Глава тридцатая
– Думаю, вам будет интересно посмотреть, сэр.
Тесье догнал старшего суперинтенданта Франкёра в лифте и приказал всем остальным выйти. Двери закрылись, и Тесье передал Франкёру лист бумаги.
Тот быстро просмотрел его.
– Когда это было записано?
– Час назад.
– И он всех отправил по домам? – Франкёр хотел возвратить бумагу Тесье, но передумал. Сложил и сунул в карман.
– Инспектор Лакост все еще там. Они, кажется, заняты делом Уэлле, но все остальные разошлись.
Франкёр смотрел прямо перед собой и видел собственное нечеткое отражение в обшарпанном и помятом металле двери.
– Он спекся, – сказал Тесье.
– Не будь дураком, – отрезал Франкёр. – Судя по файлам, которые ты снял с компьютера психотерапевта, Гамаш все еще думает, что мы его прослушиваем.
– Но ему никто не верит.
– Он сам верит, и правильно делает. Тебе не кажется, что он специально подсунул нам это? – Франкёр постучал по бумаге с распечаткой у себя кармане. – Хочет, чтобы мы знали о его планах подать в отставку.
Тесье задумался.
– Зачем?
Франкёр смотрел перед собой. На дверь. Он помнил ее новой, когда нержавеющая сталь сверкала и отражала не хуже зеркала. Он глубоко вздохнул, откинул назад голову, закрыл глаза.
Что затеял Гамаш? Что у него на уме?
Вроде бы надо радоваться, но что-то не давало Франкёру покоя. Они уже почти подошли к цели. А теперь вот это.
«Что ты задумал, Арман?»
Приходской священник встретил его с ключами от старой каменной церкви.
Давно прошли те дни, когда церкви не запирались. Те дни исчезли вместе с чашами для причастия, распятиями и всем остальным, что можно украсть или испортить. Церкви стали холодными и пустыми. Правда, не все, что с ними произошло, можно списать на вандалов.
Гамаш отряхнул снег с куртки, снял шапку и прошел за священником. Потрепанный шарф и тяжелое пальто скрывали римский воротничок отца Антуана. Священник спешил, вовсе не обрадованный тем, что его оторвали от ланча и теплого очага в этот снежный день.
Он был старый, сутулый. Лет восьмидесяти, как показалось Гамашу. Лицо пухлое, с синеватыми прожилками вен на носу и щеках, с усталыми глазами. Измученными в ожидании чуда от этой скудной земли. Впрочем, одно чудо на его памяти здесь все же случилось. Пятерняшки Уэлле. Но наверное, подумал Гамаш, одно чудо хуже, чем вообще никаких чудес. Господь пришел один раз. И больше не вернулся.
Отец Антуан знал, что возможно, а что пройдет мимо.
– Вам какую нужно? – спросил отец Антуан, когда они вошли в его кабинет в дальнем углу церкви.
– Начиная с тысяча девятьсот тридцатых годов, – ответил старший инспектор.
Он предварительно позвонил и переговорил с отцом Антуаном, но священник, видимо, так и не понял, что от него требуется.
В кабинете повсюду лежали книги и папки. Наверное, в былые времена кабинет был удобным, даже уютным. Тут стояли два стула, книжные шкафы, имелся камин. Однако теперь помещение выглядело запущенным. Заполненным, но пустым.
– Это должно быть здесь. – Священник указал на шкаф у окна, положил на стол ключ и вышел.
– Merci, mon père, – сказал ему вслед Гамаш, закрыл дверь, включил лампу на столе, снял куртку и принялся за работу.
Старший суперинтендант Франкёр передал бумагу своему компаньону по ланчу. Тот прочитал ее и положил на стол возле фарфоровой тарелки с теплой булочкой. Рядом с ножом чистого серебра лежал завиток из сливочного масла.
– И что, по-вашему, это значит? – спросил собеседник Франкёра.
