Глава тридцать седьмая
Арман Гамаш заехал на подъездную дорожку маленького домика. С карниза свисали гирлянды, на передней двери красовался венок. Все рождественские украшения были на месте. Кроме уюта и радости. Заметно ли это тем, кто не знает, какая скорбь пришла в этот дом?
Он нажал кнопку звонка.
Подождал.
Суперинтендант Тереза Брюнель подошла к двери. Подошла с прямой спиной и решительным взглядом. Держа за спиной пистолет, открыла дверь.
На веранде стояла Мирна Ландерс.
– Вы должны перейти ко мне, – проговорила она, переводя взгляд с Терезы на стоящих за ней людей. – Быстро. Мы не знаем, когда они появятся.
– Кто? – спросил Жером. Он стоял пригнувшись, держа Анри за ошейник.
– Те, от кого вы прячетесь. Здесь они вас найдут. А ко мне, скорее всего, и не заглянут.
– С чего вы решили, что мы прячемся? – спросила Николь.
– А зачем еще вы сюда приехали? – ответила вопросом Мирна, проявляя все большее нетерпение. – На отпускников вы не похожи. И на любителей делать покупки в сельских магазинах – тоже. Когда мы увидели, что всю прошлую ночь вы работали в школе, а потом перенесли сюда коробки с документами, мы предположили, что что-то пошло не так.
Она обвела их внимательным взглядом.
– Мы ведь правы, верно? Они вычислили, где вы.
– Вы знаете, что предлагаете? – спросила Тереза.
– Безопасное место, – ответила Мирна. – Кому такое не требуется хотя бы раз в жизни?
– Люди, которые нас ищут, делают это не для того, чтобы поговорить, – сказала Тереза, глядя в глаза Мирне. – Им не нужны переговоры. Они даже угрожать нам не собираются. Они хотят нас убить. И вас они тоже убьют, если найдут нас в вашем доме. Боюсь, что безопасного места для нас нет.
Она хотела, чтобы Мирна поняла ее. Та стояла перед ней, явно испуганная, но исполненная решимости. «Как одна из фигур „Граждан Кале“, – подумала Тереза. – Или как те мальчики на витражном окне».
Мирна решительно кивнула:
– Арман не привез бы вас сюда, если бы не надеялся, что мы вас защитим. Где он? – Она заглянула в комнату.
– Он пытается их отвлечь, – сказала Николь, поняв наконец, почему шеф взял машину и телефон, которые явно сразу же окажутся под наблюдением.
– У него получится? – спросила Мирна.
– На какое-то время, – сказала Тереза. – Но они все равно придут за нами.
– Мы так и думали.
– Мы?
Мирна повернула голову к дороге, и Тереза посмотрела в ту же сторону. На заснеженной тропинке стояли Клара, Габри, Оливье, Рут и Роза.
Конец пути.
– Идемте, – сказала Мирна.
И они пошли.
– Bonjour. Меня зовут Арман Гамаш. Я служу в Квебекской полиции.
Он говорил тихо. Не шепотом, но достаточно тихо, чтобы девочки, которые стояли поодаль в коридоре, выглядывая из-за спины отца, не слышали его слов.
Вид у Гаэтана Вильнёва был разбитый. Он держался прямо только потому, что боялся свалиться и придавить своих детей. Девочкам не исполнилось еще и десяти, и они смотрели на Гамаша широко раскрытыми глазами. Гамаш не знал, утешит ли их та новость, которую он привез, или причинит еще больший вред. Или же от нее не пойдет и ряби по их океану скорби.
– Что вы хотите? – вяло спросил месье Вильнёв.
В нем не осталось сил для сопротивления. Но и за порог он Гамаша пока не пустил.
Гамаш продвинулся вперед на несколько дюймов:
– Я глава отдела по расследованию убийств.
Усталые глаза Вильнёва расширились. Он посмотрел на Гамаша и отошел в сторону, пропуская его.
– Это наши дочери – Меган и Кристиана.
Гамаш обратил внимание, что в местоимениях Вильнёв еще не перешел на единственное число.
– Bonjour, – сказал Гамаш девочкам и улыбнулся. Не лучезарной улыбкой, а просто теплой. И снова повернулся к их отцу. – Не могли бы мы поговорить с глазу на глаз?
