Глава тридцать третья
Агент Николь залезла под стол на четвереньках. Взяв кабель, она подключила его к металлической коробке:
– Готовы?
Тереза посмотрела на Армана Гамаша, Арман Гамаш – на Жерома Брюнеля. Доктор Брюнель не колебался ни мгновения.
– Готов, – сказал он.
– Теперь вы точно уверены? – раздался нетерпеливый голос. – Может быть, сначала подумаете за чашечкой горячего шоколада.
– Да подключайтесь, бога ради! – рявкнул Жером.
И она подключилась. Послышался щелчок, и из-под стола появилась ее голова:
– Все в порядке.
Николь вылезла и села рядом с доктором Брюнелем. Перед ними стояла аппаратура, какую и представить себе не могла Джейн Нил – последняя учительница, сидевшая за этим столом. Мониторы, терминалы, клавиатуры.
Гамаш снова положил перед Жеромом бумажку с паролем, тот набрал его и замер – осталось нажать последнюю клавишу.
– После этого возврата уже не будет, Арман.
– Я знаю. Жмите.
И Жером Брюнель нажал клавишу «ввод».
И… ничего не произошло.
– Старое оборудование, – немного нервно сказала Николь. – Должно пройти несколько секунд.
– Вы обещали, что скорость будет быстрее некуда, – заметил Жером с ноткой паники в голосе. – Оно должно работать быстро.
– Будет работать, – пробормотала Николь, быстро ударяя по клавишам.
На экране что-то замельтешило.
– Оно не работает, – констатировал Жером.
– Черт, – взвыла Николь, отрываясь от стола. – Вот кусок дерьма!
– Вы же сами его привезли, – сказал Жером.
– Да, а вы вчера ночью отказались его протестировать.
– Стойте, – сказал Гамаш, поднимая руку. – Подумайте. Почему оно не работает?
Николь нырнула под стол, вытащила и снова вставила спутниковый кабель.
– Есть что-нибудь? – спросила она.
– Ничего, – ответил Жером, и Николь вернулась за стол.
Они оба уставились на свои мониторы.
– В чем может быть проблема? – повторил Гамаш.
– Tabarnac, – выругалась Николь. – Да в чем угодно. Это вам не картофельная шелуха.
– Успокойтесь и попытайтесь мне объяснить.
– Хорошо. – Она швырнула авторучку на стол. – Может быть, плохое соединение. Дефект кабеля. Белка могла его перегрызть…
– Вполне вероятные причины, – сказал Гамаш. – А вы что думаете? – спросил он у Жерома.
– Я думаю, дело в тарелке. Все остальное прекрасно работает. Если хочешь разложить пасьянс – сколько угодно. Проблемы начинаются, когда ты пытаешься подсоединиться.
Гамаш кивнул:
– Нам что, нужна новая тарелка?
Он надеялся, молился, что ответ будет…
– Нет. Это вряд ли, – сказал Жером. – По-моему, ее засыпало снегом.
– Ты что, шутишь? – удивилась Тереза.
– Возможно, он прав, – сказала Николь. – Метель могла намести снег на тарелку, вот почему мы не получаем сигнала.
– Вчера не было метели, – возразил старший инспектор.
– Верно, – ответил Жером, – но снег шел сильный, а если Жиль поставил тарелку чашей вверх, то снега там могло накопиться много.
Гамаш покачал головой. Если бы не серьезность ситуации, то он увидел бы в этом поэзию: современнейшие технологии парализованы обычными снежинками.
– Позвоните Жилю, – попросил он Терезу. – Скажите, я жду его возле тарелки.
Он оделся, взял фонарик и пошел в темноту.
Найти путь в лесу оказалось труднее, чем он предполагал: снег полностью засыпал тропинку. Гамаш порыскал лучом фонарика по снегу, надеясь, что он идет верным путем. Наконец он обнаружил то, что стало теперь лишь едва заметными контурами на плоском снежном одеяле. Тропинка. Он надеялся, что тропинка. И двинулся по ней.