Голос его, как обычно, был теплым, дружелюбным, ровным. Он никогда не звучал взволнованно, и очень редко – сердито.
Франкёр с трудом сдержал улыбку. Этого человека, в отличие от Тесье, не обманула неловкая попытка Гамаша сбить их с толку.
– Он подозревает, что его кабинет на прослушке, – сказал Франкёр. Он был голоден, но не осмеливался отвлекать внимание своего собеседника. – Это, – он кивнул на бумагу, лежащую на льняной скатерти, – предназначалось для нас.
– Я согласен. Но что дальше? Он подает в отставку или нет? Что он хочет до нас донести? Что это? – Человек постучал пальцем по бумаге. – Признание поражения или обман?
– Откровенно говоря, сэр, я думаю, это не имеет значения.
Собеседник Франкёра посмотрел на него заинтересованным взглядом. Любопытным.
– Продолжайте.
– Мы очень близки к цели. Поначалу казалось, что разобраться с той женщиной будет нелегко…
– Под «разобраться» вы имеете в виду сбросить Одри Вильнёв с моста Шамплейна, – перебил его человек. – Проблема, которую вы с Тесье и создали.
Франкёр позволил себе слегка улыбнуться:
– Нет, сэр. Проблему создала она сама, выйдя за рамки своих полномочий.
Он промолчал о том, что она вообще не должна была найти эту информацию. Однако нашла. Знание может быть не только силой, оно еще и взрывоопасно.
– Мы не допустили утечки информации, – сказал Франкёр. – Она никому ничего не успела сказать.
– Но что-то она все же сказала, – заметил его собеседник. – Нам еще повезло, что она пошла к своему начальнику, который сразу же сообщил нам. Все могло закончиться катастрофой.
Использование этого слова показалось Франкёру занятным и ироничным в свете грядущих событий.
– И мы уверены, что она не рассказала никому другому?
– Сейчас это уже вышло бы наружу, – ответил Франкёр.
– Не слишком утешительно.
– Она даже толком не поняла, что нашла, – сказал Франкёр.
– Нет, Сильвен. Поняла, но не могла поверить в это.
Вместо гнева Франкёр увидел на лице своего собеседника удовлетворение. И сам испытал легкое возбуждение.
Они рассчитывали на две вещи: на свою способность скрывать происходящее и на то, что, даже если их планы окажутся раскрыты, к ним отнесутся как к чему-то немыслимому. Невероятному.
– На файлах Одри Вильнёв были тут же записаны другие, ее машина вычищена, дом обыскан, – сказал Франкёр. – Все, что хоть отдаленно могло быть связано с нашим делом, исчезло.
– Кроме нее самой. Ее тело было обнаружено. Тесье и его люди не сумели добросить его до воды. Нужно очень постараться, чтобы промахнуться по такой крупной мишени, как Святой Лаврентий. У них что, проблемы с прицеливанием?
Франкёр огляделся. Они были одни в зале, только телохранители сгрудились у дверей. Увидеть их никто не мог. Записать разговор – тоже. Никто не мог их подслушать. И все же Франкёр понизил голос. Не до шепота – иначе это было бы слишком похоже на заговор, – но до благоразумного уровня.
– Все обернулось наилучшим образом, – сказал Франкёр. – Ее смерть считается самоубийством, но тот факт, что тело обнаружили под мостом, позволил Тесье и его людям тоже спуститься туда. И никто их ни о чем не спросил. Это знак свыше.
Собеседник Франкёра поднял брови и улыбнулся.
Это было привлекательное, почти мальчишеское выражение. Его лицо носило слишком сильный отпечаток его характера и его пороков, чтобы проявлять искренние чувства. В его голосе слышалась некоторая грубоватость, отчего сказанные им слова всегда звучали веско. Его костюмы, хотя и скроенные на заказ, сидели на нем чуть небрежно, отчего он выглядел одновременно и как руководитель высшего уровня, и как человек из народа.
Один из нас – для всех нас.