– Девочки, идите поиграйте во дворе, – сказал месье Вильнёв.
Его слова прозвучали не как строгий приказ, а как добрая просьба. И девочки подчинились. Он закрыл дверь и провел Гамаша на маленькую, но милую кухню в задней части дома.
Здесь было прибрано, вся посуда вымыта, и Гамашу стало любопытно, сделал ли это Вильнёв, чтобы поддержать порядок в доме ради девочек, или сами девочки, чтобы поддержать порядок ради скорбящего и растерянного отца.
– Кофе? – предложил месье Вильнёв.
Гамаш принял предложение и, пока хозяин наливал ему кофе, оглядел кухню.
Одри Вильнёв присутствовала повсюду. В запахе корицы и мускатного ореха для праздничной выпечки, которую она, вероятно, приготовила. В фотографиях на холодильнике – счастливая семья улыбалась в объектив то на природе, то на дне рождения, то в Диснейуорлде.
В рисунках цветными карандашами, забранных в рамочки. В рисунках, которые только родителям кажутся произведениями искусства.
Несколько дней назад, до того как Одри Вильнёв уехала на работу и не вернулась, здесь был счастливый дом.
Вильнёв поставил кружки с кофе на стол, и двое мужчин сели друг против друга.
– У меня есть для вас кое-какая информация и вопросы, – начал Гамаш.
– Одри не покончила с собой.
Гамаш кивнул:
– Это пока неофициально, и я могу ошибаться…
– Но вы так считаете, да? Вы думаете, что Одри убили. Кто-то разделался с ней. И я тоже так думаю.
– У вас есть предположения о том, кто мог это сделать?
Жизнь и энергия вернулись в глаза Вильнёва. Он ненадолго задумался, потом отрицательно покачал головой.
– Не заметили никаких перемен? Посетителей, телефонных звонков?
И опять Вильнёв покачал головой:
– Ничего такого. Она в последние недели нервничала. Обычно она другая. Что-то ее беспокоило, но в последнее утро она выглядела лучше.
– Вы не знаете, что ее расстраивало? – спросил Гамаш.
– Я боялся спрашивать… – Он помолчал, посмотрел в свой кофе. – Вдруг я сам и расстраивал.
– У нее было дома рабочее место?
– Вон там. – Вильнёв кивнул на маленький письменный стол в кухне. – Но другие полицейские забрали все бумаги.
– Все? – спросил Гамаш. Он встал и подошел к письменному столу. – Вы не нашли ничего, что она могла прятать? Вы мне позволите?
Он показал на стол, и Вильнёв кивнул:
– Я проверил после их ухода. Они обыскали весь дом.
Он наблюдал за Гамашем, который умело и быстро обшарил стол, но ничего не нашел.
– Компьютер? – спросил Гамаш.
– Они его забрали. Сказали, что привезут, но так и не вернули. Разве следователи изымают компьютер в случае… – он перевел дыхание, – самоубийства?
– Обычно не изымают, – ответил Гамаш, возвращаясь за кухонный стол. – Она работала в министерстве транспорта? Чем она занималась?
– Заносила отчеты в компьютер. Говорила, что у нее интересная работа. Одри любит, чтобы все было в порядке. Организованно. Если мы отправляемся путешествовать, то она составляет план «А» и на всякий случай план «Б». Мы всегда подшучивали над ней.
– В каком отделе она работала?
– В отделе контрактов.
Гамаш произнес безмолвную молитву, прежде чем задать следующий вопрос:
– Какого рода контрактов?
– Они вели техническую документацию. Когда компания выигрывает контракт, она должна докладывать о ходе его выполнения. Одри вводила получаемые данные в компьютер.
– В ее ответственность входила какая-то определенная географическая зона?
Вильнёв кивнул:
– Одри была старшей, а потому вела наблюдение за ремонтными работами в Монреале. Здесь большая нагрузка на дороги. Меня это всегда смешило. И я над ней постоянно подтрунивал.
– По какому поводу?
– Ну, она работала в министерстве транспорта, но не любила ездить по автострадам. В особенности по туннелю.
Гамаш замер.