И опять снег набился ему в ботинки, носки стали влажными. Гамаш тащился по глубокому снегу, и луч фонарика натыкался то на стволы деревьев, то на снежные холмики, которые весной превратятся в кусты.
Наконец Гамаш добрался до старой сосны с деревянными ступеньками, приколоченными к стволу. Дыхание у него перехватило, но только на миг. Теперь каждая минута была на счету.
Если ты ночной вор, то и действовать должен ночью. А ночь уходила прочь. Еще несколько часов – и люди начнут просыпаться. Отправляться на работу. Садиться за мониторы. Включать компьютеры. И тогда гораздо больше глаз увидят, что они тут делают.
Старший инспектор посмотрел вверх. Ему показалось, что мостки закружились и стали подниматься все выше и выше. Он опустил голову и оперся рукой о грубую кору ствола, чтобы не качало.
Выключив фонарик, он сунул его в карман, вздохнул поглубже и ухватился за первую ступеньку. Начал подниматься. Быстро. Стараясь опережать мысли. Быстрее, быстрее, прежде чем он потеряет решимость и прежде чем страх, который он выдохнул, вернется к нему в эту холодную, темную ночь.
Несколько лет назад он уже поднимался на скрадок. И даже тогда его охватывал ужас, хотя стоял солнечный осенний день. Ему и в страшном сне не снилось, что он будет снова подниматься по этим хилым ступенькам, когда они обледенеют и покроются снегом. Да еще ночью.
Ухватиться за следующую ступеньку. Переставить выше ноги. Потом за следующую ступеньку. И еще одну.
Но страх нашел его и вцепился ему в спину. И в мозг.
«Дыши, дыши», – командовал себе Гамаш. И натужно вдыхал воздух.
Он не отваживался останавливаться. Не отваживался смотреть вверх. Но наконец понял, что ему придется это сделать. Наверное, он почти добрался. Гамаш остановился и поднял голову.
От деревянных мостков его все еще отделяли шесть ступенек. Он чуть не зарыдал. Почувствовал, как закружилась голова, как кровь отхлынула от рук и ног.
– Поднимайся, поднимайся, – прошептал он в корявую кору.
Звук собственного голоса успокоил его, и Гамаш потянулся к следующей ступеньке, почти не веря, что решился. Он начал напевать себе под нос последнюю песню, которую слышал, – «Гуронскую рождественскую».
Начал петь вполголоса.
– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – выдохнул он в ствол.
Он скорее декламировал, чем пел, но песня хотя бы занимала его обезумевший мозг.
– «Взамен нам Гитчи Маниту хор ангелов прислал».
Его рука ударилась о старые деревянные мостки, и он без колебаний пролез в дыру и лег на живот. Зарылся щекой в снег, обхватил ствол правой рукой. Тяжелое дыхание отгоняло от его рта снежинки, образуя крохотные вихри. Опасаясь гипервентиляции легких, Гамаш замедлил дыхание, потом поднялся на колени и пригнулся пониже, словно опасаясь, как бы что-то из-за края мостков не ухватило его и не сбросило вниз.
Но Гамаш знал, что враг не за мостками, а на мостках.
Он вытащил фонарик из кармана и включил. Тарелка была закреплена на небольшой треноге, которую Жиль привинтил к доскам скрадка.
И она смотрела вверх.
– О господи, – сказал Гамаш.
И у него мелькнула мысль: а так ли уж страшен план Франкёра? Может, они и не должны его останавливать. Может, им лучше отправиться по кроватям и залезть под одеяло.
– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – пропел он и пополз на коленях вперед.
У него возникло ощущение, что мостки наклоняются и сам он начинает сползать к краю, но он закрыл глаза и прогнал головокружение.
– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – повторил он.
«Очисти тарелку от снега и слезай».