Сильвен Франкёр мало кем восхищался. Лишь немногие из тех, кого он встречал, не вызывали у него отвращения. И этот человек принадлежал к числу немногих. Они знали друг друга больше тридцати лет. Познакомились молодыми людьми, и каждый поднялся в своей области.
Компаньон Франкёра по ланчу разрезал пополам и намазал маслом теплую булочку.
Франкёр знал, что восхождение его собеседника не было легким. Но оно состоялось. От незаметного работника на плотине залива Джеймс до одного из самых влиятельных людей в Квебеке.
В первую очередь он стремился к власти. К созданию рычагов влияния. Использованию их. Изъятию у других.
– Вы хотите сказать, что Господь на нашей стороне? – спросил его собеседник, явно забавляясь.
– И везение, – добавил Франкёр. – Усердная работа, терпение, план. И везение.
– Так, значит, везение навело Гамаша на то, чем мы занимаемся? Везение предотвратило в прошлом году разрушение плотины? – Разговор принял новый оборот. Прежде теплый голос зазвучал жестко. – Мы работали над этим много лет, Сильвен. Несколько десятилетий. А вы все провалили.
Франкёр понимал, что следующие несколько минут будут критическими. Он не должен проявлять слабость, но и в противоборство вступать нельзя. Поэтому он улыбнулся, взял свою булочку и разломил ее пополам.
– Вы, конечно, правы. Однако, по-моему, мы и тут получили знак свыше. Плотина как цель всегда вызывала сомнения. У нас не было уверенности, что она обрушится. К тому же, если бы план удался, энергетика региона понесла бы такие потери, что ее пришлось бы восстанавливать долгие годы. Так гораздо лучше.
Он посмотрел на окно высотой во всю стену, за которым падал снежок.
– Я убежден: нынешний план гораздо лучше, чем первоначальный. У него громадное преимущество в том, что все произойдет на виду. Не бог знает где, а прямо здесь, в центре одного из крупнейших городов Северной Америки. Подумайте о визуальном эффекте.
Возникла пауза. Оба представили, как это будет.
В их воображении это был не акт разрушения, а акт творения. Они будут творить ярость, гнев непреодолимой силы. Взрыв котла. И это приведет к призыву действовать. А для действий понадобится лидер.
– А Гамаш?
– Его можно списать со счетов, – ответил Франкёр.
– Не лгите мне, Сильвен.
– Он изолирован. Его отдел в руинах. Он лично уничтожил его сегодня. Союзников у него не осталось, а друзья от него отвернулись.
– Гамаш жив. – Собеседник Франкёра подался вперед и понизил голос. Но не для того, чтобы скрывать то, что собирался сказать, а чтобы не осталось сомнений в его словах. – Вы убили так много людей, Сильвен. Почему вы медлите с Гамашем?
– Я не медлю. Поверьте мне, я только и мечтаю о том, как бы от него избавиться. Но даже те люди, которые больше не лояльны к нему, станут задавать вопросы, если его труп вдруг выловят в Святом Лаврентии или если его собьет машина. Мы уничтожили его карьеру, его отдел. Мы уничтожили доверие к нему и сломили его дух. Убивать его нет нужды. По крайней мере, пока он не подошел слишком близко. Но он никуда не подойдет. Я его отвлек.
– Как?
– Я довел человека, который ему небезразличен, до края. Гамаш отчаянно хочет спасти…
– Жана Ги Бовуара?
Франкёр замолчал, удивленный тем, что его собеседнику известно имя инспектора. Но тут ему пришла в голову еще одна мысль: не следит ли его собеседник за ним, пока он следит за Гамашем?
«Это не имеет значения, – подумал Франкёр. – Мне скрывать нечего».
И все же он насторожился. Его внутренний часовой заступил на пост. Франкёр знал, на что способен он сам. Даже гордился этим. Считал себя полководцем, который не уклоняется от трудных решений. От отправки людей на смерть или от приказов убивать других, что было неприятно, но необходимо.