– По какому туннелю?
– Виль-Мари. А ей на работу как раз по туннелю и приходилось ездить.
Гамаш почувствовал, что его сердце забилось чаще. Вот оно. Одри Вильнёв боялась, потому что знала: туннель не ремонтировался. Виль-Мари проходил под большей частью Монреаля. Если он обрушится, это вызовет цепную реакцию обрушений в метро, во всей подземной структуре города. Ядро подземного города практически прекратит существование.
Он встал, но Гаэтан Вильнёв остановил его, придержав за руку:
– Постойте. Кто ее убил?
– Я пока не могу вам сказать.
– По крайней мере, за что?
Гамаш покачал головой:
– Возможно, вас вскоре посетят другие агенты, будут спрашивать обо мне.
– Я скажу им, что вас здесь не было.
– Нет, не надо. Они уже знают, что я у вас был. Если спросят, скажите им все. Какие вопросы я задавал. Что вы отвечали.
– Вы уверены?
– Да.
Они подошли к двери.
– Я могу сказать только, что ваша жена умерла, потому что пыталась предотвратить страшную катастрофу. Я хочу, чтобы вы и ваши девочки знали это. – Гамаш помолчал. – Оставайтесь сегодня дома. Вы и девочки. Не ездите в центр Монреаля.
– Почему? Что должно произойти? – Кровь отхлынула от лица Вильнёва.
– Не выезжайте из дома, – твердо сказал Гамаш.
Вильнёв посмотрел в глаза старшего инспектора:
– Боже мой, вы не уверены, что сможете это предотвратить, да?
– Извините, мне пора, месье Вильнёв.
Гамаш надел куртку, но тут вспомнил слова Вильнёва о жене.
– Вы сказали, что ваша жена в то последнее утро выглядела довольной. Вы не знаете почему?
– Я решил, она радуется предстоящей рождественской вечеринке у них на работе. Для такого случая она сшила себе новое платье.
– А вы собирались на вечеринку?
– Нет. У нас с ней была договоренность: она не ездит на рождественские вечеринки ко мне на работу, а я – к ней. Мне показалось, она ждала своей с нетерпением.
Вильнёв был явно смущен.
– И что? – спросил Гамаш.
– Да нет, ничего. Это личное. Не имеет никакого отношения к тому, что произошло.
– И все-таки скажите.
Вильнёв вгляделся в лицо Гамаша и вроде бы понял, что терять ему нечего.
– Мне приходила в голову мысль, не завела ли она роман. Нет, никогда ничего подобного с ней не случалось, но тут с ее новым платьем и вообще… Она столько лет не шила себе платьев. И она казалась такой счастливой. Я ее давно такой не видел.
– Расскажите мне про рождественскую вечеринку. На ней должны были присутствовать только сотрудники?
– В основном. Всегда появлялся министр транспорта, но ненадолго. А в этом году ходили слухи, что будет особый гость.
– Кто?
– Премьер. Мне это казалось не ахти каким событием, но Одри просто дождаться не могла.
– Жорж Ренар?
– Oui. Может, она поэтому и платье сделала. Хотела произвести на него впечатление.
Вильнёв посмотрел на дочек, лепивших снеговика в маленьком переднем дворе. Арман пожал руку Гаэтану Вильнёву, помахал девочкам и сел в машину.
Он посидел несколько минут, обдумывая услышанное. Судя по всему, объектом атаки они избрали туннель Виль-Мари.
Одри Вильнёв, заполняя отчеты, явно понимала: что-то тут не так. Она много лет проработала с данными по ремонту и знала разницу между фактически выполненным объемом работ и плохо выполненными работами. Или вообще не выполненными.
Возможно, она даже закрывала на это глаза, как и многие ее коллеги. Но настал момент, и она поняла, что больше не может молчать. И как в такой ситуации могла поступить Одри Вильнёв? Она была человеком порядка, дисциплины. Прежде чем заявить о своих подозрениях, она собрала информацию.
И обнаружила то, чего ей знать не полагалось. Нечто похуже, чем сознательное небрежение, чем коррупция, чем катастрофическое состояние объектов, ремонт которых не производился десятилетиями.
Она обнаружила план ускорения катастрофы.
