический термин, существующий большей частью только в юридических документах). Люси будет ассистировать не совсем честному, но бесспорно знаменитому артисту, создающему невидимые волшебные скульптуры в небе над городом. Уортон будет работать в области экологии. Холли войдет в группу бдительности, предотвращающую преступления среди неволшебников. Остальные собирались погулять для начала — во всяком случае, побездельничать. Жизнь уже начинала сортировать их, хотели они того или нет. Им оставалось лишь беспомощно смотреть друг на друга через трещины, становящиеся все шире.
Подгруппа Плам состояла из одной только Плам. Никто не решался спрашивать, что будет делать она после того, в чем они видели крушение всей ее жизни. Она сама проронила, что вместе с бывшим профессором Квентином Колдуотером работает над проектом, суть которого не вправе открыть.
Все обалдели. Вот это так сплетня, экстра-класс!
— Господи, — ахнула Дарси. — Не говори только, что спишь с ним. Соври, если надо.
— Конечно, не сплю, тоже выдумала! — Возмущение даже изображать не пришлось: Квентин для нее был скорее старшим братом-всезнайкой. — За кого ты меня принимаешь?
— Значит, ты просто живешь и работаешь круглые сутки с загадочным мужчиной старше тебя, — уточнила Челси.
— Тебя, случайно, не Пятницей звать? — ввернул Уортон.
— Все далеко не так интимно, как вам представляется. Мы просто живем в одном доме, и я ему помогаю.
— Да какой уж там интим. Фу, — сморщилась Челси.
— Ну почему же, — вступилась Люси. — Ему сколько, сорок?
— Тридцать, — поправила Плам.
— Извини, это я из-за его волос промахнулась. Хочу сказать, что он не Гумберт-Гумберт все-таки. Не та ситуация.
— Правильно, не та. Нет вообще никакой ситуации!
— Ладно, ладно. — Дарси примирительно вскинула руки. — Намекни тогда хотя бы, над чем вы таким работаете.
Плам прямо разбирало сказать что-то в защиту себя и Квентина. Его проект с какого-то момента стал их общим делом — ей хотелось, чтобы у них все сработало.
— Вам это покажется странным. Потом, я совсем не хочу принижать вашу будущую деятельность, даже если вы собираетесь только кайф ловить и смотреть световое шоу на потолке.
Челси изобразила двумя пальцами V, знак победы.
— Я все это уважаю, просто сама выбрала другой путь. Именно путь, потому что ведет он неизвестно куда. Не буду входить в подробности, но Квентин проявил себя просто блестяще. Это новый уровень магии, нечто большое, трудное и очень рискованное. Может, и я когда-нибудь возьмусь за что-то в этом же роде.
Плам замолчала и допила свое пиво. Ее речь, без самокритики и обычного юмора, немного смутила всех… ну и пусть.
— Так что же… — начала Дарси.
— Хочешь знать, чем мы занимаемся? Магией. И если все получится, то это будет хренов шедевр.
Вот так. В магии нет ничего смешного, хотя это и не совсем правда — к магии они не приступали пока.

 

Не приступали, да, но этот момент близился с каждым днем. Подготовительные меры на четвертом этаже начинали приносить результаты. Как-то утром, когда во все окна наверху лилось манхэттенское солнце, Плам заметила, что одно окошко на задней стене потемнело и смотрит в другое место и время, в серый болотистый край ранним вечером. Вода, из которой торчала трава, тянулась до самого горизонта.
Плам потрогала стекло, не по сезону теплое на фоне всех остальных.
— Что за черт?
— Ни малейшего понятия, — сказал Квентин.
Его спине стало лучше, но помощь все еще требовалась, и Плам при нем исполняла роль ученика чародея. Сначала она думала, что осознание реальности Филлори погрузит ее в депрессию, но вместо этого обрела нежданную легкость и свободу. Возможно, все эти годы ее угнетала как раз борьба с собственным четуинством, а не само четуинство.
Весь длинный, холодный день они завершали магическую защиту на плоской, липкой рубероидной крыше своего дома. Если какой-нибудь спутник снимет их, Гугл-Земля покажет до чертиков странную картинку.
— Расскажи мне про Элис, — попросила Плам, рисуя знаки черной краской на черном. — Я ведь почти ничего не знаю.
Квентин молчал долго, и Плам уже стала бояться, что перешла черту. Он рассказал ей только самое основное, без всяких деталей, о которых явно не хотел говорить.
— Что ты хочешь знать? — спросил он в конце концов.
— Какая она была, чем интересовалась и прочее. Я видела ее призрак, или ниффин, как он там называется, но этим наше знакомство и ограничилось.