Как Черчилль, позволивший бомбить Ковентри. Принесший в жертву немногих ради большинства. Франкёр ложился спать с мыслью о том, что он будет не первым полководцем на таком пути. Ради большего блага.
Человек, сидящий напротив него, пригубил красное вино, глядя на Франкёра поверх бокала. Франкёр знал, на что способен он сам. И знал, на что способен его собеседник и что он уже сделал.
Сильвен Франкёр насторожился еще больше.
Арман Гамаш нашел толстые, в кожаных переплетах регистрационные книги прихода именно там, где показал священник. Он вытащил две из пыльной стопки и одну из них, относящуюся к 1930-м годам, положил на стол перед собой.
В кабинете было холодно и сыро, и он снова надел куртку. А еще он был голоден. Стараясь не замечать урчания в животе, он надел очки и принялся листать книгу с ее рождениями и смертями.
Франкёр вонзил нож в мягкое тесто с запеченным в нем лососем и увидел многослойную рыбную начинку розоватого цвета и свежую зелень. С теста стекали лимонный сок и эстрагонное масло.
Он подцепил вилкой кусочек рыбы. Его собеседник тем временем поглощал тушеную баранью ножку с чесноком и розмарином. Между ними на столе стояла тарелочка с зеленой стручковой фасолью и шпинатом.
– Вы не ответили на мой вопрос, Сильвен.
– Какой?
– Старший инспектор и в самом деле подает в отставку? Он выкидывает белый флаг или пытается задурить нам голову?
Франкёр снова опустил глаза на аккуратно сложенный лист бумаги на столе – расшифровку сегодняшнего разговора в отделе Гамаша.
– Я начал говорить, что, на мой взгляд, это не имеет значения.
Его собеседник положил вилку и прикоснулся льняной салфеткой к губам. Ему удавалось выдавать изнеженные манеры за мужественность.
– Но вы не объяснили, что имеете в виду.
– Я имею в виду, что он опоздал. Мы абсолютно готовы. Нам нужна только команда от вас.
Вилка Франкёра остановилась над тарелкой, взгляд устремился на собеседника.
Если приказ будет отдан сейчас, то от того, что задумывалось десятилетия назад, их отделяют всего лишь минуты. То, что началось с разговора шепотком двух молодых идеалистов, заканчивалось здесь. Тридцать лет спустя. Их волосы за это время поседели, на руках появились пигментные пятна, а на лицах – морщины. Они теперь пользовались серебряными приборами и льняными салфетками, пили красное вино и вкушали великолепную еду. И закончиться все должно было не шепотком, а громким взрывом.
– Скоро, Сильвен. Осталось всего несколько часов, возможно, день. Мы придерживаемся плана.
Старший суперинтендант Франкёр, как и его собеседник, знал, что власть получают те, кто проявляет терпение. Ему нужно лишь еще немного второго, чтобы добиться первого.
Они все были здесь.
Мари-Виржини.
Мари-Элен.
Мари-Жозефин.
Мари-Маргерит.
И Мари-Констанс.
Он нашел запись об их рождении. Длинная череда имен под фамилией Уэлле. И он нашел записи об их смертях. Исидор, Мари-Ариетт и их дети. Констанс, конечно, еще не успела попасть в скорбный список, но скоро и ее имя появится. Рождение, потом смерть. И книгу можно будет закрыть.
Гамаш откинулся на спинку стула. Несмотря на царивший здесь беспорядок, комната производила успокаивающее действие. Он знал, что причиной тому тишина и запах старых книг.
Старший инспектор положил на место тяжелые книги и вышел из церкви. Его путь к дому священника пролегал мимо кладбища. Поле старых серых камней было частично усыпано снегом, что тоже успокаивало. Снег шел весь день и продолжался сейчас. Не сильный, но непрекращающийся. Большие мягкие хлопья падали почти вертикально вниз.