А что потом? Мысли Гамаша метались, пытаясь соединить все части этого страшного пазла. Что стал бы делать специалист среднего уровня, обнаружив факты всепроникающей коррупции и заговора? Пошел бы к своему начальнику. А если бы начальник ему не поверил, то пошел бы к начальнику начальника.
Но никто из них не реагировал.
Вот в чем крылась причина ее угнетенного состояния. Ее нервозности.
А в чем причина радости в конце?
У Одри Вильнёв, умелого организатора, имелся запасной план. Она сделала себе новое платье на рождественскую вечеринку, нечто такое, что мог бы заметить престарелый политик. Она бы подошла к нему словно невзначай. Может быть, даже затеяла бы флирт, вероятно, попыталась бы подзадорить его.
А потом рассказала бы о своих находках.
Премьер Ренар поверил бы ей. Она не сомневалась.
«Да, – подумал Гамаш, – кому, как не Ренару, было знать, что она говорит правду». Он завел двигатель и двинулся в центр Монреаля.
Проехав несколько кварталов, он остановился у телефона-автомата.
– Дом Лакост, – раздался детский голосок. – Говорит Мелани.
– Твоя мама дома, детка?
«Пожалуйста, – взмолился Гамаш. – Пожалуйста».
– Минуточку, s’il vous plait. – Потом раздался крик: – Мама, мама, тебя к телефону!
Еще несколько секунд, и он услышал голос инспектора Лакост.
– Oui?
– Изабель, не могу говорить долго. Намеченный объект – туннель Виль-Мари.
– Боже мой, – вполголоса проговорила она.
– Мы должны его закрыть. Немедленно.
– Поняла.
– И, Изабель… Я подал заявление об отставке.
– Да, сэр. Извещу остальных. Они захотят знать.
– Удачи, – сказал он.
– А вы? Вы куда?
– Назад в Три Сосны. Я там оставил кое-что. – Он помолчал, потом сказал: – Ты можешь найти Жана Ги? Позаботься, чтобы с ним сегодня ничего не случилось.
– Я постараюсь убрать его как можно дальше от всех этих событий.
– Merci.
Он повесил трубку, позвонил Анни и предупредил, чтобы она держалась подальше от центра города, после чего вернулся в машину.
Сильвен Франкёр ехал на заднем сиденье черного внедорожника. Тесье сидел рядом с ним. За ними ехал фургон без номерных знаков еще с двумя агентами и необходимым оборудованием.
Франкёр был рад случаю убраться из города – он представлял, что там должно случиться. Подальше от потрясений, подальше от возможных обвинений. Ничего такого к нему не прилипнет, если он вовремя доберется до этой деревни.
Все быстро шло к финалу.
– Гамаш не стал заезжать в управление, – прошептал Тесье, глядя на свой прибор. – Он в восточной части Монреаля. В доме Вильнёв. Не заехать за ним?
– А чего нам беспокоиться? – сказал, улыбаясь, Франкёр. Все складывалось идеально. – Мы обыскали дом. Он там ничего не найдет. Он теряет те крупицы времени, что остались. Думает, что мы поедем за ним. Пусть так и считает.
Тесье не смог найти Три Сосны ни на одной карте, но это не имело значения. Они приблизительно знали, где расположена деревня – близ того места, где всегда исчезал сигнал Гамаша. Но «приблизительно» не устраивало осторожного Франкёра. Он не хотел никаких задержек, никаких неизвестностей. Поэтому он действовал наверняка. Нашел того, кто точно знал, где находится деревня.
Франкёр посмотрел на изможденного человека за рулем.
Жан Ги Бовуар крепко сжимал баранку, на его лице застыло бессмысленное выражение. Он вез их прямо в Три Сосны.
Оливье выглянул из окна. С чердака Мирны открывался панорамный вид на деревню – на три громадные сосны и на главную дорогу, ведущую из деревни.
– Ничего, – сказал он, вернулся и сел рядом с Габри.
Тот положил свою большую руку на изящное колено Оливье.
– Я отменил репетицию хора, – сказал Габри. – Наверно, не стоило этого делать. Пусть бы все шло как обычно. – Он посмотрел на Оливье. – Боялся, что напортачу.