Квентин встал и помассировал поясницу.
— Она была классная. Добрая, с юмором и с большой придурью. Умнее меня, в том числе и как маг. Делала такое, до чего я и теперь не допер. Это характеризовало ее как личность, и чувствовалась в ней сила, которую я больше ни в ком не видел.
— Ты был влюблен в нее? Я знаю, вы были парой, но все-таки.
— По уши. Беда была в том, что я до нее еще не дорос и наделал кучу ошибок. Считал важным то, что никакого значения не имело.
Плам тоже встала, притомившись и обгорев на солнце. Штаны отклеились от крыши с подозрительным треском.
— Мне сдается, ты о чем-то умалчиваешь.
— Я, видишь ли, переспал с другой девушкой. — Плам стало неловко за свой вопрос, но Квентин продолжал откровенничать: — А Элис отплатила мне той же монетой. Я чуть не испортил все окончательно — а когда опомнился, стало поздно. Она погибла.
— Да, паршиво. Мне очень жаль.
— Я долго перемалывал это.
У Плам в романтической области — единственной, где она не боялась отстать от ровесников — пока ничего глобального не случалось, но она гордилась своим умением разбираться в чужих любовных коллизиях.
— Ты думаешь, вы снова будете вместе, если тебе удастся ее вернуть? В смысле, ты ее еще любишь?
— Я ее больше не знаю, Плам. Прошло много времени. Я теперь другой человек — надеюсь, по крайней мере. Там будет видно.
— Но ты готов возобновить отношения.
— Если она захочет. Только «возобновить» не совсем то слово. Мы просто начнем все заново.
Оранжевый закат просачивался сквозь густой, токсичный городской воздух. Плам хрустнула коленками.
— Я вот чего не пойму. Если вы так плохо расстались, почему ты думаешь, что она тоже любила тебя?
Квентин снова принялся размешивать вонючую краску.
— Не знаю, почему. Никогда не знал.
— Может, подумаешь, прежде чем ее возвращать?
Утром у них состоялась генеральная репетиция. Они разобрали заклинание по косточкам, прошли все части индивидуально и группами — с осторожностью, чтобы ничего не привести в действие раньше времени. Физически опасные или требующие особо дорогих компонентов стадии прогонялись чисто условно.
Плам однажды по ошибке произнесла то, что не следовало, вызвав световую вспышку и резкое повышение температуры — они чуть не спеклись заживо.
— Черт! — Квентин метнулся в ванную, пустил воду. Когда он вернулся, его ногти еще дымились.
— Извини, я нечаянно!
— Ладно, проехали. Начнем все по новой.
Ох и путаная же это вещь, магия. Люди, говоря «как по волшебству», имеют в виду, что все произошло без всяких затрат и в точности как им хотелось, но на самом деле это просто фигура речи.
Магия во многом бессильна. Она не может воскресить мертвых, не может сделать тебя счастливым или красивым, но даже то, на что она способна, не всегда получается так, как хочется, и всегда требует каких-то затрат. Вечные протечки в системе. Не забудем и про побочные эффекты в виде звука, тепла, света, ветра и прочего. Все гудит, поет, искрит и сверкает непонятно с чего. Магия определенно несовершенна, но в этом и заключается ее красота — Плам твердо придерживалась этого мнения.
И вот настал великий день. Начать собирались в полдень, но, как во всяком многоступенчатом процессе, где участвует больше одного человека — от рок-концерта и спортивного матча до запуска ракеты, — на подготовку ушло в пять раз больше времени, чем планировалось. Книги аккуратно сложили в углах, инструменты распределили на подносах в строгом порядке. Шпаргалку со списком процедур Квентин вывесил на стене; многое, пропущенное по обоюдному согласию на репетиции, обещало занять дольше задуманного — одно песнопение, скажем, требовалось повторить десять раз.
Для начала они, как водится, сняли те яблоки, что пониже, и создали себе оптимальные условия для работы. Установили температуру, обеспечили приток кислорода, притушили свет, убедились в отсутствии посторонней магической силы. Оградили друг друга от случайных разрядов энергии, взаимно ускорили свои рефлексы: кое-что из предстоящего просто невозможно было сделать на нормальной человеческой скорости. Запаслись на всякий случай и кофеином.
В комнате, тихой и прохладной, приятно пахло — жасмином, кажется. Выходит, они и об аромагии позаботились.
Часам к пяти вечера они поняли, что всячески оттягивают главный момент, означающий, что все произойдет сегодня же, а не завтра. Поезд еще стоит у платформы, отправление можно еще отложить, но подготовка закончена, и притворяться нечего. Теперь или никогда.