– Какого черта! – громко сказал себе Гамаш и сошел с дорожки, тут же утонув в снегу и набрав полные ботинки.
Он с трудом продвигался вперед от надгробия к надгробию, иногда проваливаясь по колено. Наконец он нашел их.
Исидор и Мари-Ариетт. Бок о бок. Их имена навечно запечатлены в камне. Мари-Ариетт умерла такой молодой, по крайней мере по сегодняшним меркам. Немного не дожила до сорока. Исидор умер глубоким стариком. Немного не дожил до девяноста. Пятнадцать лет назад.
Старший инспектор попытался счистить снег с надгробий, чтобы прочесть остальные имена и даты, но снега было слишком много. Он огляделся, потом вернулся на дорожку тем же путем, каким пришел.
Увидев приближающегося священника, Гамаш окликнул его.
– Нашли, что искали? – спросил отец Антуан.
Голос его теперь звучал более дружелюбно. Вероятно, священник больше страдал от низкого содержания сахара в крови, чем от дурного характера или хронического разочарования в Господе, который зашвырнул его сюда и забыл о его существовании.
– Вроде бы нашел, – сказал Гамаш. – Хотел посмотреть на могилы, но там слишком много снега.
– Я принесу лопату.
Через несколько минут отец Антуан вернулся с лопатой, и Гамаш расчистил дорожку к надгробию, потом скинул снег и с надгробия.
Мари-Виржини.
Мари-Элен.
Мари-Жозефин.
Мари-Маргерит.
И Мари-Констанс. Дата ее рождения уже была выбита, но дата смерти пока отсутствовала. Предполагалось, что ее похоронят вместе с сестрами. В смерти как в жизни.
– Позвольте спросить, mon père, – сказал Гамаш.
– Oui?
– Можно ли сфальсифицировать похороны? И запись в книге?
Этот вопрос ошеломил отца Антуана.
– Сфальсифицировать? Зачем?
– Я не знаю точно зачем, но мне хочется знать, возможно ли такое.
Священник задумался.
– Мы не делаем запись о захоронении, если не видим свидетельство о смерти. Если же свидетельство фальшивое, тогда, наверное, и запись будет неверна. Но похороны? С похоронами куда труднее, non? Ну, то есть кого-то так или иначе нужно похоронить.
– А гроб мог быть пустым?
– Маловероятно. Из похоронной конторы вряд ли привезли бы пустой гроб.
Гамаш улыбнулся:
– Пожалуй, вы правы. Однако они могли и не знать, кто лежит в гробу. А если вы не знаете умершего, то вас нетрудно обмануть.
– То есть вы предполагаете, что в гробу кто-то лежал, но не тот, кто указан в свидетельстве о смерти?
На лице отца Антуана появилось скептическое выражение. И Гамаш мог его понять.
Однако в жизни пятерняшек Уэлле было столько фальши, так почему бы не сфальсифицировать и их смерть? Но с какой целью? И кто из них может еще оставаться в живых?
Гамаш покачал головой. Безусловно, самый разумный ответ был и самым простым. Они все уже умерли. И вопрос не в том, мертвы ли они, а в том, не убили ли их.
Он посмотрел на соседние надгробия. Слева тоже лежали Уэлле. Семья Исидора. Справа – Пино. Семья Мари-Ариетт. Первое имя всех мужчин Пино было Марк. Гамаш наклонился ближе и не удивился, увидев, что первые имена всех девочек – Мари.
Он снова перевел взгляд на надгробие Мари-Ариетт.
«Моя мать давно умерла и покоится в другом городе, но со мной так еще и не покончила».
Что же за незаконченное дело оставалось между матерью и дочерьми?
– В последнее время кто-нибудь интересовался пятерняшками? – спросил Гамаш, когда они гуськом возвращались по расчищенной им узкой дорожке.
– Нет. Большинство людей их давным-давно забыли.
– А вы давно здесь священником?
– Около двадцати лет. Когда я приехал, пятерняшек здесь уже не было.