Снова воцарилось молчание. Тяжесть ожидания.
– Давайте я расскажу вам историю, – сказала Мирна, подтаскивая свой стул ближе к печке.
– Мы тут не в детском саду, – огрызнулась Рут, но посадила Розу к себе на колени и повернулась к Мирне.
Оливье и Габри, Клара, Жиль и агент Николь – все сели потеснее вокруг теплой печки. Подошел Жером Брюнель, но Тереза осталась у окна – смотреть на дорогу. Анри лежал рядом с Рут и глядел на Розу.
– История будет о призраках? – спросил Габри.
– Вроде того, – сказала Мирна.
Она взяла с кофейного столика плотный конверт. На нем аккуратным почерком было написано: «Мирне».
На столе лежал такой же конверт с надписью: «Инспектору Изабель Лакост. Прошу передать лично».
Мирна нашла их у себя в почтовом ящике сегодня рано утром. За кофе она прочла письмо, адресованное ей. Но конверт для Изабель Лакост оставался запечатанным, хотя Мирна подозревала, что там написано почти то же самое.
– В давние-стародавние времена один бедный фермер и его жена молили Бога даровать им детей, – начала Мирна. – Их земля была бесплодной, и, судя по всему, бесплодием страдала и жена. Но она так хотела иметь детей, что поехала в Монреаль, в Ораторий к брату Андре. Она на коленях поднялась по длинной лестнице, читая молитву «Аве Мария»…
– Варварство, – пробормотала Рут.
Мирна замолчала и посмотрела на старую поэтессу.
– А теперь слушайте внимательно. Дальше важное.
То ли Рут, то ли Роза пробормотала:
– Фак-фак-фак.
Но обе слушали.
– И произошло чудо, – возобновила рассказ Мирна. – Восемь месяцев спустя, на следующий день после смерти брата Андре, на крохотной ферме в центре Квебека родились пять младенцев. Принимали их повивальная бабка и сам фермер. Поначалу они испытали страшное потрясение, но потом фермер взял дочерей на руки, подержал их и обнаружил в себе любовь, какой не знал никогда прежде. То же чувствовала и его жена. То был самый счастливый день в их жизни. И последний счастливый день.
– Ты рассказываешь о пятерняшках Уэлле, – сказала Клара.
– Ты так думаешь? – спросил Габри.
– Вызвали доктора, – мелодичным спокойным голосом продолжала Мирна, – но он не поехал в метель на какую-то нищенскую ферму, где его ждала оплата репой. А может, и та не ждала. Поэтому он улегся спать, понадеявшись на повивальную бабку. Но на следующее утро, узнав, что родились пятерняшки и все они живые и здоровые, он отправился на ферму. Сфотографировался вместе с девочками.
Мирна снова замолчала и оглядела собравшихся, задерживая взгляд на каждом. Она говорила тихим голосом, словно приглашая их поучаствовать в заговоре.
– В тот день родилось нечто большее, чем пятерняшки. Родился миф. А с ним родилось и что-то еще. Что-то с длинным темным хвостом. – Голос ее зазвучал еще тише, и все подались к ней. – Родилось убийство.
Арман Гамаш ехал по туннелю Виль-Мари. Он хотел выбрать другой маршрут. Поехать в объезд. Но через туннель лежал самый короткий путь к мосту Шамплейна и из Монреаля в Три Сосны.
Он ехал по длинному темному туннелю, отмечая трещины, отвалившуюся плитку, обнажившуюся арматуру. Как же это он столько раз проезжал здесь и ничего не видел?
Гамаш снял ногу с педали газа, скорость его машины упала, и другие участники движения принялись давить на кнопки гудков. Жестикулировали, обгоняя его. Но он почти не замечал их. Его мысли возвращались к разговору с месье Вильнёвом.
Он свернул на следующий съезд и нашел телефон в кофейне.
– Bonjour, – раздался тихий, усталый голос.
– Месье Вильнёв, говорит Арман Гамаш.
Молчание на другом конце.
– Из полиции. Я только что был у вас.
– Да, конечно. Я забыл ваше имя.
– Полиция вернула машину вашей жены?
– Нет. Но они вернули то, что нашли в ней.