Только теперь Плам осознала, как сильно нервничает.
— Ну, начинаем, — объявил Квентин.
— Ладно.
— Ты проливаешь свет, я готовлюсь к Скифской Мечте.
— Есть.
— Начали.
— Есть.
Плам взяла набор для Пролития Света: четыре блюдца с черными порошками и серебряный колокольчик. По слову Квентина в комнате потемнело, как перед грозой. Все звуки стали гулкими, словно в огромном чертоге. Они перешли Рубикон. Поезд отправился. С этого мгновения им предстояло контролировать хаос.
Иногда они работали вместе, в четыре руки, но в более плавные периоды занимались параллельно совершенно разными чарами, следя за тем, чтобы закончить одновременно.
— Притормози-ка. На счет три…
— Осторожно, у тебя поток растекается!
Вызванный Плам ирландский огонь действительно разделился сначала на два ручья, потом на четыре, угрожающе хлынул к ней… и погас.
— А, черт!
— Зажги снова! Время еще есть!
Так продолжалось часа три-четыре. Маги работали, как во сне. По стенам бродили тени, комната кренилась и раскачивалась, точно собиралась взлететь. Плам водрузила поднос на верстак, Квентин, не глядя, брал с него нужное. Да ведь это предпоследние чары, ужаснулась она. Почти всё.
Свои дела она уже закончила и теперь просто наблюдала за ним, попивая воду из стакана, который поставила под стол загодя и умудрилась не опрокинуть. Теперь все зависело от Квентина. Голова у Плам шла кругом, руки она скрестила на груди, чтобы они не тряслись.
Даже ее друзья вряд ли стали бы сейчас прикалываться над Квентином. У нее вошло в привычку думать о нем как о равном, но за последнюю неделю она вспомнила, что он на десять лет старше и стоит совсем на другом магическом уровне. В этот миг она видела в нем молодого Просперо: пиджак снят, белая парадная рубашка с закатанными рукавами промокла от пота. Он устал, конечно, но голос по-прежнему тверд, пальцы четко складываются в фигуры, которых она ни разу не видела, сухожилия на руках играют, как струны. Ничего, она тоже сможет так, когда вырастет.
Силовые волны катились через всю комнату. Такие вот чары и превращают людей в ниффинов, выйдя из-под контроля. Магические структуры и транши, которые Плам раньше видела только в отдельности, сталкивались и перемешивались, как климатические фронты. Комната внезапно ухнула вниз, как при турбулентности, — в самолете им велели бы надеть кислородные маски. Квентин, чей голос звучал неестественно низко, весь дрожал, удерживая свою конструкцию в целости.
— Жезл, — скомандовал он, торопливо вытерев лоб. — Жезл!
Плам, выйдя из транса, схватила стоявший в углу посох черного дерева. Значит, без тревожной кнопки все же не обошлось…
Квентин вырвал у нее жезл, и руки у него заходили ходуном, как будто он удерживал громадную рыбу на удочке или гигантский воздушный змей на сильном ветру.
Плам хотела помочь, но он мотнул головой и процедил сквозь зубы:
— Меня сейчас лучше не трогать… как бы чего не вышло.
Теперь в комнате пахло горелым металлом и потом усталых волшебников. Новый мир нарождался, крича почти человечьим голосом. Сердитое дитя желало есть, пить и жить: если понадобится, оно отнимет жизнь у своих повивальных бабок. В пальцах Квентина вспыхнуло золото — должно быть, одна из монет Маяковского. За окнами промелькнул размытый пейзаж.
Пространство искривилось. Комната раздувалась, как волдырь на теле реальности. Что-то будет, если он лопнет?
— Нотунг! — выкрикнул Квентин. Плам не могла понять, что звучит в его голосе — боль, торжество, отчаяние? Окованный серебром конец посоха грянул об пол, гром, как от пушечного выстрела, пронизал ноги Плам. Проволока на стенах и потолке раскалилась, буквы на полу вспыхнули, как магнезия.
Потом все постепенно затихло, остановилось, погасло. Пламя двух чудом не задутых свечей поколебалось и выровнялось. Квентин повалился на стол. В комнате еще звучала высокая серебристая нота — может быть, у Плам просто звенело в ушах.
В окнах, даже в маленьком угловом, снова открылся вид на нижний Манхэттен. Квентин выпрямился, обвел взглядом потолок и углы, посмотрел на Плам.
Сзади, показала она.
В стене появилась красная дверь, окованная черными железными завитками. Квентин с лязгом выронил жезл.
Назад: ГЛАВА 19
Дальше: ГЛАВА 21