Значит, этот усталый священник ничего не получил от чуда. Кроме мертвых тел.
– А они приезжали сюда когда-нибудь?
– Нет.
– И все же они похоронены здесь.
– А где им еще упокоиться? В конце все возвращаются домой.
Гамаш подумал, что так оно, вероятно, и есть.
– А родители? Их вы знали?
– Я знал Исидора. Он прожил долгую жизнь. Так больше ни на ком и не женился. Всегда надеялся, что девочки вернутся, будут присматривать за ним в старости.
– Но они так и не вернулись.
– Только на его похороны. А потом уже на свои.
Священник взял у Гамаша старые ключи, и на этом они расстались. Однако до возвращения в Монреаль Гамаш должен был сделать кое-что еще.
Несколько минут спустя старший инспектор Гамаш заехал на парковку и заглушил двигатель. Он посмотрел на высокие стены, на пики ограды, на завитки колючей проволоки поверху. Охранники с вышек наблюдали за ним с винтовками наперевес.
Они могли не беспокоиться. Старший инспектор не имел намерения выходить из машины, хотя ему и хотелось.
Церковь находилась всего в нескольких километрах от ЗООПа, тюрьмы, в которой содержался сейчас Пьер Арно. Куда посадил его Гамаш.
Поговорив со священником и посмотрев книги, он собирался ехать прямо в Монреаль. Но вместо этого сидел здесь, преодолевая соблазн. Привлеченный сюда Пьером Арно.
Их разделяло лишь несколько метров, а Арно знал все ответы на вопросы Гамаша.
Старший инспектор все больше и больше убеждался в том, что именно Арно заварил всю эту кашу. Но он знал, что Арно не в силах остановить начатое. Это должны сделать Гамаш и его команда.
Хотя искушение увидеть Арно было велико, он не мог нарушить слово, данное Терезе. Он завел двигатель, включил передачу и поехал. Но не в Монреаль, а в другом направлении – назад к церкви. Он снова остановил машину у дома священника и постучал в дверь.
– Опять вы, – сказал священник, впрочем без особого огорчения.
– Désolé, mon père, – сказал Гамаш. – Скажите, Исидор до самой смерти жил в собственном доме?
– Да.
– Готовил еду, убирал, рубил дрова – все сам?
– Старое поколение, – улыбнулся священник. – Самодостаточное. Он гордился этим. Никогда не просил о помощи.
– Но старикам всегда помогали, – заметил Гамаш. – По крайней мере, так было в прошлом. Члены семьи присматривали за родителями и дедами.
– Верно.
– Так кто же приглядывал за Исидором, если не его дети?
– Ему помогал один из его шуринов.
– Он все еще здесь? Могу я с ним поговорить?
– Нет. После смерти Исидора он уехал. Насколько мне известно, старый месье Уэлле в благодарность оставил ему ферму. Кому еще было ее оставлять?
– Но он сейчас не живет на ферме?
– Не живет. Продал ее и уехал в Монреаль, кажется.
– Нет ли у вас его адреса? Я бы хотел поговорить с ним об Исидоре, Мари-Ариетт и девочках. Он ведь должен был их знать, верно? Так же как и их мать. – Гамаш затаил дыхание.
– О да. Она ведь его сестра. А девочкам он приходился дядей. Адреса его у меня нет, – сказал отец Антуан, – но его зовут Андре. Андре Пино. Теперь он и сам уже старый.
– А сколько ему сейчас?
Отец Антуан задумался.
– Не могу точно сказать. Можем посмотреть по приходским книгам, если хотите, но я бы сказал, ему далеко за семьдесят. Он родился последним в семье, через много лет после сестры. У Пино была огромная семья. Добрые католики.
– Вы уверены, что он жив?
– Не уверен, но здесь его нет. – Священник окинул взглядом кладбище. – А куда еще он мог бы вернуться?
Домой. Но не на ферму, а в могилу.