– Арман.
Возле дерева стояла Тереза.
– Oui, – отозвался он и направил луч фонарика в ее сторону.
– Как вы там?
– В порядке, – сказал он и отполз подальше от края.
Ударился спиной о ствол, ухватился за него. Не из страха упасть, а из опасения, что страх, который держал его в своих когтях, пока он карабкался по ступенькам, в конечном счете поглотит его. И потащит к краю.
Гамаш боялся, что страх вынудит его броситься вниз.
Он еще сильнее прижался спиной к стволу.
– Я позвонила Жилю, но он раньше чем через полчаса не сможет приехать, – донесся до него из темноты ее голос.
Старший инспектор отругал себя. Ну почему он не попросил Жиля остаться с ними на такой пожарный случай? Жиль сам предлагал это вчера вечером, но Гамаш отправил его домой. А теперь до его приезда оставалось полчаса, а у них каждая минута была на счету.
Каждая минута на счету.
Эти слова прорвались сквозь вопль в его мозгу. Сквозь страх, сквозь утешительную песенку.
Каждая минута на счету.
Отпустив дерево, Гамаш воткнул фонарик в снег, направив луч на тарелку, и пополз на четвереньках со всей скоростью, на какую был способен.
У деревянного ограждения он встал и посмотрел на спутниковую тарелку. Она была заполнена снегом. Он бросил перчатки на мостки и быстро, но осторожно принялся выгребать снег из чаши. Стараясь не сбить направление. Не сместить принимающее устройство в самом центре тарелки.
Закончив с этим, он отошел от края, вернулся к стволу и обхватил его руками, благодаря Господа за то, что его никто не видит. Но если откровенно, в этот момент старший инспектор Гамаш вовсе не заботился о своей репутации. Он не собирался отпускать дерево.
– Тереза! – крикнул он и услышал страх в собственном голосе.
– Я здесь. Вы уверены, что с вами все в порядке?
– Я убрал снег с тарелки.
– Агент Николь на дороге, – сказала Тереза. – Когда Жером подключится, она мигнет фонариком.
Продолжая держаться за дерево, Гамаш повернул голову и поверх деревьев уставился на дорогу. Там была одна лишь темнота.
– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран», – прошептал он себе под нос.
«Господи, прошу Тебя, Господи».
– «Хор птиц на зиму улетел под солнце теплых стран…»
И тут он увидел.
Вспышку света. Потом темноту. Потом опять вспышку.
Они подключились. Началось.
– Работает? – спросила Тереза, как только они открыли дверь старой школы.
– Идеально, – ответил Жером почти счастливым голосом. Он набрал несколько инструкций, замелькали изображения, исчезли, появились новые. – Даже лучше, чем я предполагал.
Гамаш посмотрел на часы. Двадцать минут второго.
Отсчет времени пошел.
– Нихренасе, – сказала Николь, глядя круглыми блестящими глазами. – Работает.
Старший инспектор постарался не обращать внимания на удивление в ее голосе.
– Что теперь? – спросила Тереза.
– Мы в Национальном архиве, – сообщил Жером. – Мы с агентом Николь решили разделиться. Удвоить наши шансы найти что-нибудь.
– Я собираюсь зайти с терминала школьной библиотеки в Байе-де-Шалёр, – сказала Николь. Увидев, что они удивлены, она опустила глаза и пробормотала: – Я так уже делала. Лучший способ шпионить.
Откровение Николь поразило Жерома и Терезу, но оставило равнодушным Гамаша. Она родилась для тени. Для действий на грани закона. Она была прирожденным шпионом.
– А я войду в систему через хранилище вещдоков Квебекской полиции в Шеффервилле, – сказал Жером.
– Квебекской полиции? – спросила Тереза, заглядывая через его плечо. – Ты уверен?
– Нет, – признался он. – Но наше единственное преимущество – в храбрости. Если они обнаружат нас где-то в одном из отдаленных отделений Квебекской полиции, это может их надолго сбить с толку, а мы тем временем успеем исчезнуть.