– Какие-нибудь бумаги? Портфель?
– У нее был портфель. Но его они не вернули.
Гамаш потер лицо и с удивлением почувствовал щетину. Неудивительно, что Вильнёв не торопился приглашать его в дом. Он, вероятно, похож на бродягу с этой серой щетиной и синяком на физиономии.
Он сосредоточился. Одри Вильнёв собиралась на рождественскую вечеринку. Она была возбуждена, радостна, может, даже испытывала облегчение. Наконец-то она сообщит о своих находках человеку, который может предпринять какие-то меры.
Вероятно, она ожидала, что с ее плеч упадет огромный груз.
Но она не могла не понимать, что премьер Квебека не поверит ей на слово, какой бы привлекательной она ни казалась в новом платье.
Она собиралась представить ему доказательства. Доказательства, которые везла с собой на вечеринку.
– Алло? – сказал Вильнёв. – Вы еще на проводе?
– Одну минуточку, пожалуйста, – откликнулся Гамаш.
Он почти нашел. Почти нашел ответ.
Одри, вероятно, взяла с собой на вечеринку сумочку, но не портфель или папку. И не отдельные бумаги. Как же она собиралась передать премьеру доказательства?
То, что нашла и что не смогла найти Одри Вильнёв, и стало причиной ее смерти. Сделай она еще один шаг – и вышла бы на человека, который стоял за всем этим. На того самого человека, к которому она собиралась обратиться. На премьера Жоржа Ренара.
– Позвольте, я вернусь? – спросил Гамаш. – Мне нужно увидеть, что находилось у нее в машине.
– Почти ничего, – сказал Вильнёв.
– И все равно я должен посмотреть.
Гамаш повесил трубку, развернул машину и снова проехал по туннелю Виль-Мари. Он ехал, затаив дыхание, как ребенок, идущий по кладбищу. Несколько минут спустя он уже выходил из машины у дома Вильнёва.
Жером сидел на подлокотнике кресла Мирны. Все смотрели на Мирну и внимательно слушали ее историю. Историю чудес, мифа и убийства.
Все, кроме Терезы Брюнель. Она стояла у окна, слушала, но смотрела на улицу. На дорогу, ведущую в деревню.
Солнце ярко светило с безоблачного неба. Стоял прекрасный зимний день. А у нее за спиной рассказывали темную историю.
– Девочек забрали у матери и отца, когда они были еще совсем маленькими, – говорила Мирна. – В те времена правительству не требовались какие-то обоснования, но одно они таки представили: добрый доктор намекнул, что Уэлле хотя и хорошие ребята, но малость туповаты. Возможно, даже от рождения. Воспитывать телят и поросят – это они могут, но не пять маленьких ангелочков. Ангелочки – дар Божий, последнее земное чудо брата Андре, а значит они принадлежат всему Квебеку, а не какому-то фермеру, влачащему жалкое существование. Еще доктор Бернар намекнул, что правительство заплатило Уэлле за девочек. И люди поверили.
Клара посмотрела на Габри, тот посмотрел на Оливье, а тот – на Рут. Они все были уверены, что корыстные родители продали пятерняшек. Продажа составляла существенную часть сказки. Пятерняшки не только родились, но и были спасены.
– Пятерняшки стали сенсацией, – сказала Мирна. – Люди по всему миру, угнетенные Великой депрессией, требовали новостей об этих детках, появившихся на свет благодаря чуду.
Мирна держала конверт с письмом, которое предыдущей ночью, преодолевая усталость, написал Арман Гамаш. В двух экземплярах. Один для коллеги. И один для Мирны. Он знал, что Мирна любила Констанс и заслуживала правды о том, что случилось с ее подругой. Рождественского подарка у него для Мирны не было, и он подарил ей конверт с письмом.
– Бернар и правительство понимали, что на девочках можно заработать состояние. С помощью фильмов, товаров, экскурсий, книг, журнальных статей, которые вели бы хронику их чудесной жизни.
Мирна подозревала, что Арман был бы не в восторге, узнав, что она рассказала всем содержание его письма. Он ведь даже написал «Конфиденциально» поперек первой страницы. А она теперь выбалтывала то, что он написал. Но, увидев тревогу на их лицах, почувствовав опасность ситуации, которая давила на всех, она поняла, что должна отвлечь их от страха.