– Вы так думаете? – спросил Гамаш.
– Вас это сбило с толку.
Гамаш улыбнулся:
– Верно.
Тереза тоже улыбнулась:
– Тогда давай начинай. И не забывай играть без правил.
Тереза и Гамаш принесли теплые одеяла из дома Эмили, и они пригодились – их повесили на окна. Чье-то пребывание в старой школе все равно скрыть было невозможно, но, по крайней мере, никто не мог увидеть, чем они занимаются.
Приехал Жиль, привез дрова. Закинул несколько поленьев в печку, которая стала излучать гораздо больше тепла.
Следующие два часа Жером и Николь работали практически молча. Время от времени они обменивались словами и фразами вроде «четыреста восемнадцатые, файервол, симметричные ключи шифрования».
Но по большей части они работали тихо, и в старой школе слышались лишь стук клавиатуры и потрескивание печки.
Гамаш, Жиль и Анри сходили в дом Эмили и принесли оттуда яйца, бекон, хлеб и кофе. Они приготовили еду на печке, и помещение наполнилось запахами бекона, дымка и кофе.
Но Жером настолько погрузился в работу, что, казалось, ничего этого и не замечал. Они с Николь говорили о пакетах и шифровании. О портах и слоях.
Когда перед ними поставили завтрак, они и глазом не повели. Оба погрузились в свой мир систем предотвращения вторжений и контрмер.
Гамаш налил себе кофе и прислонился к старой карте у окна, наблюдая. Сопротивляясь искушению встать у них за спиной.
Ему это немного напомнило комнаты его преподавателей в Кембридже. Высокие стопки бумаг. Ноутбуки, записи, кружки холодного чая и недоеденные слойки. Печка для тепла и запах сохнущей шерсти.
Жиль сидел у дверей школы на стуле, который уже начали называть «его» стулом. Он съел свой завтрак, а когда закончил, налил себе еще кружку кофе и приставил стул вплотную к двери. Теперь он функционировал как щеколда.
Гамаш посмотрел на часы. Двадцать пять минут пятого. У него возникло желание пройтись по комнате, но он чувствовал, что его прогулка может вызвать раздражение. Ему до смерти хотелось спросить, как продвигаются дела, но он понимал, что только помешает им. А потому он позвал Анри, надел куртку и засунул руки глубоко в карманы. В панике он оставил перчатки на мостках рядом со спутниковой тарелкой, но ни за что не полез бы туда снова.
Жиль и Тереза отправились прогуляться вместе с ним.
– Все идет хорошо, – сказала Тереза.
– Да, – отозвался Гамаш.
Ночь стояла темная, холодная, ясная, трескучая. И тихая.
– Как воры в ночи, да? – сказал он Жилю.
Лесоруб рассмеялся:
– Надеюсь, я вас не оскорбил.
– Ничуть, – ответила Тереза. – Естественное восхождение по карьерной лестнице. Сорбонна, старший куратор Музея изящных искусств, суперинтендант Квебекской полиции и, наконец, апогей: ночной вор. – Она посмотрела на Гамаша. – И все благодаря вам.
– Рад услужить, мадам, – торжественно поклонился Гамаш.
Они сели на скамью, глядя на здание школы, откуда сквозь щели в занавешенных окнах просачивался свет. Старший инспектор спрашивал себя, знает ли тихий лесоруб, сидящий рядом с ним, что случится, если их ждет неудача. И что случится, если они найдут то, что ищут.
Можно не сомневаться, что в любом случае начнется ад. И придет сюда.
Но пока здесь царили мир и спокойствие.
Они вернулись в школу. Анри по дороге ловил снежки, которые тут же таяли у него во рту, но он никогда не уставал, никогда не сдавался.
Час спустя Жером и Николь в первый раз подняли тревогу.