А для этого нет ничего лучше, чем история корысти и любви, как исковерканной, так и настоящей. История тайн и ярости, ран, которых не залечить. И наконец, убийства. Убийств.
Мирна решила, что старший инспектор простит ее. Она надеялась, что у нее будет шанс попросить прощения.
– И у пяти девочек началась сказочная жизнь, – продолжила она, оглядывая этот круг широко раскрытых, внимательных глаз. – Правительство построило им идеальный маленький домик, как в книжке сказок. С садом, окруженным белой оградой. Чтобы зеваки не совались, а девочки оставались в своем мирке. У них была прекрасная одежда, частные учителя, уроки музыки. Игрушки и пирожные. У них было все. Кроме личного пространства и свободы. И это главная проблема золотой жизни. Внутри ее ничто не может цвести. Напротив, то, что когда-то цвело, начинает гнить.
– Гнить? – спросил Габри. – Они возненавидели друг друга?
Мирна посмотрела на него:
– Да, один ребенок ополчился на других.
– Кто? – тихо спросила Клара. – Что случилось?
Гамаш вырулил на подъездную дорожку, вышел из машины и чуть не упал, поскользнувшись на обледеневшем тротуаре. Дверь открылась еще до того, как он позвонил, и его пригласили внутрь.
– Девочки у соседей, – сказал Вильнёв, явно понимавший важность этого визита.
Он провел старшего инспектора в кухню, и тот увидел на столе две сумки: одну – для каждодневного пользования, а другую – вечернюю.
Гамаш без слов открыл вечернюю сумочку. Она была пуста. Он пощупал подкладку, потом повернул сумочку к свету. Подкладку недавно подшили. Кто это сделал – Одри или копы, которые ее обыскивали?
– Вы не возражаете, если я отпорю подкладку? – спросил он.
– Делайте, что считаете нужным.
Гамаш отпорол подкладку, обшарил сумочку изнутри, но ничего не нашел. Если там что-то и было, то исчезло. Он взял другую сумку, быстро ее обыскал, но она тоже оказалась пустой.
– В машине вашей жены было что-то еще?
– Больше ничего, – ответил Вильнёв.
– Ее одежду вам вернули?
– Ту, что была на ней? Они предложили, но я сказал, пусть выбросят. Не хотел ее видеть.
Гамаш, хотя и разочарованный его ответом, не удивился. Он бы чувствовал то же самое. И еще он подозревал: то, что Одри прятала, находилось не в ее рабочей одежде. А если и находилось, то его уже изъяли копы.
– А платье? – спросил он.
– Его я тоже не хотел брать, но его вернули вместе с другими вещами.
Гамаш огляделся:
– Где оно?
– В мусорном бачке. Наверно, нужно было отдать его на благотворительность, но я не мог себя заставить.
– Мусор еще не вывозили?
Вильнёв повел его к бачку у дома, и Гамаш, раскопав то, что лежало сверху, достал платье изумрудно-зеленого цвета. С биркой «Шанель» внутри.
– Это не оно. – Гамаш показал платье Вильнёву. – Тут бирка «Шанель». Вы, кажется, говорили, будто она сама сшила себе платье.
Вильнёв улыбнулся:
– Она и сшила. Одри не хотела, чтобы кто-то знал, что она сама шьет платья себе и одежду для девочек. Поэтому она вшивала внутрь дизайнерские бирки.
Вильнёв взял платье, посмотрел на бирку и покачал головой; его пальцы медленно сжались на материи, вцепились в нее, а из глаз потекли слезы.
Немного погодя Гамаш положил руку на плечо Вильнёва, и тот разжал пальцы. Гамаш понес платье в дом.
Он ощупал подол – ничего. Рукава – ничего. Воротничок – ничего. Пока… пока его пальцы не добрались до короткой линии внизу неглубокого декольте. Где оно переходило в горизонталь.
Вильнёв дал ему ножницы, и Гамаш осторожно распорол шов. Он был не машинный, как на остальном платье, а ручной, сделанный с большим тщанием.
Гамаш отогнул материю и увидел там флешку.
